ное, приветливое лицо.
"Вот выход! - подумал я. - Он мне поможет!" Казалось, мои мысли пере-
дались ему, так как в ту же минуту вошел мой милый доктор, и я поведал
ему все свои затруднения.
Я не ошибся в нем. Он тотчас положил на стол свой кошелек, предложив
взять из него столько денег, сколько мне нужно.
- Меня очень удивляет желание Гайара поскорее удалить вас отсюда, -
сказал он. - Тут кроется не только беспокойство о репутации молодой де-
вушки. Нет, здесь что-то другое. Но что?
Доктор говорил, словно обращаясь к самому себе и ища ответа в
собственных мыслях.
- Я очень мало знаю мадемуазель Безансон, - продолжал он, - иначе я
счел бы своим долгом докопаться, в чем тут дело. Но Гайар - ее опекун, и
если он настаивает, чтобы вы уехали, то, пожалуй, вам следует исполнить
его желание. Она, кажется, не вправе даже распоряжаться собой. Бедняжка!
Боюсь, что за всем этим скрывается крупный долг. А если так, она скоро
попадет в худшую неволю, чем все ее рабы. Бедная девушка!
Рейгарт был прав. Если бы я остался, это могло бы только повредить
ей. Я согласился с ним.
- Я хотел бы сейчас же уехать, доктор.
- Моя коляска стоит у ворот. Пожалуйста, я могу доставить вас в
Бринджерс.
- Спасибо! Это как раз то, о чем я хотел вас попросить. С радостью
принимаю ваше предложение. У меня сборы короткие - через несколько минут
я буду готов.
- А я, пожалуй, пойду в большой дом и предупрежу мадемуазель Безансон
о вашем отъезде.
- Будьте так добры. Гайар, наверно, еще там?
- Нет. Я встретил адвоката недалеко от ворот, он шел домой. Думаю,
она теперь одна. Я поговорю с ней и вернусь за вами.
Доктор оставил меня и направился к дому. Вскоре он вернулся и передал
мне все, что узнал. Он был очень удивлен тем, что услышал от мадемуазель
Безансон. Час тому назад Гайар сказал ей, что я заявил ему о своем жела-
нии переехать в гостиницу. Она очень удивилась, так как я ни словом не
заикнулся об этом во время нашей последней беседы. Сначала она не хотела
и слышать о моем отъезде, но Гайар привел веские доводы, чтобы убедить
ее в разумности такого шага; доктор от моего имени тоже настаивал на
этом. В конце концов она согласилась, хотя и очень неохотно. Сообщив мне
все это, доктор прибавил, что она ждет меня.
Сципион провел меня в гостиную. Мадемуазель Эжени сидела на диване,
но, когда я вошел, встала и пошла мне навстречу. Я увидел слезы на ее
глазах.
- Правда ли, сударь, что вы собираетесь покинуть нас?
- Да, сударыня. Я уже совсем здоров. Я пришел поблагодарить вас за
радушное гостеприимство и попрощаться с вами.
- Гостеприимство! Ах, сударь, какое же это гостеприимство, если я
позволяю вам так скоро покинуть нас! Я хотела бы, чтобы вы остались,
но... - Тут она смутилась. - Но вы не должны считать себя здесь чужим,
даже если переедете в гостиницу. Бринджерс очень близко. Обещайте, что
вы будете постоянно бывать у нас - каждый день!
Мне незачем говорить, что я охотно и с радостью дал это обещание.
- Теперь, когда вы дали слово, мне будет не так грустно с вами расс-
таться. До свиданья!
Она протянула мне руку на прощанье, а я взял ее нежные пальчики и
почтительно поцеловал. Глаза ее снова наполнились слезами, и она отвер-
нулась, чтобы их скрыть. Я был уверен, что, будь на то ее воля, она не
разрешила бы мне уехать. Она была не из тех, кто боится сплетен и пере-
судов. Нет, тут крылась другая причина.
Я вышел в прихожую и с тревогой огляделся вокруг. Где она? Неужели я
не услышу от нее ни слова на прощанье? В это время боковая дверь ти-
хонько приоткрылась. Сердце бурно забилось у меня в груди. Аврора! Я не
решался говорить громко, меня услышали бы в гостиной. Взгляд, шепот,
быстрое пожатие руки - и я вышел. Но ее ответное пожатие, хотя очень
слабое и робкое, наполнило мое сердце радостью, и я направился к воротам
гордым шагом победителя.
Глава XXII. АВРОРА МЕНЯ ЛЮБИТ!
"Аврора меня любит!"
К этому заключению я пришел значительно позже того дня, когда покинул
плантацию и переселился в Бринджерс. А с того времени прошел уже целый
месяц.
Жизнь моя за этот месяц вряд ли интересна для моего читателя, хотя
каждый ее час, полный надежды и тревоги, до сих пор живет в моей памяти.
Когда сердце полно любви, каждый пустяк, связанный с этой любовью,
представляется важным и значительным, и память хранит мысли и события,
которые в другое время скоро бы забылись. Я мог бы написать целый том о
моей жизни за этот месяц, и каждая его строка была бы интересна для ме-
ня, но не для вас. Поэтому я и не написал его и даже не привожу здесь
моего дневника за это время.
Я по-прежнему жил в гостинице в Бринджерсе и быстро набирался сил.
Чаще всего я гулял по полям или по дороге вдоль реки, катался на лодке и
удил рыбу в тихих заводях или охотился в зарослях камыша и кипарисовых
лесах; иногда я проводил время, играя в бильярд, который вы найдете в
каждой луизианской деревне.
Я подружился с доктором Рейгартом и, когда он не был занят практикой,
проводил время с ним.
Его книги тоже стали моими друзьями, и по ним я впервые познакомился
с ботаникой. Я стал изучать растительность окружающих лесов и вскоре на-
учился с первого взгляда определять породу каждого дерева: исполинские
кипарисы, символ печали, с высокими пирамидальными стволами и широко
раскинувшимися мрачными темно-зелеными кронами; ниссы, эти водяные ним-
фы, с длинными нежными листьями и плодами вроде олив; персимон, или аме-
риканский лотос, с ярко-зеленой листвой и красными, похожими на сливы
плодами; величавая магнолия и ее сородич - высокое тюльпанное дерево;
рожковое дерево и из того же семейства белая акация с тройными шипами и
легкими перистыми листьями, почти не дающими тени; платаны с гладкими
стволами и широко раскинутыми серебристыми ветвями; стираксовое дерево,
по которому стекают золотистые капли; ароматный и целебный сассафрас и
красный лавр с запахом корицы; различные породы дубов, во главе которых
стоит величественный вечнозеленый виргинский дуб, растущий в южных ле-
сах; красный бук с висячими кистями; тенистая крушина с широкими сердце-
видными листьями и черными ягодами и, наконец, последнее, но не менее
интересное дерево - любящий воду тополь. Таковы леса, покрывающие нанос-
ную почву луизианской равнины.
Область, изобилующая этими лесами, простирается выше тех мест, где
растут пальмы, однако и здесь встречаются некоторые их разновидности -
например, латании и саговые пальмы разных пород, так называемые пальмет-
то; местами они образуют густой подлесок и придают всему лесу тропичес-
кий характер.
Я изучал и паразитов этого растительного царства: огромные черные уз-
ловатые лианы толщиной с древесный ствол; стелющийся камыш с красивыми,
похожими на звездочки цветами; мускатный виноград с темно-красными
гроздьями; бигнонии с трубчатыми цветами; густые бамбуковые заросли; ду-
шистую сарсапариль и многие другие.
Меня интересовали и разные виды культурных растений - источник бо-
гатства этой страны, - такие, как сахарный тростник, рис, кукуруза, та-
бак, хлопок и индиго. Все они были мне незнакомы, и я с интересом изучал
их особенности и способы разведения.
Можно подумать, что весь этот месяц я бездельничал, но в действи-
тельности он был самым плодотворным за всю мою жизнь. За этот короткий
месяц я получил больше полезных знаний, чем за многие годы обучения в
колледже. Но, главное, я узнал то, что было для меня дороже всего на
свете: я узнал, что Аврора меня любит!
Я узнал это не из ее уст - она ни слова не сказала мне, и все же я
был уверен, что это так, уверен, как в том, что я живу. Никакие знания
на свете не могли дать мне такой радости, как одна эта мысль!
- Аврора меня любит! - так воскликнул я однажды утром, отправляясь из
Бринджерса на плантацию.
Я бывал там раза три в неделю, а случалось, и чаще. Иногда я встречал
у них гостей, друзей мадемуазель Эжени, иногда заставал ее одну или
вдвоем с Авророй. Но ни разу мне не удалось остаться с Авророй наедине.
Ах, как я жаждал такого случая!
Официально я, конечно, приходил в гости к мадемуазель Эжени. Я не
смел искать свидания с ее невольницей.
Эжени была по-прежнему грустна; теперь мне уж никогда не случалось
видеть ее такой оживленной, как раньше. Она бывала подчас очень печальна
и никогда не смеялась. Я не был поверенным ее тревог и потому мог только
догадываться об их причинах. Однако я не сомневался, что виной всему Га-
йар.
Последнее время я мало слышал о нем. В общественных местах он явно
избегал встреч со мной, а я никогда не заходил в его владения. Я заме-
тил, что мало кто из соседей уважал его, кроме тех, кто преклонялся пе-
ред его богатством. Удалось ли ему добиться успеха в своих ухаживаниях
за Эжени, я не знал. В обществе их союз считали вполне возможным, хотя
никто его не одобрял. Я очень сочувствовал молодой креолке, но и только.
Конечно, не будь я так влюблен в Аврору, судьба ее хозяйки волновала бы
меня гораздо больше.
"Да, Аврора меня любит!" - повторял я про себя, выезжая на береговую
дорогу.
Я ехал верхом. Великодушный Рейгарт отдал в мое распоряжение прекрас-
ную верховую лошадь, и она горячилась подо мной, словно ей передавалось
мое страстное нетерпение.
Мой хорошо выезженный конь и сам знал дорогу, так что я бросил по-
водья, предоставив ему бежать как вздумается, а сам отдался своим мыс-
лям.
Я любил квартеронку, любил горячо и преданно. И она тоже любила меня.
Она не высказывала своей любви словами, но я сумел ее разгадать. Мимо-
летный взгляд, движение, вздох - вот что убедило меня.
Любовь научила меня своему особому языку. Мне не надо было никаких
посредников, никаких слов, чтобы понять, что я любим.
Эти мысли бесконечно радовали меня и наполняли мое сердце восторгом,
но вскоре их сменили другие, гораздо менее приятные.
Кого я люблю? Невольницу! Правда, прекрасную невольницу, но все же
рабыню. Весь мир поднимет меня на смех. Вся Луизиана будет смеяться надо
мной - нет, не смеяться, а презирать и преследовать меня. Одно желание
сделать ее моей женой вызовет насмешки и оскорбления: "Как! Жениться на
невольнице! Этого не потерпят законы нашей страны!" Жениться на кварте-
ронке, даже будь она свободна, - значило навлечь на себя гонения. Меня,
вероятно, изгнали бы из страны, а может быть, засадили бы в тюрьму.
Все это я знал, но меня это нисколько не тревожило. Что значило для
меня осуждение всего света по сравнению с любовью к Авроре? Ровно ниче-
го. Конечно, я глубоко сокрушался, что Аврора - невольница, но совсем по
другой причине. Как освободить ее? Вот вопрос, который волновал меня.
До сих пор я мало над этим задумывался. Пока я не убедился, что любим
ею, мне казалось, что это дело далекого будущего. Но теперь, когда я по-
верил в ее любовь, все силы моей души сосредоточились на одной мысли:
"Как освободить ее?" Будь она обыкновенной невольницей, ответ был бы
очень прост. Хоть я и не был богат, однако у меня хватило бы средств на
то, чтобы купить себе живого человека.
В моих глазах Авроре, конечно, цены не было. Но что думает об этом ее
молодая хозяйка? До сих пор она никому не хотела продавать мою суженую.
Но даже если можно оценить девушку на деньги, согласится ли мадемуазель
Эжени продать ее мне? Какая нелепая просьба: продать мне ее невольницу,
чтобы я мог жениться на ней! Как отнесется к этому Эжени Безансон?
Даже мысль о предстоящем разговоре пугала меня, но время для него еще
не приспело.
"Надо прежде повидаться с Авророй наедине, спросить ее, любит ли она
меня, а затем, если она согласна быть моей женой, я сумею всего до-
биться. Я еще не знаю каким путем, но моя любовь преодолеет все пре-
