него сонета, который он ей показал, спрашивала себя: поцеловать ли ей
Дика? И вдруг, неведомо почему, ей страшно захотелось это сделать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В тот вечер было мало разговоров. Паола пела, сидя за роялем, а Тер-
ренс вдруг прервал на полуслове свои рассуждения о любви и стал прислу-
шиваться к ее голосу, в котором звучало что-то новое; затем тихонько
пробрался на другой конец комнаты и растянулся на медвежьей шкуре, рядом
с Лео. Дар-Хиал и Хэнкок также перестали спорить, и каждый уселся в глу-
бокое кресло, Грэхем, видимо, менее заинтересованный, погрузился в пос-
ледний номер какого-то журнала; но Дик заметил, что он так и не перевер-
нул ни одной страницы. Уловил Дик и новую глубину в голосе жены и стал
искать ей объяснение.
Когда она кончила, все три мудреца устремились к ней и заявили, что
наконец-то она отдалась пению всем своим существом и пела как никогда;
они были уверены, что рано или поздно такая минута настанет. Лео лежал
молча и неподвижно, подперев голову ладонями. Лицо его преобразилось.
- Это все наделали ваши разговоры, - отозвалась, смеясь, Паола, - и
те замечательные мысли о любви, которые мне внушили Лео, Терренс и...
Дик.
Терренс потряс своей сильно поседевшей львиной гривой.
- Это не мысли, а скорее чувства, - поправил он ее. - Сегодня вашим
голосом пела сама любовь. И впервые, сударыня, я слышал всю его силу.
Никогда впредь не жалуйтесь, что у вас маленький голос. Нет, он густой и
округлый, как канат, большой золотой канат, которым крепят корабли арго-
навтов в гаванях блаженных островов.
- За это я вам сейчас спою "Хвалу", - ответила Паола, - отпразднуем
смерть дракона, убитого святым Львом, святым Теренцием... и, конечно,
святым Ричардом.
Дик, не пропустивший ни одного слова из этого разговора, отошел, не
желая в нем участвовать, к стенному шкафу и налил себе шотландского вис-
ки с содовой.
Пока Паола пела "Хвалу", он сидел на одном из диванов, потягивал вис-
ки и вспоминал. Два раза она пела так, как сегодня: один раз в Париже,
во время его краткого жениховства, и затем на яхте - тут же после
свадьбы, во время медового месяца.
Немного погодя он предложил выпить и Грэхему, налил виски ему и себе;
а когда Паола кончила, потребовал, чтобы они вдвоем спели "Тропой цы-
ган".
Она покачала головой и запела "Траву забвенья".
- Разве, это женщина? - воскликнул Лео, когда она смолкла. - Это
ужасная женщина! А он настоящий любовник. Она разбила ему сердце, а он
продолжал ее любить. И он не в силах полюбить вновь, оттого что не может
забыть свою любовь к ней.
- А теперь. Багряное Облако, "Песня о желуде", - сказала Паола, с
улыбкой обращаясь к мужу. - Поставь свой стакан, будь милым и спой свою
песню о желуде.
Дик лениво поднялся с дивана, потряс головой, точно взмахивая гривой,
и затопал ногами, подражая Горцу.
- Пусть Лео знает, что не он один здесь рыцарь любви и поэт. Послу-
шайте вы, Терренс, и прочие песню Горца, полную буйного ликования. Горец
не вздыхает о любимой - отнюдь нет. Он воплощение любви. Слушайте его.
И Дик, топая ногами и словно взмахивая гривой, на всю комнату заржал
радостно, буйно.
- "Я - Эрос. Я попираю холмы. Моим зовом полны широкие долины. Кобы-
лицы на мирных пастбищах слышат мой зов и вздрагивают - они знают меня.
Земля полна сил и деревья - соков. Это весна. Весна - моя. Я царь в моем
весеннем царстве. Кобылицы помнят мой голос, ведь он жил в крови их ма-
терей. Внемлите! Я - Эрос! Я попираю холмы, и, словно герольды, долины
разносят мой голос, возвещая о моем приближении".
Мудрецы в первый раз слышали эту песню Дика и громко зааплодировали.
Хэнкок решил, что это прекрасный повод для нового спора, и уже хотел бы-
ло развить, опираясь на Бергсона, новую биологическую теорию любви, но
его остановил Терренс, заметив, как по лицу Лео пробежало выражение бо-
ли.
- Продолжайте, пожалуйста, сударыня, - попросил Терренс, - и пойте о
любви, только о любви; вы представить себе не можете, как звуки женского
голоса помогают нам размышлять о звездах.
Немного спустя в комнату вошел О-Пой и, подождав, пока Паола кончит
петь, неслышно приблизился к Грэхему и подал ему телеграмму. Дик недо-
вольно покосился на слугу.
- Кажется, очень важная, - пояснил китаец.
- Кто принял ее? - спросил Дик.
- Я принял, - ответил слуга. - Дежурный позвонил из Эльдорадо по те-
лефону. Сказал - очень важная. Я принял.
- Да, важная, - повторил за ним Грэхем, складывая телеграмму. - Ска-
жите, Дик, сегодня есть еще поезд на Сан-Франциско?
- О-Пой, вернись на минутку, - позвал Дик слугу, взглянув на часы. -
Какой ближайший поезд на СанФранциско останавливается в Эльдорадо?
- В одиннадцать десять, - тут же последовал ответ. - Времени доста-
точно. Но и не так много. Позвать шофера?
Дик кивнул.
- Вам действительно нужно мчаться непременно сегодня? - спросил он
Грэхема.
- Действительно. Очень нужно. Успею я уложиться?
- Как раз успеете сунуть в чемодан самое необходимое. - Он обернулся
к О-Пою: - О-Дай еще не лег?
- Нет, сэр.
- Пошли его, он поможет мистеру Грэхему. И уведомьте меня, как только
будет готова машина. Пусть Сондерс возьмет гоночную.
- Какой чудесный малый... статный, сильный, - вполголоса заметил Тер-
ренс, когда Грэхем вышел.
Все оставшиеся собрались вокруг Дика. Только
Паола продолжала сидеть у рояля и слушать.
- Один из тех немногих, с кем я бы отправился к черту на рога, риск-
нул бы на самое безнадежное дело, - сказал Дик. - Он был на судне "Не-
дермэре", когда оно село на мель у Панго во время урагана девяносто
седьмого года. Панго - это просто необитаемый песчаный остров; он поднят
футов на двенадцать над уровнем моря, и там увидишь только заросли коко-
совых пальм. Среди пассажиров находилось сорок женщин, главным образом
жены английских офицеров. А у Грэхема болела рука, раздулась толщиной с
ногу: змея укусила.
Море безумствовало, лодки не могли быть спущены.
Две уже разбились в щепки, их команды погибли.
Четыре матроса вызвались донести конец линя до берега, и каждого из
них мертвым втащили обратно на судно. Когда отвязали последнего, Грэхем,
несмотря на опухшую руку, разделся и взялся за канат. И ведь добрался до
берега, хотя волна его так швырнула, что он в довершение всего сломал
себе больную руку и три ребра, но все же успел прикрепить линь, прежде
чем потерял сознание. Еще шестеро, держась за линь, потащили трос. Чет-
веро достигли берега, и из всех сорока женщин умерла только одна, и то
от испуга. У нее сердце не выдержало.
Я как-то стал расспрашивать его об этом случае. Но он молчал с уп-
рямством чистопробного англичанина. Все, чего я от него добился, - это,
что он быстро поправляется и нет никаких осложнений. Он полагал, что не-
обходимость усиленно двигаться и перелом кости послужили хорошим проти-
воядием.
В эту минуту в комнату с двух сторон вошли О-Пой и
Грэхем. И Дик увидел, что Грэхем прежде всего бросил
Паоле вопрошающий взгляд.
- Все готово, сэр, - доложил О-Пой.
Дик намерен был проводить гостя до машины, Паола же, видимо, решила
остаться в доме.
Грэхем подошел к ней и пробормотал несколько банальных слов прощания
и сожаления.
А она, еще согретая всем, что Дик только что про него рассказывал,
залюбовалась им: легкой, гордой постановкой головы, небрежно откинутыми
золотистыми волосами, всей его фигурой - стройной, гибкой, юношеской,
несмотря на рост и ширину плеч. Когда он к ней подошел, ее взгляд уже не
отрывался от его удлиненных серых глаз с несколько тяжелыми веками, при-
дававшими лицу мальчишески-упрямое выражение. И она ждала, чтобы это вы-
ражение исчезло, уступив место улыбке, которую она так хорошо знала.
Он простился с нею обыденными словами. Она так же высказала общепри-
нятые сожаления. Но в его глазах, когда он держал ее руку, было то осо-
бенное, чего она бессознательно ждала и на что ответила взглядом.
Она почувствовала это и в быстром пожатии его руки. И невольно отве-
тила таким же пожатием. Да, он прав, между ними слова не нужны.
В то мгновение, когда их руки расстались, она украдкой посмотрела на
Дика, потому что за двенадцать лет их супружеской жизни убедилась в том,
что у него бывают вспышки молниеносной проницательности и какой-то почти
пугающей сверхъестественной способности отгадывать факты на основании
едва уловимых признаков и делать выводы, нередко поражавшие ее своей
меткостью и прозорливостью. Но Дик стоял к ней боком и смеялся какому-то
замечанию Хэнкока; он обратил к жене свой смеющийся взор, только когда
собрался проводить Грэхема.
Нет, подумала она, наверно. Дик не заметил того, что они сейчас ска-
зали друг другу без слов. Ведь это продолжалось одну секунду, это была
только искра, вспыхнувшая в их глазах, мгновенный трепет их пальцев...
Как мог Дик его почувствовать или увидеть? Нет, он не мог видеть их
глаз, ни рук, ведь Грэхем стоял к Дику спиной и заслонял Паолу.
И все-таки она пожалела, что бросила на Дика этот взгляд. Когда они
уходили - оба рослые, белокурые, - в ней возникло смутное чувство вины.
"Но в чем же я виновата? - спрашивала она себя. - Отчего мне надо что-то
скрывать?" - И все же Паола была слишком честна, чтобы бояться правды, и
тут же призналась себе без всяких отговорок: да, у нее есть что скры-
вать. Она густо покраснела при мысли, что невольно дошла до обмана.
- Я пробуду там дня два-три... - говорил между тем Грэхем, стоя у
дверцы машины и прощаясь с Диком.
Дик видел устремленный на него прямой и честный взгляд Ивэна и ощутил
сердечность его пожатия. Грэхем хотел еще что-то, прибавить, но "удер-
жался (Дик это почувствовал) и сказал тихо:
- Когда я вернусь, мне, вероятно, надо будет уже по-настоящему соби-
раться в путь-дорогу.
- А как же книга? - отозвался Дик, внутренне проклиная себя за ту
вспышку радости, которую в нем вызвали слова Грэхема.
- Вот именно из-за нее, - ответил Грэхем. - Должен же я ее кончить.
Я, видно, не способен работать так, как вы. У вас тут слишком хорошо.
Сижу над ней, сижу, а в ушах звенят эти злодеи жаворонки, я вижу поля,
лесистые ущелья. Селима... Просижу так без толку час - и звоню, чтобы
седлали. А если не это, так есть тысяча других соблазнов. - Он поставил
ногу на подножку пыхтящей машины и сказал: - Ну, пока, до свидания, дру-
жище.
- Возвращайтесь и возьмите себя в руки, - отозвался Дик. - Раз иначе
нельзя, мы составим твердое расписание, и я буду с утра запирать вас,
пока вы не отработаете свою порцию. И если за весь день ничего не сдела-
ете, просидите весь день взаперти. Я вас заставлю работать. Сигареты
есть? А спички?
- Все в порядке.
- Ну, поехали, Сондерс, - приказал Дик шоферу.
И машина из-под ярко освещенных ворот нырнула в темноту.
Когда Дик вернулся, Паола играла для мудрецов.
Дик лег на кушетку и снова начал гадать: поцелует она его или нет,
когда будет прощаться на ночь? Не то, чтобы у них вошло в обыкновение
целоваться на ночь, вовсе нет. Очень и очень часто он виделся с ней
только днем в присутствии посторонних. Очень и очень часто она раньше
других уходила к себе, никого не беспокоя и не прощаясь с мужем, ибо это
могло бы показаться гостям намеком, что пора расходиться и им.
Нет, решил Дик, поцелует она его или нет нынче вечером, это не имеет
решительно никакого значения. И все-таки он ждал.
Она продолжала то петь, то играть, пока он наконец не заснул. Когда
Дик проснулся, он был в комнате один. Паола и мудрецы тихонько ушли. Дик
взглянул на часы: они показывали час. Она просидела за роялем очень дол-
го. Он знал, он чувствовал, что она ушла только сейчас. Именно то, что
музыка прекратилась и в комнате стало тихо, и разбудило его.
