напоено безмятежностью и бездонным покоем, будто вся земля дышит
тихой радостью. Сохранись это ощущение на том же уровне, оно так и
осталось бы лишь приятным воспоминанием. Теперь же, в свете более
поздних событий, я оглядываюсь на тот день все углубляющегося
удовлетворения и почти идиллического покоя, как на первое дуновение
ветра, который вскоре унес меня в мир невообразимо мощных
переживаний.
К вечеру мы добрались до деревушки, где жил Базилио. Наш новый
знакомый, витото, в отличие от обитателей Сан-Хозе-дель-Энканто,
оказался очень дружелюбным. Нам показали спутанные заросли посадок
аяхуаски и подарили черенки и пучок побегов, чтобы мы сами смогли
приготовить отвар. Базилио рассказал нам о своем единственном опыте
с аяхуаской: несколько лет назад, промучившись несколько дней от
непонятной лихорадки, он принимал ее вместе с отцом. Он сказал, что
аяхуаску настаивают в холодной воде - редкий способ для этой
местности, где обычно применяются отвары. После того как
измельченную аяхуаску вымачивают в течение суток, сырая вода
приобретает галлюциногенные свойства. В своих видениях Базилио
пришлось преодолеть множество "изгородей". Он испытал чувство
полета. Его отец видел, что "плохой воздух", вызвавший болезнь сына,
исходил из миссии, в которой, по его мнению, была сосредоточена
дурная сила. После этого случая Базилио поправился и стал реже
бывать в миссии - так он сам сказал. Все это было весьма интересно -
наш первый выход в "полевые условия" удался на славу, к тому же
услышанное вполне совпадало с нашими сведениями об аяхуаске и
распространенными в этих краях поверьями.
Той ночью мы развесили гамаки в маленькой хижине близ главной
маллоки. Мне снились изгороди и выгон возле нашей миссии. На
следующий день рано поутру Базилио повез нас обратно. Добытые нами
экземпляры Banisteriopsis caapi сами по себе были достаточной
причиной для гордости, однако я снова ощущал душевный подъем,
глубины которого оставались неизведанными.
"Странно", - пробормотал я себе под нос, когда вдали показалась
миссия, выходящая на озерную гладь, и возвышающаяся над причалом.
шеренга финиковых пальм.
"Очень странно".
ГЛАВА ПЯТАЯ. СОПРИКОСНОВЕНИЕ С ИНЫМ
В которой мы перебираемся в другой дом, а Деннис испытывает странное
переживание, которое разделяет нашу группу.
Вернувшись к своим друзьям, мы узнали, что учителя,
профессорес, которые должны были приехать, чтобы преподавать в
миссионерской школе, наконец прибыли. Их доставил местный пилот,
знаменитый Джордж Цаликас, который поддерживал аварийную связь между
Ла Чоррерой и внешним миром и раз в месяц привозил почту. Это
означало, что нам потребуется новое жилье, поскольку мы обосновались
в учительских апартаментах. Священник предложил нам временно
воспользоваться ветхой хижиной, которая стояла на сваях на невысоком
холме - пониже миссии, но намного выше обширного озера,
образованного чорро. Вот в этой хижине, которую мы сразу же
окрестили "домом на пригорке", мы и решили пожить, пока будем
готовиться к тому, чтобы перебраться глубже в окрестные джунгли,
подальше от душноватой атмосферы миссии. Все утро мы отдыхали,
пуская по кругу самокрутку, и планировали дальнейшее путешествие.
Из разговора с братом Луисом, седобородым стариком, который,
кроме отца Хозе Марии, был здесь единственным представителем Церкви,
Дейв и Ванесса выяснили, что поблизости есть вполне крепкий туземный
дом, расположенный по пути в деревню, на которой были сосредоточены
все наши помыслы об у-ку-хе. Обычно он стоял пустым, но теперь в нем
разместились люди, которые к началу учебного года привезли в миссию
детей. У витото принято оставлять ребятишек под присмотром падре на
шесть месяцев в году. Моменты сбора в миссии в начале и конце
учебного года знаменуют у них пик светской жизни, а заодно и повод
поиграть в футбол, а вечером устроить builes - танцы, поскольку
витото - заядлые танцоры. Мы попали в самое время такого сборища, но
через несколько дней все семьи должны были разъехаться и освободить
много жилья. Дейв, Деннис и Ванесса уже обследовали одно такое место
и решили, что оно нам идеально подходит - там отличные условия для
сбора растений и насекомых, к тому же оно расположено в глубине
джунглей.
Мы перетащили снаряжение в "дом на пригорке" и перевесили туда
же свои гамаки. Получилось тесновато, но терпимо: ведь скоро мы
переберемся в лес. Потом, повинуясь общему импульсу, рано утром мы
отправились на выгон позади миссии. Найти грибы - эта мысль была на
уме у всех. Вечером мы вернулись домой, каждый нес добычу: по шесть
или по восемь тщательно отобранных экземпляров. Мы съели их, а
потом, по мере того как вечерний кайф углублялся, выкурили по
самокрутке, свернутой из кусочков недавно собранной Banisteriopsis
caapi. Дым caapi давал восхитительный аромат тонких благовоний, и
каждая затяжка вызывала медленный чарующий поток изысканных
галлюцинаций, которые мы тут же прозвали "растительным
телевидением".
Каждая вспышка образов продолжалась минут пятнадцать, потом
угасала, после чего мы вдыхали новую порцию дыма caapi. Всего
действие психоделиков сохранялось пару часов. Мы постоянно
поддерживали его, ведя оживленную дискуссию на тему: а не пример ли
это тех снадобий, которые умудренные опытом шаманы изготавливают со
времен позднего палеолита, желая удивить друг друга?
Вечер близился к ночи, и наша беседа перешла на обсуждение
возможности нарушения нормального психического состояния, если
рассматривать эту проблему с точки зрения психологии и, с другой
стороны, с наивно-реалистических позиций шаманских феноменов. Нас
особенно занимали стеклянистые жидкости, которые, если верить
слухам, аяхуаскеро выделяют на поверхности кожи и используют для
того, чтобы заглянуть в прошлое и будущее . Эта идея о некой
голографической алхимической жидкости, саморожденном жидком
хрустальном шаре, казалась мне странной и почему-то очень
притягательной. Вопрос о том, возможно ли такое в принципе, есть, по
сути дела, еще одна, пока не раскрытая, но насущная проблема:
действительно ли то, что нам, современным людям, осталось
узнать о природе реальности, лежит на поверхности и нужно только
слегка перестроить свой нынешний взгляд на вещи, или же мы понимаем
ничтожно мало и полностью заблуждаемся относительно своего истинного
положения в мире? Неожиданно для себя я стал утверждать, что
реальность состоит из речи и нам необходимо каким-то образом
выбраться из культурной темницы языка, дабы встретиться лицом к лицу
с той реальностью, которая таится за внешними образами. "Если уж
бить, бей через маску!" - что-то в этом роде.
Разгорелся ожесточенный спор. Ив, Деннис и я страстно
отстаивали эту точку зрения. Ванесса с Дейвом защищали
психологическо-редукционистский подход к необычным событиям. Они
утверждали, что все можно рассматривать в контексте фантазий,
заблуждений и оправдания желаемого. По их мнению, ничто из того, что
происходит во время галлюцинаций, не имеет места в реальном мире -
все это лишь игра воображения. Потом, позабыв про идеологию, они
объявили, что наша страстная убежденность - не более чем наивная
одержимость. Мы отвечали, что они умаляют истинную силу
бессознательного; пусть попробуют доказать некоторые
бихевиористско-материалистические взгляды человечества - то-то им
придется удивиться! И так далее.
Жизнь в экспедиции была полна стрессов и углубляющихся
противоречий, напряженность подспудно накапливалась уже несколько
недель. Только, на мой взгляд, даже в таком случае истинная причина
ее крылась в ощущении, что что-то связанное с нашими опытами с
грибами усугубляет эту напряженность или, во всяком случае,
обостряет кризис, вынуждающий нас решать, стоит ли углубляться в
измерение, истинную природу которого мы еще не постигли.
Каждый эксперимент с грибами становился учебным упражнением с
неожиданным выводом. Трое из нас были готовы стать детьми алхимии и,
раздевшись донага, погрузиться в источник мудрости, чтобы черпать
меру вещей изнутри. Такова была наша установка - назовите ее
комплексом Фауста или одержимостью. Я считал, что нашей
первоочередной задачей является продолжение программы исследований,
которая привела нас в Ла Чорреру. Однако Ванесса и Дейв воспринимали
реальность исследуемого нами измерения или скорее нашу растущую
уверенность, что это измерение включает нечто большее, нежели только
психологические элементы, как угрозу. В такой вот ситуации оказались
мы - компания друзей, разделяющих общий набор символов, полностью
отрезанная от мира джунглями, сражающаяся с эпистемологической
проблемой, от окончательного решения которой, похоже, зависело,
сохраним мы рассудок или нет.
Короче говоря, Дейв с Ванессой отдалились от нас, устранились
от возбужденных теоретических дискуссий на тему, существует ли
возможность пасть жертвой невидимого. Не было ни споров, ни сцен,
просто после той ночи возникло общее молчаливое понимание:
мы дошли до места, где наши пути расходятся. Одни из нас были
решительно настроены углубиться в систему идей грибного транса,
других же пугала внезапно разверзшаяся бездна, и они предпочли
оставаться только свидетелями происходящего. Теснота "дома на
пригорке" и поляризация двух подходов - все это, вместе взятое,
вдохновило Ванессу на более активные контакты (под предлогом игры в
шашки) с местным полицейским гарнизоном, который состоял из трех
молодых колумбийцев, изнывающих от тоски по родным Андам. После
нескольких азартных партий она получила вполне серьезное предложение
улучшить наши стесненные жилищные условия, перебравшись вместе с
Дейвом в пустующий дом на берегу реки, который официально числился
за полицией. Именно этому дому, стоявшему у пристани Ла Чорреры,
позже суждено было стать местом моего соприкосновения с Иным.
Ванесса и Дейв сняли свои гамаки и спокойно перебрались к подножию
холма в новый "речной дом". Расставание было дружеским. "Теперь мы
будем больше времени проводить в воде", - смеялась Ванесса.
Шел шестой день нашего пребывания в Ла Чоррере. Мы принимали
грибы три раза. Все были здоровы, спокойны и довольны тем, что нам
удалось сохранить такую хорошую форму. Вокруг было полно насекомых и
растений, которых мы могли собирать, пониже чорро лежало озеро, где
можно было поплавать. Мои новые отношения с Ив казались
многообещающими и к тому времени уже достаточно продвинулись. Нас
баюкало жаркое тропическое солнце, глядящее с бездонного синего
неба. Такое безмятежное состояние почти всегда кажется предвестником
скорых перемен. Где-то глубоко и незримо назревали грядущие события.
В то утро после ухода двух наших друзей Деннис, Ив и я,
погруженные в свои мысли, лежали в гамаках, а тем временем зной и
стрекотанье насекомых говорили, что день близится к полудню. Я
совсем забросил дневник, и аккуратные записи уступили место долгим
полетам фантазии, головокружительным и прекрасным: то были слабые
отзвуки углубляющегося контакта с Иным, хотя тогда я этого еще не
понимал. На нас спустилась очередная теплая ночь, и мы спали долго и
безмятежно. Когда утренние туманы, окутавшие землю, растаяли,
наступивший день оказался столь же ясным и безоблачным, как,
очевидно, и все дни в этом сказочно красивом селении, расположенном
в гуще джунглей. Каждый день казался жемчужиной, сотворенной
алхимиком из прошлой ночи, теплой и звездной.
На следующий день мы занялись исследованием необычного места на
берегу озера, по направлению к чорро. Сам чорро производил
незабываемое впечатление: Игара-Парана резко сужается, мощь и
скорость потока внезапно и устрашающе возрастают. Озеро, куда река
сбрасывает воду, - это не просто вместилище для стремительного
потока, а место древней геологической катастрофы, которая разрушила
слой базальта глубоко под земной поверхностью, образовав огромный
провал и усеяв северный берег близ утеса тысячами обломков величиною
