и стали ждать. К этому времени неприятная тяжесть, которая
обычно ненадолго разливается по телу в начале вызванных
строфарией видений, совершенно прошла. Она сменилась, по крайней
мере у меня, теплым приливом удовлетворения и приятного
самочувствия, который, казалось, постепенно затухает где-то
внутри. Такие ощущения бывали у меня и раньше - и после грибов,
и сразу же после кайфа от приема ДМТ. Потом мы заговорили о
людях, которые находятся на большом расстоянии от нас, и о том,
можно ли попробовать связаться с ними через четвертое измерение:
поскольку для шаманизма магическая связь на расстоянии,
по-видимому, вполне обычное дело, такой поворот разговора не был
для нас чем-то странным. Одно могу сказать совершенно
определенно: в какой-то миг, близкий по времени к этой теме, я
услышал безмерно далекий- и слабый звук. Он раздавался где-то
между ушами и доносился не снаружи, а изнутри - это совершенно
точно, каким бы невероятным это ни казалось, - причем на
редкость отчетливо, хотя и на самом пределе человеческого слуха.
То был звук, похожий на очень слабый сигнал радиоприемника,
зудящего где-то вдали: сначала он напоминал перезвон колоколов,
но, постепенно усиливаясь, превратился в электрическое
пощелкивание, потрескивание, бульканье, шипение. Я попытался
воспроизвести эти звуки голосом - просто эксперимента ради,
издавая гортанное гудение и жужжание. И вдруг получилось, будто
мой голос и этот звук намертво соединились: звук стал моим
голосом, но он исходил из меня в таком искаженном виде, какой не
способен принять ни один человеческий голос. Внезапно звук
значительно усилился и теперь походил на стрекотанье гигантского
насекомого.
Пока Деннис писал, остальные лениво плавали в реке и занимались
стиркой под чистым, бездонно синим безоблачным амазонским небом.
Порой монотонный звон цикад вдруг вздымался слитной волной и,
перемахнув через теплую, сверкающую гладь ласково струящейся
Игара-Параны, как электрический разряд падал на землю, притихшую под
зноем тропического дня.
Ближе к вечеру Деннис вернулся на берег - он искал меня. Застал
он меня за стиркой теннисных туфель - этим делом я занимался на
большом плоском камне, который благодаря неровности речного дна
удобно выступал из воды на фут или около того. И конечно, благодаря
этому удобству, он служил в округе излюбленным местом для стирки. А
место было волшебное, но его волшебство еще таилось в будущем, его
отделяли от сегодняшнего дня ровно две недели. Мы сидели на камне и
разговаривали. Со времени вчерашнего эпизода со странным звуком
прошло часов шестнадцать. Деннис сказал, что письменное упражнение
оказалось весьма полезным.
- Вот и отлично! Ну, к чему же ты пришел?
- Еще не уверен. Я очень волнуюсь, но какова бы ни была причина
моего волнения, она рождает мысли в мозгу едва ли не быстрее, чем я
успеваю их записывать.
- Мысли? Что за мысли?
- Забавные. Мысли о том, как можно использовать этот эффект,
эту штуку - словом, что бы это ни было. Интуиция мне подсказывает,
что это имеет отношение к психожидкостям, о которых писал Майкл
Харнер в июньском выпуске "Нейчерал xucmopu" за 1969 год, и к тому,
что случилось с тобой в Боднатхе. Помнишь, Харнер высказал
предположение, будто аяхуаскеро изрыгают некую волшебную жижу, на
которой и основана их способность предсказывать будущее? Вот и у нас
получилось что-то в этом роде - транслингвистический феномен,
издаваемый голосом.
Так мы неторопливо беседовали на берегу реки, перебирая
возможности и случайности. Деннис непременно хотел связать то, что
произошло со мной в Непале, с весьма странным явлением, бытующим у
шаманов дживаро в Эквадоре. Эти шаманы принимают аяхуаску, после
чего они - и любой другой, кто ее примет, - получают способность
видеть некую субстанцию, про которую говорят, что она фиолетовая или
темно-синяя и пузырится, как жидкость. Когда после приема аяхуаски у
вас возникает рвота, вы выбрасываете именно эту жидкость; кроме
того, она выступает на коже как пот. Вот эту любопытную штуку
дживаро и используют в большинстве своих колдовских обрядов. Все это
держится в строжайшей тайне. Очевидцы утверждают, что шаманы
выливают жижу на землю перед собой и, глядя в нее, видят другие края
и времена. Если верить им, природа этой жидкости полностью выходит
за пределы обычного опыта; она состоит из пространства-времени или
мысли, или же представляет собой чистую галлюцинацию, которая
приобретает объективное выражение, но всегда ограниченное пределами
жидкости.
В своих исследованиях дживаро Харнер был не одинок. С самого
начала поступления этнографических отчетов с Амазонки пошли слухи и
неподтвержденные сообщения о волшебных выделениях и психофизических
объектах - продуктах человеческой жизнедеятельности, - которые
благодаря использованию галлюциногенов и заклинаний наделяются
колдовскими силами. Мне припомнилось замечание алхимиков о том, что
тайна скрыта в испражнениях.
- Материя, существующая за пределами трех измерений и потому
- Да. Не уверен, что это значит, но, по-моему, нечто в этом
роде. Черт побери, а почему бы и нет? Я имею в виду, что это звучит
довольно дико, но ведь это еще и система символов, которую мы
принесли с собой и которая согласуется с магией шаманов, - а ведь
именно ее поиски и привели нас сюда. "Вот зачем ты взошел на борт,
парень, - гоняться за Белым Китом по всем морям и океанам, на обоих
полушариях земли, пока не прольется его черная кровь и не
перевернется он кверху брюхом". Ты ведь это имел в виду?
Обращение к мелвилловской риторике было неожиданным и совсем не
характерным для него. И где он только нахватался цитат?
- Да, пожалуй.
- Только дело вот в чем: если действительно происходит что-то
сверхъестественное, нужно его исследовать и выяснить, что же это
такое, а потом свести к какой-то понятной схеме. Положим, мы не
представляем, с чем имеем дело, но, с другой стороны, нам известно,
что мы прибыли сюда, чтобы исследовать магию шаманов в целом.
Поэтому сейчас мы должны продолжать работу над этим эффектом - или
как там еще его можно назвать - в надежде, что мы знаем что делаем и
что у нас достаточно данных, чтобы его раскусить. Мы забрались
слишком далеко, чтобы заняться чем-то другим, а пренебречь таким
случаем - значит упустить блестящую возможность.
- Да, ты прав, - ответил я. - Только впереди у нас темный лес.
Сначала Иное показалось нам таким доступным - сам знаешь, новичкам
часто везет. Это все гриб или гриб вместе с дымом аяхуаски - трудно
сказать наверняка. Слишком много переменных. Да к тому же еще
столько совпадений.
- То-то и оно. Я чувствую, нас ждет что-то потрясающее.
Остается только пристально наблюдать за своей буйной фантазией и не
проворонить того, что развивается. Добрый старый метод Юнга - только
и всего.
- Да, - согласился я, - в идеале все это можно было бы довести
до такого момента, когда можно будет поставить какой-то опыт, чтобы
проверить подлинность этого эффекта.
Мне припомнился эпизод в книге "Учение дона Хуана", когда
пейотный человечек, Мескалито, поворачивает руку ладонью вверх, и на
ней Карлос Кастанеда видит случай из своего прошлого.
Если этот феномен действительно существует в природе, то, быть
может, суть его вот в чем: образуется очень тонкая чувствительная
пленка жидкости, связывающей нас с иными измерениями и способной
улавливать мысленные образы. И когда вы в нее смотрите, возникает
совершенно обратная связь. Жидкость становится зеркалом, в котором
отражается не ваш физический облик, а мша внутренняя сущность.
Разумеется, все это одни рассуждения. Существует ли такая жидкость
на самом деле? Или это всего лишь галлюцинация? Кто, спрашивается,
может в такое поверить?
У Денниса возникло твердое убеждение, что это как-то связано со
звуком, что возможно либо стабилизировать такое вещество, либо
вызывать его появление, каким-то образом изменяя свой голос-Идея
странная и шаткая, поскольку ее можно экстраполировать до
бесконечности: ведь что бы это ни было, оно состоит из того же
материала, что и само воображение. Если ограничить это вещество
тремя измерениями, оно может быть чем угодно, и все же фиолетовая
эктоплазменная мыслежидкость должна существовать только в четвертом
измерении. Можно предположить, что, пробив иное измерение, можно
заставить эту жидкость, кипя, выливаться наружу. Одним словом,
болтовня для умников. Глупейший словесный понос.
Он долго и вдохновенно распространялся на эту тему. Я был в
восторге. ЕГО идеи казались мне замечательными. Я ощущал, что из
триптаминового океана в наши сети попалась еще одна идея. Только -
что с ней делать? - вот в чем вопрос.
Вспоминая об этом теперь, столько всего узнав за прошедшие
двадцать лет, трудно с уверенностью сказать, во что именно мы верили
тогда, в Ла Чоррере, какого уровня понимания достигли в ту пору.
Нами владели легкость и восторг - первые навеянные грибами
переживания s этом дивном уединенном месте привели нас в состояние
плавно нарастающей эйфории. Счастливое это было время. Нас
подстегивала перспектива скорой разгадки Тайны - так мы тогда
называли весь спектр эффектов, входящих в вызываемый триптамином
экстаз, - да еще в обстоятельствах, столь близких к идеальным. Вот
что стало компасом и кораблем в наших поисках; ажурные топологии
галактических ульев в диметилтриптаминовом забытье, то переплетение
дешевой болтовни и формальной математики, где желания превращаются в
коней, и все пускаются вскачь. Нам не была чужда мысль об Ином, но
она представала перед нами только в виде мимолетных проблесков, в
облике lux natura, лучей духовности, пробивающихся из глубин
органической природы. В то время мы были поклонниками Богини, но еще
не стали ее возлюбленными.
Мне кажется, все члены нашей маленькой экспедиции ощущали, что
вокруг нас что-то открывается, что время растягивается и мы медленно
кружимся в расширяющемся зеленом мире, пульсирующем странной, почти
эротической жизнью, который окружал нас на тысячи миль. Джунгли как
разум, висящая в космосе планета как разум - образы упорядоченности
и разумной организации, толпясь, подступали со всех сторон. Какими
же мы были маленькими, как мало знали и как неуемно гордились тем,
что знали, ощущая себя сродни посланцам человечества, встретившим
нечто неведомое, Иное, нечто такое, что с самого начала находилось
на грани человеческого восприятия. В эти первые дни, проведенные в
Ла Чоррере, к нашему задору примешивалось какое-то гордое и
надменное величие.
Следующий день, первого марта, прошел без особых событий.
Деннис корпел над своим дневником. Я ловил насекомых. Ванесса
фотографировала окрестности миссии. Вечером мы все опять собрались
вместе у гребня холма, где стояло наше маленькое жилище. Мы с Ив
сидели рядом, глядя на озеро, в безмолвном согласии друг с другом и
рекой.
Первой заметила неладное Ив. Озеро пониже чорро белело хлопьями
пены, которую взбивал поток воды, низвергающийся сквозь узкое русло.
Плавающие на бурной воде хлопья отмечали течение реки, которая
впадала в озеро и вытекала из него с противоположной стороны. Именно
это привлекло внимание Ив. Понаблюдав за поверхностью воды несколько
минут, она заметила, что в движение крапчатой поверхности у дальнего
берега озера внезапно вкралась перемена: вода там как будто застыла.
Вот именно - просто остановилась. Поверхность казалась заледеневшей,
и в то же время другая половина реки продолжала течь как ни в чем не
бывало.
Из хижины вызвали Денниса и Ванессу, и они согласились, что
эффект удивительный. Когда они стали гадать о причинах, было ли тому
виной время дня, освещение, оптическая иллюзия или что-то другое, я
ушел: все во мне противилось их доводам. Как только высказывалась
