сердился, и в недоумении качал головой... Надо же! Этому Эмилю опять по-
везло! Покупка старой бархатной шкатулки оказалась тоже удачной, самой
удачной сделкой из всех, какие Эмиль заключил на аукционе!
- Ведь за сорок крон можно купить полкоровы, - сказал папа с легким
упреком.
Тут уж Эмиль не мог промолчать. Он приподнял крышку дровяного ларя,
где прятался все это время, и высунул свою любознательную голову.
- Когда будешь покупать полкоровы, - спросил Эмиль, - ты возьмешь пе-
реднюю часть, что мычит, или заднюю, что бьет хвостом?
- Марш в столярку! - взорвался папа.
И Эмиль отправился в сарай. Но сперва он получил от пастора четыре
красивые бумажки по десять крон каждая. А на следующий день он поскакал
в Бакхорву. Он вернул хозяевам письма и отдал половину вырученных денег,
а потом поскакал домой, напутствуемый добрыми пожеланиями и готовый к
новым проделкам.
- Думаю еще поездить по аукционам, - сказал Эмиль, когда вернулся. -
Ты как, папа, не против?
Папа что-то пробормотал в ответ, хотя что именно - никто не расслы-
шал.
После того как гости разошлись, Эмиль просидел весь воскресный вечер,
как я сказала, в столярной, строгая своего сто тридцатого старичка. И
лишь тогда вдруг вспомнил, что день был воскресным и, значит, ножом
строгать нельзя, потому что это считается страшным грехом. Нельзя, вер-
но, было и зуб рвать, и тем более разукрашивать кого бы то ни было в фи-
олетовый цвет. Эмиль поставил деревянного человечка на полку рядом с
другими. За окном сгущались сумерки. Он сидел на чурбане и раздумывал о
своих проделках. Наконец он сложил ладошки и взмолился:
- Дорогой Боженька, сделай так, чтоб я покончил со своими проказами.
Тебя милостиво просит Эмиль Свенссон из Каттхульта, что в Леннеберге.
И тут же принялся за новые проказы.
ВТОРНИК, 10 АВГУСТА Как Эмиль посадил лягушку в корзинку с кофе и
едой, а потом попал в такую жуткую историю, о которой лучше и не вспоми-
нать
В общем-то папе Эмиля можно было и посочувствовать. Если его сынишка
заключил несколько сногсшибательных сделок на аукционе, одну лучше дру-
гой, то сам папа вернулся с одной лишь свиньей. И представляешь, как-то
ночью, когда никто не ждал, это животное принесло одиннадцать маленьких
поросят и тотчас сожрало десять из них - так иногда поступают свиньи.
Одиннадцатый поросенок тоже не остался бы в живых, не спаси его Эмиль.
Он проснулся ночью от боли в животе и вышел во двор. Проходя мимо сви-
нарника, он услышал, что молочный поросенок визжит, будто его режут.
Эмиль рванул дверь. В самую последнюю минуту он выхватил маленького по-
росеночка у его свирепой матери. Да, это в самом деле была злая свинья.
Но вскоре она заболела какой-то странной болезнью и на третий день сама
сдохла. Бедный папа Эмиля остался лишь с одним-единственным крошечным
заморенным поросенком. Вот и все, чем он разжился на аукционе в Бакхор-
ве. Неудивительно, что папа был мрачный!
- От этой Бакхорвы один убыток да беды, - сказал он маме Эмиля однаж-
ды вечером, когда все укладывались спать. - Какое-то проклятие лежит на
всей их скотине, это ясно.
Эмиль лежал в кровати, когда услышал разговор родителей, и тотчас вы-
сунул свой нос.
- Отдай мне поросеночка, - попросил он. - Мне все нипочем, пусть он
даже проклятый.
Но такое предложение пришлось папе не по душе.
- Тебе все дай да подай! - сказал он с горечью. - А мне? Мне, выхо-
дит, ничего не надо?
Эмиль прикусил язык и некоторое время не вспоминал о поросенке. Кста-
ти, это был совсем тощий, крохотный поросенок, кожа да кости, и синий,
будто от холода.
"Видно, проклятие высосало из него все соки", - подумал Эмиль.
Ему казалось ужасным, что такое могло случиться с маленьким поросен-
ком, который никому ничего плохого не сделал.
Так же думала и мама Эмиля.
- Бедный маленький заморыш, - сказала она.
Так говорили в Смоланде, когда хотели пожалеть какого-нибудь малыша.
Лина тоже любила животных и особенно жалела этого поросенка.
- Бедный маленький поросенок, - говорила она. - Он, поди, скоро сдох-
нет.
И он подох бы непременно, если бы Эмиль не взял его в кухню, не уст-
роил бы ему в корзине постельку с маленьким мягким одеяльцем, не напоил
бы молоком из бутылочки и вообще не стал бы ему вместо родной матери.
Подошел Альфред и, увидев, как Эмиль старается изо всех сил накормить
бедняжку, спросил:
- Что это с поросенком?
- Он проклятый и не хочет есть, - пояснил Эмиль.
- Ишь ты, а на что же он серчает? - спросил Альфред.
Но Эмиль объяснил ему, что поросенок не серчает, а просто он сла-
бенький и несчастный, ведь на нем лежит проклятие.
- Но я во что бы то ни стало это проклятие сниму, - заверил Эмиль. -
Поросеночка я выхожу, это уж точно.
И что правда, то правда, он своего добился! Прошло немного времени, и
поросеночек стал шустрый, словно ящеренок - детеныш ящерицы, - розо-
венький, гладенький и кругленький, словом, такой, какими и должны быть
маленькие поросята.
- Глупый маленький заморыш, он, видать, отъелся, - сказала тогда Ли-
на. - Глупый маленький заморыш, - повторила она.
И с этим именем поросенок прожил всю свою жизнь.
- И верно, он отъелся, - сказал папа Эмиля. - Молодчина Эмиль!
Эмиль обрадовался похвале папы и тотчас предусмотрительно спросил:
- Сколько раз мне нужно спасти его, чтобы он стал моим?
В ответ папа только хмыкнул и недовольно взглянул на сына. Эмиль
опять прикусил язык и некоторое время не вспоминал о поросенке.
Заморышу снова пришлось перебираться в свинарник, а этого ему не
очень-то хотелось. Больше всего на свете ему хотелось, как собачонке,
ходить по пятам за Эмилем, и Эмиль позволял ему разгуливать на свободе
целые дни.
- Он, наверное, думает, что ты его мама, - сказала маленькая Ида.
Может, Заморыш в самом деле так думал. Едва завидев Эмиля, он мчался
к нему со всех ног, пронзительно визжа и радостно хрюкая. Ему хотелось
быть рядом с Эмилем, но еще больше хотелось, чтобы Эмиль чесал ему спин-
ку, и мальчик никогда не отказывал ему в этом.
- Чесать поросятам спинку я навострился, - говорил Эмиль; он садился
на качели под вишней и долго старательно чесал Заморыша, а тот стоял,
закрыв глаза, и негромко похрюкивал, всем своим видом выражая бла-
женство.
Летние дни приходили, летние дни уходили, и вишня, под которой любил
стоять Заморыш, когда ему чесали спинку, постепенно покрывалась ягодами.
Время от времени Эмиль срывал горсть вишен и угощал поросенка. Заморыш
очень любил вишни, и Эмиля он тоже любил. С каждым днем ему становилось
все яснее, что поросячья жизнь может быть прекрасна, если поселиться
там, где живет такой вот Эмиль.
Эмиль также с каждым днем все сильней любил Заморыша, и однажды, сидя
на качелях и почесывая поросенка, он подумал о том, как он его любит и
кого на свете он вообще любит.
"Во-первых, Альфреда, - решил он. - Потом Лукаса, а потом уже Иду и
Заморыша... считай, обоих одинаково... ой, я ведь забыл маму, ясное де-
ло, маму... а потом Альфреда, Лукаса, Иду и Заморыша".
Он нахмурил брови и продолжал размышлять: "А папу с Линой? По правде
сказать, иной раз я люблю папу, а иной раз - нет. А про Лину я и сам не
знаю, то ли люблю ее, то ли нет... Она вроде кошки, бродит тут повсюду".
Конечно, Эмиль не переставал проказничать и почти каждый день исправ-
но сидел в столярной, о чем свидетельствуют записи в синих школьных тет-
радях тех времен. Но летом, в самую страду, маме было все время некогда,
и поэтому иногда в тетрадях лишь значилось, что "Эмиль в столярке" - без
всяких объяснений, за что и почему.
А между тем теперь, когда Эмиля отправляли в заточение, он брал с со-
бой и Заморыша. Ведь в обществе маленького забавного поросенка время
пролетало быстрее, да и не мог же Эмиль, в самом деле, только и делать,
что вырезать деревянных старичков. Для разнообразия он взялся обучать
Заморыша всяким трюкам. Пожалуй, ни одному человеку во всей Леннеберге
никогда не снилось, что обыкновенный смоландский поросенок может обу-
читься таким штукам. Эмиль учил его в строжайшей тайне, и Заморыш ока-
зался необыкновенно понятливым. Поросенок был всем очень доволен: ведь
когда он учился чему-нибудь новенькому, он получал от Эмиля разные ла-
комства. А в потайном ящике за столярным верстаком у мальчика был целый
склад сухарей, печенья, сушеных вишен и прочих припасов. И понятно -
ведь Эмиль не мог знать заранее, когда угодит в столярную, а сидеть там
да голодать ему не хотелось.
- Тут нужна хитрость, - объяснил Эмиль Альфреду и Иде. - Дашь поро-
сенку горсточку сушеных вишен - и обучай его чему угодно.
И вот однажды субботним вечером в беседке, окруженной кустами сирени,
Эмиль продемонстрировал им трюки Заморыша, которым он его тайно обучил.
Их еще до сих пор никто не видел. Для Эмиля и Заморыша поистине настал
миг торжества. Альфред с Идой сидели на скамейке и удивленно таращили
глаза: поразительно ловким оказался этот Заморыш! Другого такого поро-
сенка они в жизни не видели. Он красиво садился, словно собачонка, когда
Эмиль говорил "Сидеть!", и лежал как мертвый, когда Эмиль говорил "Зам-
ри!". Протягивал правое копытце и кланялся, когда получал сушеные вишни.
Ида от восторга хлопала в ладоши.
- А что он еще может? - нетерпеливо спросила она.
Тут Эмиль крикнул: "Галопом!", и раз - Заморыш припустил вскачь вок-
руг беседки. Через равные промежутки времени Эмиль кричал: "Фас!" - и
Заморыш чуть подпрыгивал, а потом снова несся во весь опор, как видно,
очень довольный собой.
- Ой, какой он миленький! - сказала маленькая Ида, и действительно.
Заморыш очень мило прыгал в беседке.
- Хотя для поросенка это не совсем нормально, - заметил Альфред.
Но Эмиль был горд и счастлив - другого такого Заморыша было не сыс-
кать во всей Леннеберге и во всем Смоланде. Это уж точно...
Мало-помалу Эмиль научил Заморыша скакать и через веревочку. Ты ког-
да-нибудь видел, чтобы поросенок прыгал через скакалку? Нет, не видел, и
папа Эмиля тоже не видел. Но однажды, когда папа спускался с пригорка,
где стоял хлев, он увидел, что Эмиль с Идой крутят старую воловью вожжу,
а Заморыш прыгает через нее, да так шибко, что земля летит из-под копыт.
- Ему весело, - поспешила обрадовать папу маленькая Ида.
Но ее слова не растрогали папу.
- Поросятам нечего забавляться, - сказал он. - Они нужны на окорок к
Рождеству. А от прыганья поросенок станет тощим, как гончий пес!
У Эмиля екнуло сердце. Рождественский окорок из Заморыша - об этом он
как-то не думал. Он был ошеломлен. Уж верно, в этот день он не очень-то
любил своего папу!
Да, во вторник, десятого августа, Эмиль не очень-то любил своего па-
пу. Солнечным, теплым летним утром Заморыш скакал через веревочку на
пригорке, где стоял хлев, а папа Эмиля упомянул о рождественском окоро-
ке. Потом папа ушел, потому что как раз в тот день в Каттхульте начали
косить рожь, и папе нужно было оставаться в поле до самого вечера.
- Тебе, Заморыш, чтобы спастись, надо отощать, как гончему псу, -
сказал Эмиль, когда папа ушел, - а не то... ты не знаешь моего папашу!
Целый день Эмиль ходил сам не свой и переживал за поросенка. В тот
день проказы мальчика были такими пустяковыми, что на них едва ли кто
обратил внимание. Он посадил Иду в старое деревянное корыто, из которого
поили коров и лошадей, и играл в пароход на море. А потом он накачал
полное корыто воды и тоже играл в пароход на море - в пароход, который
захлестывает водой; поэтому маленькая Ида вымокла до нитки и очень раз-
веселилась. Потом Эмиль стрелял из рогатки в цель - в миску с киселем из
ревеня, который мама выставила остудить на окошко кладовой. Эмиль только
хотел посмотреть, попадет ли он в цель, и не думал, что может разбить
