пластину. И тут я понял, что они наблюдают за мной! Это было выше
моего разумения; Я отвел взгляд от жидкости и от моей партнерши:
настолько сильна была окружающая ее аура нечеловечности.
И тут до меня дошло, что мы, находясь на моей крыше, в течение
нескольких минут пели, горланили и издавали дикие оргаистические
вопли! Это означало, что весь Боднатх проснулся и сейчас разбуженные
жители откроют окна и двери и потребуют у нас ответа, что
происходит. И что же, собственно, происходило? Мне пришла на память
любимая дедушкина присказка: "Боже милосердный! - промолвил
вальдшнеп, когда его закогтил ястреб". Это абсурдно неуместное
воспоминание вызвало у меня взрыв неудержимого хохота.
Но вскоре мысль о том, что нас могут увидеть, отрезвила меня до
такой степени, что я понял: нужно срочно убираться с этого открытого
места. Мы оба были совершенно голые, а вокруг нас царил полнейший и
необъяснимый хаос. Девушка лежала не в силах подняться. Тогда я взял
ее на руки и стал пробираться по узкой лестнице мимо кладовых с
зерном к себе в комнату. Помню, что при этом я все время твердил,
обращаясь к себе и к ней: "Я человек, человек". Мне было необходимо
уверять себя, поскольку в тот миг я был в этом совершенно не уверен.
Мы выждали в моей комнате несколько минут. Постепенно я понял,
что каким-то чудом - это было не менее странно, чем все остальное,
что с нами произошло, - никто не проснулся и не призывает нас к
ответу, желая узнать, что случилось. Похоже, никто ничего не
услышал! Чтобы как-то успокоиться, я приготовил чай, и пока я им
занимался, мне удалось понять состояние моей партнерши. Казалось,
она находится в бреду и совершенно не способна говорить со мной о
том, что только что произошло между нами на крыше. Именно так обычно
и бывает после дурмана - очень трудно, а порой и просто невозможно
припомнить, что же с тобой приключилось. Похоже, несмотря на то что
случившееся включало самое сокровенное, что только может произойти
между мужчиной и женщиной, я был единственным свидетелем, способным
хоть что-то припомнить.
Размышляя об этом, я выполз обратно на крышу и нашел свои очки.
Невероятно, но они были целы и невредимы, хотя я ясно слышал, как
они разбились. Натеков стеклянистой жидкости - эктоплазматических
выростов нашего тантрического действа - нигде не было видно.
Подобрав свои очки и нашу одежду, я вернулся в комнату, где спала
моя партнерша. Курнув гашиша, я забрался под противомоскитную сетку
и улегся рядом с ней. Несмотря на все возбуждение и полученную
организмом стимуляцию, я сразу же заснул.
Не знаю, сколько времени я проспал. Внезапно я очнулся от
глубокого сна. Было еще темно. Моей подруги и след простыл. Я
изрядно встревожился: если она по-прежнему не в себе, ей опасно
бродить ночью по деревне одной. Я вскочил, набросил на себя халебу и
отправился на поиски. Ни на крыше, ни около кладовых ее не
оказалось.
Обнаружил я ее на первом этаже дома. Она сидела на земляном
полу, уставившись на свое отражение в бензобаке мотоцикла,
принадлежавшего зятю мельника. Все еще не ориентируясь в окружающей
обстановке - явление, типичное для дурмана, - она продолжала
находиться во власти галлюцинаций и не могла понять, кто перед ней.
"Вы мой портной? - все спрашивала она меня, пока я вел ее в комнату.
- Вы мой портной?"
Когда мы снова оказались наверху в моей комнате, я снял халебу,
и мы оба обнаружили, что на мне надет некий предмет туалета, который
она деликатно назвала своими "штанишками". Мне они были явно малы, и
ни один из нас не знал, как они на мне оказались. Этот маленький
эпизод достойно увенчал изумительный вечер, и я оглушительно
расхохотался. Я возвратил ей трусики, и мы снова улеглись спать,
озадаченные, успокоенные, усталые и довольные.
После этого совместного переживания мы с девушкой особенно
подружились. Любовью мы больше никогда не занимались - нас вполне
устраивала дружба. О событиях на крыше она не помнила абсолютно
ничего. Через неделю или около того я поведал ей о своих
впечатлениях относительно произошедшего. Она изумилась, но отнеслась
к случившемуся благосклонно. А что случилось, я и сам не знал. Я
окрестил стеклянистую жидкость, которую мы вырабатывали, "лювь". Это
нечто большее, чем любовь, нечто меньшее, чем любовь, может быть, и
вовсе не любовь, а некое пока непознанное до конца потенциальное
человеческое переживание, о котором известно так мало.
Вот эту историю я и рассказал Дейву и Ив той ночью в Ла
Чоррере, в "доме на пригорке", под раскачивание наших гамаков в
свете фонаря да под то стихающий, то возобновляющийся стук дождя по
крыше из пальмовых листьев. Именно тот случай и заронил во мне
интерес к фиолетовой жидкости, которую, если верить слухам,
шаманы-аяхуаскеро выделяют из кожи и используют для гадания и
целительства. И каждый раз, рассказывая эту историю, я обращаю
главное внимание именно на феномене жидкости. И в ту туманную ночь,
стараясь успокоить Денниса, я тоже сделал основной акцент на нем,
умолчав о том дурацком моменте, когда я проснулся в женских
трусиках. Он только чертовски смущал, ничего не прибавляя к смыслу
истории. Тогда я никому не рассказал об этом эпизоде, он остался
моим личным воспоминанием. И сейчас я упоминаю о нем только потому,
что позже этому нелепому инциденту суждено было оказаться
центральным моментом проявления телепатии, убедительнее которого мне
наблюдать не доводилось.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ФИОЛЕТОВАЯ ПСИХОЖИДКОСТЬ
В которой Деннис начинает обрисовывать свой подход к алхимическому
опусу, а психожидкость -была она транслингвистической материей или
нет - становится предметом спора.
Мой рассказ закончился, и все мы на несколько часов забылись
беспокойным сном. В тусклом свете зари мы с Ив добрались до группы
хижин, лепившихся по берегу Игара-Параны, повыше чорро, на
расстоянии трех четвертей мили от нашего приюта. Мы знали, что
витото, которые спускаются по реке, чтобы привезти детей в школу,
останавливаются в этих обычно пустующих домах. Мы надеялись
прикупить яиц, папайи или тыквы, чтобы внести разнообразие в наше
меню, состоящее из неочищенного риса, юкки и бананов.
Мы нашли там только маленькую горстку людей; единственным
товаром, которые был у них на продажу, оказались плоды сердцевидной
формы размером с грейпфрут, полные скользких сладковатых зерен,
плавающих в прозрачном красноватом сиропе. В те времена этот плод
еще не был известен ботанической науке, лишь через несколько лет
Шульц опишет его и назовет Macoubea witotorum. Мне же предстояло
снова встретиться с этим плодом. Он оказался очень дешевым, и
поскольку мы пришли в надежде хоть что-то купить, то потратили
пятнадцать песо, получив взамен фунтов пятьдесят этих диковинных
фруктов. Несмотря на то что я почти всю ночь напролет носился по
океану мысленных галлюцинаций, я ощущал себя бодрым и здоровым.
Взвалив на спину битком набитый мешок - это и была вся наша покупка,
- я быстрым шагом направился обратно к миссии.
Ходьба доставляла мне радость. Мешок казался легким, нести его
было одно удовольствие. Не останавливаясь на отдых ни на минуту, мы
с Ив вернулись в миссию и пошли в расположенную на берегу обитель
Ванессы и Дейва, чтобы вместе позавтракать. Когда мы выходили из
хижины на поиски пропитания, Деннис крепко спал. Теперь его не было
- очевидно, проснувшись, он сразу же помчался будить Ванессу, чтобы
поведать ей о том, что он пережил несколько часов назад. Доносящийся
изнутри жужжащий звук, чувство одержимости - обо всем этом он
возбужденно рассказывал, когда мы вошли в "речной дом" и я опустил
на пол свою ношу. Пока все возились с завтраком, события минувшего
вечера обсуждались и тщательно анализировались. На Ванессу и Дейва
не произвело впечатления взволнованное заявление Денниса о том, что
нам удалось уловить и некое в высшей степени своеобразное
энергетическое поле. Я предложил Деннису не спорить о природе
пережитого, а просто уединиться после завтрака и записать все, что
придет в голову, о том странном звуке, который он издавал. Брат
послушался моего совета и полез на холм к нашему дому, чтобы там
побыть одному и сделать следующую запись:
28 февраля 1971 года
Берусь за эти страницы со странным чувством ответственности,
которое может возникнуть у человека, который столкнулся с
каким-то необъяснимым феноменом: невероятным порождением сна или
непонятным явлением природы. Задача, стоящая перед таким
человеком, была бы весьма тонкой: описать феномен как можно
точнее. Моя задача осложняется тем, что феномен, который я
должен постараться описать, сам по себе имеет отношение к
средствам описания, то есть к языку. Это довольно странное
утверждение станет более осмысленным по мере исследования.
Что-то подсказывает мне, что, перед тем как двинуться
дальше, необходимо упомянуть, кто же я такой. Еще двадцать
четыре часа назад я считал, что знаю это, теперь же этот вопрос
стал самым сложным из тех, которые когда-нибудь вставали передо
мной. Вопросы, вытекающие из него, дадут ответы, которые
позволят нам понять и использовать феномен, так трудно
поддающийся описанию. Может статься, что это последние буквы
грубого языка, которые я использую для того, чтобы что-то
описать: поскольку данный феномен начинается на той грани языка,
где наша способность создавать понятия пытается нащупать слова,
но не находит их, я должен соблюдать осторожность, дабы. не
смешивать язык - символ - метафору и реальность, с которой я
пытаюсь их соотнести.
Когда я позже прочитал этот пролог, он показался мне
одновременно и грандиозным, и пугающим, но Денниса окружала аура
спокойной уверенности, которая поневоле внушала уважение. Я ощущал,
что Логос борется со словарем своего новейшего средства выражения.
Похоже, ему все лучше удавалось достичь своей цели. Я стал читать
дальше:
Поскольку любое явление возможно до какой-то степени описать
эмпирически, наше тоже не является исключением. Проблема заключается
в том, чтобы, воздействуя на химические процессы человеческого
организма, вызвать совершенно особый звуковой и слуховой феномен.
Такое состояние становится возможным, если ввести в организм
растительные алкалоиды, обладающие высокими биодинамическими
свойствами, а именно триптамины и МАО-ингибиторы (химические
вещества, которые замедляют действие моноаминоксидазы - ферментной
системы, окисляющей многие компоненты пищевых продуктов и
психоактивных веществ до состояния безвредных побочных продуктов,
или препятствуют ему. В присутствии МАО-ингибиторов вещества,
которые при обычных условиях в процессе метаболизма превратились бы
в пассивные побочные продукты, напротив, приобретают большую
длительность физиологического и психологического действия), очень
тщательно контролируя их параметры. По-видимому, данный феномен
возможен в присутствии одних триптаминов, хотя торможение МАО
определенно способствует его возбуждению, облегчая абсорбцию
триптаминов. Непосредственно в нашей группе этот феномен удалось
вызвать двоим:
Теренс уже несколько лет экспериментирует со звуковым
феноменом, возникающим под воздействием ДМТ. (Мои эксперименты
заключались в следующем наблюдении: спонтанная глоссолалия, которую
у меня вызывает ДМТ, иногда возбуждает нечто вроде приступа
синестезии, при котором синтаксические конструкции, разговорная речь
действительно становятся зримыми. Возможно, подобный эффект
скрывался и за пережитым На крыше в Непале. Очевидно, столь
необычные речевые и голосовые проявления характерны для состояний,
вызываемых ДМТ)
До вчерашнего вечера, когда, приняв девятнадцать грибов
строфария, я возбудил эту звуковую волну и в течение нескольких
секунд испытывал на себе ее действие, Теренс был единственным
известным мне человеком, который утверждал, что способен
издавать этот звук. Прошлой ночью, съев грибы, мы легли в гамаки
