чтоб им пусто было, - встряла Лина.
Креса-Майя обозлилась: хотя она и была стара, но все же не такая
древняя старуха, какой хотела изобразить ее Лина.
- Болтаешь, будто что понимаешь, - огрызнулась Креса-Майя и замолча-
ла.
Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать
про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в те
времена, когда она была совсем маленькая.
- Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить... - начала
Лина и тут же осеклась.
Но было уже поздно. Креса-Майя опять обозлилась, да и неудивительно.
Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад, и КресаМайя
уж никак не могла быть такой древней старухой.
Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ
еще пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и
неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила Креса-Ма-
йя, ведь они были не просто волками, а оборотнями - полулюдьми-полувол-
ками, и опаснее их никого на свете не было. Встретится, бывало, этакое
чудище при лунном свете - пиши пропало, ведь страшнее зверя не придума-
ешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо и носа
высовывать, сказала Креса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину.
- Хотя Карл Двенадцатый... - снова начала Лина.
Креса-Майя в сердцах отшвырнула карды [11], которыми чесала шерсть, и
сказала, что ей пора домой, мол, стара она и сильно притомилась.
Вечером, когда Эмиль и Ида лежали в кроватках в горнице, они снова
заговорили о волках.
- Хорошо, что теперь они здесь не водятся, - сказала Ида.
- Не водятся? - переспросил Эмиль. - Откуда ты это знаешь, раз у тебя
нет волчьей ямы, чтоб их ловить?
Еще долго Эмиль лежал с открытыми глазами и думал о волках, и чем
больше он думал, тем больше убеждался, что, будь у них яма, в нее обяза-
тельно попался бы волк. Задумано - сделано, уже на следующее утро Эмиль
принялся копать яму между столярной и кладовой. Летом здесь буйно росла
крапива, а теперь она лежала на земле, черная и увядшая.
Волчью яму надо рыть долго, чтобы она была глубокой и волк не мог бы
выбраться из нее, если уж туда угодит. Альфред помогал Эмилю и время от
времени брался за лопату, но все же яма так и осталась невырытой почти
до самого Нового года.
- Не беда, - говорил Альфред, - волки все равно не выйдут из леса до
зимы, пока не похолодает и у них от холода животы не подведет.
Маленькая Ида задрожала от страха, представив себе изголодавшихся
волков, которые студеной зимней ночью выйдут тайком из леса, подкрадутся
к дому и завоют под окнами.
Но Эмиль ни капельки не испугался. Его глаза горели. Он с восторгом
глядел на Альфреда, представляя себе, как волк свалится в его яму.
- Теперь я прикрою яму ветками и еловыми лапами, чтобы волк ее не за-
метил, - сказал он, довольный, и Альфред с ним согласился.
- Это уж верно! "Без хитрости не проживешь", говорит Дурень-Юкке,
схватив вошь пальцами ног, - добавил Альфред.
Эти слова как присказку частенько вспоминали в Леннеберге, но Альфре-
ду не следовало бы ее повторять, поскольку Дурень-Юкке как-никак прихо-
дился ему родным дедушкой и жил на старости лет в Леннебергской бога-
дельне, приюте для бедняков. А над своим дедушкой нехорошо смеяться, хо-
тя Альфред вовсе не имел в виду ничего дурного, а лишь повторял то, что
говорили другие.
Теперь оставалось ждать, когда настанут лютые холода, а они были не
за горами. В самом деле, они скоро и нагрянули.
Перед самым Рождеством разъяснилось, ударил морозец и, как всегда бы-
вает, повалил снег. То-то было радости! Снег кружил и кружил над хутором
Каттхульт, над Леннебергой и над всем Смоландом, пока вся округа не
превратилась в один сплошной снежный сугроб. Из снега чуть торчали лишь
колья изгородей, и по ним можно было догадаться, где проходит дорога. И
ни один даже самый острый глаз не мог бы разглядеть волчью яму. Яму,
словно ковром, накрыло пушистым снегом, и Эмиль каждый вечер беспокоился
только о том, как бы ветки и еловые лапы не провалились под тяжестью
снега до той поры, когда явится волк и рухнет в яму.
В Каттхульте настала горячая пора - к Рождеству здесь готовились ос-
новательно! Сперва устраивали большую стирку. Лина и Креса-Майя, стоя на
коленях на обледенелых мостках хуторского ручья, полоскали белье. Лина
дула на потрескавшиеся от мороза пальцы и плакала.
Потом закололи большого откормленного поросенка, и тогда уж людям, по
словам Лины, не осталось места на кухне. Там рядом с блюдами свиного
студня, ветчины, копченой грудинки и другой вкусной еды громоздились го-
ры пальтов, кровяной колбасы, свиной колбасы, жареной колбасы, зельца и,
наконец, колбас, начиненных кашей и картошкой. А какое Рождество без
можжевелового кваса! Он долго бродил в большой деревянной кадушке, в пи-
воварне. Пекли столько всего, что просто диву даешься: белый хлеб и
сладкие хлебцы на патоке, хлеб ржаной и шафранные булочки с изюмом,
простые пшеничные булки, пряники, особые маленькие крендельки, меренги -
воздушные пирожные из белка - и пирожные с кремом. А еще готовили клец-
ки. Всего не перечтешь. И понятно, в праздник нужны свечи. Лина и мама
Эмиля почти целую ночь отливали из воска свечи - большие, маленькие и
даже рогатые. Рождество уже стояло на пороге. Альфред и Эмиль запрягли
Лукаса в санирозвальни и поехали в лес за елкой, а папа Эмиля пошел на
гумно и принес несколько снопов овса, которые приберег для воробьев.
- Одно разорение, - сокрушался он, - но ведь и воробьи хотят в празд-
ник попировать.
А сколько еще было таких, кто хотел бы попировать в праздник! Напри-
мер, нищие из богадельни. Ты, верно, не знаешь, кто такие нищие и что
такое богадельня? Вот и радуйся этому! Если б я стала рассказывать под-
робнее о богадельнях, получилась бы история почище того, что рассказыва-
ла Креса-Майя об убийцах, привидениях и лютых зверях. Представь себе ма-
ленькую убогую лачугу с несколькими каморками, в которых в тесноте ютят-
ся бедные изможденные старики и старухи. Они не живут, а мучаются от
грязи и вшей, голодные и несчастные. Теперь ты знаешь, что такое бога-
дельня. Леннебергская богадельня была, пожалуй, ничуть не хуже других,
хотя не приведи Бог никому туда попасть, когда наступит старость и не
будет сил заработать на кусок хлеба.
- Бедный дедушка, - часто говаривал Альфред, - невеселая у него
жизнь. Еще бы куда ни шло, если бы Командорша не была такой ведьмой.
Командоршей называли старостиху, которая верховодила в богадельне.
Понятно, она тоже была нищенкой, но посильнее и покрепче других, да еще
злющая-презлющая. Поэтому ее и назначили командовать в богадельне, чего
никогда бы не случилось, если бы Эмиль успел к тому времени подрасти и
стать председателем муниципалитета. Но пока, к сожалению, он был лишь
маленьким мальчиком и ничего не мог поделать со старостихой. Дедушка
Альфреда боялся ее, и все другие бедняки тоже.
- Вишь, она аки лев рыкающий средь овечьего стада, - любил повторять
Дурень-Юкке.
Чудаковат был этот Юкке и говорил так, будто Библию читал, но добряк,
и Альфред очень любил своего старого деда.
Те, кто жил в богадельне, никогда не ели досыта.
- Такая уж у них горькая доля, - сетовала мама Эмиля. - Горемыки,
ведь им тоже надо чем-нибудь полакомиться в праздник.
Вот почему за несколько дней до Рождества можно было видеть, как
Эмиль вместе с Идой пробираются по заснеженной дорожке к богадельне, во-
лоча огромную корзину. Мама Эмиля положила в нее всякой всячины: разные
колбасы, свиной студень, ветчину, пальты, а также булки, шафранные бу-
лочки с изюмом, пряники и еще свечи, и даже маленькую берестяную таба-
керку с нюхательным табаком для Дурня-Юкке.
Лишь тот, кто сам долго голодал, может понять, как обрадовались бед-
няки, когда Эмиль и Ида ввалились со своей корзиной в богадельню. Они
тотчас захотели полакомиться - ДуреньЮкке, Калле-Лопата, Юхан-Грош, При-
дурок-Никлас, Пройдоха-Фия, Кубышка, Виберша, Блаженная Амалия и все ос-
тальные. Но Командорша сказала:
- Не раньше праздника, зарубите себе на носу!
И никто не посмел возразить ей.
Эмиль и Ида вернулись домой. Тут подоспел и сочельник. В Каттхульте в
канун праздника было очень весело, и на другой день тоже. Когда они пое-
хали к заутрене в Леннебергскую церковь, Эмиль просто сиял от радости,
сидя в санях, потому что Лукас и Маркус летели так, что снег бил из-под
копыт и они обгоняли все другие сани. Во время службы Эмиль вел себя
очень хорошо, и мама его записала в синей тетради:
"Етот мальчик ваабще-то благочестив и ни проказничает на крайней мере
в церкви".
Весь первый день праздника Эмиль был также на редкость послушным. Они
с Идой мирно занялись новыми игрушками, и на хуторе воцарилась благодат-
ная тишина.
Но вот наступил второй день праздника. Родители Эмиля должны были
ехать в гости на хутор Скорпхульт, что в другом конце прихода. Все в
Леннеберге хорошо знали Эмиля, и поэтому хозяева пригласили папу и маму
без детей.
- Мне-то что! - сказал Эмиль. - Им же хуже. Так этим хозяевам Скорп-
хульта и не удастся со мной познакомиться.
- И со мной тоже, - добавила Ида.
Все, конечно, думали, что Лина в тот день останется дома и присмотрит
за детьми, но она с утра ударилась в рев. Ей во что бы то ни стало захо-
телось проведать мать, которая жила на торпе неподалеку от Скорпхульта.
Лина, верно, смекнула, что неплохо было бы прокатиться в санях, раз хо-
зяевам все равно ехать в ту сторону.
- Так и быть, - сказал Альфред, - я могу присмотреть за детьми. Еда в
доме есть, а я пригляжу, чтобы они не трогали спички и не набедокурили.
- Смотри только, как бы Эмиль чего не натворил, - сказал папа Эмиля и
сумрачно посмотрел себе под ноги. Но тут вступилась мама:
- Эмиль - чудесный малыш, и он не всегда проказничает, по крайней ме-
ре не в праздники. Не реви, Лина, поедешь с нами!
И они укатили.
Альфред, Эмиль и Ида стояли у окна и глядели вслед саням до тех пор,
пока они не скрылись за холмами. Потом Эмиль радостно запрыгал, словно
козлик.
- Эх, и заживем мы теперь! - воскликнул он.
Но тут Ида показала своим тонким пальчиком на дорогу.
- Гляньте-ка, Дурень-Юкке идет, - сказала она.
- И верно, - подтвердил Альфред. - Что там еще стряслось?
Все знали, что Юкке запрещено отлучаться из богадельни. У него было
неладно с головой, и он не запоминал дороги. Так, во всяком случае, ут-
верждала Командорша.
- Он, того и гляди, заблудится, потом ищисвищи, - говорила она. - А у
меня нет времени бегать и искать его.
Но до Каттхульта Юкке добирался благополучно. Вот и теперь он ковылял
по дороге, весь высохший и сморщенный, с седыми космами, свисавшими на
уши. Вскоре он уже стоял на пороге кухни и всхлипывал.
- Нам не дали ни одного пальта, - прошамкал он. - И ни кусочка колба-
сы. Старостиха все забрала себе.
Больше он не мог вымолвить ни слова и только плакал.
Тут Эмиль разозлился. Он так сильно разозлился, что Альфред и Ида ед-
ва осмеливались взглянуть на него. Дико сверкнув глазами, он схватил со
стола фарфоровую миску.
- Подать сюда старостиху! - закричал он и швырнул миску о стену с та-
кой силой, что только черепки закружились по кухне. - Где мое ружье?
Альфред не на шутку испугался.
- Уймись, пожалуйста, - попросил он. - Тебе вредно так злиться!
Потом Альфред стал гладить и утешать своего несчастного дедушку и
расспрашивать, почему Командорша так плохо с ними обошлась. Но Юкке знай
себе твердил:
- Нам она не дала ни единого пальта и ни кусочка колбасы. А мне и
та-ба-бака моего не дала, - плакал он.
Тут Ида снова показала на дорогу.
- Гляньте-ка, Кубышка идет, - сказала она.
