вышел на крыльцо и поднял фонарь, вглядываясь в темноту, которая сгущалась
от света фонаря. Он казалось, не спешил, или просто не мог уже быстро
передвигаться. Когда старик обошел крыльцо, раскачивая на весу фонарем, я
наклонился вперед и схватил его за колени. Он с грохотом рухнул на землю,
перевернулся и замер, но был ли он действительно оглушен или просто
притворялся, чтобы избежать дальнейших ударов, этого я понять не мог.
Дыхание его было достаточно ровным. Я стянул с него полотняные штаны и
надел их на себя, натянул ему рубаху на голову и туго связал ноги его же
шейным платком. Затем я вынул свечу из фонаря и ползком направился
направо. Достигнув угла, я неизменно заворачивал. Один только раз я
остановился, чтобы попить из лужи, образовавшейся в щели между
булыжниками, и это был самый сладкий напиток в моей жизни. Вскоре кожа на
моих руках и ногах была содрана до крови, сердце колотилось так, что
сотрясалось все тело. Наконец я увидел крыльцо, ведущее к какой-то двери.
Под ним стояли дубовые скамейки, я забрался под одну из них и замер. Я не
думал ни о чем, но и не спал. Я даже не думал об опасности, которой мне
едва удалось избежать, и о разбойном поведении служителей. Я просто лежал,
наслаждаясь возможностью отдохнуть от погони, и прошло много времени,
прежде чем я увидел, что серое небо над крышами домов стало озаряться
золотисто-розовым светом.
Было еще очень рано, хотя уже довольно светло, когда я вздрогнул от
звука открывающегося засова по ту сторону внушительной двери, возле
которой я лежал. Я отодвинулся и встал на ноги, опираясь на ступеньки
крыльца. Дверь отворилась, и на пороге показалась миловидная девушка в
рабочем чепце с метлой в руках. При виде меня она тихонько вскрикнула, но
я поспешил сказать:
- Не бойтесь, я не причиню вам вреда.
Она стояла с недоверчивым видом, держась одной рукой за дверь,
готовая в любой момент захлопнуть ее и запереть на засов. Затем я увидел,
что взгляд ее остановился на моей больной ноге, которая беспомощно
болталась на четыре дюйма над землей.
- Я калека, - пояснил я. - Кто-то украл мой костыль, и я не могу
продолжать свой путь без него.
- Ну, у меня нет костыля, - растерянно ответила она, убедившись в
моей безвредности.
- Метла могла бы заменить мне его, - сказал я, покосившись на ее
метлу.
- Но она совсем новая, еще и двух недель не прошло, как ее купили, -
запротестовала девушка.
- А старая?
- Ее можете взять.
Она пошла в дом, закрыв дверь на задвижку. Я думал, что она не
вернется, но через некоторое время она отворила дверь и показалась на
крыльце со старой метлой в одной руке и куском пирога в другой.
- Мой хозяин очень благоволит к нищим и калекам, - сказал он довольно
почтительно. - Он хочет, чтобы вы приняли вот это.
Она положила пирог на мою ладонь и резко отпрянула, учуяв вонь,
исходившую от моего тела.
- Сейчас достаточно тепло, чтобы помыться, - резко бросила она и на
вытянутой руке подала мне метлу.
Я поставил ее под мышку, поблагодарил девушку и заковылял прочь.
Если ничего другого не получится, я пойду в Лондон, пусть без
башмака, просто опираясь на метлу! За долго до того, как я нашел свои
пожитки и добрался до своего дома в Лондоне, какая-то леди, идущая, как я
полагаю, к утренней службе, кивнула мне через дорогу и бросила серебряную
монету. Я поднял ее, потому что мои собственные деньги обнаружу их там.
Потом джентльмен, выехавший на раннюю прогулку верхом, швырнул мне два
медяка. И эта благотворительность была вызвана отнюдь не тем, что нищие и
калеки были редкостью, напротив, город просто кишел ими. Но многие из них
были притворщиками, чья болезнь была не более чем куча тряпья, призванная
привлекать внимание, в то время как моя беда была совершенно очевидной. Я
не побрезговал подобрать медяки из канавы, куда они упали, потому что это
означало пищу, и никакая гордость не могла накормить меня в этом
положении.
Наконец, я повстречал водовоза, делающего свой утренний обход, и
попросил его помочь мне найти Нью Кат. Следуя его замысловатым указаниям,
я вышел на знакомые мне улицы, и как раз когда последние силы уже начали
покидать меня, передо мной открылся долгожданный переулок, и невероятным
усилием я добрался до ступенек, которые вели к двери моего дома. Я присел
на последнюю ступеньку. Можно было и не стучать: в доме жили более
двадцати человек, и рано или поздно, кто-нибудь из них должен был
появиться на пороге. И действительно, в скором времени сама матушка Краске
открыла дверь, чтобы выбросить мусор на кучу, возвышавшуюся посредине
дороги.
- Пшел вон! - крикнула она, завидев меня.
- Миссис Краске, - обратился я к ней. - Помогите мне войти в дом. Со
мной случилось нечто невероятное, и я совсем выбился из сил.
Она не двигалась, возвышаясь на крыльце, как будто окаменела от
увиденного зрелища. Ее широкое бордовое лицо посинело, глазки заморгали.
- Вы не можете меня обвинять, - наконец произнесла она. - Я сделала
для вас все что было в моих силах. Вы не имеете права приходить сюда и
нападать на меня.
- Я нападаю на вас? Я прошу вас помочь мне войти в дом и дать мне
прилечь, пока я не найду в себе силы снова встать.
- Здесь ничего вашего нет, - невпопад ответила она, не спускаясь с
крыльца.
- Мне нужны только мои башмаки.
Скромность моей просьбы открыла мне всю глубину моего бедственного
положения. Я был болен и грязен, мои деньги пропали вместе с надеждой, что
я могу помочь Линде. Я даже не знаю, как долго я болел. Произнеся просьбу
о башмаках, я уронил голову на руки, и, не смея поднять глаз, сказал:
- Какой сегодня день?
- Двенадцатое июля. Вы пролежали здесь две недели, а четыре дня тому
назад вас унесли, - сказала она уже почти жалостливо.
- У меня так много дел, - произнес я в крайнем отчаянии. - Помогите
мне войти в дом, вы же добрая душа, дайте мне бумагу и перо. И немного
бренди с яйцом, - добавил я, подумав.
- Но я сказала им, что вы умерли, - и на этот раз голос женщины
прозвучал действительно испуганно.
- Кому сказали?
- Людям, которые спрашивали вас. Я думала, что вы мертвы.
На четвереньках я вполз на крыльцо.
- Когда они приходили? Какие они?
- В тот самый день, когда вас увезли. Молодая женщина и мужчина.
Очень хорошенькая, а у мужчины была огромная светлая борода. Она так
плакала.
- Линда! - вскричал я. - Быстро, миссис Краске, найдите мою рубашку и
мои башмаки или я буду кричать на всю улицу, что у меня обокрали, и даже
ваша репутация не спасет вас от полиции. - Я прополз мимо нее и начал
взбираться по лестнице в свою комнату. - Принесите горячей воды и бритву!
И НАЙДИТЕ МОИ БАШМАКИ!
В комнате, которая когда-то была моей, не осталось ничего из моих
вещей, и по расстеленной постели и грязной воде в умывальнике я понял, что
там уже жил кто-то другой. Но мне было все равно. Миссис Краске, которая
наконец ожила, появилась на пороге с водой, бритвой и яйцом, и - слава
Богу! - моими башмаками. Даже в том состоянии я не мог удержаться, чтобы
не спросить ее, почему, распорядившись всеми моими вещами, она решила
сохранить их.
- Думала, что, может, еще попадется джентльмен с короткой ногой, -
откровенно призналась она. - Никому больше они ведь не могут пригодиться.
Она попятилась было из комнаты, но я остановил ее.
- Минуточку, миссис Краске. Ничего с вами не случится, если вы
увидите мужчину без рубашки. - С этими словами я сорвал ее с себя и
забросил в самый дальний угол. - Расскажите, как я болел. Я не помню
ничего после того, как спустился за водой той ночью.
- Ну, - начала она довольно неохотно, - вы не спустились на следующий
день и я решила подняться к вам. Вы лежали на кровати и называли меня тем
именем, которое вы только что сказали, - Линда - вы просили меня не
поддаваться никаким уговорам. Я приносила вам воды и молока, иногда вы
пили, иногда нет, затем настал день оплаты. Я порылась у вас в вещах и
нашла ваши деньги. Я бедная женщина, мистер Оленшоу, и я должна
обеспечивать себя. Когда я взяла ваши деньги, я подумала, что вы могли бы
заплатить лекарю, и позвала тут одного. Он сказал, что у вас жар, взял
горсть монет и потом передал лекарство, которое вы отказывались пить. Вы
бредили ужасно. - Она поскребла голову, едва прикрытую редкими волосами. -
Говорили что-то там нехорошее про вашего отца. Я, бывало, подходила к вам,
смотрела вам прямо в лицо и говорила: "Успокойтесь, вы переполошили весь
дом", а вы глядели мне в глаза и отвечали: "Так ты думал, что получишь ее,
старый развратник? Погоди, немощная навозная куча еще покажет тебе". Под
конец недели снова пришел лекарь и сказал, что это чума и что у вас бычье
здоровье, если вы так долго протянули, но что вы все равно умрете ночью,
поэтому вас надо отвезти в морг, иначе его арестуют за то что он не сразу
распознало болезнь. И мы послали за телегой. Эти мужики или сам доктор
забрали все деньги, и когда опять подошло время платить, я продала ваши
книги и вещи, чтобы заплатить самой себе. И вы не имеете права меня ни в
чем обвинять. Родная мать не сделала бы для вас больше чем я.
С некоторыми оговорками я принял ее версию.
- А теперь, идите, - сказал я. - Мне нужно помыться.
Она удалилась, и я постепенно присаживаясь, когда стоять было совсем
невмоготу, помылся и оделся. Вещи, которые принесла хозяйка, были не
совсем чистыми, но по крайней мере, от них не несло моргом, и я был не в
том положении, чтобы капризничать.
Цепляясь за черные от грязи перила, я спустился на первый этаж и
попросил:
- Подайте мне носилки.
Усевшись, я приказал носильщикам доставить меня к дому сэра Джона
Талбота, задернул занавески и откинулся назад. Они несли меня довольно
быстро - их презрение к Нью Кат исчезло, когда они услышали адрес, который
я им дал, - и вскоре мы были у дверей друга мистера Горе.
- Подождите, - приказал я. - Вы можете еще понадобиться.
Я застал сэра Джона в кабинете за бутылкой портвейна и блюдом с
печеньем, стоявшими на письменном столе перед ним.
- О да, - сказал он, щурясь в попытке разглядеть меня. - Вы навещали
меня по поводу Сибрука. Я наводил о них справки на следующий же день после
вашего визита. И я узнал, что они в надежных руках, а именно, у вашего
отца. Почему вы не сказали мне об этом? А? Я ведь чуть было не написал
своим друзьям в Букингемшир и чуть не начал строить разные планы. Вы
говорили мне, что им очень нужно найти пристанище, а они все это время
были в безопасности!
- Забудьте все это, - я даже не пытался оправдываться. Я ведь не
соврал, сказав, что они в опасности, не уточнив, правда, в какой именно. -
Скажите лучше: Линда Сибрук не приходила к вам сюда?
- Последний раз она была здесь с отцом, чтобы попрощаться со мной.
Это было до Рождества.
- Не смею вас больше беспокоить, в таком случае. Если она прийдет к
вам, скажите ей, что я в третьем доме на Нью Кат. Прощайте, сэр.
Я поспешил к носильщикам, которые, ожидая меня, задремали на
солнышке. Я догадался, что мое письмо к Линде, в котором я упоминал о сэре
Джоне Талботе, так и не было доставлено, а ей и в голову не прийдет, что
случайное имя, проскользнувшее в бредовой речи отца, могло запасть мне в
голову. Она не догадается обратиться к нему в поисках меня. Проклятая
болезнь, недаром ее назвали чумой! Но они наверняка прибыли экипажем! Мой
мятущийся разум наградил меня этой догадкой, как хорошую собаку,
