просто добрые по сравнению с ней. Она-то никому добра не сделает!
Все-таки интересно, кто в самом деле стащил ту колбаску из шкафа на чер-
даке?
- Я! - жалобно закричала Командорша. - Я! Сознаюсь во всем, только
вытащите меня отсюда!
Эмиль и Альфред с улыбкой переглянулись.
- Альфред, - сказал Эмиль. - Ты что, ослеп? Неужто не видишь, что это
Командорша, а никакой не оборотень!
- Что за наваждение! - воскликнул Альфред. - И как это мы могли так
обознаться?
- Сам не понимаю, - ответил Эмиль. - Она похожа на волчицу-оборотня,
только у той не может быть такой шали.
- Нет, шали у оборотней нет. Но вот усы тоже есть, верно?
- Ну и дела. Теперь, Альфред, надо помочь Командорше, тащи лестницу!
Наконец в волчью яму спустили лестницу. Старостиха с громким плачем
выбралась наверх и бросилась наутек, только пятки засверкали. Никогда в
жизни ноги ее больше не будет в Каттхульте! Но прежде чем старостиха
скрылась за холмом, она обернулась и крикнула:
- Колбаску взяла я! Прости меня, Господи, но под Рождество я совсем
запамятовала про это! Клянусь, что запамятовала!
- Хорошо, что ей пришлось посидеть здесь часок и вспомнить про свои
подлости, - сказал Эмиль. - Видать, не такая уж глупая выдумка эти
волчьи ямы.
Командорша неслась вниз с холма во весь дух и порядком запыхалась,
когда наконец добежала до богадельни. Все ее старички и старушки спали в
своих завшивленных постелях, и Командорша ни за что на свете не рискнула
бы теперь потревожить их сон. Она кралась по дому неслышно, словно приз-
рак, чего никогда раньше не делала. Они все до одного были целы и невре-
димы. Она пересчитала их, как овец: Дурень-Юкке, КаллеЛопата, Юхан-Грош,
Придурок-Никлас, ПройдохаФия, Кубышка, Виберша и Блаженная Амалия - все
были здесь, она всех их видела. Но вдруг она увидела еще кое-что. На
столике возле постели Блаженной Амалии маячило... о ужас! там маячило
привидение! Конечно, привидение, хотя оно и было похоже на поросенка. А
может, это оборотень стоял и глазел на нее своими жуткими белесыми гла-
зами?
Слишком много страхов выпало на долю Командорши за один день, и серд-
це ее не выдержало. Она со стоном рухнула на пол. Так она и лежала,
словно убитая, пока солнце не заглянуло в окна богадельни.
Как раз в этот день родственники из Ингаторпа должны были приехать в
гости в Каттхульт. Но вот беда, чем же их потчевать? Разве что свежепро-
соленным шпиком, сохранившимся в бочонке в кладовой, да жареной свининой
с картошкой и луковым соусом - свининой, которую не стыдно подать на
стол самому королю, случись ему заехать на хутор!
Но когда вечером мама Эмиля записывала в синюю тетрадь историю того
дня, надо признаться, она была очень огорчена, и листки бумаги по сей
день хранят расплывшиеся кляксы, словно над листками этими кто-то пла-
кал.
"ДЕНЬ МОЕЙ ВИДЫ, - вывела она заголовок. И потом: - Сиводня он целый
день просидел в столярке, бедный рибенок. Конечно, он мальчик благачис-
тивый, но порой, сдается мне, он малость не в себе". А жизнь в Катт-
хульте шла своим чередом. Минула зима, и наступила весна. Эмиль час-
тенько сидел в столярной, а все остальное время играл с маленькой Идой,
ездил верхом на Лукасе, возил в город молоко, дразнил Лину, болтал с
Альфредом и выдумывал все новые и новые проказы, которые делали его
жизнь богатой событиями и разнообразной. Так что к началу мая он уже вы-
резал не менее ста двадцати пяти деревянных старичков, красовавшихся на
полке в столярке! Что за мастер был этот ребенок!
Альфред не проказничал, но и у него были свои огорчения, вот так-то.
Ведь он до сих пор не отважился сказать Лине, что не хочет на ней же-
ниться.
- Давай уж лучше я скажу, - предлагал Эмиль, но Альфред и слышать об
этом не хотел.
- Я же тебе говорил, надо половчее, чтобы не обидеть ее.
Альфред, право же, был добрый малый, и он никак не находил нужных
слов, чтобы сказать о своем решении Лине. Но как-то субботним вечером в
начале мая, когда Лина сидела на крыльце людской и упорно ждала, когда
он подсядет к ней, Альфред решил: будь что будет! Свесившись из окна
людской, он закричал ей:
- Слышь, Лина! У меня к тебе дельце. Я давно хотел тебе сказать...
Лина фыркнула. "Наконец-то дождалась чего хотела", - подумала она.
- Чего же, милый Альфред, - отозвалась она, - говори, что там у тебя?
- Да все, вишь, о женитьбе, ну, о чем мы раньше толковали... слышь,
наплюем на эту женитьбу, ладно?
Да, так он и сказал, бедняга Альфред! То есть употребил еще более
крепкое словцо. Ужасно, что все это приходится пересказывать. Может, и
не следовало бы этого делать, так как я не хочу учить тебя скверным сло-
вам, наверное, ты уже немало знаешь их сам. Но ты должен помнить, что
Альфред был всего-навсего простой работник из Леннеберги, куда ему до
тебя! И он не сумел получше выразить свои мысли, хотя ломал себе голову
много-много дней, бедняга Альфред!
Кстати, Лина не обиделась.
- Ты так думаешь? - спросила она. - Нуну, поживем - увидим!
И Альфред понял тогда, что, видно, ему никогда не избавиться от Лины.
Но в тот вечер ему все же хотелось быть счастливым и свободным, и потому
он вместе с Эмилем пошел на хуторское озеро удить окуней.
Вечер был такой прекрасный, какие бывают, наверное, только весной в
Смоланде. Вся черемуха в Каттхульте стояла в цвету, пели дрозды, жужжала
мошкара, и бойко клевали окуни. Эмиль с Альфредом сидели, глядя, как на
зеркальной водной глади покачиваются поплавки. Говорили они мало, но им
было хорошо. Так до самого захода солнца просидели они на берегу, а по-
том отправились домой. Альфред нес на рогульке окуней, а Эмиль дул в
дудку, которую Альфред вырезал ему из вербы. Они шли извилистой дорожкой
по пастбищу, и над их головами шумели по-весеннему нежно-зеленые березо-
вые листочки.
Эмиль так здорово дудел, что даже дрозды притихли от удивления. Вне-
запно Эмиль смолк, вынул дудку изо рта и спросил:
- Знаешь, что я сделаю завтра?
- Не-а, - ответил Альфред. - Небось опять напроказничаешь?
Эмиль снова сунул дудку в рот и стал наигрывать. Он шел, дудел и ду-
мал.
- Сам пока не знаю, - под конец сказал он. - Я никогда не знаю напе-
ред, что еще натворю.
ЖИВ ЕЩЕ ЭМИЛЬ ИЗ ЛЕННЕБЕРГИ!
Во всей Леннеберге, во всем Смоланде, во всей Швеции и, кто знает,
может, на всем свете никогда не было большего проказника, чем Эмиль, ко-
торый в прежние времена жил на хуторе Каттхульт близ Леннеберги, в про-
винции Смоланд. И подумать только! Ведь именно он, когда вырос, стал
председателем муниципалитета. Да-да, он стал председателем и лучшим пар-
нем во всей Леннеберге. Видишь ли, даже самые отчаянные проказники вы-
растают и со временем могут стать полезными людьми. Верно, это хорошо?
Ты не согласен со мной? Да ты, конечно, и сам немало проказничал, а? Ах
нет? Неужели я ошибаюсь?
Мама Эмиля, Альма Свенссон из Каттхульта, писала о всех его проделках
в синих школьных тетрадях, которые прятала в ящике комода. В конце кон-
цов их там столько набилось, что ящик едва выдвигался, так как то одна,
то другая тетрадка загибалась и вставала торчком. Эти синие тетради и по
сей день хранятся в том же старом комоде, все, кроме трех, которые Эмиль
однажды, когда ему понадобились деньги, пытался продать учительнице
воскресной школы. Когда же она не захотела их купить, он взял да и смас-
терил из них бумажные кораблики и пустил плавать в хуторской ручей, так
что их больше никто не видел.
Учительница воскресной школы никак не могла понять, зачем ей покупать
какие-то тетради у Эмиля.
- На что они мне? - удивленно спросила она.
- Чтобы читать детям и учить детей не быть такими плохими, как я, -
сказал Эмиль.
Уж кто-кто, а Эмиль знал, каким он был озорником, но если когда и за-
бывал об этом, то рядом всегда была Лина, служанка из Каттхульта, кото-
рая тут же напоминала ему, какой он сорванец.
- Что за прок держать тебя в воскресной школе, - твердила она. - С
тебя все как с гуся вода. Нет, не бывать тебе в раю! Разве что там пот-
ребовалась бы гроза, понятно?
Лина хотела сказать, что, где бы ни появлялся Эмиль, там тотчас под-
нималась суматоха, гремел гром и сверкали молнии.
- Сроду не видывала этакого пострела! - вздыхала Лина и брала с собой
на пастбище маленькую Иду, сестренку Эмиля, которая собирала землянику,
пока Лина доила хуторских коров. Ида нанизывала ягоды на соломинку и
приносила домой по пять соломинок, густо усаженных земляникой. А Эмиль
выклянчивал у нее всего лишь две соломинки - вот какой он был великодуш-
ный!
Только не думай, что Эмилю хотелось тащиться вместе с Линой и Идой на
пастбище. Как бы не так! Ему по душе было занятие повеселее! Он хватал
свои "шапейку" и "ружейку" и несся с ними прямиком на лужайку, где пас-
лись лошади. Там он вскакивал на Лукаса и мчался во весь опор сквозь за-
росли орешника, только земля из-под копыт летела в разные стороны. "Гу-
сары Смоланда идут в атаку..." - вот как называлась эта игра. Гусаров он
видел на снимке в газете и знал, как они скачут верхом.
"Шапейка", "ружейка" и Лукас были, пожалуй, самыми дорогими сокрови-
щами Эмиля. Лукаса Эмиль сам раздобыл на ярмарке в Виммербю после одного
из своих лихих приключений. Потрепанную синюю кепчонку купил ему как-то
папа. Ружье было игрушечное - его вырезал из дерева работник из Катт-
хульта, Альфред, потому что он очень любил Эмиля. Вообще-то Эмиль и сам
запросто мог бы выстругать себе ружье. Уж если и был на свете мастак ре-
зать по дереву, так это Эмиль. Да и упражнялся он в этом деле прилежно.
И вот почему. После каждой проделки Эмиля запирали в столярную, и там он
обычно стругал из дерева маленького забавного старичка. Под конец у него
набралось триста шестьдесят девять деревянных старичков. Они целы и по
сей день - все, кроме одного, которого мама Эмиля закопала в землю за
кустами смородины: уж больно он был похож на пастора! "Нельзя выставлять
пастора в таком виде", - говорила мама.
Ну вот, теперь ты примерно знаешь, каким был Эмиль. Ты знаешь, что он
проказничал круглый год - зимой и летом. А я как-то прочитала все эти
синие тетради, и потому мне досконально известны все его приключения.
Эмиль совершил немало и добрых дел. Справедливости ради надо вспомнить
все, а не только его ужасные проказы. Впрочем, не все они были ужасны,
многие и совсем безобидны. Собственно, только третьего ноября случилось
нечто умопомрачительное... Нет, ни за что, и не проси, все равно не
расскажу, что он натворил третьего ноября. Я этого никогда не сделаю,
раз я обещала его маме. Лучше для примера возьмем день, когда Эмиль вел
себя вполне прилично, хотя его папа наверняка думал иначе.
А именно...
СУББОТА, 12 ИЮНЯ
Как Эмиль заключил несколько сногсшибательных, но удачных сделок на
аукционе в Бакхорве
В одну из июньских суббот в Бакхорве проходил аукцион. Все хотели там
побывать, так как во всей Леннеберге и во всем Смоланде не было зрелища
более увлекательного. Папа Эмиля, Антон Свенссон, разумеется, тоже отп-
равился туда, за ним увязались работник Альфред со служанкой Линой, и,
уж конечно, дело не обошлось без Эмиля.
Если тебе когда-нибудь доводилось бывать на аукционе, ты знаешь, чем
там занимаются. Ты знаешь, что когда люди хотят продать свои вещи, они
устраивают аукцион, чтобы другие могли поехать и купить то, что им приг-
лянется. Хуторяне из Бакхорвы хотели распродать все до нитки, потому что
собирались уезжать в Америку, как многие в те времена. Не тащить же им,
в самом деле, с собой из Бакхорвы деревянные кухонные диваны и сковород-
ки, коров, поросят и кур. Вот почему в тот год, в самом начале лета, там
должен был состояться аукцион.
Папа Эмиля надеялся подешевле купить корову, а если повезет, и поро-
