промолчал, а она старалась угадать их и огорчилась, что он их не сказал.
- Как-нибудь все уладится, - убежденно заявила она. - Должно ула-
диться. Дик говорит, что все в конце концов улаживается. Все меняется.
То, что стоит на месте, мертво, а ведь никто из нас еще не мертв. Верно?
- Я не упрекаю вас за то, что вы любите... продолжаете любить Дика, -
нетерпеливо ответил Ивэн. - Я вообще не понимаю, что вы могли найти во
мне по сравнению с ним. Я говорю это совершенно искренне. По-моему, он
замечательный человек. Большое сердце...
Она вознаградила его улыбкой и кивком.
- Но если вы продолжаете любить Дика, при чем же тут я?
- Так вас я ведь тоже люблю!
- Этого не может быть! - воскликнул он, быстро отошел от рояля и,
сделав несколько шагов по комнате, остановился перед картиной Кейта на
противоположной стене, как будто никогда ее не видел.
Она ждала, спокойно улыбаясь и с радостью наблюдая его волнение.
- Вы не можете любить двух мужчин одновременно, - бросил он ей с дру-
гого конца комнаты.
- А все-таки это так, Ивэн. Вот я и стараюсь во всем этом разоб-
раться. Я только не могу понять, кого люблю больше. Дика я знаю давно, а
вы... вы...
- А я - случайный знакомый, - гневно прервал он ее, возвращаясь к ней
тем же быстрым шагом.
- Нет, нет, Ивэн, совсем не то! Вы мне открыли меня самое. Я люблю
вас не меньше Дика. Я люблю вас сильнее. Я... я не знаю...
Она опустила голову и закрыла лицо руками. Он с нежностью коснулся ее
плеча. Она не противилась.
- Видите, мне очень нелегко, - продолжала она. - Тут так все перепле-
тено, так переплетено, что я ничего не понимаю. Вы говорите, что вы те-
ряетесь. Но подумайте обо мне! Я совсем запуталась и не знаю, что де-
лать. Вы... да что говорить! Вы мужчина, с мужским жизненным опытом и
мужским характером. Для вас все это очень просто: она любит меня... она
не любит меня. А я запуталась и никак не разберусь. Я, конечно, тоже не
девочка, но у меня нет никакого опыта во всех этих сложностях любви. У
меня никогда не было романов. Я любила в жизни только одного человека, а
теперь вот... вас... Вы и эта любовь к вам нарушили идеальный брак,
Ивэн...
- Я знаю... - сказал он.
- А вот я ничего не знаю, - продолжала она. - И нужно время, чтобы во
всем разобраться, или ждать, когда все само собой уладится. Если бы
только не Дик... - Ее голос задрожал и оборвался.
Ивэн невольно прижал ее к себе.
- Нет, нет, не теперь, - мягко сказала она, снимая его руку и на ми-
нуту ласково задерживая ее в своей. - Когда вы ко мне прикасаетесь, я не
могу думать... Ну - не могу...
- В таком случае я должен уехать, - произнес он с угрозой, хотя вовсе
не хотел угрожать ей.
Она сделала протестующий жест.
- Такое положение, как сейчас, невозможно, недопустимо. Я чувствую
себя подлецом, а вместе с тем знаю, что я не подлец. Я ненавижу обман. Я
могу лгать лжецу, но не такому человеку, как Дик. Обманывать Большое
сердце! Я гораздо охотнее пошел бы прямо к нему и сказал: "Дик, я люблю
вашу жену, она любит меня. Что вы думаете делать?"
- Ну что ж, идите! - вдруг загорелась Паола.
Грэхем выпрямился решительным движением.
- Я пойду. И сейчас же.
- Нет, нет! - вскликнула она, охваченная внезапным ужасом. - Вы долж-
ны уехать. - Затем ее голос опять упал. - Но я не могу вас отпустить...
Если Дик до сих пор еще сомневался в чувствах Паолы к Грэхему, то те-
перь все его сомнения исчезли. Он не нуждался больше ни в каких доказа-
тельствах, достаточно было взглянуть на Паолу. Она была в приподнятом
настроении, она расцвела, как пышная весна вокруг нее, ее смех звучал
счастливее, голос богаче и выразительнее, в ней била горячим ключом неу-
томимая энергия и жажда деятельности. Она вставала рано и ложилась позд-
но. Казалось, она решила больше себя не щадить и с упоением пила искрис-
тое вино своих чувств. И Дик иногда недоумевал: может быть, она нарочно
отдается этому хмелю, - оттого, что у нее нет мужества задуматься о том,
что с ней происходит?
Паола явно худела, и он должен был признать, что она становилась от
этого еще красивее, ибо нежные и яркие краски ее лица приобрели какую-то
прозрачность и одухотворенность.
А в Большом доме жизнь текла по-прежнему - налажено, весело и беспеч-
но. Дик иногда спрашивал себя: долго ли это может продолжаться? И пугал-
ся, представляя себе, что будет, когда все изменится. Он был уверен, что
никто, кроме него, ни о чем не догадывается. Сколько же еще это может
тянуться? Недолго, конечно. Паола слишком неумелая актриса. И если бы
даже она ухитрялась скрывать какие-то пошлые и низменные детали, то та-
кой расцвет новых чувств не в силах скрыть ни одна женщина.
Он знал, как проницательны его азиатские слуги; проницательны и так-
тичны, - должен был он признать. Но дамы!.. Эти коварные кошки! Самая
лучшая из них будет в восторге, узнав, что блистательная, безупречная
Паола - такая же дочь Евы, как и все они. Любая женщина, попавшая в дом
на один день, на один вечер, может сразу догадаться о переживаниях Пао-
лы. Разгадать Грэхема труднее. Но уж женщина женщину всегда раскусит.
Однако Паола и в этом другая, чем все. Он никогда не замечал в ней
чисто женского коварства, желания подстеречь других женщин, вывести их
на чистую воду, за исключением тех случаев, когда это касалось его, Ди-
ка. И он опять усмехнулся, вспоминая "роман" с миссис Дехэмени, который
был "романом" только в воображении Паолы.
Размышляя обо всем этом. Дик спрашивал себя: знает ли Паола, что он
догадался?
А Паола спрашивала себя, догадался ли Дик, и долго не могла решить.
Она не замечала никакой перемены ни в нем, ни в его обычном отношении к
ней. Он, как всегда, невероятно много работал, шутил, пел свои песни, у
него был все тот же вид счастливого и веселого малого. Ей даже чудилось
порою, что он стал с нею нежнее, но она уверяла себя, что это только
плод ее воображения. Однако скоро неопределенность кончилась. Иногда в
толпе гостей за столом или вечером в гостиной за картами она наблюдала
за ним из-под полуопущенных ресниц, когда он этого не подозревал, и на-
конец по его глазам и лицу поняла, что он знает. Грэхему она даже не на-
мекнула на свое открытие. Кому от этого станет легче? Он может немедлен-
но уехать, а она - Паола честно признавалась себе в этом - меньше всего
хотела его отъезда.
Но, придя к убеждению, что Дик знает или догадывается, она словно
ожесточилась и стала нарочно играть с огнем. Если Дик знает, рассуждала
она, - а он знает, - то почему же он молчит? Он, такой прямой и искрен-
ний! Она и желала объяснения - и боялась; но потом страх исчез, и оста-
лось только желание, чтобы он наконец заговорил. Дик был человеком
действия и поступал решительно, чем бы это ни грозило. Она всегда предо-
ставляла инициативу ему. Грэхем назвал создавшееся положение треугольни-
ком. Пусть Дик и разрешит эту задачу. Он может разрешить любую задачу.
Почему же он медлит?
Вместе с тем она продолжала жить не оглядываясь, стараясь заглушить
голос совести, обвинявшей ее в двуличии, не желая слишком углубляться во
все это. Ей чудилось, что она поднялась на вершину своей жизни и пьет
эту жизнь жадными глотками.
Временами она просто ни о чем не думала и только с гордостью говорила
себе, что у ее ног лежат такие два человека. Гордость в ней всегда была
преобладающей чертой: она гордилась своими разнообразными талантами,
своей внешностью, мастерством в музыке и плавании. Все возвышало ее над
другими: восхитительно ли она танцевала, носила ли с непередаваемым изя-
ществом красивую и изысканную одежду, или плавала грациозно и смело -
редкая женщина будет так отважно нырять, - или, сидя на спине мощного
жеребца, спускалась по скату в бассейн и уверенно его переплывала.
Она испытывала чувство гордости, когда видела их вместе, этих серог-
лазых белокурых великанов, ибо она была той же породы. Паолу не оставля-
ло лихорадочное возбуждение, однако дело было тут не в нервах. Она даже
ловила себя на том, что с холодным любопытством сравнивает обоих, сама
не зная, для которого из них она старается быть как можно красивее и
обаятельнее. Грэхема она уже держала в руках, а Дика не хотела выпус-
кать.
Была даже какая-то жестокость и в горделивом сознании, что из-за нее
и ради нее страдают два таких незаурядных человека; она нисколько от се-
бя не скрывала, что если Дик знает, - вернее, с тех пор, как он знает, -
он тоже должен страдать. Паола уверяла себя, что она женщина с воображе-
нием, искушенная в любовных делах, и что главная причина ее любви к Грэ-
хему вовсе не в новизне и свежести, не в том, что он другой, чем Дик.
Она не хотела признаться себе, какую решающую роль здесь играет страсть.
Где-то в самой глубине души она не могла не понимать, что это безрас-
судство, безумие: ведь все могло кончиться очень страшно для одного из
них, а может быть, и для всех. Но ей нравилось порхать над пропастью,
уверяя себя, что никакой пропасти нет. Когда она оставалась одна, то не
раз, глядя в зеркало, с насмешливым укором покачивала головой и воскли-
цала: "Эх ты, хищница, хищница!" А когда она позволяла себе размышлять
об этом более серьезно, то готова была согласиться с тем, что Шоу и муд-
рецы из "Мадроньевой рощи" правы, обличая хищные инстинкты женщин.
Она, конечно, не могла согласиться с Дар-Хиалом, будто женщина - это
неудавшийся мужчина; но все вновь вспоминались ей слова Уайльда: "Женщи-
на побеждает, неожиданно сдаваясь". Не этим ли она покорила Грэхема,
спрашивала себя Паола. Как это ни странно, но на уступки она уже пошла.
Пойдет ли на дальнейшие?.. Он хотел уехать. С ней или без нее - все рав-
но уехать. Но она удерживала его. Какими способами? Давала ли она ему
молчаливые обещания, что уступит окончательно? Паола со смехом отгоняла
всякие предположения относительно будущего, довольствуясь мимолетными
радостями настоящего, стараясь сделать свое тело еще прекраснее, свое
обаяние еще неотразимее, излучать сияние счастья, - и ощущала при этом
такую полноту и трепетность жизни, какие ей были еще неведомы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Но когда мужчина и женщина влюблены и живут так близко друг от друга,
им не дано сохранить расстояние между собой неизменным. Паола и Грэхем
незаметно сближались. От долгих взглядов и прикосновений руки к руке они
постепенно перешли к другим дозволенным ласкам, и кончилось тем, что од-
нажды она опять очутилась у него в объятиях и их губы снова слились в
продолжительном поцелуе.
На этот раз Паола не вспыхнула гневом, а только властно заявила:
- Я вас не отпущу.
- Я не могу остаться, - повторил Грэхем в сотый раз. - Мне, конечно,
приходилось не раз и целоваться за дверью и делать всякие глупости, -
продолжал он пренебрежительно, - но тут другое - тут вы и Дик.
- Уверяю вас, Ивэн, все как-нибудь уладится.
- Тогда уезжайте со мной, и мы сами все уладим. Поедем!
Она отступила.
- Вспомните, - настаивал Грэхем, - что заявил Дик в тот вечер, когда
Лео сражался с драконами. Он заявил: если бы даже Паола, его жена, от
него с кем-нибудь сбежала, он сказал бы: "Благословляю вас, дети мои".
- Да, потому-то так и трудно, Ивэн. Он действительно Большое сердце.
Вы удачно выразились. Слушайте! Понаблюдайте за ним! Он особенно мягок и
бережен, как и обещал в тот вечер, - мягок со мной, я хочу сказать. А
кроме того... Вы не заметили...
- Он знает?.. Он вам что-нибудь говорил? - прервал ее Грэхем.
- Ничего не говорил, но я уверена, что он знает или, во всяком слу-
чае, догадывается. Понаблюдайте за ним. Он не хочет соперничать с ва-
ми...
- Соперничать?
- Ну да. Не хочет. Вспомните вчерашний день. Когда наша компания при-
ехала, он объезжал мустангов, но, увидев вас, больше не сел в седло. Он
