зема", "Люцерна в Калифорнии", "Почвообразование", "Высокие урожаи в Ка-
лифорнии", "Американские шортхорны". Прочтя последнее название, она лас-
ково улыбнулась, вспомнив ту оживленную полемику, которую Дик вел, отс-
таивая необходимость делать различие между дойной коровой и убойной,
против тех, кто доказывал, что надо выращивать коров, отвечающих однов-
ременно обоим назначениям.
Она погладила ладонью корешки книг, прижалась к ним щекой и закрыла
глаза. О Дик! Какая-то мысль зародилась в ней и тут же угасла, оставив в
сердце смутную печаль, ибо Паола не решилась додумать ее до конца.
Как этот письменный стол типичен для Дика! Никакого беспорядка, ника-
ких следов неоконченной работы. Только проволочный лоток с отстуканными
на пишущей машинке, ожидающими его подписи письмами да непривычно
большая стопка желтых телеграмм, принятых по телефону из Эльдорадо и пе-
репечатанных секретарями на бланки. Она рассеянно скользнула взглядом по
первым строкам лежавшей сверху телеграммы и наткнулась на чрезвычайно
заинтересовавшее ее сообщение. Паола, сдвинув брови, вчиталась в него,
затем начала рыться в куче телеграмм, пока не нашла подтверждения пора-
зившего ее известия. Погиб Джереми Брэкстон - этот рослый, веселый и
добрый челоовек. Шайка пьяных мексиканских пеонов убила его в горах,
когда он хотел бежать с рудников Харвест в Аризону. Телеграмма пришла
два дня тому назад, и Дик знал об этом уже в течение двух дней, но не
говорил, чтобы ее не расстраивать. Был в этом и другой смысл: смерть
Брэкстона знаменовала большие денежные потери: дела на рудниках Харвест
идут, видимо, все хуже. Да, таков Дик!
Итак, Брэкстон погиб. Ей показалось, что в комнате вдруг стало холод-
нее. Она почувствовала озноб. Такова жизнь - в конце пути каждого из нас
ждет смерть. И опять ее охватил тот же смутный страх и ужас. Впереди ей
рисовалась гибель. Но чья? Она не искала разгадки. Достаточно того, что
это была гибель. Ужас придавил ей душу, и самый воздух в этой спокойной
комнате показался ей гнетущим. Она медленно вышла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Наша маленькая хозяйка чувствительна, как птичка, - говорил Терренс,
беря с подноса коктейль, которым А-Ха обносил присутствующих.
Время было предобеденное, и Грэхем, Лео и Терренс Мак-Фейн случайно
сошлись в бильярдной.
- Нет, Лео, - остановил ирландец молодого поэта. - Хватит с вас одно-
го. У вас и так горят щеки. Еще коктейль - и вас совсем развезет. В ва-
шей юной голове идеи о красоте не должны затуманиваться винными парами.
Пусть пьют старшие. Чтобы пить, требуется особый талант. У вас его нет.
Что же касается меня...
Он опорожнил свой стакан и замолчал, смакуя коктейль.
- Бабье питье, - презрительно покачал он головой. - Не нравится. Не
жжет. И букета никакого. Ни черта. А-Ха, мой друг, - подозвал он китай-
ца, - устройка мне смесь из виски с содовой в таком длинномдлинном бока-
ле и, знаешь, настоящую - вот столько. - Он вытянул горизонтально четыре
пальца, показывая, сколько ему надо налить виски; и, когда А-Ха спросил,
какого виски он желает, Терренс ответил: - Шотландского или ирландского,
бурбонского или ржаного - все равно, какой под руку попадется.
Грэхем только кивнул китайцу и, смеясь, обратился к ирландцу:
- Меня, Терренс, вам ни за что не напоить. Я не забыл, каких хлопот
вы наделали О'Хэю.
- Ну что вы! Что вы! Это была чистейшая случайность, - ответил тот. -
Говорят, что если у человека скверно на душе, так его может свалить с
ног одна капля.
- Ас вами это бывает? - спросил Грэхем.
- Никогда этого со мной не случалось. Мой жизненный опыт весьма огра-
ничен.
- Вы начали, Терренс, насчет... миссис Форрест, - просящим тоном на-
помнил Лео. - И как будто хотели сказать что-то очень хорошее...
- Разве о ней можно сказать что-нибудь другое, - возразил Терренс. -
Я сказал, что у нее чувствительность птички, но не чувствительность тря-
согузки или томно воркующей горлицы, а как у веселых птиц, например, у
диких канареек, которые купаются в здешних фонтанах, разбрасывая солнеч-
ные брызги, всегда поют и щебечут, и их сердечко точно пылает на золотой
грудке. Вот и маленькая хозяйка такая же. Я много за ней наблюдал.
Все, что на земле, под землей и на небе, радует ее и украшает ее
жизнь: цветок ли мирта, который не по праву нарядился в пурпур, когда
ему нельзя быть красочнее бледной лаванды; или яркая роза - знаете, эта-
кая роскошная роза "Дюшес": ее чуть покачивает ветер, а она только что
распустилась под жаркими лучами солнца... Про такую розу Паола мне ска-
зала однажды: "У нее цвет зари, Терренс, и форма поцелуя". Для маленькой
хозяйки все радость: серебристое ржание Принцессы, звон колокольчиков в
морозное утро, прелестные шелковистые ангорские козы, которые бродят жи-
вописными группами по горным склонам, багряные лучины вдоль изгородей,
высокая жаркая трава на склонах и вдоль дороги или выжженные летним зно-
ем бурые горы, похожие на львов, приготовившихся к прыжку. А с каким
почти чувственным наслаждением она подставляет шею и руки лучам благо-
датного солнца!
- Она душа красоты, - пролепетал Лео. - За такую женщину можно уме-
реть; я это вполне понимаю.
- Но можно и жить для них и любить эти восхитительные создания, - до-
бавил Терренс. - Послушайте-ка, мистер Грэхем, я открою вам один секрет.
Мы, философы из "Мадроньевой рощи", люди, потерпевшие крушение в житейс-
ком море, заброшенные сюда, в эту тихую заводь, где мы живем щедротами
Дика, мы составляем братство влюбленных. И у всех у нас одна дама сердца
- маленькая хозяйка. Мы беспечно теряем дни в мечтах и беседах, мы не
признаем ни бога, ни черта, ни родины, но мы все - рыцари маленькой хо-
зяйки и дали обет верности ей.
- Мы готовы умереть за нее, - подтвердил Лео, медленно склоняя голо-
ву.
- Нет, мальчик, мы готовы жить для нее и сражаться за нее. Умереть -
дело несложное.
Грэхем не пропустил ни слова из этого разговора. Юноша, конечно, ни-
чего не понимал, но по глазам кельта, пристально смотревшим на Грэхема
из-под копны седых волос, он понял, что тот все знает.
На лестнице раздались мужские голоса и шаги; в ту минуту, как входили
Мартинес и Дар-Хиал, Терренс сказал:
- Говорят, что в Каталине отличная погода и тунец ловится превосход-
но.
А-Ха опять принес коктейли; у него было много дела, так как в это
время подошли и Хэнкок с Фрейлигом.
Терренс пил смеси, которые китаец с неподвижным лицом подавал ему по
своему выбору, пил и в то же время распространялся о вреде и мерзости
пьянства, убеждая Лео не пить.
Вошел О-Дай, держа в руках записку и озираясь, кому бы ее отдать.
- Сюда, крылатый сын неба, - поманил его к себе Терренс.
- Это просьба, адресованная нам и составленная в подобающих случаю
выражениях, - провозгласил он, заглянув в записку. - Дело в том, что
приехали Льют и Эрнестина, и вот о чем они просят. Слушайте! - И он про-
чел: - "О благородные и славные олени! Две бедных смиренных и кротких
лани одиноко блуждают в лесу и просят разрешения на самое короткое время
посетить перед обедом стадо оленей на их пастбище".
- Метафоры допущены здесь самые разнородные, - сказал Терренс, - но
все же девицы поступили совершенно правильно. Они знают закон Дика - и
это хороший закон, - что никакие юбки в бильярдную не допускаются, разве
только с единодушного согласия мужчин. Ну что ж, как думает ответить
стадо оленей? Все, кто согласен, пусть скажут "да". Кто против? Принято.
Беги, быстроногий О-Дай, и веди сюда этих дам.
- "В сандальях коронованных царей..." - начал Лео, выговаривая слова
с благоговением и любовной бережностью.
- "Он будет попирать их ночи алтари", - подхватил Терренс. - Человек,
написавший эти строки, - великий человек. Он друг Лео и друг Дика, я
горжусь тем, что он и мой друг.
- А как хорош вот этот стих, - продолжал Лео, обращаясь к Грэхему, -
из того же сонета! Послушайте, как это звучит: "Внемлите песне утренней
звезды..." И дальше. - Голосом, замирающим от любви к прекрасному слову,
юноша прочел: - "С умершей красотою на руках как он мечты грядущему вер-
нет?"
Он смолк, ибо в комнату входили сестры Паолы, и робко поднялся, чтобы
с ними поздороваться.
Обед в тот день прошел так же, как все обеды, на которых присутство-
вали мудрецы. Дик, по своему обычаю, яростно спорил, сцепившись с Ааро-
ном Хэнкоком из-за Бергсона, нападая на его метафизику с меткостью и
беспощадностью реалиста.
- Ваш Бергсон не философ, а шарлатан, Аарон, - заключил Дик. - У него
за спиной все тот же старый мешок колдуна, набитый всякими метафизичес-
кими штучками, только разукрашены они оборочками из новейших научных
данных.
- Это верно, - согласился Терренс. - Бергсон - шарлатан мысли. Вот
почему он так популярен...
- Я отрицаю... - прервал его Хэнкок. - Подождите минутку, Аарон. У
меня мелькнула одна мысль. Дайте мне ее удержать, пока она, подобно ба-
бочке, не улетела в голубое небо. Дик поймал Бергсона с поличным, этот
философ украл немало сокровищ из хранилища науки. Даже свою здоровую
уверенность, он стащил у Дарвина - из его учения о том, что выживают са-
мые приспособленные. А что он из этого сделал? Слегка обновил эту теорию
прагматизмом Джемса, подсластил не гаснущей в сердце человека надеждой
на то, что всякому суждено жить снова, и разукрасил идеей Ницше о том,
что чаще всего к успеху ведет чрезмерность...
- Идеей Уайльда, хотите вы сказать, - поправила его Эрнестина.
- Видит бог, я выдал бы ее за свою, если бы не ваше присутствие, -
вздохнул Терренс с поклоном в ее сторону. - Когда-нибудь антиквары мысли
точно установят автора. Я лично нахожу, что эта идея отдает Мафусаилом.
Но до того, как меня любезно прервали, я говорил...
- А кто грешит более задорной самоуверенностью, чем Дик? - вопрошал
Аарон несколько позже; Паола кинула Грэхему многозначительный взгляд.
- Я только вчера смотрел табун годовалых жеребят; у меня и сейчас пе-
ред глазами эта прекрасная картина. И вот я спрашиваю: а кто делает нас-
тоящее дело?
- Возражение Хэнкока вполне основательно, - нерешительно заметил Мар-
тинес. - Без элемента тайны мир был бы плоским и неинтересным. А Дик не
признает никаких тайн.
- Ну уж нет, - возразил Терренс, заступаясь за Дика. - Я хорошо его
знаю. Дик признает, что в мире есть тайны, но не такие, какими пугают
детей. Для него не существует ни страшных бук, ни всей этой фантасмаго-
рии, с которой обычно носитесь вы, романтики.
- Терренс понимает меня, - подтвердил Дик. - Мир всегда останется за-
гадкой! Для меня человеческая совесть не большая загадка, чем химическая
реакция, благодаря которой возникает обыкновенная вода. Согласитесь, что
это тайна, и тогда все более сложные явления природы потеряют свою та-
инственность. Эта простая химическая реакция - вроде тех основных акси-
ом, на которых строится все здание геометрии. Материя и сила - вот веч-
ные загадки вселенной, и они проявляют себя в загадке пространства и
времени. Проявления не загадка; загадочны только их основы - материя и
сила, да еще арена этих проявлений - пространство и время.
Дик замолчал и рассеянно посмотрел на бесстрастные лица А-Ха и О-Дая,
стоявших с блюдами в руках как раз против него. "Их лица совершенно
бесстрастны, - подумал он, - хотя я готов держать пари, что и они осве-
домлены о том, что так потрясло Ой-Ли".
- Вот видите, - торжествующе закончил Терренс. - Самое лучшее - то,
что он никогда не становится вверх тормашками и не теряет равновесия. Он
твердо стоит на крепкой земле, опираясь на законы и факты, и защищен от
всяких заоблачных фантазий и нелепых бредней...
Никому в тот вечер - и за обедом и после - не пришло бы в голову, что
Дик чем-то расстроен. Казалось, ему непременно хочется отпраздновать
