придумать.
- Я не придумал! Зачем мне делать это? История моей матери известна
всем. Мадам Луиз и леди Оленшоу живут в имении. Элен Флауэрс может сколько
угодно лгать насчет того, кто отец ее незаконнорожденного ребенка, Марта
Бейнс может рассказывать любые сказки о том, кто привел ее в положение, в
котором она сейчас оказалась... но вся деревня ЗНАЕТ.
Линда потянулась пальчиками к лепесткам, которые все еще лежали на
столе, измятые руками ее отца, и стала разглаживать каждый, так
старательно надавливая подушечкой пальца, будто вся ее жизнь зависела от
того, сможет ли она их расправить. Наконец она подняла голову.
- Я верю тебе, - произнесла она. - Но это все равно не имеет никакого
значения. Видишь ли, Филипп, я люблю его.
- О Боже! - воскликнул я. - Ты не знаешь, что говоришь. Он ослепил
тебя точно так же, как делал это с другими женщинами. Он большой и
сильный, он может поднять тебя одной рукой; он забрасывает тебя подарками
и кружит голову сладкими речами. Но все это делается лишь ради одного -
чтобы в очередной раз получить удовольствие. Не поддавайся, Линда. Не
обманывай себя. Ты не можешь любить его. Там нечего любить.
Я знал, что слова были пусты для нее даже в ту минуту, когда я
произносил их. В каждой женщине есть неосознанное стремление к подчинению,
и мужчине стоит только принять на себя роль хозяина, чтобы завоевать ее. Я
думаю, что женщины обожают подарки не только из жадности, сколько из
странного наслаждения самоуничижением. Я четко понимал, что у Линды,
бедной, презренной и находящейся в опасности, практически не было шансов
устоять перед богатством, властью и поползновениями моего отца.
- Даже если ты действительно любишь его, даже если он испытывает по
отношению к тебе что-то другое, чем к остальным женщинам, - сова принялся
увещевать я, - что хорошего получится из этого? Он женат. Агнес молода. Ты
ведь не хочешь стать любовницей и матерью незаконнорожденных детей? Не
обижайся на меня, Линда. Ты одинока, кто-то должен дать тебе совет в
трудной ситуации.
- Я не обижаюсь. Я верю, что ты мой друг, Филипп. И я верю, что ты
говоришь правду. Я попытаюсь уйти, потому что, если я останусь здесь... а
он хочет меня... он добьется своего. Ему я не могу сопротивляться.
Я спросил из чистого любопытства:
- И, для тебя ничего не значит то, что я рассказал тебе: что он злой
безбожник, развратник?
Она взглянула на меня.
- Полагаю, ты еще ни разу не влюблялся. Тебе сколько лет? Двадцать?
Ты старше меня. Но, говорят, женщины раньше взрослеют. Если бы ты испытал
это чувство, то понял бы, что личность человека не имеет к этому ни
малейшего отношения. То, что понимаешь разумом, никак не влияет на твои
чувства. Любишь того, в кого суждено влюбиться.
Совершенно спокойно и очень печально она вынесла приговор мне и себе,
не отрывая глаз от моего лица.
Сильнее чем чего бы то и было в мире, даже здоровой ноги, мне
хотелось в тот момент, быть богатым, могущественным уверенным в себе,
чтобы я мог сказать:
- Уедем со мной, сегодня же. Я позабочусь о тебе.
Я бы отдал двадцать лет своей жизни за возможность произнести эти
слова. Я глядел на изгиб ее пухлых алых губ, сладких и горьких в этот
момент печали, на белый пробор, пробегавший от лба до самой макушки ее
точеной головки, где узлом были связаны черные кудри, и с неописуемой
болью сожалел, что нахожусь в полной зависимости от своего отца, что
ничего не заработал собственными руками и не знаю даже, как начать.
Какое-либо дело. Я любовался ее неотразимой красотой и понимал, насколько
беззащитна и одинока она со своим полубезумным отцом в этом отдаленном
местечке, защищенном от всех, кроме самого защитника, словно овца,
охраняемая волком. Ладно, пусть поиграет в сторожа еще немного, в конце
концов еще некоторое время она будет в безопасности.
- Послушай, - сказал я. - Не делай ничего безрассудного по отношению
к моему отцу. Если ты действительно любишь его, помни то, что я сказал
тебе. Я знаю его очень хорошо. Быстрая победа влечет для него быстрое
пресыщение. Я поеду в Лондон, встречусь с Натаниэлем Горе и попытаюсь
подыскать вам с отцом другое убежище. Ты молода, и новые люди, новые места
могут помочь тебе забыть это увлечение.
- Ты говоришь так, будто я больна, а ты прописываешь мне лекарство, -
вздохнула она, но при этом улыбнулась.
Я встал и пожелал ей спокойной ночи.
Было уже темно, и ночь была полна ароматом сена, доносившихся со Слюс
Медоу. Я шел медленно, мысленно прокручивая в голове наш разговор и как бы
ощупывая собственные ссадины, как человек, побывавший в настоящей драке.
Она любит моего отца! Думаю, ни один молодой человек не выносил подобного
удара. Мне хотелось выть в тишине ночи. Но это еще больше подстегивало
меня к действию, и всю дорогу от дома Мэдж до парковой калитки в
промежутках между приступами острой жалости к самому себе я обдумывал план
действий. Я задвинул за собой засов и ступил на мягкую землю, где трава
была выщипана отцовскими животными, почему и ходить по ней было легче, чем
по полю. Не успел я пройти и десяти шагов, мысленно отметив про себя, что
лепестки боярышника уже осыпались и бледными лужицами устилали подножья
деревьев, как огромная тень преградила мне путь и послышался голос отца.
- Где ты был?
Никогда в жизни, с тех пор как мне миновало лет пять-шесть, он не
проявлял никакого интереса к моему местонахождению, и этот неожиданный
вопрос прозвучал для меня предупреждением.
- Я гулял. А что?
- Был в доме Мэдж, не так ли? Я видел твой железный след прямо у
калитки.
- Да, - признался я. - Зачем спрашивать, если ты сам заешь, где я
был?
Я сделал шаг по направлению к дому. Он положил свою тяжелую руку мне
на плечо.
- Не торопись, мальчик мой. И часто ты ходишь туда?
- Почти каждый день, с тех пор как потерялся Квинс.
- Зачем ты ходишь туда?
- Я веду беседы со старым Сибруком, - продолжал я хитрить. - Я провел
с ним весь вечер, пока вы катались с Линдой.
- Вот что, в дальнейшем ты меня очень обяжешь, если будешь держаться
подальше оттуда. Понял? Я не против того, чтобы ты болтал с Сибруком, если
тебе нравится проводить время в разговорах с полоумным колдуном. Но у меня
там свой интерес, и не хочу, чтобы ты при этом присутствовал. Ясно?
- Ясно, - согласился я. - Кстати говоря, я как раз хотел попросить у
тебя немного денег, чтобы съездить в Лондон.
- И что тебе там понадобилось? Танцульки в ассамблее? И с какой стати
я обязан давать тебе деньги?
- Это отвлечет меня от дома Мэдж, - произнес я как можно более
небрежно. - Мне неловко, когда Сибрук говорит о мадам Луиз как о моей; и в
один прекрасный день, когда Агнес обнаружит пропажу фамильного жемчуга, я
не смогу скрыть понимающего взгляда своих глаз.
- Ты самый гнусный выродок, которого я когда-либо встречал, -
прошипел отец. - Не думай, что можешь запугать меня. Я дам тебе деньги, но
только потому, что мне не терпится убрать тебя подальше от глаз. Хромой
друг мужланов с наглым языком и с таким же представлением о поведении
джентльмена - вот кто ты такой.
- Тогда дай мне убраться подальше от тебя. Странно, почему же тебе
первому пришла в голову эта идея.
На следующее утро, ни слова не говоря, он протянул мне кошелек из
свиной кожи, полный золотых монет. Я пробурчал: "Спасибо" и взял его со
злорадной мыслью о том, что знай он, зачем мне понадобились деньги, он
забрал бы их обратно с удвоенной поспешностью.
За ночь я собрал все свои вещи в увесистый сундук. Поэтому мне
понадобилась лошадь и слуга на второй лошади, который привел бы ее назад.
Это не вызвало никаких возражений, что еще раз подтвердило, насколько мой
отец был рад моему отъезду. Я повел Квинса на прогулку в лес и пристрелил
его, когда он вынюхивал кроличью нору, затем попрощался с Агнес и мадам
Луиз, пообещал Чарльзу устроить ему кукольный театр по возвращении из
Лондона - о все равно забудет об этом еще до того, как поймет, что я
больше не вернусь, - взобрался на лошадь и отправился в путь в
сопровождении слуги. В Маршалси Грин я отправил его в таверну, попросив
подождать меня там - долго же ему пришлось ждать! - а сам, ведя на поводу
вторую лошадь отправился в Хантер Вуд.
Дверь была приоткрыта, и в комнату проникал солнечный свет. Я
постучал, и через некоторое время на лестнице послышались шаги Линды. Ее
волосы были уложены проще чем обычно в тугой узел на затылке. Загнутые
рукава, обнажали белоснежные округлые локотки.
Я сразу же выпалил цель своего приезда.
- Линда, я хочу, чтобы ты приготовилась и сегодня же уехала со мной.
У меня две лошади и много денег. Мы доберемся до Лондона, а там мистер
Горе нам что-нибудь посоветует. Все, что я сказал тебе вчера вечером, это
святая правда. Мой отец даже заплатил мне, чтобы я убрался с дороги. Ты не
должна больше оставаться здесь.
- Я останусь, пусть в имении хоть сам дьявол поселился, - неистово
произнесла она. - Мой отец боле. Сегодня о не может с места двинуться.
- Настолько болен, что не сможет на лошади добраться до Колчестера?
Если нужно, мы остановимся там на некоторое время.
- Он страшно болен, - с нетерпением проговорила девушка. - Ты даже не
сможешь ему объяснить, зачем нужно ехать, да и ничего другого тоже. А я и
пытаться не стану. И потом, Филипп, нет повода для беспокойства. Я приложу
все силы, чтобы дать твоему отцу понять, что я не Элен Флауэрс. Со мной
будет все в порядке. Я уверяю тебя.
- Ладно, - с тяжелым сердцем ответил я. - Будем надеяться. Я поеду к
мистеру Горе, как только прибуду в Лондон. Оттуда я напишу тебе. Бейнс
принесет тебе письмо. А если ты захочешь ответить мне, он отправит твое
послание с оказией. Я буду наведываться в "Трубадур" всякий раз во время
прибытия экипажа из Колчестера.
- Ты так добр ко мне, Филипп.
Она бросила на меня такой доверительный взгляд, что меня снова с
болью пронзило понимание того, как она молода, как неопытна и наивна. Вот
и теперь - я ведь вел ту же самую игру, что и мой отец, - она верила мне
так же, как слепо доверяла ему.
- Будь очень, очень осмотрительна, - посоветовал я. - Когда твой отец
поправится, старайся держаться поближе к нему.
- Хорошо, - кивнула она, как ребенок, получивший наставление от
взрослого человека. - Спасибо, Филипп, - снова поблагодарила она.
И хотя из ее уст мое имя прозвучало для меня настоящей музыкой, это
тоже не придало мне достаточно храбрости, чтобы сказать: "Не благодари
меня. Я поступаю так, как поступил бы любой мужчина - я действую ради
собственных чувств.
Я снова оседлал лошадь, печально отмечая про себя, что это получается
у меня совсем не так ловко, как накануне это сделал мой отец.
- Прощай, - сказал я. И затем, оглянувшись, добавил: - Верни ему этот
жемчуг.
И тут меня привлек шум, донесшийся из верхнего окна, но мне даже не
пришлось понимать голову, потому что окна располагались слишком низко, а
моя лошадь была достаточно высока. Сквозь оконный проем показалось
безумное лицо Джошуа Сибрука.
- Жемчуг очень дорогой, - прошептали его черные губы, и мечут его
перед свиньями, занятие, как учит Библия, недостойное и неблагодарное.
- Снова встал с постели, - крикнула Линда с порога. - До свидания,
Филипп, - и она скрылась в доме.
Я поехал к таверне и окрикнул слугу, в то время как мимо меня прошел
Эли, несущий в кузницу свой плуг. Я остановил его.
- Эли, - сказал я. - Я отправляюсь в Лондон. Я хочу повидать мистера
