но его изумляло, сущий пустяк, которому изумился бы литературный мир,
узнай он об этом. Но мир был бы. изумлен скорее не этим пустяком, а
изумлением Мартина, в чьих глазах пустяк этот вырос до громадных разме-
ров. Судья Блаунт пригласил его на обед. Да, пустяк, но пустяку предсто-
яло вскоре превратиться в нечто весьма существенное. Когда-то он оскор-
бил судью Блаунта, был с ним чудовищно груб, а судья, встретившись с ним
на улице, пригласил его на обед. Мартину вспомнилось, как часто он
встречался с судьей Блаунтом у Морза и хоть бы раз тот пригласил его на
обед. Почему же судья не приглашал его тогда? - спрашивал себя Мартин.
Он, Мартин, не изменился. Он все тот же Мартин Иден. В чем же разница? В
том, что написанное им вышло в свет в виде книги? Но ведь написал он это
раньше, работа была уже сделана. Это вовсе не достижение последнего вре-
мени. Все уже завершено было в ту пору, когда судья Блаунт заодно со
всеми высмеивал его увлечение Спенсером и его рассуждения. Значит, не за
то, что в нем и вправду ценно, пригласил его судья на обед, а за то, что
он поднялся на какие-то мнимые высоты.
Мартин усмехнулся, принял приглашение и подивился собственной учти-
вости. На обеде, где присутствовало несколько важных господ с женами и
дочерьми, Мартину явно предназначена была роль знаменитости, а судья
Блаунт, при горячей поддержке судьи Хэнуэлла, отведя его в сторонку,
принялся уговаривать Мартина стать членом "Стикса" - сверхизбранного
клуба, в котором состояли не просто богатые люди, но люди выдающиеся.
Мартин предложение отклонил и изумился больше прежнего.
Он все еще занят был тем, что разделывался с грудой своих рукописей.
Он был завален просьбами издателей. Они сделали открытие, что он отлич-
ный стилист, но стиль у него отнюдь не заслоняет содержания. "Северное
обозрение", напечатав "Колыбель красоты", попросило прислать еще
пять-шесть подобных же этюдов, и он снабдил бы их желаемым, послал
кое-что из своей груды, но тут "Журнал Бертона" вздумал рискнуть и поп-
росил пять этюдов, предложив по пятьсот долларов за каждый. Мартин отве-
тил, что согласен прислать, но по тысяче долларов за этюд. Он не забыл,
что все эти рукописи когда-то были отвергнуты теми самыми журналами, ко-
торые теперь наперебой их выпрашивали. И отказали они тогда хладнокров-
но, не задумываясь, по шаблону. В свое время они обирали его, теперь он
намерен обобрать их. "Журнал Бертона" заплатил за пять этюдов столько,
сколько он запросил, а остальные четыре у него выхватил по той же цене
"Ежемесячник Макинтоша".
"Северное обозрение", не столь богатое, не могло с ними тягаться. Так
вышли в свет "Служители тайны", "Взыскующие чуда", "Мерило своего "я",
"Философия иллюзии", "Божественное и скотское", "Искусство и биология",
"Критики и пробирки", "Звездная пыль" и "О пользе ростовщичества" - и
вокруг каждого подолгу не стихали бурные споры, недовольство и ропот.
Издатели писали ему, предлагали ставить любые условия, что он и де-
лал, но отдавал в печать то, что было уже написано прежде. Он решительно
отказывался от новых работ. О том, чтобы опять взяться за перо, он и по-
мыслить не мог. У него на глазах литературная чернь растерзала Бриссен-
дена, и, хотя его самого эта же чернь подняла на щит, он не оправился от
удара и не испытывал к ней ни малейшего уважения. И нынешняя его слава
казалась ему бесчестьем, предательством по отношению к Бриссендену. Его
коробило, но он твердо решил продолжать печататься и разбогатеть.
Он получал такие, например, письма от редакторов: "Около года назад
мы имели несчастье отказаться от Вашей любовной лирики. Она произвела на
нас тогда огромное впечатление, но мы были уже связаны другими обяза-
тельствами и это помешало нам принять Ваши стихи. Если они у Вас, если
Вы будете так любезны, что передадите их нам, мы с радостью опубликуем
их все на Ваших условиях. Мы готовы также предложить Вам наивысший гоно-
рар, если Вы разрешите издать их книгой".
Мартин вспомнил про свою трагедию, написанную белым стихом, и вместо
лирики послал ее. Перед тем как послать, он ее перечитал и поразился, до
чего же это незрело, беспомощно и попросту никчемно. Однако послал, и
трагедию напечатали, о чем редактор сожалел потом всю жизнь. Публика
возмущалась и, не верила своим глазам. Не мог этот напыщенный вздор вый-
ти из-под пера такого мастера, как Мартин Иден. Утверждали, что вовсе не
он это написал, либо журнал напечатал грубейшую подделку, либо Мартин
Иден по примеру Дюма-отца, на вершине успеха поручает подмастерьям пи-
сать за него. Когда же Мартин объяснил, что трагедия эта - ранний опыт,
сочинена в пору его литературного младенчества, но журнал отчаянно ее
домогался, журнал подняли на смех, и редактор был сменен. Отдельным из-
данием трагедию так и не выпустили, хотя договор был заключен и аванс
Мартин положил себе в карман.
"Еженедельник Колмена" пространной телеграммой, которая обошлась ему
в добрые триста долларов, предложил Мартину написать для них двадцать
очерков, каждый по тысяче долларов. Пусть Мартин за счет "Еженедельника"
разъезжает по стране и пишет о чем ему заблагорассудится. Большую часть
телеграммы составлял перечень возможных тем - доказательство, сколь ши-
рокий выбор предоставляется Мартину. Единственное ограничение - очерки
должны быть посвящены внутренним проблемам Соединенных Штатов. Мартин
ответил телеграммой за счет получателя, что принять их предложение не
может, о чем очень сожалеет.
"Уики-Уики", опубликованный в "Ежемесячнике Уоррена", тотчас же заво-
евал общее признание. Позже его выпустили отдельным роскошным изданием,
с большими полями и прекрасным оформлением, оно произвело фурор и было
мигом распродано. Критики единодушно предсказывали, что он займет место
рядом с двумя классическими произведениями двух великих писателе - с
"Духом в бутылке" Стивенсона и "Шагреневой кожей" Бальзака.
Читатели, однако, встретили сборник "Дым радости" довольно холодно и
не без подозрительности. Смелые, чуждые условностей, эти рассказы броса-
ли дерзкий вызов буржуазной морали и предрассудкам; не когда Париж стал
сходить с ума по маленьким шедеврам, мгновенно переведенным на французс-
кий, американская и английская читающая публика тоже загорелась, сборник
пошел нарасхват, и Мартин заставил патриархальное издательство
"Синглтри, Дарнли и Ко" заплатить ему за третье издание по двадцать пять
процентов с экземпляра, а за четвертое - по тридцать. В эти два тома
вошли все его рассказы, которые напечатаны были раньше или печатались
теперь в приложениях. "Колокольный звон" в "страшные" рассказы составили
один сборник, а во второй вошли "Приключение", "Выпивка", "Вино жизни",
"Водоворот", "Толчея" и еще четыре рассказа. Издательство "Мередит-Лоу-
эл" составило сборник из всех его эссе и этюдов, а издательству "Макс-
миллан" достались "Голоса моря" и "Стихи о любви", причем последние вы-
ходили приложением к "Спутнику женщины" и Мартин получил за них баснос-
ловный гонорар.
Отделавшись от последней рукописи, Мартин вздохнул с облегчением. До
белой шхуны и тростникового дворца было уже рукой подать. Что ж, во вся-
ком случае, он опроверг утверждение Бриссендена, будто ничего стоящего
журналы вовек не напечатают. Его, успех наглядно показал, что Бриссенден
ошибался. И однако почему-то думалось, что в конечном счете прав Брис-
сенден. Успех ему принес прежде всего "Позор солнца", а не все ос-
тальное, что он написал. Остальное попало в печать по чистой случайнос-
ти. Ведь сначала журналы отвергли все подряд. Но вокруг "Позора солнца"
разгорелись споры, и он оказался на виду. Если бы не "Позор солнца", он
остался бы в безвестности, и в безвестности остался бы "Позор солнца",
если бы чудом не попал в самую точку. Издательство "Синглтри, Дарнли и
К‡" само считало, что произошло чудо. Первое издание выпустили тиражом в
полторы тысячи экземпляров и сомневались, удастся ли его распродать.
Опытные издатели, они больше всех были поражены успехом книги. Для них
это и вправду было чудо. Они так и не оправились от удивления, и в каж-
дом их письме Мартин ощущал почтительный трепет, вызванный тем загадоч-
ным событием. Найти объяснение они не пытались. Не было этому объясне-
ния. Такой уж вышел случай, противоречащий всему их опыту.
Так размышляя, Мартин и решил, что невелика цена его славе. Ведь его
книги раскупали и осыпали его золотом буржуа, а по тому немногому, что
знал он о буржуа, ему не ясно было, как они могли оценить по достоинству
или хотя бы понять то, что он пишет. Подлинная красота и сила его книг
ничего не значили для сотен тысяч, которые раскупали и шумно восхваляли
автора. Все вдруг помешались на нем, на дерзком смельчаке, который штур-
мом взял Парнас, пока боги вздремнули. Сотни тысяч читают его и шумно
восхваляют, в своем дремучем невежестве ничего, не смысля в его книгах,
как, ничего не смысля, подняли шум вокруг "Эфемериды" Бриссендена и ра-
зорвали ее в клочья... Эта волчья стая ластится: к нему, а могла вы
впиться в него клыками. Ластиться или впиться клыками - это дело случая,
одно ясно и несомненно: "Эфемерида" несравнимо выше всего, что написал
он, Мартин. Несравнимо выше всего, на что он способен. Такая поэма рож-
дается однажды в несколько столетий, а значит, восхищению толпы грош це-
на, ведь та же самая толпа вываляла в грязи "Эфемериду". Мартин глубоко,
удовлетворенно вздохнул. Хорошо, что последняя рукопись продана и скоро
со всем этим будет покончено.
Глава 44
Мистер Морз встретился с Мартином в холле гостиницы "Метрополь". При-
шел ли он на какое-то деловое свидание или только затем, чтобы пригла-
сить Мартина на обед, осталось неясно. Хотя Мартин склонялся ко второму
предположению. Так или иначе он получил приглашение на обед, и пригласил
его мистер Морз, отец Руфи, который отказал ему от дома и разорвал по-
молвку.
Мартин не разозлился. Его это даже не задело. Он терпеливо выслушал
мистера Морза, спрашивая себя, легко ли далось этому господину такое
унижение. И приглашения не отклонил. Просто неопределенно обещал как-ни-
будь заглянуть и спросил о семье, особенно о миссис Морз и Руфи. Не зап-
нулся, вполне естественно произнес ее имя, хотя втайне удивился, что не
ощутил внутреннего трепета, не застучало чаще сердце, не обдало жаркой
волной. Он получал много приглашений на обеды и кое-какие принимал. Люди
просили знакомых представить их ему, чтобы пригласить его к себе. И этот
пустяк по-прежнему изумлял его и превращался в нечто значительное. Его
пригласил обедать Бернард Хиггинботем, и Мартин изумился больше прежне-
го. Припомнились дни, когда он отчаянно голодал и никто не приглашал его
на обед. Тогда-то он очень нуждался в обедах, а их не было, и его одоле-
вали слабость и дурнота, и он худел просто-напросто от голода. Вот ведь
нелепость. Когда ему позарез надо было пообедать, никто ему этого не
предлагал, а теперь, когда он может заплатить за сто тысяч обедов, и
притом теряет аппетит, обеды сыплются на него со всех сторон. Но почему?
Несправедливо это и не по заслугам. Он тот же, что был. Все, что он на-
писал, в ту пору было уже написано, работа была уже сделана. Супруги
Морз считали его бездельником и лодырем и через Руфь настаивали, чтобы
он пошел служить в какую-нибудь контору. А ведь они знали, что он пишет.
Руфь давала им рукопись за рукописью. И они читали. Читали все то, из-за
чего имя его сейчас повторяют все газеты, и как раз потому, что имя его
повторяют асе газеты, Морзы и пригласили его на обед. Одно несомненно:
сам Мартин, и его писания Мор-зам всегда были глубоко безразличны. Зна-
чит, и сейчас он нужен им не сам по себе, не ради того, что он написал,
