время хочет спать. Прежде сон был ему ненавистен. Сон отнимал драгоцен-
ные мгновения жизни. Четыре часа сна в сутки - значит, четыре часа укра-
дены у жизни. Как его злило, что не спать нельзя. А теперь его злит
жизнь. Она потеряла вкус, в ней не стало остроты, она отдает горечью. И
это - гибель. Кто не стремится жить, тот на пути к концу. Слабый инс-
тинкт самосохранения шевельнулся в Мартине, и он понял, надо отсюда выр-
ваться. Оглядел комнату - придется укладывать вещи, даже подумать тошно.
Лучше, наверно, заняться этим в последнюю очередь. А пока можно позабо-
титься о снаряжении.
Он надел шляпу, вышел и до полудня коротал время в охотничьем магази-
не, покупая автоматические винтовки, патроны и всякую рыболовную снасть.
Спрос в торговле изменчив, и он выпишет товары, только когда приедет на
Таити и узнает, что сейчас в ходу. А можно чтобы их доставили из Австра-
лии. На том он с удовольствием и порешил. Незачем сразу же что-то де-
лать, ведь что-либо делать сейчас неприятно. Довольный, он возвращался в
гостиницу, предвкушая, как усядется в удобное глубокое кресло, и, войдя
в номер, внутренне застонал - в кресле сидел Джо.
Джо был в восторге от прачечной. Все договорено, и завтра он вступит
во владение. Мартин лег на кровать и закрыл глаза, а Джо все говорил
свое. Мысли Мартина уносились далеко, так далеко, что минутами он не от-
давал себе в них отчета. Лишь изредка он через силу что-то отвечал ста-
рому приятелю. А ведь это Джо, славный малый, которого он всегда любил.
Но Джо слишком полон жизни. Его громогласное жизнелюбие отзывалось болью
в душе Мартина, мучительно бередило усталые чувства. И когда Джо напом-
нил, что они собирались надеть боксерские перчатки и помериться силами,
Мартин чуть не взвыл.
- Смотри, Джо, заведи в своей прачечной такие правила, какие придумал
тогда в Горячих ключах, - сказал Мартин. - Чтоб без сверхурочной работы.
И без ночной... У катков никаких детей. Детей вообще на работу не ставь.
И платить по справедливости.
Джо кивнул, вытащил записную книжку.
- Вот гляди. Я перед завтраком сидел над этими правилами. Чего про
них скажешь?
Он прочел их вслух, и Мартин одобрил их, с досадой при этом думая,
когда же Джо наконец уйдет.
Под вечер Мартин проснулся. Медленно пришел в себя. Оглядел комнату.
Видно, когда он задремал, Джо тихонько ускользнул. Очень мило с его сто-
роны, подумал Мартин. Закрыл глаза и опять уснул.
В последующие дни Джо был поглощен хлопотами в своей новой прачечной
и не слишком ему докучал; а газеты сообщили, что Мартин взял билет на
"Марипозу", только накануне отплытия. Однажды в нем затрепыхался инс-
тинкт самосохранения, он пошел к врачу, и тот тщательно его обследовал.
Все оказалось в полном порядке. Сердце и легкие просто великолепные.
Насколько мог судить доктор, все органы были в норме и работали нор-
мально.
- Вы здоровы, мистер Иден, - сказал доктор, - совершенно здоровы. Вы
в прекрасной форме. Признаюсь, я завидую вашему организму. Здоровье пре-
восходное. Какова грудная клетка! В ней и в вашем желудке секрет вашего
замечательного здоровья. Такой крепыш - один на тысячу... на десять ты-
сяч, Если не вмешается какой-нибудь несчастный случай, вы проживете до
ста лет.
И Мартин понял, что Лиззи правильно поставила диагноз. Тело у него в
порядке. Неладно с "мыслительной машинкой", и тут одно лечение - отпра-
виться в Южные моря. Но вот беда, сейчас, накануне отплытия, у него про-
пала охота пускаться в путь. Южные моря пленяли не больше, чем буржуаз-
ная цивилизация. Предстоящее отплытие не радовало, а мысль о физических
усилиях, которые тут потребуются, ужасала. Окажись он уже на борту, ему
бы полегчало.
Последний день был тяжким испытанием для Мартина. Прочитав в утренних
газетах о его отъезде, Бернард Хиггинботем с Гертрудой и всем семейством
явились прощаться, пришли и Герман Шмидт с Мэриан. Да еще надо было за-
кончить какие-то дела, оплатить счета, вытерпеть бесконечную череду ре-
портеров. С Лиззи Конноли он наскоро простился у дверей вечерней школы и
поспешил прочь. В гостинице он застал Джо - тот весь день был занят в
прачечной и только теперь сумел вырваться. Это была последняя капля, но
Мартин вцепился в ручки кресла и с полчаса разговаривал со старым прия-
телем и слушал его.
- Ты не привязан к этой прачечной, Джо, так и знай. Никаких таких
обязательств у тебя нет. Можешь в любую минуту ее продать, а деньги
растранжирить. Как только она тебе опротивеет и захочется побродяжить,
бросай все и шагай. Живи как душе угодно.
Джо только головой покачал.
- Нет уж, спасибо, Март, я свое отшагал. Бродяжить хорошо, да есть
одна загвоздка - девчонки. Таким уж я уродился, люблю девчонок. Без
женского полу тоска заедает, а пошел бродяжить, хочешь не хочешь обхо-
дись без них. Бывает, иду мимо дома, а там пляшут, вечеринка, слышно,
женщины смеются, в окошко глянешь - они в белых платьях, лица улыбчивые
- ух-ты! И таково тошно делается. Больно я люблю плясать да пикники, да
гулять при луне, и все такое. Я от прачечной не отступлюсь, чтоб и вид
приличный, и в кармане чтоб денежки звенели. Я уж углядел девчонку, как
раз вчера, и знаешь, я с ней хоть сейчас под венец. Вот хожу целый день
посвистываю, все она у меня на уме. Красотка, глаза добрые, голосок неж-
ный - другой такой отродясь не встречал. Я от нее не отступлюсь, будь
уверен. Слышь, Март, а ты чего не женишься, с такими-то деньжищами? Мог
бы взять за себя самую что ни на есть раскрасавицу.
Мартин с улыбкой покачал головой, а сам поду мал, чего ради кого-то
тянет жениться. Удивительно это и непостижимо.
В час отплытия он увидел с палубы "Марипозы", как за толпой провожаю-
щих прячется Лиззи Конноли. "Возьми ее с собой, - мелькнула мысль. - Так
легко быть добрым. Она будет бесконечно счастлива". На миг им завладело
искушение, но в следующую же минуту он ужаснулся. Паника охватила его.
Усталая душа громко протестовала. Застонав, Мартин отошел от поручней.
"Ты слишком болен, приятель, слишком болен", - пробормотал он.
Он сбежал в свою каюту и укрывался там, пока пароход не вышел из га-
вани. За обедом в кают-компании оказалось, ему предоставлено почетное
место, по правую руку от капитана; по всему было видно, что на пароходе
он знаменитость. Но никогда еще окружающим не встречалась такая нелюди-
мая знаменитость. Всю вторую половину дня Мартин провел на палубе в шез-
лонге, закрыв глаза, урывками дремал, а вечером рано лег спать.
На другой день, оправясь от морской болезни, все пассажиры высыпали
на палубу, и чем больше народу видел Мартин, тем сильней в нем росла
неприязнь. И однако он понимал, что несправедлив. Это неплохие и добрые
люди, заставлял он себя признать, но тут же уточнял: неплохие и добрые
как все буржуа, со всей присущей их сословию духовной ограниченностью и
скудоумием. Когда они заговаривали с ним, его одолевала скука, такими
поверхностными, пустопорожними были их рассуждения; а шумная веселость и
чрезмерное оживление тех, кто помоложе, отпугивали его. Молодежь неуто-
мимо развлекалась: играли в серсо, набрасывали кольца, прогуливались по
палубе, или с громкими криками кидались к борту смотреть на прыжки
дельфинов и на первые косяки летучих рыб.
Мартин много спал. После завтрака усаживался в шезлонг с журналом и
все не мог его дочитать. Печатные страницы утомляли. Он недоумевал, от-
куда берется столько всего, о чем можно писать, и, недоумевая, задремы-
вал. Его будил гонг, возвещая второй завтрак, и его злило, что надо про-
сыпаться. Бодрствовать было нерадостно.
Однажды он попытался выйти из оцепенения и отправился в кубрик к мат-
росам. Но нет, с той поры, когда он и сам ходил в плавание, матросское
племя словно подменили. Тупые лица, неповоротливые мозги, не люди, а ка-
кие-то двуногие скоты... Что у него с ними общего? Мартином овладело от-
чаяние. Тем, кто наверху, Мартин Иден сам по себе вовсе не нужен, а вер-
нуться к своему классу, к тем, кому он был нужен в прошлом, невозможно.
Они ему не нужны. Теперь они так же невыносимы, как тупоумные пассажиры
первого класса и шумливая молодежь.
Жизнь стала для Мартина - как для больного слишком яркий свет, режу-
щий усталые глаза. В каждую минуту бодрствования жизнь ослепительно
сверкала вокруг, обдавала слепящим блеском. От этого было больно, нес-
терпимо больно. Впервые в жизни плыл Мартин первым классом. В плавании
его место всегда было в кубрике, либо у штурвала, либо он грузил уголь в
черном чреве угольного трюма. В те дни, взбираясь по железным трапам из
удушливого жара корабельных недр, он часто мельком видел пассажиров - в
белой прохладной одежде, под тентами, которые защищали их от солнца и
ветра, они только и делали, что наслаждались жизнью, а подобострастные
стюарды исполняли каждое их желание, каждую прихоть, и Мартину казалось,
их жизньсущий рай. Ну что ж, вот он знаменитость на корабле, в центре
внимания, сидит за столом по правую руку от капитана, и рад бы вернуться
назад, в кубрик и в трюм, но тщетны поиски утерянного рая. Нового рая он
не обрел, а теперь нет возврата и к старому.
Он силился расшевелить себя и хоть чем-то заинтересоваться. Подошел к
столу младших корабельных чинов и рад был унести ноги. Заговорил со сво-
бодным от вахты старшиной-рулевым, неглупым малым, и тот сразу же стал
развивать социалистические идеи и всучил Мартину пачку листовок и брошю-
рок. Мартин слушал человека, разъясняющего ему рабскую мораль, и, слу-
шая, лениво думал о своем ницшеанстве. Но чего она стоит, в конце кон-
цов, эта философия Ницше? Вспомнилась одна из безумных идей Ницше - бе-
зумец усомнился в самом существовании истины. И как знать? Возможно,
Ницше был прав. Возможно, истины нет ни в чем, нет истины и в самой ис-
тине и это понятие - истина - просто выдумка. Но он быстро устал размыш-
лять, с удовольствием опять уселся в шезлонг и задремал.
Так маялся он на корабле, а впереди ждала новая маета. Что будет,
когда корабль пристанет к Таити? Придется сойти на берег. Прядется зака-
зывать товары, искать шхуну, которая доставит его на Маркизы, делать ты-
сячи дел, одна мысль о которых приводит в отчаяние. Всякий раз как он
набирался мужества и заставлял себя подумать, он понимал, что стоит на
краю гибели. В сущности, он вступает в Долину теней, и, что самое страш-
ное, смерть его не страшит. Если бы он боялся, он устремился бы к жизни.
Но он не боится и потому погружается все глубже в царство теней. Все
прежние радости уже не радуют. "Марипоза" была теперь на краю севе-
ро-восточных пассатов, и пьянящий ветер, налетая, раздражал Мартина. И
уклоняясь, от настойчивых ласк друга давних дней и ночей, он переставил
шезлонг.
В день, когда "Марипоза" вошла в тропики, Мартину стало совсем невмо-
готу. Он больше не спал. Он пресытился сном, и теперь волей-неволей при-
ходилось бодрствовать и переносить слепящий свет жизни. Он беспокойно
бродил по кораблю. Воздух был липкий и влажный, а налетавший дождь не
приносил свежести. Жить было больно. Мартин шагал по палубе, пока это не
стало слишком мучительно, тогда он опустился в шезлонг, долго сидел, по-
том через силу встал и опять принялся шагать взад-вперед. Заставил себя
наконец дочитать журнал и отобрал в корабельной библиотеке несколько то-
миков стихов. Но стихи не увлекли его, и опять он пошел бродить.
После ужина он допоздна оставался на палубе, но это не помогло - ког-
да он спустился к себе в каюту, уснуть не удалось. Привычный способ от-
дохнуть от жизни ему изменил. Это было уже слишком. Мартин включил свет
и попытался читать. Среди взятых в библиотеке книг был томик Суинберна.
Мартин лежал и просматривал его и вдруг поймал себя на том, что читает с
интересом. Он дочитал строфу, стал было читать дальше и снова вернулся к
