куропаткой. Экипаж из Колчестера!
- Бегом! - приказал я носильщикам. - В "Трубадур" на Стренде. - И там
мне повезло. Хозяин постоялого двора сразу вспомнил молодую красивую
женщину, которая прибыла со стариком, потому что она предлагала
остановиться там, а старик называл таверну "гнездом сатаны". Им пришлось
оставить багаж в таверне, но на следующий день девушка вернулась и забрала
одну коробку, которую приказал отнести в дом на Ладгейт Хил, - тот, что
сразу за Спиндлерс Грин.
Носильщики, которым я к тому времени уже изрядно надоел, отнесли меня
к этому дому, отдаленному от дороги и огороженному железными прутьями. Я
предложил им серебряную монету, которую мне подала леди.
- Этого недостаточно за полдня беготни, - сердито заметил один из
них. - То там сбивали каблуки, то в другом месте.
- Достаточно ли, нет ли, - но это все что у меня есть, - объяснил я.
- Мне самому это не очень приятно, поверьте, лишить вас того, что как вы
считаете, вам причитается, но все мое имущество украдено, и за то, что я
не могу сейчас заплатить, Господь воздаст мне и вам.
Они продолжали ворчать, но я уже стучал в дверь дома.
Мне открыла высокая сухопарая женщина с прядями неаккуратных черных
волос, обрамлявших серое лицо.
- Я знаю, что здесь живет мисс Линда Сибрук. Проведите меня к ней,
пожалуйста.
К этому моменту мое нетерпение достигло такого предела, что мне
хотелось оттолкнуть ее и ворваться в дом, изо всех сил выкрикивая любимое
имя.
- Здесь нет такой особы, - ответила женщина. - Здесь живет только мой
брат Эли Мейкерс и его жена. Что с вами, молодой человек?
Я пришел в себя уже в доме на стуле с высокой спинкой. Мои ноздри
щекотал едкий запах жженых перьев. Я поднял глаза и увидел Линду,
склонившуюся надо мной. Опустив голову, я разглядел ее руку, подносящую
тлеющие перья к моему носу.
- Я перенес тяжелую болезнь, Линда, - сказал я.
Моей первой мыслью было: она ничего не должна узнать. Я все буду
оправдывать своей болезнью.
- Я знаю. Женщина из Нью Кат сказала, что ты умер, - произнесла
девушка. Голос ее звучал очень тихо.
Я руками закрыл лицо.
- Так ты вышла замуж за Эли, Линда. Что заставило тебя пойти на это?
Тут ее пальчик взметнулся к губам, а глаза приняли выражение, которое
мне было слишком хорошо известно и понятно. Из глубины комнаты,
недоступной моему полю зрения, донесся голос Эли.
- Ты лучше расскажи мистеру Филиппу о своем отце, жена.
Ее глаза наполнились слезами, но она сморгнула их прочь и прошептала:
- Он умер, Филипп.
- Он так и не стал на ноги тогда?
- Ему стало лучше. Но его убили на летней ярмарке.
- Убили! - вскричал я. - Почему? Кто убил его?
- Я сам расскажу, жена, и покончим с этим. А ты пойди помоги Кезии
приготовить обед и попроси, чтобы она поставила еще одну тарелку на стол.
Ни слова не возразив, Линда оставила меня и направилась к двери. Из
ее походки исчезла легкость, в ушах не было сережек, на ней было черное
платье с простыми полотняными полосками вместо оборок.
- Парень, - начал Эли, глядя на меня с высоты своего великанского
роста, - эта история, которую я не очень хочу тебе рассказывать может
задеть твои чувства к отцу.
- Ничего, - перебил я. - Говорите быстрее, ради Бога, что произошло с
отцом Линды, что заставило Линду выйти за вас замуж. - Боль так явно
прозвучала в моем голосе, что я попытался скрыть ее добавив: - Так
внезапно.
Эли протянул свою большую заскорузлую руку и неловким жестом положил
ее на мгновение мне на плечо. Я вздрогнул и от удивления и из страха, что
он мог угадать мое состояние, почувствовать, что я люблю Линду, и
проникнуться жалостью ко мне. Но когда он забрал руку и осторожно
опустился на высокий стул, спинка и сидение которого были покрыты красивой
вышивкой, я понял, что мои опасения были напрасными. Эли был удручен
потому, что ему приходится порочить передо мной моего отца.
- Ну, давайте же, - резко поторопил его я. - Оставим это. Видит Бог,
я уже давно не питаю к отцу никаких чувств. Расскажите, что случилось на
летней ярмарке.
Эли начал свой рассказ, и чистая комната с блестящим полом и видом,
открывающимся на улицу через маленькие оконные рамы, померкла перед моими
глазами. Если однажды мне довелось поразить Натаниэля Горе описанием
портрета Эли, то трудно сказать, в какое изумление его поверг бы рассказ
Эли. Или, может, это мое воображение дополнило повествование, само по себе
голое и невыразительное, картинами Хантер Вуда с темными тучами
предрассудков, сгущающимися над ним, запахом зрелой пшеницы и тмина,
разносимых по округе башмаками ярмарочной толпы. Я ясно видел, как все это
произошло. Джошуа Сибрук был старым чудаком с безумными выходками. Он
приехал неведомо откуда и поселился в доме, в котором когда-то жила и
умерла старая Мэдж. Деревенские жители в те времена различали два типа
ведьм - безвредных и злых, и Мэдж принадлежала к первым. Люди старались не
обижать ее, мало кто осмеливался пройти ночью мимо ее дома, но в случаях
болезни или иного несчастья приходили к ней и глотали ее зелье, повторяли
за ней заклинания, дарили ей что-нибудь и уходили с надеждой. И то ли
благодаря везению, то ли вследствие ее мудрости, больные оставались
довольны, и ее терпели. Ее даже приглашали в имение лечить меня. Я сам
этого не помню, потому что был слишком мал, но слышал, как об этом
говорили. Она дала прислуге, приставленной для ухода за мной, бутылку
едкой мази, которую надо было втирать в мою ногу. Это не помогло, но и не
причинило никакого видимого вреда, что, по-моему, можно было бы сказать о
большинстве ее лекарств.
Отец Линды, с его странностями и по причине того, то он обосновался в
доме Мэдж, неизбежно должен был унаследовать ее репутацию. Он собирал -
или для него собирали - травы и растения в лесу и вдоль дороги. Вероятно,
еще задолго до того, как я покинул Маршалси, к нему обращались за
снадобьями больные, и, когда способ лечения был совершенно несомненным, он
снабжал посетителя запасом лекарственных средств. Никто не жаловался, так
могло продолжаться годами, и он мог создать себе довольно прочную
репутацию, как это удалось сделать Мэдж, если бы не прискорбный случай,
произошедший вскоре после моего отъезда.
Старик только оправился после своего приступа, когда к нему пришла
женщина с просьбой помочь ее сыну, которого мучил удушающий кашель -
"порча легких", как называют деревенские люди болезнь, когда человек
кашляет кровью. Джошуа осмотрел мальчика, "оттянул веки, потарабанил по
грудке, подержал за руку", - рассказывал Эли, и затем, отправив ребенка в
сад, он открыто заявил матери, что ее сына не спасут никакие снадобья и
настойки. "Он долго не проживет", - сказал он серьезно, и мать,
чрезвычайно рассерженная, ушла. Но вот в чем была загвоздка. Мальчик был
одним из тех, от кого Джошуа в свое время спас моего пса Квинса, и при
этом он говорил мальчишке какие-то неприятные слова. Отказ дать лекарство
и тот факт, что ребенок, действительно, умер через две недели после визита
к старику, - вот вам и сюжет для убежденного охотника за ведьмами. С этого
момента на Джошуа пало подозрение.
Пришла пора летней ярмарки, Грин и Маршалси заполнились толпами людей
и лавками со всевозможными товарами. Веревками был отгорожен загон для
поросят, установлена привязь для проведения конкурса лошадей. На скорую
руку был сварен эль для участников ярмарки, более крепкий, чем обычно.
Издалека и из близлежащих селений, пешком, верхом и на телегах стекался
народ на величайшее гулянье года. Линда с отцом тоже пошли на свою первую
экскурсию по лавкам торговцев. И даже если они и замечали
недоброжелательные взгляды и шепот, следовавшие за ними, то это нисколько
не смущало их. Но я думаю, что они вовсе не замечали всего этого. Старика
интересовали люди вокруг, лекарские товары, книжная лавка, а Линда, могу
поклясться, не сводила глаз с лент и кружев, с тюков муслина и парчи,
которые разбрасывал перед покупательницами торговец материей. В любом
случае, в конце концов они очутились у ларька с лекарствами. Человек,
одетый в костюм моряка, расхаживал взад-вперед с попугаем на плече. Яркая
птица выкрикивала с монотонными интервалами одну и ту же фразу: "Зачем
страдать? Зачем страдать?" И люди, привлеченные необычным смуглым лицом
моряка и диковинной говорящей птицей, прислушивались к скороговорке
торговца и про себя повторяли слова попугая: "Зачем страдать?"
Зачем, действительно, если не было такого недуга человеческого тела,
от которого этот человек не имел лекарства? Болезнь суставов, порча
легких, паралич, ожоги, парша и чесотка, - все это он брался излечить.
Торговец быстро распродавал свой товар, потому что с готовностью
протягивал средство любому, кто сумел преодолеть смущение и попросить его.
Затем он сказал:
- А теперь у меня есть нечто специально для дам. Вы, пузатые мужики,
можете проходить мимо, если, конечно, вам не известна какая-то особа,
нуждающаяся в подобном средстве по известной вам причине, прохвосты вы
эдакие! Ведь у всех дам бывают небольшие неприятности...
Он продолжал болтать.
Все это мне было очень знакомо, Эли, естественно, не описывал всех
подробностей, но в этом не было никакой нужды. Начиная с того самого лета,
когда Шед смастерил мне железную подкову, я не пропускал ни одной летней
ярмарки. Мне были известны эти хитрые намеки, которыми торговец
подхлестывал интерес толпы к своему товару, и я помнил последнюю фразу его
речи:
- Но я знаю, насколько стеснительны дамы, поэтому, красотки, можете
идти своей дорогой, развлекаться, а мой помощник и я будем все время
рядом. Присмотритесь к нам повнимательнее, чтобы узнать нас в толпе, и
одного слова на ушко, одной монетки в ладошку будет достаточно, чтобы
заполучить это чудодейственное средство.
И в этот самый момент Джошуа Сибрук заговорил во весь голос:
- Женщина, купившая эту дрянь, рискует страдать больше, чем от любых
мук деторождения. Знахарь пришел в неописуемую ярость. Лекарства от
суставов и зубной боли продавались открыто и стоили всего несколько
пенсов, но снадобье, которое он предлагал от женского недуга, обычно
продавалось тайно, словно контрабанда, и поэтому стоило намного дороже.
Женщины, пробиравшиеся подальше от столпотворения, украдкой совали шиллинг
или даже два в как бы ненароком протянутую руку и не требовали сдачи.
Джошуа посягнул на его лучший товар. И сойдя со своего помоста, торговец
принялся поносить противника. К нему присоединились несколько жителей
Маршалси, и вскоре их брань переросла во всеобщее возмущение. И стоило
только кому-то из толпы крикнуть: "Топи колдуна!", как произошло
непоправимое.
- Меня там не было, парень, не тянет меня на ярмарки. Это все
рассказала мне Линда, и, пусть она заносчива, но врать не станет. Эсквайр
был там тоже - это мне сказал Джем Флауерс - и он не только не остановил
их, парень, а даже подзадоривал толпу. Им так и не удалось дотащить
старика до реки, потому что он был такой старый и дряхлый, что умер от
ударов еще на самой ярмарочной площади. А грум твоего отца, Джим, был из
первых, кто пинал его ногами и наносил удары. К концу дня - так
рассказывают в Маршалси - у него было столько денег, которых не заработать
честным путем.
Во все это очень легко верилось.
- Продолжайте, - попросил я.
