виллу, с зелеными жалюзи и широкими верандами. Он был окружен апельсино-
выми и лимонными деревьями, и их желтовато-зеленая листва весело блесте-
ла на солнце. Вокруг не видно было гор - их нет в Луизиане, но высокая
темная стена кипарисов, окаймлявшая западный край равнины, напоминала
далекую горную цепь.
Я находился в очень живописном уголке - в обнесенном оградой парке
поместья Безансонов. Здесь я мог рассмотреть ближайшие растения и опре-
делить породу деревьев и кустарников, окаймлявших аллеи. Я видел магно-
лию с большими белыми, словно восковыми цветами, напоминающую огромную
гвианскую нимфу. Некоторые из ее цветов уже осыпались, и на их месте
виднелись красные, как кораллы, шишки с семенами - пожалуй, не менее
красивые, чем цветы.
Рядом с магнолией, королевой западных лесов, соперничая с ней красо-
той и благоуханием и не уступая ей в славе, росло другое иноземное дере-
во, привезенное сюда с Востока и давно прижившееся в этой стране. Его
широкие перистые листья с двойной окраской - темного и светло-зеленого
цвета, его сиреневые цветы, висящие длинными кистями на концах ветвей,
его желтые, похожие на вишни плоды, кое-где уже заменившие цветы и даже
созревшие, - все ясно говорило о том, что это за дерево. Оно принадлежа-
ло к породе медоносных деревьев и называлось "индийская сирень", или
"гордость Китая". Названия, данные этому прекрасному дереву в разных
странах, свидетельствуют о том, как высоко его ценят. "Дерево превос-
ходства" - поэтично назвали его в Персии, на его родине; "райское дере-
во" - говорили в Испании, куда оно было привезено. Таковы многообразные
названия этого дерева.
Я видел здесь еще много деревьев, и местных и иноземных. Раньше дру-
гих я заметил катальпу с серебристой корой и трубчатыми цветами, маклюру
с блестящими темными листьями, красное тутовое дерево с густой, тенистой
листвой и длинными малиновыми плодами, похожими на шипы. Из экзотических
деревьев я видел апельсины, лимоны, вест-индские и флоридские гуавы с
листьями, похожими на листья самшита; тамариск, густо покрытый мелкими
листиками и усеянный пышными метелками бледно-розовых цветов; гранаты,
считающиеся символом демократии, "королеву, которая носит свою корону на
груди", и знаменитое фиговое дерево, не имеющее цветов; здесь оно не
нуждалось в подпорках и гордо поднималось вверх, достигая тридцати футов
высоты.
Нельзя считать иноземными и такие растения, как юкка с пучками ост-
рых, торчащих во все стороны листьев, или разнообразные кактусы, ибо они
не чужды луизианской земле и встречаются среди растительного мира сосед-
них областей.
Пейзаж, который я наблюдаю из окна, оживляет присутствие людей. По-
верх кустарника выступают белые ворота парка, а за ними видна дорога,
идущая вдоль берега. Хотя деревья местами скрывают ее от меня, я все же
вижу в просветы, как по ней идет и едет народ. Креолы обычно носят голу-
бые костюмы: на них соломенные шляпы, так называемые пальметто, или бо-
лее дорогие панамы с широкими полями, защищающими их от солнца. Время от
времени скачет верхом негр; голова у него повязана чем-то вроде чалмы,
ибо мадрасский клетчатый головной убор очень похож на турецкий, но куда
легче и красивее. Иногда проезжает открытый экипаж, и я мельком вижу мо-
лодых дам в легких кисейных платьях. Я слышу их звонкий смех и знаю, что
они едут на какой-нибудь веселый праздник. Мимо проходят и рабы с
дальних сахарных плантаций, они часто поют хором; по реке иногда с шумом
проплывет пароход, а чаще тихо скользит плоскодонная баржа или плот, на
котором видны плотогоны в красных рубашках...
Все это проходит у меня перед глазами, доказывая, что жизнь здесь
бьет ключом.
Еще ближе, перед моим окном, летает множество птиц. Пересмешник свис-
тит на вершине высокой магнолии, а его родная сестра - красногрудка,
опьяненная плодами мелии, - отвечает ему нежной песней. Иволга прыгает с
ветки на ветку среди апельсинов, а красный кардинал, расправив свои пун-
цовые крылья, порхает среди зарослей кустарника. Иногда промелькнет ма-
ленькая "рубиновая шейка", или колибри, блеснув в воздухе, как драгоцен-
ный камень. Она чаще всего кружит над красными, не имеющими запаха цве-
тами американского каштана или над крупными трубчатыми цветами бигнонии.
Такой вид открывался из окна моей комнаты. Мне казалось, что я никог-
да не видел более красивого пейзажа. Правда, я не был беспристрастным
наблюдателем. Любовь туманила мне глаза, и, вероятно, все представлялось
мне в розовом свете. Я не мог смотреть вокруг, не думая о прекрасной де-
вушке, и не хватало только ее присутствия, чтобы все окружающее показа-
лось мне верхом совершенства.
Глава XX. МОЙ ДНЕВНИК
Чтобы внести некоторое разнообразие в свою монотонную жизнь, я начал
вести дневник. Дневник больного, не выходящего из своей комнаты, конеч-
но, не богат событиями. В моем было больше размышлений, чем фактов. Я
привожу несколько выдержек из него не ради их особого интереса, а пото-
му, что, написанные в ту пору, они правдиво передают мои мысли и кое-ка-
кие мелкие происшествия, случившиеся за время моей жизни в поместье Бе-
зансонов.
12 июля. Сегодня я могу сидеть и даже немного писать. Стоит сильная
жара. Она была бы невыносима, если бы не легкий ветерок, освежающий мою
комнату и наполняющий ее ароматом цветов. Этот ветерок дует с Мексиканс-
кого залива и пролетает над озерами Борнь, Поншартрен и Морепа. Я нахо-
жусь в сотне миль от залива, вверх по течению реки, но эти большие внут-
ренние моря соединяются с дельтой Миссисипи, и во время прилива море ка-
тит свои волны почти до Нового Орлеана и даже еще дальше к северу. От
Бринджерса можно быстро добраться до морской воды, если идти прямо через
болота.
Морской ветер - большое благодеяние для населения Нижней Луизианы.
Если бы не его освежающее дыхание, жить в Новом Орлеане летом было бы
почти невозможно.
Сципион сказал мне, что на плантацию прибыл новый надсмотрщик. Оче-
видно, его прислал "масса Доминик", так как он явился с письмом от Гайа-
ра. Это весьма вероятно.
Новоприбывший произвел не очень приятное впечатление на Сципиона. По
его словам, он из "белой голи", да притом еще янки. Я заметил, что негры
часто относятся с неприязнью к "белой голи", как они называют людей, не
имеющих ни земель, ни рабов. Самая кличка уже выражает пренебрежение, и
когда негр называет так белого, тот считает это достаточным основанием
для того, чтобы немедленно пустить в ход ременную плеть или "отполиро-
вать ему шкуру" палкой.
Среди рабов распространено убеждение, будто самые жестокие надсмотр-
щики - это уроженцы Новой Англии, или янки, как их называют на Юге. Это
прозвище, которым иностранцы презрительно именуют всякого американца, в
Соединенных Штатах имеет более узкое значение, и когда его употребляют
как обидную кличку, оно обозначает только уроженцев Новой Англии. Обычно
же ему придается шутливо-патриотический оттенок, и в этом смысле каждый
американец с гордостью называет себя янки. Но у южных негров "янки" -
бранное слово: в их представлении это человек без денег, низкий и злой.
Для них это прозвище означает грубую брань, побои и всякие издева-
тельства. Странно сказать, но для них слово "янки" - символ хлыста, ко-
лодок и бесчеловечного обращения. Это тем более удивительно, что штаты
Новой Англии - колыбель пуританизма, где исповедуется самая суровая ре-
лигия и строгая мораль.
Но странным это кажется только на первый взгляд. Один южанин так
объяснил мне это явление: "Как раз в тех странах, где распространены пу-
ританские взгляды, больше всего процветают всевозможные пороки. Поселе-
ния Новой Англии - оплот пуританизма - поставляют наибольшее число мо-
шенников, шарлатанов и пройдох, позорящих имя американца, и это неудиви-
тельно: таково неизбежное следствие религиозного ханжества. Истинную ве-
ру подменяют чисто внешним благочестием и формальным соблюдением обряд-
ности, и люди забывают о долге перед своим ближним; сознание долга отхо-
дит на второй план, и им пренебрегают".
Такое объяснение показалось мне убедительным.
14 июля. Сегодня мадемуазель Эжени два раза заходила ко мне; ее, как
всегда, сопровождала Аврора.
Наши беседы нельзя назвать непринужденными, они всегда как-то натяну-
ты и длятся очень недолго. Эжени по-прежнему грустна, в каждом ее слове
слышится печаль. Сначала я думал, что она горюет по Антуану, но пора бы
уж ей примириться с этой утратой. Мне кажется, дело не в этом. Ее гнетет
еще какая-то забота. А я принужден постоянно себя сдерживать. При-
сутствие Авроры смущает меня, и я с трудом веду обычный незначительный
разговор. Аврора не принимает в нем участия, она стоит возле двери или
позади своей госпожи, почтительно слушая. Когда я пристально смотрю на
нее, ее длинные ресницы тотчас опускаются и не дают мне заглянуть ей в
душу. О, как мне высказать ей свое чувство?
15 июля. Сципиону недаром не понравился надсмотрщик. Первое впечатле-
ние его не обмануло. По двум-трем мелким фактам, которые мне рассказали,
я убедился, что этот человек - плохая замена доброму Антуану.
Кстати, о бедном Антуане: пронесся слух, будто его тело было выброше-
но на берег вместе с плавучим лесом ниже нашей плантации, но оказалось,
что это ошибка. Там действительно нашли тело, но не управляющего, а ка-
кого-то бедняги, которого постигла такая же участь. Интересно знать,
утонул ли негодяй, ранивший меня.
В Бринджерсе нашли приют еще много пострадавших. Некоторые умерли от
ран и ожогов, полученных на пароходе. Самая мучительная смерть - от ожо-
гов паром. Иные думали, что отделались пустяком, а теперь они доживают
последние дни. Доктор рассказал мне много страшных подробностей.
Один из кочегаров был ужасно изуродован: ему оторвало нос. Он пони-
мал, что дни его сочтены, однако потребовал, чтобы ему дали зеркало.
Когда его желание исполнили, он взглянул на себя, разразился дьявольским
смехом и воскликнул: "Ах, будь ты проклят! Ну и безобразный же выйдет из
меня покойник!"
Такая бесшабашность характерна для здешнего речного люда. Еще не пе-
ревелись потомки Майка Финка11, много представителей этого дикого племе-
ни и до сих пор еще бороздят воды широких западных рек.
20 июля. Сегодня мне гораздо лучше. Доктор обещает, что через неделю
я уже смогу выходить из комнаты. Это меня очень радует, хотя неделя ка-
жется долгим сроком для того, кто не привык сидеть взаперти. Однако кни-
ги помогут мне скоротать время. Честь и слава людям, писавшим книги!
21 июля. Сципион не изменил своего мнения о новом надсмотрщике. Его
зовут Ларкин. Негр говорит, что его прекрасно знают в Бринджерсе и назы-
вают Билл-бандит - прозвище, по которому можно судить о его характере.
Многие невольники, работающие в поле, жаловались Сципиону на его жесто-
кость и говорили, что он становится хуже с каждым днем. Он никогда не
расстается с ременной плетью и уже раза два пускал ее в ход самым зверс-
ким образом.
Сегодня воскресенье, и, судя по шуму в негритянском поселке, там ве-
селятся вовсю. Я вижу, как разодетые в пестрое платье негры гуляют по
дороге вдоль реки. Мужчины - в белых касторовых шляпах, длиннополых си-
них сюртуках и белых рубашках с огромными жабо, а женщины - в цветастых
ситцевых платьях, а иногда даже в пестрых шелках, словно они собрались
на бал. У многих в руках шелковые зонтики, конечно, самых ярких оттен-
ков. Глядя на них, можно подумать, что жизнь этих рабов не так уж тяже-
ла; однако стоит посмотреть на ременную плеть мистера Ларкина, как это
впечатление сразу исчезает.
24 июля. Сегодня мне особенно бросилась в глаза тайная печаль, кото-
рая омрачает лицо Эжени. Теперь я убежден, что ее грусть вызвана не
