получить все, что захочет, прямо из наших тел. Так мы прожили пять
дней - сон наяву, в котором ощущался явный перебор палиндромов и
каламбуров. Мы испускали удивительно мало волн для взаимодействия с
"реальным" миром, который нас окружал. Никто не приходил, чтобы
поглазеть на нас или на наш лагерь. Можно было подумать, что мы
превратились в невидимок. Однако утром десятого марта все
изменилось.
Все пять дней я почти не отходил от хижины и не бывал дальше
короткого отрезка тропы, который отделял ее от выгона. И вот в то на
редкость ясное утро, после завтрака, поболтав с Деннисом, я
убедился, что он ведет себя спокойнее и объясняется членораздельное,
чем во все дни после эксперимента. Он показался мне таким благостным
и умиротворенным, что я совершил неизбежную ошибку:
принял это за чистую монету. Прихватив с собой Ив и сачок для
бабочек, я отправился прогуляться по тропе вглубь джунглей.
Тропа, белевшая промытым мелким песком - местами его слой
доходил до нескольких дюймов, - словно манила все дальше, в чащу. Не
успели мы пройти и четверти мили, как желание одержало верх над
интересом к чешуекрылым. Риск, что на нас могут наткнуться витото,
которые пользовались тропой, только увеличивал наш пыл. И вот,
отбросив всякую осторожность, мы скоро забыли обо всем на свете. Что
это было за наслаждение посреди буйной зелени проникать в
сокровенные глубины Ив, сначала пушистые, потом гладкие и скользкие,
и орошать их влагой! "Это за Владимира", - мелькнула у меня мысль:
ведь в алчном уме Набокова всегда переплетались "зеленая" страсть и
бабочки.
Мы отсутствовали не более сорока минут, но, вернувшись на
поляну к хижине, обнаружили там лишь звенящую, гнетущую тишину,
печать пустоты и заброшенности. Я больше не боялся, что Деннис
заблудится в лесу и пропадет. Более того, я был совершенно убежден:
каким бы ни было его состояние, такая участь ему не грозит. Чего я
боялся, так это того, что он может привлечь внимание окружающих к
нам и к пограничному участку, который мы исследовали.
Оставив Ив в лагере на случай, если явится Деннис, я побежал на
выгон, а потом через него - к миссии. На бегу я убеждал себя, что
брат, должно быть, просто отправился навестить Ванессу с Дейвом и
что я найду его у них. Я был слишком погружен в свои мысли, чтобы
заметить, что колокола миссии, безмолвствовавшие все дни недели,
кроме воскресенья, уже некоторое время звонят. Взойдя на пригорок,
откуда открывался вид на "речной дом" и озеро пониже чорро, я увидел
Ванессу: она вела Денниса по направлению к дому. Явившись туда, я
почувствовал, что ситуация сложнее, чем я предполагал.
Ванесса разозлилась, и я воспользовался случаем, чтобы
выяснить, что же все-таки случилось. Похоже, Деннис вылез из гамака,
как только мы с Ив скрылись из виду. Он отправился прямиком в
миссию, нашел веревку колокола, созывающего прихожан к мессе, и
звонил в него что было сил, пока священник не нашел Ванессу и Дейва
и они не слишком любезно убедили Денниса не валять дурака. Однако
уже гулявший по округе слушок, что один из членов нашей экспедиции
слегка тронулся умом, от этой внезапной да еще и публичной выходки,
разумеется, не улегся. Неустойчивое политическое равновесие,
которого я добился и которое позволяло мне единолично решать, как
обращаться с Деннисом, теперь нарушилось. Ванесса высказала мысль,
что его нужно переселить в дом у реки, ее поддержали священники и
полиция - по крайней мере, мне так сказали. Опираясь на внутреннюю
уверенность, что волноваться рано, и вынужденный признать, что я
совершенно утратил контроль над ситуацией, я согласился со всеми их
предложениями.
У Ванессы были еще кое-какие новости: скоро должен прилететь
самолет - нет, не для того, чтобы нас забрать, просто он даст нам
возможность начать сборы в обратный путь. Один из нас сможет
проделать стокилометровый перелет через джунгли до Сан-Рафаэля, где
мы оставили запас снаряжения, прежде чем отправиться по тропе в Ла
Чорреру. Это единственная возможность добраться до нашего склада по
воздуху, а не пешком, и Ванесса настаивала, что мы должны ею
воспользоваться. Я был согласен на все. Я-то знал:
скоро крушение тысячелетий положит конец таким пустяковым
заботам, но предпочел, чтобы другие сами открыли для себя этот факт,
проникнув во все углубляющееся измерение будущего.
Лететь самолетом вызвался Дейв - решение было принято почти
мгновенно. Он доберется до наших запасов и единолично организует их
отправку пароходом до Рио-Путумайо, а потом дальше до Боготы. Там мы
с ним и встретимся, когда нам удастся отсюда выбраться, и если
удастся, как именно - пока не ясно. Второпях уложили рюкзак. С небес
соскользнул самолет, потом снова исчез, и с пугающей внезапностью мы
остались вчетвером.
Денниса перевели в "речной дом", и Ванесса с Ив стали его
сиделками. Я предпочел остаться в джунглях, чтобы не создавать
излишней тесноты. Продолжались споры: есть ли в его болтовне
признаки улучшения, или он только еще больше углубляется в мир, где
блуждает вот уже столько дней? Поскольку все мы некоторое время жили
в Беркли, вид жертв лизергиновой кислоты не был для нас чем-то
незнакомым, и сравнение состояния, в котором пребывал Деннис, с
состоянием тех пропащих душ не прибавляло нам оптимизма. Переезд
Денниса на реку стал поворотной точкой:
с этого момента действие высвобожденного нами феномена стало
развиваться больше во внешнем мире, нежели в наших умах.
И все это время, даже после переезда, мы с братом находились в
постоянном поиске линзообразного предмета. В первые дни после
эксперимента учитель говорил мне: "Ты почти нашел его, но не
совсем". Или прибегал к метафоре сгущения: "Он сгущается", - почти
идеальная алхимическая метафора. Камень везде. Он здесь.
"Вижу камень, - говорил иногда Деннис, - он налево от меня, на
расстоянии двести пятьдесят футов, внизу, рядом с омутом, висит над
самой водой". Я каждый день продолжал расспрашивать его о камне, и с
каждым днем "Софический аэроролит", эта универсальная панацея, все
приближался и приближался. То и дело налетали грозы. Постепенно я
заметил, что метеорологические феномены возымели склонность
сосредотачиваться на юго-востоке. Я стал поглядывать в ту сторону, и
каждый раз видел радугу.
Наши представления о том, что происходит, колебались от
глубоких религиозных прозрений до полнейшей нелепицы. Днем
двенадцатого марта у Денниса выдалось несколько часов, когда он
смог, хоть и весьма загадочно, отвечать на вопросы, которые мы ему
ставили, о том, что ему кажется. Разговор этот состоялся в доме у
реки, под которым поселились красавец-петух со своей подружкой.
Возможно, это был тот самый петух, крик которого я слышал на
рассвете в день эксперимента и еще раз через два дня. И петух, и
курица отличались веселой живостью нрава - об этом мы говорили и
раньше. В тот день Деннис обратил наше внимание на курочку. "Если
рассматривать ее как произведение искусства, - изрек он, - то это
просто-напросто шедевр. Спрашивается, кто мог сделать такую курицу?
Только тот, кто сумел сотворить весь мир, в который мы попали. И кто
же это? - он выжидающе огляделся, и не услышав ответа, неожиданно
бухнул: - Джеймс Джойс".
Еще несколько минут он продолжал развивать эту тему: дескать,
"Поминки по Финнегану" являют собой образец самого полного понимания
связи между человеческим разумом, с одной стороны, и временем и
пространством - с другой, и поэтому Джойс, умерев, каким-то образом
взял на себя ответственность присматривать за этим уголком Божьей
Вселенной. В этом Деннис всего лишь проявлял себя последователем
Уиндема Льюиса , который избрал темой своего романа *Век
человеческий* посмертное восхождение Джойса к высотам славы.
Джим и Нора - так прозвал Деннис новоявленное божество и его
супругу - постоянно участвовали и проявлялись во всем, что ни
происходило в Ла Чоррере, и в особенности в том, что любил Джойс. И
курочка как воплощение Анны Ливии Плюрабель из "Поминок"
принадлежала именно к этому разряду. Все в нашем тропическом Эдеме
искрилось джойсовским юмором. Идеи эти были абсурдны, но
очаровательны, и именно они заставили меня перечитать Джойса и
признать его одним из истинных пионеров в деле составления карт
гиперпространства. Однако в то время они едва ли могли пролить свет
на то, что ожидало нас впереди.
С этой позиции восприятия жизни как литературы Деннис двинулся
дальше. Он напомнил мне, что одной из алхимических аналогий
философского камня, которыми мы пользовались между собой в нашем
тайном шифре, был маленький серебряный ключик от деревянной шкатулки
с инкрустациями и потайным отделением, принадлежавшей нашему деду.
Я, в свою очередь, напомнил ему* что ключ был потерян еще во времена
нашего детства, и сказал:
если он сейчас же предъявит ключ, тем самым докажет, что
действительно владеет шаманским даром и способностью преодолевать
пространство и время. Наш разговор принял форму игры в вопросы и
ответы, которая закончилась тем, что Деннис велел мне протянуть
руку, а потом, хлопнув по моей ладони кулаком и испустив громкий
птичий крик, Пронзительный и нелепый, оставил на ней маленький
серебряный ключик.
Меня словно громом поразило. Между нами и остальным миром были
сотни миль. Сам Д
еннис был почти голый, и, тем не менее, вот он -ч- ключ,
неотличимый от того, ко
торый хранится в моих детских воспоминаниях! Неужели все эти
годы он прятал ключ
только для того, чтобы предъявить его сейчас, в дебрях
Амазонки, тем самым окон
чательно сокрушить мои представления о реальности? Или это
просто похожий ключ,
который Деннис привез с собой в Южную Америку и который я до
сих пор каким-то образом умудрился не заметить? Это казалось
маловероятным. Мы держали Денниса в комнате, далеко от того места,
где хранилось наше снаряжение, и было трудно представить, что он
вдруг стал настолько хладнокровным и предусмотрительным, что
добрался до нашего багажа и тщательно разобрал его, чтобы обнаружить
спрятанный там ключ. А потом, в любом случае, про ключ вспомнил я
сам! Неужели он, желая меня одурачить, каким-то образом навел на
разговор на тот единственный предмет, который взял с собой? Вопрос о
серебряном ключике - был ли то настоящий ключ или нет, - так и
остался открытым. Настоящая шкатулка тоже давным-давно потерялась,
так что проверить ключ не удалось. Последний иронический оттенок
этому эпизоду придает то, что мы с Деннисом оба обожали рассказы
Г.-Ф. Лавкрафта и поэтому отлично знали, что у него есть вещь
"Сквозь врата с серебряным ключом" -- сказка, где фигурируют
множество измерений, странные существа, космическая временная шкала
и бесшабашные чудаки и искатели приключений вроде нас самих. После
того как Деннис перебрался в "речной дом", необходимость в моих
еженощных бдениях отпала. Но отсутствие необходимости в сне
сохранилось. Каждый вечер я ждал момента, когда все угомонятся, и в
моем распоряжении будут долгие часы дивных, безмолвных размышлений.
Как лисица-оборотень из "Ицзина", которая вечно бродит среди
росистых ночных' трав, я бродил по пастбищам и тропинкам, что
окружают Ла Чорреру. Иногда часами сидел под деревом с надписью АМА,
наблюдая, как вокруг меня, сверкая, вращаются огромные мандалы
пространства и времени. Порой носился широкими шагами, почти
вприпрыжку, запрокинув голову и глядя на разноцветные звезды. То
глубинное нечто, которое обитало в моем сознании, с легкостью
соединяло звезды в созвездия, чтобы показать мне гигантский
зодиакальный механизм космической судьбы, которая, должно быть,
стала известна древним благодаря внушению той же самой незримой
силы.
Я погружался в миллионы картин, рисующих человечество в самых
разных краях и временах, постигая их и все же теряясь в неразрешимых
загадках, бытия и человеческого предназначения. Именно в эти
бархатные, усеянные звездами тропические ночи я ощущал, что нахожусь
