критическое, но еще не совсем безнадежное. Я согласился с ними, что
аяхуаска действует очень своеобразно, и они решили, что по
прошествии нескольких часов все как-нибудь образуется. Я же все
больше приходил к выводу, что случилось нечто реальное и
непредвиденное, что Деннис сделал нечто такое, что непреднамеренно
создало странный фармакологический эффект. Причем эффект этот только
частично подействовал так, как мы предполагали, поэтому теперь все
мы оказались невесть где. Я-то был спокоен и, по крайней мере, мог
нормально общаться. И хотя меня обуревали чувства, от которых из
глаз постоянно струились слезы радости, связь с реальностью для меня
не прерывалась.
- Давайте подождем до завтра, - старался я успокоить остальных,
- Деннис должен прийти в себя.
Казалось, за исключением нас с Деннисом, все постепенно
находили путь к обычному психологическому равновесию. Если мной
владела странная, удивительно расширившаяся способность восприятия
мира, то Деннис, если судить по его скачущим мыслям и безумным
глазам, испытывал серьезные трудности с возвращением на землю. Когда
мы после душа шли через лес домой, я поделился с ним этими своими
соображениями, но он повел себя хитро, как безумный Гамлет, и
отвечал загадками или изображал в лицах наших покойных
родственников. Я так ничего и не сумел от него добиться и продолжал
надеяться, что ночной сон приведет его в норму. Когда мы вернулись в
лагерь, я настоял, чтобы брат сразу лег, что он и сделал.
- Ну что, теперь можно созывать пресс-конференцию? - все
вопрошал он из гамака, пока мы пытались навести хоть какое-то
подобие порядка.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. В СЕРДЦЕ ВИХРЯ
В которой мы обнаруживаем, что Вселенная еще страннее, чем мы
предполагали, Деннис совершает шаманское путешествие, и наша группа
раскалывается на два лагеря.
Чтобы избавить Ванессу от необходимости возвращаться домой к
реке, мы решили, что они с Дейвом переночуют у нас в хижине. Два их
гамака повесили рядом с тремя нашими. Получилось тесновато, но в тот
вечер мы приятно поужинали вместе;
если не считать двусмысленных, а то и вовсе невразумительных
замечаний, которые время от времени вставлял Деннис. Отношения вроде
бы восстановились, по крайней мере, внешне. Нога у Ванессы все еще
болела, и этой напасти уделялось много внимания - возможно, из-за
того, что она была единственным осязаемым из того, что с нами
происходило. Я по-прежнему ощущал себя совершенно изменившимся и
обновленным, чувствуя отстраненность от всех остальных и
одновременно желая, чтобы события разворачивались как им
заблагорассудится. То новое, что появилось у меня внутри, уверяло
меня: каким бы странным все это ни казалось, на самом деле все идет
прекрасно.
Последнее испытание этого длинного, потрясающего дня произошло
после ужина, при свете костра. Лежавший в гамаке Деннис нарушил
молчание, чтобы объявить нам: сегодня ночью во сне мы узнаем много
нового, и все это закончится тем, что еще до утра наша связь с
телами прекратится. Мы вновь водворимся в совершенные, истинные тела
на борту звездолета, который ожидает нас над бассейном Амазонки, на
геосинхронной орбите, на высоте двадцать две тысячи миль.
Таково было второе пророчество о том, что наша жизнь на Земле
подходит к концу, сделанное с начала эксперимента; а первым была
утренняя попытка вернуться мыслью в прошлое, вплоть до самого
рождения. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что эта
"эсхатологическая истерия" была одной из главных и коренных перемен
в моем сознании. Пройдут недели и годы, и мне доведется выслушать
еще немало таких же испытующих "эго" пророчеств, множество сценариев
того полного и бесповоротного эсхатологического преображения,
которое суждено нашему миру. Как старозаветные пророки или эллинские
алхимики, мы остро ощущали, что запутались в космической драме
падения и искупления.
Четыре дня от начала эксперимента, пять, семь, десять,
шестнадцать, двадцать один, сорок, шестьдесят четыре - все это были
сроки, которых мы ожидали с надеждой и сознательно поддерживаемым
недоверием. И все они подошли и миновали, а эсхатон остался -
по-прежнему всеобъемлющий и все же совершенно неуловимый.
Высказанная когда-то идея о покоряющем измерения линзообразном
аппарате, продолжала витать где-то поблизости. Она вторгалась в мои
и Деннисовы грезы наяву, в наши тайные надежды и ночные сновидения.
Заявление Денниса об ожидающем нас звездолете также знаменовало
первую с начала появления образа НЛО в его мыслях тему, которой в
последующие дни было суждено обрести тысячи разных воплощений.
Уравнение камень = "я" = НЛО было рабочей гипотезой его длительного
путешествия к познанию собственного "я" и обратно. Наконец,
совершенно измученные, мы улеглись. Нам не давали покоя мысли о
смерти во сне и новом рождении на борту звездолета.
Я еще раз напоминаю: в хижине было не повернуться, отовсюду
свисали гамаки. Из-за натянутых веревок невозможно было сделать и
шагу, чтобы не потревожить соседа. Должно быть, мы угомонились часов
в десять. Я крепко спал несколько часов, пока не проснулся, как мне
показалось, около двух. Пришлось встать и, как это бывает у
путешественников под влиянием сгущенного молока, выйти, чтобы
облегчиться. Сидя в гамаке, я нашарил спички, зажег свечу и услышал
собственный возглас изумления. От пламени свечи на расстоянии фута в
четыре, дрожа, расходился тройной ореол света. Яркий, переливающийся
синий цвет чередовался с таким же чистым оранжевым. Мне тут же
припомнился сияющий нимб, окружающий тело воскресшего Христа на
картине Матиаса Грюнвальда. Я понял:
Грюнвальд, должно быть, видел то же, что вижу теперь я, и позже
использовал в своем "Воскресении". ' Одновременно мне пришла в
голову еще более глубокая мысль. Каким-то образом я интуитивно
"понял", что искажение поляризации света пламени есть эффект,
вызванный искривлением физического пространства-времени, которое
возникло под влиянием нашего эксперимента и повсеместно
присутствующего поблизости камня. За этой мыслью последовала еще
одна: возможно, временное и пространственное расстояние до камня
можно определить по интенсивности цветов в световом ореоле вокруг
пламени обыкновенной свечи. Искажение света свечи может действовать
как детектор философского камня. Я вспомнил Диогена, отправившегося
на поиски добра с фонарем. Так вот, должно быть, чем он занимался?!
Мне пришла в голову пословица "Лучше зажечь одну свечу, чем
проклинать темноту", и я рассмеялся.
Потом я разбудил Ив, и она сонным голосом подтвердила, что
видит разноцветный ореол вокруг пламени. Но ей он не сказал ничего
из того, что говорил мне. Ив перевернулась на другой бок, и когда я
вернулся со своей прогулки, она уже тихо посапывала. Забравшись в
гамак, я пересчитал друзей по головам - все были на месте и мирно
спали. Я долго лежал и думал. Все выглядело вполне безмятежно.
На следующее утро, шестого марта, по мере того как время
двигалось к завтраку, стало ясно: мирный, исцеляющий сон, которым,
как мне представлялось, мы все забылись, таковым отнюдь не являлся.
Из по-прежнему сумбурных, но пространных высказываний Денниса было
ясно, что он провел - или воображал, что провел, - очень деятельную
ночь. После пристрастных расспросов оказалось, что он абсолютно
уверен, будто посреди ночи встал и оделся, после чего шла целая
серия ночных приключений. Они подразумевали предпринятый в одиночку
поход к грохочущей громаде чорро, расположенной на расстоянии около
мили, потом обратный путь, во время которого Деннис якобы залез на
большое дерево близ миссии и просидел на нем какое-то время. Потом
он снова пересек выгон, вернулся в хижину и забрался в свой гамак,
висевший рядом с остальными. Подумать только - бродить всю ночь
наугад, без очков, то впадая в шаманский экстаз, то выходя из него,
может быть, издавая жуткие вопли или выкидывая еще какие-нибудь
первобытные штучки, - нет, это уж слишком, даже для меня. Наше общее
терпение иссякло. Пусть я и был на девяносто процентов уверен, что
ничего подобного не случилось, меня переполняла решимость полностью
исключить любую возможность таких прогулок в будущем.
То, что рассказал нам сам Деннис, представляло собой
классическое описание шаманского ночного путешествия. Он сказал, что
отправился к чорро и там, погрузившись в созерцание, какое-то время
просидел на кладбище, которое мы видели раньше. Потом стал
возвращаться в лагерь, и вдруг там, где тропа шла вдоль границы
миссии, набрел на особо большой экземпляр дерева инга. Повиновавшись
внезапному импульсу, он влез на дерево; попутно к нему пришло
понимание, что подъем на древо мира - это лейтмотив путешествий
сибирских шаманов. Взбираясь на дерево, он ощущал что его окружают
мерцающие противоположности самых разных архетипов, а когда он влез
на самый верх, перед ним открылось нечто такое, что он назвал
"вихрем", - огромный, клубящийся проем во время. Перед ним предстали
циклопические мегалиты Стоунхенджа, а за ними, вращаясь с разной
скоростью и на более высокой плоскости, очертания пирамид,
сверкающих белоснежными гранями, - такими они не были с тех дней,
когда в Египте царили фараоны. Еще глубже, в клокочущей пасти вихря,
он увидел тайны, которые стали достоянием древности задолго до того,
как на Земле появился человек, - титанические первозданные
постройки, расположенные на неведомых нам планетах, загадочные
аппараты, посланцы разумных сообществ, проносившиеся через эту часть
галактики, когда наша планета была совсем юной и поверхность ее едва
остыла. Эти аппараты, эти непостижимые бездны, тронутые холодом
межзвездных пространств и пожирающего эпохи времени, - все
обрушилось на него. Он потерял сознание, и время - кто знает,
сколько времени? - потекло мимо.
Очнулся он на выгоне, на расстоянии нескольких сотен футов от
недавно обнаруженной axis mundi (Земная ось (лат.)). Если он и
свалился с дерева, то никаких неприятных последствий не ощущал.
Изумление, восторг, испуг и смятение - вот что переполняло его
мысли. Казалось, окружающий мир расползается в клочья прямо на
глазах, время и пространство, кружа, уносят памятники двух
тысячелетий человеческих устремлений в вихрь апокалиптических
противоречий. И вот в таком состоянии страха и восторга, нахлынувшем
на него при взгляде на открывшуюся картину судьбы человечества в
звездных мирах, Деннис вернулся в лагерь и бесшумно забрался в свой
гамак - или проснулся там, увидев все это во сне.
Со времени нашей попытки гиперкарболизировать человеческую ДНК
прошло двадцать четыре часа. Становилось все очевиднее, что, вопреки
нашим надеждам, Деннис не собирается в ближайшее время выходить из
шаманского транса. Все это слишком затянулось, чтобы можно было
считать его состояние обычной реакцией на грибы или аяхуаску. Перед
нами предстали два варианта объяснения создавшейся ситуации.
Первая отражала позицию Ванессы и Дейва и заключалась в том,
что тяготы путешествия и недавний вызванный псилоцибином "полет"
способствовали тому, что в Деннисе пробудился дремавший доселе
шаманский архетип. Теперь он вышел наружу и оказывает сильное
влияние на окружающих, главным образом на меня, - вот почему я не
способен понять, что состояние моего брата граничит с патологией.
Это и порождает источник противоречивых мнений о том, что делать
дальше.
Второе объяснение, к которому склонялись мы с Ив, имело под
собой скорее биохимический, нежели психологический подход. Оно
гласило, что в результате необычной диеты из алкалоидов и
проведенного эксперимента у Денниса отказала ферментная система, -
именно она обычно возвращает человека из галлюциногенных странствий,
теперь же она почему-то не сработала. Наиболее вероятный кандидат на
эту роль - система моноаминоксидазы (МАО), функция которой
преобразовывать многие галлюциногены в безвредные побочные продукты.
Известны случаи, когда при использовании некоторых психоделиков
происходил феномен необратимого торможения МАО, вызывая состояния,
