мира, что начинался ниже Пуэрто-Легисамо, и сам отлично сознавал
это. Рядом с ним 5 ощущал себя младенцем, и это он тоже знал.
"Пока, детки, пока", - таково было его краткое напутствие.
ГЛАВА ВТОРАЯ. В РАЙ ДЬЯВОЛА
В которой выходят на сцену Соло Дарк и Ив и обрисовывается прошлое
каждого члена нашей компании. Философские размышления во время
неспешного спуска по реке Рио-Путумайо.
Я уже говорил, что в компании нас было пятеро? То есть стало
пятеро, когда мы прибыли в Ла Чорреру, а из Пуэрто-Легисамо мы
отправились вшестером. Мы с Ив жили вместе, насколько могут жить
вместе двое, когда они каждый вечер выгружаются с корабля, чтобы
вместе с четырьмя другими спутниками развесить гамаки между
деревьев. И он тоже был с нами. Он - это Соло Дарк.
Придется объяснить, что за тип этот Соло. Он был участником
неформальной религиозной группировки, существовавшей в Южной Америке
- в Индии я таких не встречал - и называвшейся Новый Иерусалим. Ее
приверженцы, которые, похоже, питались главным образом фруктами,
являли собой племя, состоявшее большей частью из американцев,
слонявшихся с 1962 или с 1963 года по Латинской Америке, докучая при
этом друг другу, сожительствуя друг с другом, ненавидя друг друга и
плетя интриги. Используя карты для спиритических сеансов, они
общались с созданиями, которых называли Детьми Света. У них была
разработана целая мифология, вращавшаяся вокруг феномена
перерождения. Если их послушать, то все мы - перерожденцы.
Один из них утверждал, что в прошлой жизни он был Распутиным,
другой, беженец из глубин культа Хари Кришны, носивший белый балахон
и белые же резиновые сапоги, раньше был Эрвином Роммелем.
Вдохновенным лидером всей группы был Соло. Последние четыре года он
прожил с Ив.
Стоит ли говорить о том, что Соло был странный? Выглядел он
эффектно: бездонные голубые глаза, длинные нечесаные волосы. Он
верил, что в прошлых своих рождениях был какой-нибудь выдающейся
личностью: Христом, Гитлером, Люцифером, - диапазон одновременно
наводящий тоску и легко угадываемый.
Поскольку мои установки сами не были слишком твердыми, передо
мной встала своеобразная дилемма. Последние три года я то жил как
отшельник, изучая мертвые азиатские языки, то странствовал по
малонаселенным районам Индонезии в поисках чешуекрылых. Мне не были
знакомы правила поведения, которые успели укорениться в среде
наиболее экстравагантных моих собратьев в пост-чарли-мэнсоновскую
эру. "Неужели мы это как-нибудь не утрясем? - думал я. - Или мы
несчастливые хиппи?" Наверное, я слишком долго пробыл в Азии. В
любом случае, очень скоро мне предстояло узнать, что среди
энтузиастов Нового Иерусалима полно странных типов, ужиться с
которыми будет трудно.
Если Соло не одобрял какой-то ваш поступок, он на миг застывал
с глубокомысленным видом, а потом изрекал что-нибудь. В это
мгновение ему благодаря общению с Детьми Света открывалось, что вам,
к примеру, не стоит чистить фрукты металлическим ножом. Эти тайные
силы повелевали всеми событиями нашей жизни, вплоть до самых
незначительных. Путешествовал Соло в сопровождении целого зверинца:
собак, кошек, обезьян (у него была одна обезьяна, которую он считал
воплощенным Христом). Он настаивал, чтобы все животные питались
исключительно вегетарианской пищей, поэтому они стали болезненными и
рахитичными. Звери так и шарили глазами вокруг, а он говорил мне:
"Вот это - Будда, это - Христос, а вон тот - Гитлер". Нет, до такого
идиотизма, конечно, не доходило; я несколько сгущаю краски, чтобы
передать атмосферу, но все же было ясно: у Соло явно не все дома.
Таким образом, из Пуэрто-Легисамо мы отплыли вшестером:
Ванесса, Дейв, Ив, Деннис и я, и еще Соло. Шестеро чудаков.
Впервые наша компания собралась в канун Нового года, немногим
более двух месяцев назад. Тогда мы встретились с Соло и Ив (они в ту
пору еще жили вместе и не собирались к нам присоединяться). Наша
встреча состоялась в окутанном туманами городке Сан-Агустин в
Колумбии. Теперь казалось, что та ночь была в далеком прошлом.
Только через день или два после упомянутого вечера Ванесса, Дейв и я
уехали в Боготу. После нашего отъезда Ив и Соло постоянно ссорились.
В разгар последнего скандала Соло нарочно столкнул ее с лошади в
глубокую грязную лужу на глазах множества гостей. Тогда Ив и ушла от
него и, перебравшись в Боготу, поселилась в квартире, которой они с
Соло позволили нам всем пользоваться. За две недели, пока группа
собирала снаряжение для экспедиции, мы с Ив сблизились, и она
присоединилась к нашей "команде", первоначально состоявшей из
четырех человек. Ритуалы расставания и осквернения, соединившие нас
с Ив, преобразили жесткий, пронзительный свет Кордильер, струившийся
сквозь потолочное окно нашего пансиона, в мягкий и насыщенный. Но
идиллия удалась не для всех. Для Ванессы, которая когда-то была моей
любовницей, это, естественно, стало чем-то противоположным. Двери
внутри зеркального лабиринта чувств открылись и приглашали войти.
"Послушай, - сказал я ей,- эта женщина мне нравится и, кроме
того, она же говорит по-испански! - Это был самый сильный аргумент,
к тому же он взывал к разуму Ванессы. -' Неужели ты всерьез хочешь,
чтобы мы столько дней таскались по амазонским джунглям с нашим
"образцовым" знанием местного языка? Это очень здорово, что Ив едет
с нами".
В конце концов Ванесса согласилась. Тем временем ситуация
усложнилась еще больше. Дейв, не зная о том, что Ив сблизилась со
мной и отказалась от своих прежних планов отправиться в путешествие
по Перу, пригласил Соло присоединиться к нам. Во время нашей первой
встречи в Сан-Агустине на Дейва произвело большое впечатление то,
что Соло знает колумбийское захолустье. Вот он и дал Соло
телеграмму, в которой пригласил его встретиться с нами во Флоренсии,
чтобы вместе отправиться на Амазонку. Когда во Флоренсии мы
выгрузились из допотопного самолета колумбийских ВВС, нас было
пятеро: Дейв, Ванесса, Ив, Деннис и я, а с нами - Лхаса, щенок Ив, и
полтонны снаряжения, которое предстояло переправить вниз по
Рио-Путумайо. В аэропорту нас поджидал Соло, который считал, что
женщина, с которой он прожил четыре года, отправилась в Перу вместе
с воплощением Роммеля в белом балахоне и резиновых сапогах того же
цвета. Когда же он обнаружил, что это не так, у ограды аэропорта
разыгралась бурная сцена выяснения отношений.
Позже, добравшись до города, мы с Ив поселились в гостинице в
одном номере, предоставив Соло самому решать, как быть дальше.
Поскольку милосердия с любой стороны ожидать не приходилось, я
понадеялся, что Соло, увидев, что жизнь Ив приняла новый оборот, сам
уйдет с дороги. Встреча с Соло меня расстроила, и поскольку я
довольно мягкотел и терпеть не могу натянутых отношений, то
предпочел уклониться от прямого разрешения конфликта.
Соло заявился к нам в номер. Поговорив о необходимости
рассмотреть все точки зрения, он перешел прямо к делу: "Похоже, мне
здесь делать нечего. Я собираюсь лететь обратно в Боготу".
"Ну и слава Богу", - подумал я.
После этого он вернулся в свой номер и вступил в контакт с
Детьми Света. Через два часа он пришел и сообщил нам: "Без меня вы
его не найдете. - Под "ним" он подразумевал у-ку-хе. - Вы ничего не
смыслите в джунглях. А я человек лесной".
Я с большой неохотой примирился с этой мыслью. Дальше нам
предстояло лететь в Пуэрто-Легисамо. Теперь с нами был и Соло, а
также его собака, его кошка и его обезьяна. Он носил балахон и был
вооружен посохом, украшенным яркими, развевающимися фахас -
полосками местной ткани. Вид у него был зловещий и дурацкий
одновременно.
Я знал, что суда уходят из Пуэрто-Легисамо, когда им
вздумается, и полагал, что ждать нам придется долго, может быть,
даже недели две. Гостиница была крошечная, еда ужасная. Я надеялся,
что между нами возникнут трения и Соло в конце концов уедет. Ему
доставляло удовольствие вовлекать Ив в долгие, душераздирающие
беседы. Это начинало действовать всем на нервы.
Но мои предчувствия не сбылись. Оказалось, что одно из
суденышек, "Фабиолита", отплывает вниз по реке через два дня. И вот
за несколько часов нам удалось все уладить. Мы заплатили шестьсот
песо, чтобы обеспечить себе места. На рассвете назначенного дня все
наши звери, камеры, книга перемен "Ицзин", сачки для бабочек,
формальдегид, дневники, экземпляр "Поминок по Финнегану", средство
от насекомых, хлорохин, противомоскитные сетки, гамаки, бинокли,
магнитофоны, гранола , арахисовое масло и медикаменты, а также все
прочее, что необходимо человеку для путешествия по бассейну
Амазонки, было свалено на берегу реки. Когда мы поднялись на борт
крошечного торгового суденышка, которому отныне предстояло стать
нашим средством передвижения, капитан Эрнито показал нам наши места
- ящики с лимонадом, отливавшим флюоресцентной зеленью,
электрической желтизной и пронзительным багрянцем. Нам сообщили, что
путь до места нашего назначения займет от шести до двенадцати дней,
"в зависимости от того, как пойдут дела". Джон Браун спустился к
реке, чтобы помахать нам на прощанье. И он действительно извлек
большой белый носовой платок и стал им махать. Вскоре старик
превратился в едва различимое пятнышко. Пуэрто-Легисамо исчез вдали,
а нашим миром стали река, зеленый берег, пронзительные крики
попугаев и насекомых и коричневая вода.
Двигатель медленно, но верно увлекал нас на середину сверкающей
коричневой реки, а над нами были огромное небо и огромное солнце.
Что за волшебный миг! Ты сделал для путешествия все, что мог, и
наконец отправился в путь и больше ни за что не отвечаешь, возложив
свое бремя на пилота или штурмана, капитана или диспетчера.
Оборвались все узы с миром, который ты покинул, а лежащая впереди
цель неведома. Излюбленный миг, более привычный и все же менее
ощутимый в стерильной атмосфере трансконтинентальных авиалайнеров...
Насколько же богаче он переживается здесь, в окружении груза из
вяленой рыбы и лимонада местного разлива, отравленного сверкающими
красителями.
Я расчистил себе крошечное пространство, где можно было сесть,
скрестив ноги, и свернул самокрутку из превосходного килограммового
запаса Санта-Марта-Голд (сорт марихуаны), который мы скопили за
время месячного пребывания в Боготе. Течение реки было сродни
крепкому дыму, который я вдыхал... Течение дыма, течение воды и
течение времени. Все течет, как сказал мой любимый грек. Гераклита
прозвали плачущим философом, как будто он говорил так от отчаяния.
Но при чем тут плач? Мне по душе его слова: они вовсе не заставляют
меня плакать. Вместо того чтобы толковать pante rhea (Правильно:
Panta rhei (panta Kineltai Kai ouden menei (греч.) Все течет (все
движется, и ничто не остается неизменным.) Выражение приписывается
древнегреческому философу Гераклиту как основное положение его
философии. - Прим. перев.) как "ничто не вечно", я всегда считал это
изречение западным выражением идеи дао. И вот мы тоже движемся
вместе с течением Рио-Путумайо. Какая же это роскошь покуривать,
снова оказавшись в тропиках, на солнце, подальше от смены времен
года и мест погребения. Подальше от жизни в Канаде в условиях
чрезвычайного положения, на краю раздувшейся от войны, обезумевшей
Америки. Смерть матери и совпавшая с ней потеря всех моих книг и
предметов искусства, которые я собрал, бережно переправил домой и
хранил и которые потом сгорели в одном из тех лесных пожаров, что
периодически опустошают холмы Беркли. Рак и Огонь. Огонь и Рак.
Подальше от этих ужасов, где государственные дома цвета зеленоватого
воска медленно разрушаются, покрываясь паутиной трещин, посреди
живого духовного ландшафта.
А до этого был Токио: его инопланетная атмосфера, притворные
попытки включиться в рабочий цикл. Насколько может человек утратить
все человеческое, пробыв некоторое время в нечеловеческой ситуации?
Ночи в поездах. Душные помещения английских школ Акикабары. Токио
