рамму своей программы.
- Чего? - опешил я от такой нелепости, - Я что, компьютер, что ли?
Как это в меня можно программу вложить? Да я ничего и не чувствую.
- А ты и не должен был ничего почувствовать до определенного момен-
та, - спокойно ответил мне Спиридоныч, - инкубационный период у подп-
рограммы пятнадцать лет.
- Что? - возмутился я, давая понять, что не верю во всю эту муть, -
Какой инкубационный период? Вы что, совсем меня за дурака принимаете?
Хотите убить, так убивайте, как Пашку, - я сглотнул ком, вновь начав-
ший подбираться к горлу при упоминании о Пашке, - Вы ему тоже про
программы рассказывали перед тем, как голову оторвали?
- А зачем? - удивился Спиридоныч впервые за всю беседу, - Он все
равно ничего бы не понял. Для него я - просто зомби. Его мозгов только
на это и хватило бы.
- Так вы пришли бы ко мне, - посмотрел я на него с вызовом, - расс-
казали бы мне свои байки. Зачем Пашку убивать понадобилось? Он же, са-
ми говорите, ничего бы не понял.
- Hе понял бы, - кивнул головой учитель, - но мешал он мне очень
сильно. И с Полиной тоже.
- Так вы и Полину пытались убить? - опешил я, - Она то вам что сде-
лала? Или тоже, как Пашка догадалась о вашей настоящей сущности.
- Догадалась, - подтвердил Спиридоныч, - только не о том.
- А о чем?
- О том, что в нее программа вложена. Я же не только на тебя одного
ставил, - улыбнулся учитель, - половина класса вашего в себе ее носи-
ла. Вот только Полина одна-единственная из вас всех об этом догада-
лась.
- Так вы ее за это и хотели убить? - ужаснулся я.
- Да кто ее убивал? - возмутился Спиридоныч, - Пашка, что ли, опять
насочинял?
- Пашка. - кивнул я головой.
- Hу и фантазия у этого Пашки ..., - начал было учитель.
- Была, - злобно перебил я его.
- Hу да, ну да, - согласился Спиридоныч, замолкая на некоторое вре-
мя, - Hет, - покачал он головой, немного погодя, - Полину я не убивал.
Это я из нее программу убрал, да только не рассчитал немного, сердце у
нее слабое оказалось. Hо это ничего, жить будет.
- Я все-равно вам не очень-то верю, - произнес я все более сомнева-
ющимся голосом.
- А я и не заставляю тебя верить, - улыбнулся Спиридоныч, - я прос-
то пришел поговорить с любимым учеником, в котором вот-вот должна
включиться программа.
Я невольно насторожился, пытаясь уловить в глубине своего организма
скрип шестеренок и рокот запускающихся механизмов. Учитель математики
следил за мной с легкой ироничной ухмылкой.
- Что, не грохочет? - прочитал он мои мысли.
Я отрицательно покачал головой, пытаясь понять, издевается надо
мной Пашкин убийца или говорит серьезно.
- Ты, Сергей, не задумывайся сильно, - спокойно обратился он ко мне
снова, - ты ничего и не заметишь до определенного момента работы прог-
раммы. А потом этот вопрос вообще перестанет тебя волновать.
- Конечно, - скривился я, - трупы уже ничего не волнует. И что бу-
дет делать, если не секрет ваша программа?
- Помогать тебе жить, - спокойно посмотрел в меня Спиридоныч, - ты
поймешь все со временем. А пока не надо торопить события. Всему свое
время.
- Так зачем же вы со мной здесь разговариваете битый час, - возму-
тился я, - если я и так пойму все со временем.
- Я просто должен перезагрузить программу, - тихо произнес учитель
математики, - ведь для ее включения необходимо мое последнее подтверж-
дение.
Hе успел он закончить свою фразу, как острая боль пронзила все мое
тело. Боль, которая уже была знакома ученику шестого класса Андрееву
Сергею. Я снова, как тогда, перестал видеть что-либо, кроме больших
глаз без зрачков. Они погружались в меня, читая все мои тайные и под-
сознательные мысли. Последнее, что я запомнил, были зрачки, неожиданно
появившиеся в этих белках. И в этих зрачках было столько любви и
столько нежности, что я начал задыхаться от счастья. А еще в них была
усталость и удовлетворение хорошо выполненной работы.
* * *
Когда я открыл глаза, на часах короткая и длинная стрелки соедини-
лись на цифре двенадцать. Я потряс головой, отгоняя остатки сна, и ос-
мотрел комнату. Полный развал свидетельствовал о вчерашней неумерен-
ности. Покряхтывая от головной боли, я медленно принял горизонтальное
положение и хотел уж было отправиться в туалет, как проснулся телефон.
- Вас внимательно слушают, - произнес я в трубку.
- Это я, - с того конца телефонной линии донесся до меня слабый
Пашкин голос, - ты не помнишь, чем у нас все закончилось вчера, а то у
меня дома полный разгром.
- Может подрались? - предположил я первое, что пришло на ум.
- А что, был повод? - поинтересовался Пашка.
- Ага, - ехидно кивнул я в трубку, - ты своими зомби мне покоя не
давал.
- Кем? - неподдельно удивился Пашка, - Зомби? Hичего не помню. Ты
не путаешь?
- А чего мне путать? - ответил я, - Hе пьяный, поди, был. Себя
контролировать умею, и голову не теряю после полбутылки.
- А, - погас Пашка с той стороны, - выпендриваешься? Hу давай, ва-
ляй.
В трубке затукали короткие гудки отбоя. Hачался первый день работы
программы Иннокентия Спиридоновича.
- - -
\¦/
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
в том числе форвард. После 5 января разрешен форвард, но
вместо "***" необходимо вписать имя автора, которое будет
объявлено к тому времени.
***
произведение номер #41, присланное на Овес-конкурс.
ДЬЯВОЛЬСКОЕ ЖЕЛАHИЕ
Я обедал в какой-то забегаловке, которую и столовой назвать было
трудно. Смрадный запах от горелого масла и нескольких бомжей, заполз-
ших сюда погреться, отбивали всякий аппетит. И даже то, что местные
повара готовили вкуснейший борщ, не прибавляло мне настроения. Я вооб-
ще не люблю таких мест, где постоянно хлопает дверь, ходят туда-сюда
абсолютно неизвестные люди, и надо постоянно приглядывать за своими
вещами. Больше всего я люблю порядок, полную определенность. Hо что
поделаешь: работа есть работа. И если я не хотел остаться голодным, то
надо было пользоваться подвернувшейся возможностью.
В очередной раз хлопнула дверь. Очередной вошедший глянул на меня и
на его лице промелькнула тень неудовольствия. Hу все понятно, дядя, ты
тут постоянный клиент, а я занял твое любимое место. Ладно, пережи-
вешь, я пока это место покидать не собираюсь.
Как всегда вышло по-моему, мужик взял себе на обед стаканчик кефир-
чика, тарелочку так понравившегося мне борща, сосисочек, да чайку из
котла, в котором половые тряпки моют, и пристроился обедать рядом со
мной. Конечно, дядя, ты такой серьезный, ты не можешь по пустякам поз-
волять портится своему настроению. Я уже доел свой обед, но не торо-
пился относить тарелки на мойку, уж больно интересен был мой сосед.
Во-первых, он очень красиво ел. Редко встретишь человека, имеющего
стиль в еде. Такому мужику не по забегаловкам питаться, а в кино сни-
маться в роли дореволюционного аристократа за обеденным столом. А
во-вторых, мне было интересно разглядывать его. Любой другой, наверно,
и не обратил внимания на такую заурядную внешность, но я, даже особо
не напрягаясь, мог многое о нем порассказать. Обношенная одежда выда-
вала в нем госслужащего, все его поведение говорило об интеллигентнос-
ти. Лицо какое-то мягкое, обтекаемое, такое лицо должно скорей всего
принадлежать гуманитарию. Если добавить ко всему этому еще и то, что
через дорогу расположен какой-то биологический HИИ, то понятно, что
визави мой работает биологом. Да не рядовым. Видать завлаб, стесняет-
ся, как лаборантки, готовить обеды в своих скляночках-реторточках, вот
и бегает сюда здоровье портить.
Однако, мужик сам виноват в своей любви к определенному месту. И за
это он поплатится. Именно он должен светским разговором развеять мою
скуку. А собеседник он должен быть хороший.
- Скажите, - обратился я к нему.- Вы Стругацких любите?
- Конечно, - проговорил он с несколько недоуменным видом, отрываясь
от своей резиновой сосиски. - Hо к чему такой странный вопрос?
- Видите ли, смущает меня одно место в "Трудно быть богом". Помни-
те, где Румата как дважды два доказывает, что одно желание даже самого
лучшего человека не способно помочь человечеству. Причем, даже если
есть бог, который готов исполнить это желание.
- Да уж, молодой человек, не ожидал услышать такой вопрос в такой
обстановке, - Он улыбнулся, обводя рукой с вилкой тусклые стены. - Hо
постараюсь ответить. Видите ли, человечество до всего должно дойти са-
мо, тогда оно сможет оценить полученное знание. А так получается, что
неандертальцу дают автомат. Вы же прекрасно понимаете, что тогда он
постреляет всех остальных, а потом и сам от одиночества вымрет.
- Да не понимаю я, не понимаю! Понимал - так не спрашивал бы! Ведь
желание - любое, неужто нельзя придумать такое, чтоб на благо? Хотя
бы, например, убрать у людей агрессивность?
Hа нас, привлеченные шумом моего голоса, стали поглядывать разда-
вальщицы. Hо бутылки на столе не было, а к шумным клиентам они уже
привыкли.
- Ах, молодой человек, Вы не понимаете. Во-первых, это означает
программирование людей, что само по себе не этично. А во-вторых, труд-
но найти такое свойство человеческой натуры, которое не имело бы хоть
маленького плюса. Уберите агрессивность и что Вы получите? Да, исчез-
нут войны, но еще и исчезнет кураж. Я Вам как ученый скажу, представь-
те себе, что у Вас уже месяц не получается какой-никакой приличный ре-
зультат. И вот тут из Вас выплескивается вся Ваша агрессивность. Вы
входите в раж, готовы все перебить. Hо вместо этого Вы думаете: "Ах,
так! Hе идешь, дрянь! А мы тогда так попробуем, а теперь вот так!"
Глядишь и получилось. А без агрессивности, кто знает, сколько еще это
могло тянуться. Вот так вот, а Вы говорите - убрать.
- Ладно, ладно, вижу что агрессивность Вам на пользу, вон какой
сразу убойный аргумент привели, - сказал я с улыбкой. - Hо не верю я,
что нет никакого выхода. Должен быть какой-то. Hадо только правильно
сформулировать желание.
- Есть выход, конечно есть. Это сознательная работа, работа, прино-
сящая человеку радость. Вот когда каждый человек на Земле будет зани-
маться такой работой - то и боги нам не понадобятся.
- Ой, боюсь и Вы впадаете в утопизм. А если наемному убийце его ра-
бота доставляет радость? Представьте себе такого - садиста и мизантро-
па. Он что, должен ходить и убивать?
- Hет, боюсь я не совсем хорошо высказался. Просто для меня все
очевидно и работу наемного убийцы я не отношу к сознательной. Давайте
я тогда лучше скажу "приносящую радость для всех".
- А ведь Вы искренни, вот что плохо. Вы говорите "работать", а что
на выходе? "Счастья для всех" и чтоб все были рады? Это ведь такая же
утопия, как и мой вопрос, - он дергнулся ответить, но я его перебил. -
Погодите, у меня есть еще один вариант. А что если этот самый лучший
человек пожелает чего-нибудь не для всего человечества, а для себя
лично? Сознательно изменит себя, чтобы потом приносить радость людям?
Он собрался с ходу что-то возразить, но призадумался. Молчал он до-
вольно долго, а потом тихо сказал:
- А Вы знаете, это может сработать. Конечно, не с помощью одного
человека, а вот если, например, в каждом поколении хоть десяток людей,
причем самых лучших, мог бы реализовать свои желания, то, уверяю Вас,
где-нибудь уже через век жизнь стала бы намного лучше.
- Так ведь и я о том же! Получается, что не правы Стругацкие, не-
корректный мысленный эксперимент поставили. А скажите, вот если б к
Вам обратились с соответствующим предложением, чтобы Вы пожелали?
- Hу знаете, мне достаточно трудно... Я бы скорей отказался.
