И все шарахнулись назад. Сами звери, в нем они увидели сверхзверя и,
укрощенные, подчинились.
- Никто не суйся, уж я с ним сочтусь! Гони свинчатку!
Чурбан, отрезвев и малость струхнув, отдал гнусное оружие.
- Это ты ему передал, ты, Рыжий, за спинами пролез, - продолжал Мар-
тин и швырнул свинчатку в воду. - Я видал - рядом отираешься, еще поду-
мал, какого черта. Опять чего затеешь, забью насмерть. Понял?
И опять они дрались, в полнейшем изнеможении, в изнеможении безмер-
ном, невообразимом, и наконец толпа зверей, насытясь видом крови, в
страхе от происходящего, забыла о распрях и стала упрашивать их разой-
тись. Видно было, Чурбан вот-вот рухнет и испустит дух или испустит дух
стоя; изуродованный кулаками Мартина и уже на себя непохожий, он дрог-
нул, заколебался; но Мартин ринулся на него и осатанело бил, бил опять и
опять.
Казалось, прошла вечность. Чурбан слабел на глазах, а удары с обеих
сторон все сыпались, и тут раздался хруст и правая рука Мартина бес-
сильно повисла. Перелом. Все слышали хруст и поняли, что он означает;
понял, и Чурбан, как тигр кинулся на искалеченного врага и обрушил на
него град ударов. Команда Мартина рванулась вперед, готовая вступиться.
Оглушенный беспрерывно сыплющимися на него ударами, Мартин невольно
всхлипывал и стонал в безмерном отчаянии, в муке, но остановил защитни-
ков бешеной неистовой бранью.
Он бил одной левой, и, пока бил, упряма, почт в полубеспамятстве, до
него донесся словно издалека приглушенный опасливый ропот обеих команд и
чей-то дрожащий голос:
- Это ж, ребята, не драка. Убийство, надо их растащить.
Но растаскивать не стали, и Мартин был рад и устало, безостановочно
бил левой, лупил кровавое месиво, что маячило напротив, - не лицо, нет,
что-то мерзкое, страшное, качалось перед его затуманенными глазами и
невнятно бормотало, безымянное, невыразимо гнусное, и упорно не исчеза-
ло. И он лупил, лупил, все медленнее и медленнее, и последние остатки
жизненной силы вытекали из него, и проходили века, вечность, огромные
промежутки времени, и наконец он будто сквозь туман заметил, как это бе-
зымянное оседает, медленно оседает на грубый дощатый настил моста. И вот
Мартин стоит над ним и, качаясь на подламывающихся дрожащих ногах и в
поисках опоры цепляясь за воздух, говорит чужим, неузнаваемым голосом:
- Ну что, хватит с тебя? Слышь, хватит с тебя? Он повторял все одно и
то же, опять и опять - требовательно, умоляюще, угрожающе, а потом по-
чувствовал: ребята из его команды держат его, похлопывают по спине; пы-
таются натянуть на него куртку. И тогда на него нахлынула тьма, и он ка-
нул в небытие.
Жестяной будильник на столе неутомимо тикал, подсчитывая секунды, но
Мартин Иден по-прежнему сидел, уронив голову на руки, и не слышал счета
секунд. Ничего уже он не слышал. Ни о чем не думал. С такой полнотой пе-
режил он тогдашнее сызнова, что, как и тогда, на мосту Восьмой улицы,
потерял сознанье. Долгую минуту, длились тьма и беспамятство. Потом,
будто восстав из мертвых, он вскочил, глаза загорелись, по лицу катился
пот.
- Я одолел тебя, Чурбан! - закричал он. - Одиннадцать лет понадоби-
лось, но я тебя одолел!
Колени дрожали, такая накатила на него слабость, он, спотыкаясь, шаг-
нул к кровати, опустился на край. Он был еще в тисках прошлого. Недоуме-
вающе, тревожно огляделся по сторонам, пытаясь понять, где он, и наконец
ему попалась на глаза кипа рукописей в углу. И колеса памяти закрути-
лись, перенесли его на четыре года вперед, и он вновь осознал настоящее,
книги, которые вошли в его жизнь, мир, открывшийся ему с их страниц,
свои мечты и честолюбивые замыслы, свою любовь к бледному, воздушному
созданию, девушке нежной и укрытой от жизненных волнений, которая умерла
бы от ужаса, окажись она хоть на миг, свидетельницей того, что он сейчас
пережил, - той мерзости жизни, из которой он выбрался.
Он встал, поглядел на себя в зеркало.
- Итак, ты поднимаешься из грязи, Мартин Иден, - торжественно произ-
нес он. - Протираешь глаза, чтобы увидеть сияние, и устремляешься к
звездам, подобно всему живому до тебя, и даешь умереть в тебе обезьяне и
тигру, и готов отвоевать бесценнейшее наследие, какие бы могущественные
силы им ни владели.
Он пристальней всмотрелся в свое отражение и рассмеялся.
- Малость истерики и мелодрамы, а? - осведомился он. - Ну да ничего.
Ты одолел Чурбана, одолеешь и редакторов, хоть бы пришлось потратить
дважды по одиннадцать лет. Не можешь ты остановиться на полпути. Надо
идти дальше. Сражаться до конца, и никаких гвоздей.
Глава 16
Будильник зазвонил, вырвав Мартина из сна, да так резко, что, если бы
не его великолепный организм, у него бы тотчас разболелась голова. Он
спал крепко, но проснулся мгновенно будто кошка, и проснулся полный не-
терпенья, радуясь, что пять часов беспамятства позади. Он терпеть не мог
сонное забытье. Слишком много всего надо сделать, слишком насыщена
жизнь. Жаль каждого украденного сном мгновения, и не успел еще оттрещать
будильник, а он уже сунул голову в таз, и от ледяной воды пробрала дрожь
наслаждения.
Но не пошел сегодня день по заведенному порядку. Не ждал его незакон-
ченный рассказ, не было и нового замысла, которому не терпелось бы воп-
лотиться в слова. Накануне Мартин занимался допоздна, и сейчас близился
час завтрака. Он взялся было за главу из Фиска, но не мог сосредото-
читься и закрыл книгу. Сегодня начинается новое сражение - на какое-то
время он перестанет писать. В нем поднялась печаль сродни той, с какою
покидаешь отчий дом и семью. Он посмотрел на сложенные в углу рукописи.
Вот оно. Он уходит от них, от своих злосчастных, опозоренных, всеми от-
вергнутых детей. Он нагнулся, стал их листать, перечитывать отдельные
куски. Самое любимое - "Выпивка" - удостоилось чтения вслух, и "Приклю-
чение" тоже. Рассказ "Радость", последнее его детище, законченный нака-
нуне и брошенный в угол из-за отсутствия марок, особенно нравился ему.
- Не понимаю, - бормотал он. - Или, может, не понимают редакторы. Чем
это плохо? Каждый месяц печатают много хуже. Все, что они печатают, ху-
же... ну, почти все.
После завтрака он вложил пишущую машинку в футляр и повез в Окленд.
- Я задолжал за месяц, - сказал он служащему в конторе проката. - Но
вы передайте управляющему, я сейчас еду работать, примерно через месяц
вернусь и рассчитаюсь.
Он переправился на пароме в Сан-Франциско и зашагал к бюро по найму.
- Нужна работа, годится любая, - сказал он агенту, но его прервал на
полуслове только что вошедший парень, одетый с дешевым шиком, - так оде-
ваются рабочие, которых тянет к красивой жизни. Агент безнадежно покачал
головой.
- Ничего не подвернулось, а? - сказал парень. - А мне нынче хоть ко-
го, а надо позарез.
Он обернулся, пристально посмотрел на Мартина, Мартин ответил таким
же пристальным взглядом, увидел опухшее, словно бы слинявшее лицо, кра-
сивое и безвольное, и понял, парень кутил ночь напролет.
- Работу ищешь? - осведомился тот. - А что умеешь?
- Черную работу, моряцкую, на машинке печатаю, только стенографию не
знаю, верхом ездить могу, никакой работой не погнушаюсь, возьмусь за лю-
бую, - был ответ. Парень кивнул.
- Подходяще. Я - Доусон, Джо Доусон, мне нужен человек в прачечную.
- Не знаю, потяну ли. - Перед Мартином мелькнула забавная картинка:
он гладит воздушные дамские вещички. Но парень отчего-то ему приглянул-
ся, и он прибавил: - Хотя простую стирку могу. Уж этому-то я в плаванье
научился.
С минуту Джо Доусон раздумывал.
- Слышь, давай попробуем столковаться. Сказать, об чем речь?
Мартин кивнул.
- Так вот, прачечная маленькая, за городом, при гостинице, значит, в
Горячих ключах. Работают двое, главный и помощник. Главный - я. Ты рабо-
таешь не на меня, а только под моим началом. Ну как, подучиться согла-
сен?
Мартин ответил не сразу. Предложенье соблазнительное. Всего несколько
месяцев в прачечной, и опять будет время учиться. Он умеет и работать и
учиться в полную силу.
- Жратва что надо и отдельная комната, - сказал Джо.
Это решило дело. Отдельная комната, где можно будет без помехи жечь
лампу.
- Но работа адова, - прибавил тот. Мартин многозначительно погладил
выпиравшие на руках бицепсы.
- Не на легкой работе нажиты.
- Тогда давай столкуемся. - Джо потрогал голову. - Ух, башка трещит,
прямо глаза не смотрят. Вчера вечером напился... все спустил... все как
есть. Значит, мы так с тобой будем. Платят двоим сотню, да еще жилье и
стол. Мне шло шестьдесят, помощнику сорок. Но прежний знал дело. Ты но-
вичок. Покуда тебя обучу, спервоначалу еще и твоей работы хлебну. Счи-
тай, сейчас положу тебе тридцать, а потом дойдет и до сорока. Без обма-
на. Как выучишься управляться сам, сразу получишь сорок.
- Идет, - объявил Мартин, протянул руку, и они отменялись рукопожати-
ем. - Вперед сколько-нибудь не дашь - на проезд и еще всякое?
- Пропился вчистую, - горестно ответил Джо и опять потрогал гудящую
голову. - Только и есть обратный билет.
- И я на мели... за квартиру отдам последнее.
- Улизни, - присоветовал Джо.
- Не могу. Сестре задолжал.
Джо озадаченно присвистнул, и так прикинул и эдак, но ничего не при-
думал.
- Опрокинем по стаканчику, на это хватит, - уныло сказал он. - Пошли,
может, чего и сообразим. Мартин отказался.
- Непьющий?
На этот раз Мартин кивнул, и Джо пожаловался:
- Мне бы так! Да не получается, - сказал он, будто оправдываясь. -
Всю неделю работаешь как проклятый, ясно, потом напиваешься. А не
напьюсь, так глотку себе перережу, не то всю лавочку спалю. А ты
непьющий, это хорошо. Так и держи.
Мартин понимал, какая пропасть отделяет его от этого человека - виной
тому книги, - но без труда перемахнул через пропасть назад. Всю жизнь он
прожил среди рабочего люда, и дух товарищества накрепко соединил его с
теми, кто в поте лица добывает свой хлеб. Задачу, как добраться до мес-
та, он решил сам, у Джо слишком трещала голова. Вещи он отправит по би-
лету Джо. А сам - на то есть велосипед. До места семьдесят миль. За
воскресенье он доедет, и в понедельник утром можно приступать к работе.
А пока пойдет домой, сложит пожитки. Прощаться ему не с кем. Руфь и вся
ее семья проводит лето в горах Сиерра-Невады, на озере Тахо.
В воскресенье вечером, усталый, пропыленный, он приехал в Горячие
ключи. Джо бурно его приветствовал. Все воскресенье он работал, обмотав
гудящую с похмелья голову мокрым полотенцем.
- С прошлой недели стирка накопилась, я ж за тобой ездил, - объяснил
он. - Сундук твой прибыл. Он в твоей комнате. Ну и тяжеленный. Чего это
в нем? Золотые слитки?
Джо сел на кровати, а Мартин принялся разбирать вещи. Они были в ящи-
ке из-под консервов для завтрака, и Хиггинботем стребовал за него пол-
доллара. Мартин прибил к ящику две веревочные ручки, чтобы его можно бы-
ло сдать в багаж. Джо смотрел, вытаращив глаза, - из ящика появились ру-
башки, несколько смен белья, а потом пошли книги и еще книги.
- До самого дна книги? - спросил он. Мартин кивнул и продолжал выкла-
дывать книги на кухонный столик, который заменял в комнате умывальник.
- Ишь ты! - вырвалось у Джо; он помолчал, соображая, как к этому от-
нестись. До чего-то додумался.
- Слышь, а тебе девчонки - как... без интереса? - полюбопытствовал
он.
- Не очень, - был ответ. - Раньше вовсю бегал, пока не взялся за кни-
ги. Как взялся, времени не хватает.
- А здесь и вовсе не хватит. Будешь работать да спать, боле ничего.
Мартин подумал, что спит ночью только пять часов, и улыбнулся. Его
комната помещалась над прачечной, в том же строении, что и мотор, кото-
рый качал воду, давал электрический ток и приводил в движение стиральные
машины. Механик, живущий в соседней комнате, заглянул познакомиться с
