ливень кончится, снова выглянет солнце и начнет по-прежнему припекать. Тогда
погибла наша вода -- высохнет еще быстрее, чем налилась, если мы, конечно,
оставим ее здесь... Увидишь, через полчаса наш брезент будет таким же сухим,
как пух на спинке у глупыша.
-- Неужели? Что же нам сделать, чтобы вода не испарилась?
-- Дай подумать, -- ответил матрос, почесывая в затылке.--Может, к тому
времени, как дождь кончится, я что-нибудь соображу.
Несколько минут матрос просидел молча, озабоченно размышляя. Вильям с
нетерпением следил за ним, ожидая результатов.
И вдруг вся физиономия матроса расплылась в улыбке -- юнга понял, что
он нашел удачный способ сберечь воду.
-- Ну, малыш, дело наше, кажется, пойдет на лад. Я придумал, как нам
обойтись без бочки.
-- Правда, Бен? Ну как, как?
-- Обойдемся брезентом. Он будет держать воду не хуже стеклянной
бутылки. Я сам его промазал смолой, а уж если я что делаю, то делаю на
совесть. Так и нужно, Вильм, правда?
-- Правда, Бен.
-- То-то оно и есть, малыш. Возьми и ты себе за правило -- работать
только добросовестно! Хорошая работа редко когда подводит. Зато плохая
против тебя же оборачивается. Увидишь, мой брезент нас еще выручит...
Матрос прервал свои наставления, потому что дождь прошел и солнце,
выглянув из-за туч, стало припекать по-прежнему.
-- Ну, Вильм, давай приниматься за дело--у нас считанные минуты. Только
сперва выпьем еще немножко воды, пока я не заткнул пробкой нашу бутыль.
Вильям, правда, не совсем понял, про какую бутыль с пробкой говорит
матрос, однако послушно опять растянулся над углублением в брезенте и стал
усердно пить. Бен сделал то же самое и втянул в свой объемистый желудок по
меньшей мере еще несколько пинт живительной влаги. Затем поднялся,
удовлетворенно крякнул и знаком велел подняться Вильяму.
Перед тем как приступить к работе, Бен рассказал юнге, в чем состоит
его план. Благодаря этому Вильям мог быстро, толково ему помочь, ни на
минуту не задерживая, что значительно облегчило дело, так как выполнить его
можно было только вдвоем и работая во всю силу.
План Бена был довольно остроумен и в то же время прост. Сначала надо
было приподнять все четыре угла брезента, а потом и все края, да так, чтобы
не выплеснуть воду через кромку полотнища, и затем свести все концы вместе.
Таким образом у них получился мешок с туго стянутым отверстием. Правда,
немного воды при этом все-таки вылилось. И в то время как Бен держал мешок,
плотно сжав складки у горловины, юнга ловко перехватил его под самыми руками
Бена заранее приготовленной из толстой веревки петлей. Другой конец веревки
он обмотал вокруг одной из "мачт" и стал ее затягивать. Когда он туго
затянул брезент и матрос мог освободить руки, они уже вдвоем обхватили мешок
второй петлей пониже и на всякий случай, дважды обмотав вокруг него веревку,
завязали ее крепким узлом.
Лежавший на плоту брезент с водой походил на гигантское брюхо
какого-нибудь диковинного зверя, вымазанное смолой. Но для того чтобы вода
не просачивалась через складки, его нужно было держать всегда горловиной
кверху. Это было делом нетрудным. Они подвесили мешок к верхушке
весла-мачты, дважды обмотав другой конец веревки вокруг нее и тоже завязав
крепким узлом. Теперь вода в брезентовом "баке" могла бултыхаться сколько ей
угодно -- вылиться ей все равно неоткуда.
Итак, им удалось запастись по меньшей мере двенадцатью галлонами
питьевой воды, и хранилась она в надежной таре, полностью удовлетворявшей
Бена.
Глава Х. ЛОЦМАН-РЫБА
После чудесного избавления от самой мучительной из всех видов смерти --
смерти от жажды, матрос стал еще больше надеяться, что им удастся найти
выход из отчаянного положения. И они с юнгой решили сделать все, чтобы эта
надежда осуществилась.
Теперь у них был основательный запас воды, и при достаточной экономии
им должно было хватить его надолго. Обеспечить бы себя теперь таким же
запасом пищи, и тогда они, возможно, и продержатся, пока какой-нибудь
проходящий мимо корабль не подберет их. А какое же еще могло быть средство
спасения?
Раздобыть пищу -- значило для них выловить ее из воды. Конечно, в этом
бескрайнем океанском бассейне еды было сколько угодно -- дело было только за
способом ее получить.
Матрос хорошо понимал, что рыб, этих пугливых обитателей океана, не
так-то легко поймать. При тех жалких способах рыбной ловли, какие у них
имелись, все усилия поймать хотя бы одну рыбку могут окончиться неудачей.
Однако попытаться стоит. И матрос с юнгой приступили к работе с той
бодрой уверенностью, с какой энергичные люди обычно берутся за трудное дело.
В первую очередь надо было приготовить удочки и крючки. Случайно у них
нашлось несколько булавок, и Бен смастерил изрядное количество крючков. Для
лесок они рассучили на отдельные пряди канат и сплели из них веревки нужной
толщины. Из кусочков дерева подходящего размера сделали поплавки, а на
грузило пошла та самая свинцовая пуля, с помощью которой бедняжка Вильям еще
так недавно и безуспешно пытался утолить муки жажды. Кости и плавники
летучей рыбы--все, что от нее осталось,-- послужат наживкой. Не очень,
правда, заманчивая приманка: на ней не осталось и намека на мясо, но Бена
это не смущало. Он по опыту знал, что в океане много таких рыб, которые
проглотят, не разбирая, хотя бы кусок тряпки.
В течение дня они много раз видели рыбу у плота. Но, страдая от жажды
больше, чем от голода, и отчаявшись утолить ее, они и не думали заняться
рыбной ловлей. Зато теперь они решили взяться за это дело всерьез.
Дождь прошел, ветер утих, океан походил на стекло. Тучи растаяли, и на
ясном небе опять ослепительно сверкало знойное солнце.
Бен стоял на плоту, держа удочку, наживленную кусочком плавника летучей
рыбы, и внимательно всматривался в воду. Она была так прозрачна, что на
глубине в несколько саженей можно было бы разглядеть даже самую маленькую
рыбку.
Вильям стоял у противоположного края с удочкой в руках, тоже в полной
боевой готовности.
Долгое время их усилия оставались безрезультатными: вода кругом словно
вымерла. Ни единого живого существа, ничего, кроме бесконечной синевы океана
-- прекраснейшего зрелища, угнетавшего их сейчас своим однообразием.
Так простояли они с час, когда вдруг юнга радостно вскрикнул.
Обернувшись, матрос увидел, что к краю плота, где стоял Вильям, подплыла
рыба. Она-то и вызвала радостный возглас мальчика, уже собиравшегося
забросить удочку. Но его радость сразу померкла: он заметил, что его
покровитель совсем ее не разделяет. Наоборот, Бен при виде этой рыбы
почему-то нахмурился.
Но почему? Что ему в ней не понравилось? Рыба была очень красива --
маленькая, безукоризненной формы и прелестной расцветки: светло-голубая с
поперечными кольцами более темного оттенка. Отчего же у Бена при взгляде на
нее так вытянулось лицо?
-- Незачем тебе забрасывать удочку, Вильм,-- сказал он.-- Эта рыбка не
возьмет твоей наживки... не она ее возьмет.
-- Почему? -- удивленно спросил юнга.
-- А потому, что у нее найдутся дела поважнее; ей сейчас не до того,
чтобы промышлять для себя пищу. Верно, где-то здесь близко ее хозяин.
-- Хозяин? Я что-то тебя не понимаю, Бен. Что это за рыба?
-- Лоцман-рыба... Видишь, она уходит? Возвращается к тому, кто послал
ее.
-- Да кто же мог ее послать, Бен?
-- Понятно кто: акула!.. Ну что, говорил я тебе? Взгляни-ка в ту
сторону. Черт возьми, их целых две! Да какие крупные! Разрази меня гром,
если мне когда-либо приходилось видеть этакую парочку! Ты посмотри, какие у
них плавники, словно паруса! Лоцман-рыба уходила за ними, чтобы проводить их
сюда... Пускай меня повесят, если они не к нам плывут!
Взглянув туда, куда указывал Бен, Вильям заметил два громадных,
торчащих на несколько футов из-под воды, спинных плавника. Он сразу узнал по
ним белых акул, так как ему уже не раз приходилось видеть этих океанских
чудищ.
Действительно, все произошло так, как говорил Бен Брас. Рыба, только
что плывшая саженях в двадцати от плота, вдруг круто повернулась и поплыла
назад к акулам. А теперь она снова плыла сюда, держась на несколько футов
впереди акул, словно в самом деле вела их к плоту.
"Но отчего у Бена такой встревоженный голос? -- подумал юнга. -- Видно,
близость этих безобразных тварей таит в себе опасность!" Вильям угадал: Бен
действительно был встревожен. Конечно, находясь на борту большого судна,
можно было бы без страха глядеть на подплывавших акул. Но совсем другое дело
-- этот зыбкий помост, такой плоский, что ноги у них находились почти
вровень с водой: акулы легко могли напасть на них.
Матрос сам не раз был свидетелем таких случаев. И потому неудивительно,
что, по мере того как акулы приближались, он испытывал уже не тревогу, а
настоящий страх.
Но события развертывались так стремительно, что Брас не успел даже
подумать, что предпринять в случае нападения, а юнга -- расспросить его о
повадках белых акул.
Едва Бен договорил последние слова, как акула, плывшая впереди, яростно
хлестнула по воде своим широким, раздвоенным хвостом и, одним броском
кинувшись к плоту, ударилась об него с такой силой, что он чуть было не
перевернулся.
Вторая акула тоже метнулась к плоту, но, взяв почему-то в сторону,
вцепилась своей огромной пастью в выступ одного из брусьев плота и
перекусила его, словно брус был из пробкового дерева.
Мигом проглотив целиком огромный кусок, она перевернулась в воде,
собираясь ринуться в новую атаку.
Брас с Вильямом побросали удочки. Матрос инстинктивно схватился за
топор, юнга -- за гандшпуг, и вот уже оба стояли рядом, приготовившись к
новому нападению врага.
Оно не замедлило повториться. Только что нападавшая акула вернулась
первая. Стрелой устремилась она вперед, выскочив чуть не всем туловищем из
воды, и ее отвратительная морда очутилась над самым краем плота.
Еще секунда -- и шаткий плот перевернулся бы или погрузился бы в воду,
и тогда они достались бы акулам.
Но Бен Брас и его юный товарищ вовсе не собирались расстаться с жизнью,
не попытавшись нанести хотя бы один удар, защищая себя. И матрос
действительно нанес его--да такой, что мгновенно избавился от своего
противника.
Для большей устойчивости обхватив одной рукой весло, служившее мачтой,
другой он поднял топор и что было силы хватил им по гнусной образине. Удар,
направленный меткой и сильной рукой, пришелся по морде акулы как раз между
ноздрями.
Удачнее места для удара нельзя было и выбрать: нос у акулы -- один из
самых важных жизненных центров. Как ни велика акула, как ни сильна, но один
удар гандшпуга или простой дубины между ноздрями, нанесенный сильной и
уверенной рукой, -- и уже никогда больше хищнику не преследовать свою
добычу!
Так и случилось. Довольно было такого удара, какой отвесил ей Брас,
чтобы страшная тварь мгновенно перевернулась брюхом вверх. Раза два еще
взмахнула она своим огромным хвостом, по ее телу прошла сильная судорога, и
вот она уже поплыла по воде, недвижная, как бревно.
Вильяму меньше посчастливилось со своим противником, хотя ему все-таки
удалось отогнать его. Только чудище, ощерив свою огромную пасть, сунулось
головой на плот, как юнга, замахнувшись, угодил ему гандшпугом прямо между
челюстями.
Акула вцепилась в гандшпуг тройным рядом своих страшных зубов и, выбив
его одним движением головы из рук Вильяма, понеслась прочь, дробя его зубами
