парадоксальность производили на окружающих нелепое впечатление. Я
понял: чем бы ни был исследуемый эффект - обычным явлением природы
или единственным в своем роде исключением, - ясно одно: он насущно
важен для меня лично, и потому нужно позволить силам, с которыми
меня связала судьба, довести игру до конца.
Каким бы странным ни казался другим мой план, я решил вернуться
в Ла Чорреру, в ее уединение и таинственность, и просто пожить там,
наблюдая за тем неведомым, что на меня снизошло. Перед самым
отъездом из Колумбии мы с Ив купили изумруды. Теперь, продав их, мы
выручили больше, чем достаточно, чтобы оплатить наше возвращение в
сюрреалистический мир солнца, лесов и рек, давший начало моему
наваждению. Я решил, что снова оказавшись в Ла Чоррере, запишу все,
что с нами произошло. Таков был мой план, а результатом стали первые
наброски "Невидимого ландшафта". Друзья в Беркли горячо
приветствовали мое намерение покинуть Калифорнию. Забота о состоянии
моего рассудка стала в нашем кругу излюбленной темой, к тому же до
нас дошел слух, будто ФБР пронюхало о моем возвращении и начало
розыск. Гашишные моря от Бомбея до Эспена тянулись из прошлого. Как
говорится, пришла пора сматывать удочки.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ
В которой мы вдвоем с Ив возвращаемся в Ла Чорреру, а новая комета
направляется к Земле.
Пятнадцатого июля мы с Ив снова очутились на границе внутренней
Амазонии. Мое намерение вернуться в Ла Чорреру становится
реальностью. Записи в моем дневнике возобновляются с того момента,
как мы начали спуск по Рио-Путумайо, название которой вызвало у меня
тогда новые этимологические ассоциации, что-то вроде "иллюзорной
шлюхи" (Пута (исп.) - шлюха, проститутка; маня - одно из центральных
понятий индийской философии. В школе веданты употребляется в
значении иллюзии, скрывающей истинную природу брахмана).
15 июля 1971 года
Отплыв несколько часов назад из Пуэрто-Легисамо вместе с
грузом, состоящим из пива и скота, мы с Ив снова попали и все
глубже погружаемся в свою мечту - леса и реки бассейна Амазонки.
Это возвращение, цель которого - продолжить размышления о
неведомом пока феномене в том нетронутом окружении, где мы его
обнаружили, знаменует верность этому феномену и углубление в
него, поступок, который, по моим представлениям, любой, кто
знаком с событиями, выпавшими на нашу долю в марте, счел бы
невероятным и даже сопряженным с известной долей риска.
Я имею в виду не те опасности, которые подстерегают в
джунглях, или неизбежные тяготы, спутники путешествующих по
отдаленным краям, а скорее психологический стресс, сопряженный
со встречей с феноменом - как ни странно, он во многом является
частью нашего собственного "я" и в то же время огромен и чужд -
вдали от умиротворяющего круга друзей и от всего мира, который
знать не знает о нашем столкновении с феноменом и том новом
понимании, которое мы из него почерпнули, или относится к этому
скептически. Первая моя забота здесь - это исключить любые
неожиданности. И потому я ни на минуту не забываю о том
загадочно-шизофреническом превращении, которое произошло с моим
братом. Я уверен, мы имеем дело с чем-то таким, чему
несвойственны неустойчивость или неопределенность внутренней
динамики. Тщательный анализ и последующее изучение помогут
исключить возможность того, что новый контакт с феноменом
произойдет внезапно, что он свалится как снег на голову или
поведет себя непредсказуемо.
Вот только как найти к нему правильный подход, по-прежнему
остается неясным. "Внутренний голос" феномена неоднократно
заявлял: "С тех пор как мой брат закончил свой опус по
гиперкарболяции, больше делать абсолютно нечего, а если все-таки
возникнет необходимость в каких-то действиях с нашей стороны, то
благодаря самой природе контакта они совершатся сами собой".
Мы с Ив тихо-спокойно прожили в Ла Чоррере с августа по
середину ноября 1971 года. Часто нам бывало весело. И все это время
мне удавалось сохранять полную погруженность во внутренние процессы,
которые я исследовал. Дни мои были заполнены до отказа: то,
углубившись в раздумья, я бродил по окрестностям Ла Чорреры, то
часами корпел над планшетами миллиметровки. Здесь, в самом сердце
амазонских лесов, я разрабатывал свои теории времени и покрывал лист
за листом фантазиями из области волновой механики. Когда я не читал
и не грезил наяву, мы с Ив пускались в долгие беседы, и постепенно
новый взгляд на наше место в мироздании начинал казаться почти
реальным.
Во время нашего второго пребывания в Ла Чоррере снова выплыла
на поверхность тема у-ку-хе. Мы познакомились с несколькими
индейцами витото, которые регулярно ходили по тропе мимо нашей
хижины, а стояла она всего ярдах в ста от того места, где произошел
памятный эксперимент. Среди этих людей, которые останавливались,
чтобы перекинуться словом или поглазеть, как я ловлю насекомых, был
один кряжистый старик по имени Деметриус - старый лис с уклончивым
взглядом. Казалось, от него исходит ощутимый запах стража
космических врат. В моем воспаленном рассудке буквы Д, М, Т
выступали из его имени, как пылающие сигнальные огни. Как только мне
удалось остаться с ним наедине, я тут же с места в карьер выпалил:
- У-ку-хе!
- У-ку-хе? - он едва поверил своим ушам. Ему казалось
невероятным, что такое странное, слабое создание, будто пришедшее из
иного мира, напрямик спрашивает о тайном достоянии его племени. Не
знаю, сколько культурных условностей было нарушено, но после
краткого разговора - если, конечно, можно назвать разговором общение
людей, не понимающих языка друг друга, - я не сомневался, что он
постарается мне помочь. Прошло несколько дней, и в день своего
двадцатипятилетия я получил липкий, смолистый комок, завернутый в
листья. Мне так и не представился случай испробовать это вещество
для получения галлюциногенных видений, но позже данные химического
анализа, проведенные в Каролинском институте в Стокгольме,
подтвердили присутствие в нем диметилтриптамина. Деметриус не
посрамил своего имени.
Была в нашем втором путешествии в Ла Чорреру еще одна важная
особенность: учение Логоса продолжалось почти непрерывно. На
протяжении всех этих месяцев, да и потом тоже, он раскрывал передо
мной принцип времени. Принцип этот очень конкретен и математически
строг. Логос научил меня, как использовать "Ицзин" по-новому, как
никто до меня, возможно, не умел. Может быть, китайцы когда-то и
обладали этим знанием, но утратили его многие тысячелетия тому
назад. Логос научил меня гипервременному взгляду. Мои книги, моя
внешняя жизнь, мои сокровенные сны - все это стало частью стремления
понять и ощутить новое время, которое открылось мне в Ла Чоррере.
Революция в понимании человека - это не то, что можно выразить в
рамках беседы.
Новая модель времени позволяет получить максимальное количество
сведений о будущем. Нельзя сказать, что будущее абсолютно
предопределено, иначе говоря, нет такого будущего, в которое мы
могли бы заглянуть и где все события были бы уже предопределены.
Вселенная устроена иначе. Будущее уже завершено, но не обусловлено.
Каким-то загадочным образом из множества разнообразных событий
избраны некоторые события, которым, по выражению Уайтхеда, суждено
"подвергнуться формальности истинного осуществления". И Логос
вознамерился открыть мне механизм этого процесса, который представил
в виде временной волны.
Что заставило меня впервые обратиться к "Ицзин", так это то,
насколько мой первый простейший принцип шестидесятичетырехдневных
циклов подходил к событиям моей тогдашней жизни. Смерть матери была
первой из тех точек, которые я выделил во времени. Потом я заметил,
что моя связь с Ив, удел случая, началась шестьдесят четыре дня
спустя, а еще через шестьдесят четыре дня произошла кульминация
эксперимента в Ла Чоррере. Принцип базирующегося на гексаграммах
лунного года вырос из идеи о шести циклах по шестьдесят четыре дня
каждый, то есть о годе, состоящем из шести частей, как гексаграмма
"Ицзин" состоит из шести линий.
Для меня лично эта идея подтвердилась, когда я заметил, что
если начать такой год со смерти матери, то закончится он в мой день
рождения, 16 ноября 1971 года. Я понял, что существуют простые циклы
и циклы циклов. Я представил себе лунный год из трехсот восьмидесяти
четырех дней, а потом большую структуру, частью которой он является,
цикл из шестидесяти четырех раз по триста восемьдесят четыр едня и
так далее. Карты, которые я тогда построил, и их окончательный
вариант приведены в "Невидимом ландшафте". Но в нем ничего не
сказано о том, что произошло в Ла Чоррере, и о том, как эти
совпадения и мой бессознательный ум, или что-то в моем уме, привело
меня к находке этих издавна скрытых возможностей "Ицзин".
Но как быть с несметным множеством резонансов, которые, как
свидетельствовала временная волна, связывают каждое мгновение
времени со всеми остальными, повинуясь схеме, где нет ничего от
случайности или причинности? Как быть с тем фактом, что некоторые
частности математического описания волны, похоже, подразумевают, что
время, в котором мы живем, - цель многовековых устремлений
колоссальной важности? Все это были фантастические образы - впрочем,
именно так я их и воспринимал, - но мощь и притягательная сила этих
картин, своеобразного зрелища личного пользования, были совершенно
неотразимы.
Создавалось впечатление, что временная волна - это образ
коллективного бессознательного, которое стремится доказать, во
всяком случае, со своих позиций, что кульминация всех процессов во
Вселенной произойдет на нашем веку. Очевидно, это справедливо для
каждого из нас: ведь все мы, ограниченные собственным телом и
исторической средой, воспринимаем свою жизнь как своеобразное
выражение конечной цели вещей. Временная волна предсказывала свой
конец при нашей жизни, всего через десятилетие после начала нового
века - время столь новое, что за ним не может быть ничего, разве что
конец времени. Этот вывод и ошеломлял больше всего, больше, чем его
личностная, уникальная сторона, - полный "конец времени", период,
когда произойдет смена режимов, которая коренным образом преобразует
характер реальности.
В религиозном контексте эта эсхатологическая идея скончания
времен была мне знакома, однако раньше мне никогда не приходило в
голову, что существующие в природе режимы могут претерпевать резкие
изменения, которые приведут к пересмотру законов природы. И тут уж
ничего не попишешь. Просто науке, дабы функционировать дальше,
придется признать, что физические законы не зависят от времени и
контекста, в которых они проверяются. Не будь это так, сама идея
эксперимента не имела бы никакого смысла; ведь тогда эксперименты,
поставленные в разное время, могли бы давать разные результаты. На
протяжении нескольких лет я продолжал разрабатывать эту теорию и
вообще старался как следует разобраться в принципе, лежащем в ее
основе. Наконец в 1974 году мне удалось получить полностью
формализованное математическое описание фрактальной структуры,
которую я обнаружил внутри структуры "Ицзин". В восьмидесятые годы я
работал - сначала с Питером Бродуэллом, а потом с Питером Манером -
над созданием программы для персонального компьютера, которую назвал
"Временная волна ноль" и которая дала возможность исследовать эту
самую волну вдоль и поперек. Компьютер - мощный инструмент,
позволивший значительно уточнить мои представления о том, из чего
складывались доказательства или опровержения моей теории. И вот к
какому выводу я прихожу сегодня: теория фрактальной и циклической
природы наступления нового мирового порядка есть теория
по-настоящему логичная и полностью математическая. Она верна себе. И
возвращает драму человечества и наши жизни в самый центр
галактических событий.
