гу можно даже умереть, а тут он вдруг увидел это собственными глазами:
куры одна за другой повалились на землю и остались лежать неподвижно,
без признаков жизни. Да, так оно и было: повсюду в траве валялись мерт-
вые куры. Белоснежные и бездыханные. Это было страшное зрелище. Эмиль
отчаянно зарыдал. Что скажет мама, если придет и увидит своих кур? И
Лотта-Хромоножка, его собственная курица, тоже лежала белым неподвижным
комочком. Эмиль, плача, подобрал ее. Ну да, конечно, умерла. Никаких
признаков жизни! Бедная Лотта-Хромоножка, вот и пришел конец ей и ее
бессчетным вкусным яйцам. Единственное, что теперь Эмиль мог для нее
сделать, так это как можно скорее похоронить со всеми почестями. Он во-
образил надгробный камень, где будет написано:
"Здесь покоится Лотта-Хромоножка, до смерти напуганная петухом и За-
морышем". Эмиль всерьез рассердился на Заморыша. Этого выродка он снова
запрет в свинарнике и никогда больше не выпустит! А Лотта-Хромоножка
пусть пока полежит в дровяном сарае. Эмиль бережно отнес ее туда и поло-
жил на деревянную колоду. Пусть отдохнет в ожидании своих похорон, бед-
ная Лотта!
Когда Эмиль вышел из сарая, он увидел, что петух и Заморыш снова вер-
нулись к вишням. Нечего сказать, хороши голубчики! Сперва до смерти на-
пугали кур, а потом преспокойно продолжают пиршество, будто ничего не
случилось! Уж петухуто не мешало бы иметь хоть каплю совести и немножко
погоревать. Ведь с помощью Заморыша он разом разделался со всеми своими
женами. Но, повидимому, петух отнесся к этому равнодушно.
Правда, теперь он и поросенок пожирали вишни не так жадно. Вдруг пе-
тух снова шлепнулся на землю, а за ним и Заморыш. Эмиль был так сердит
на них обоих, что даже не поинтересовался, живы они или сдохли. Впрочем,
он видел, что они не мертвы, не то что куры. Петух слабо кукарекал и
чуть дергал ногами, а Заморыш, вероятно, дремал, пытаясь время от време-
ни приоткрыть глаза, и в горле у него что-то булькало.
В траве валялось еще довольно много вишен, и Эмиль взял попробовать
одну. На вкус она была не совсем такой, как обычная вишня, но действи-
тельно довольно вкусной! И как это маме могло прийти в голову закопать
такие хорошие ягоды в куче мусора?
Да, мама! Ведь надо пойти и рассказать о беде с курами. Но идти ему
не очень хотелось. Во всяком случае, не обязательно идти сразу. Он в
раздумье съел несколько вишен... потом еще несколько... нет, ему что-то
совсем не хотелось идти к маме сейчас!
Тем временем на кухне мама готовила ужин косарям. И вот они все вмес-
те явились домой: папа Эмиля и Альфред, Лина и Креса-Майя. Усталые и го-
лодные после долгого рабочего дня, расселись они вокруг кухонного стола.
Но место Эмиля пустовало, и мама вспомнила, что уже довольно давно не
видела своего мальчика.
- Лина, сходи-ка взгляни, нет ли Эмиля у Заморыша, - приказала мама.
Лина ушла и долго не возвращалась. Наконец она появилась на пороге и
стала ждать, пока все обратят на нее внимание. Она хотела, чтобы все од-
новременно услышали поразительную новость, которую она собиралась им
преподнести.
- Что с тобой? Почему ты стоишь как столб? Что-нибудь стряслось? -
спросила мама Эмиля.
Лина таинственно улыбнулась.
- Стряслось ли что... да, право, не знаю, что и сказать... Но ку-
ры-то, это уж точно, сдохли. А петух - пьяный! И Заморыш - пьяный! А
Эмиль... Эмиль... - сказала Лина и перевела дух. - Эмиль - тоже
пьяный...
Что творилось в тот вечер в Каттхульте! Просто трудно описать!
Папа Эмиля шумел и кричал, мама плакала, маленькая Ида плакала, Лина
тоже плакала, правда, так - за компанию. Креса-Майя охала и вздыхала. Ей
было уже не до ужина. Она должна была немедленно бежать и раззвонить но-
вость всем и каждому в округе:
- Ох-ох-ох! Бедняги эти Свенссоны из Каттхульта! Эмиль, горюшко наше,
напился пьяным и перебил всех кур! Ох-ох-ох!
Один только Альфред не потерял голову. Когда Лина явилась с ужасными
новостями, он вместе со всеми ринулся из дома и сразу нашел Эмиля.
Мальчик лежал в траве рядом с Заморышем и петухом. Да, Лина была права:
Эмиль в самом деле был мертвецки пьян. Он лежал закатив глаза и прива-
лившись к Заморышу. Было видно, что ему совсем худо. Мама Эмиля залилась
горькими слезами, увидев своего мальчика таким бедным и несчастным, и
хотела тотчас же отнести его в горницу. Но Альфред, знавший толк в по-
добных делах, сказал:
- Ему лучше остаться на свежем воздухе!
Весь вечер просидел Альфред на крыльце людской, держа на коленях Эми-
ля. Он помогал мальчику, когда его рвало, и утешал, когда он плакал. Да,
да, время от времени Эмиль приходил в себя и плакал. Он ведь слышал: все
говорили, что он пьян, хотя и не мог понять, как это произошло. Эмиль не
знал, что, когда из вишен делают настойку и дают им хорошенько перебро-
дить, ягоды становятся пьяными и от них пьянеют. Потому-то мама Эмиля и
велела ему зарыть ягоды в куче мусора, а он вместо этого съел их вместе
с петухом и Заморышем. Вот он и лежал теперь как бревно у Альфреда на
коленях. Настал вечер, взошла луна, а Альфред все еще сидел, держа на
коленях Эмиля.
- Ну как ты, Эмиль? - спросил Альфред, увидев, что Эмиль чуть приотк-
рыл глаза.
- Ничего, жив еще! - устало ответил Эмиль, а потом добавил шепотом: -
Но если я умру, тебе, Альфред, достанется Лукас.
- Не умрешь, - уверенно пообещал ему Альфред.
Нет, Эмиль не умер, не умер и Заморыш, не умер и петух.
Но самое удивительное - даже куры остались живы. Случилось так, что в
своем безутешном горе мама все-таки послала маленькую Иду в сарай, нака-
зав ей принести корзину дров. По пути Ида плакала - такой уж, в самом
деле, выдался грустный вечер. Но, войдя в сарай, она заплакала еще
сильнее: ведь на дровяной колоде лежала мертвая Лотта-Хромоножка.
- Бедная Лотта! - Ида пожалела курицу и, протянув свою тоненькую руч-
ку, погладила Лотту.
И можете себе представить - Лотта ожила! Она открыла глаза, с серди-
тым кудахтаньем соскочила с колоды и в гневе заковыляла к двери. Ида
застыла в изумлении, не зная, что и думать. Надо же! Может, у нее вол-
шебные руки, которые умеют творить чудеса и оживлять мертвых?
Оплакивая Эмиля, никто не позаботился о курах, и они по-прежнему ва-
лялись на траве. Но вот пришла Ида и погладила всех по очереди - куры
ожили и вскочили одна за другой на ноги. Да, да, потому что ведь они
вовсе не сдохли, а просто упали в обморок от испуга, когда поросенок
припустил за ними, - такое иногда бывает с курами.
А Ида гордо вошла в кухню, где плакали и горевали ее родители, - те-
перь, по крайней мере, и у нее было что порассказать.
- Ну вот, хоть кур-то я воскресила из мертвых, - удовлетворенно ска-
зала она.
На другое утро и петух, и Заморыш, и Эмиль немного пришли в себя, хо-
тя петух не мог петь целых три дня. Правда, он пытался время от времени
петь, но никакого "ку-ка-ре-ку" у него не выходило, а лишь какое-то отв-
ратительное "ку-ке-литсу", которого он очень стеснялся. Всякий раз при
этом куры смотрели на него с таким упреком, что петух стыдливо прятался
в кусты.
А Заморыш ничуть не стыдился. Что касается Эмиля, то у него весь день
был сконфуженный вид.
- Валяться пьяным вместе с поросенком! Хорош, нечего сказать! - подд-
разнивала Лина. - Два пьяных поросенка - ты и Заморыш! Теперь я так и
буду вас звать.
- Прикуси-ка язык, - сказал Альфред, зло взглянув на Лину, и она тут
же примолкла.
Но история с пьяными вишнями на этом не кончилась. В полдень через
ворота, ведущие в Каттхульт, прошествовали трое степенных мужей, членов
правления леннебергского Общества трезвости. Да, ты ведь, верно, не зна-
ешь, что это за штука - Общество трезвости. Но должна тебе сказать: в
старые времена это было нечто такое, в чем крайне нуждались и в Ленне-
берге, и во всем Смоланде. Члены Общества трезвости трудились в поте ли-
ца, чтобы покончить со страшным пьянством, приносившим несчастье
стольким людям в прежние времена, да и ныне тоже.
Болтунья Креса-Майя, оплакивавшая пьянчужку Эмиля, взволновала все
Общество трезвости. И вот троица из этого общества явилась в Каттхульт,
желая побеседовать с родителями Эмиля!
- Хорошо бы, - сказали они, - если бы ваш Эмиль смог прийти на вечер-
нее собрание в Дом Общества трезвости. Там бы его обратили на путь ис-
тинный и заставили вести более трезвый образ жизни.
Мама Эмиля жутко разозлилась и рассказала, что случилось с Эмилем и
вишнями. Но у гостей по-прежнему были скорбные физиономии, и один из них
сказал:
- Все-таки нехорошее дело вышло с Эмилем. Не мешало бы дать ему
взбучку на нашем вечернем собрании.
И папа Эмиля согласился. Нельзя сказать, чтобы он радовался этому
собранию: не очень-то приятно, когда тебя позорят перед всеми, но, мо-
жет, необходимо пойти к этим людям, чтобы направить Эмиля на праведный
путь трезвости.
- Я схожу туда с ним, - мрачно пробормотал папа.
- Нет уж, раз ему нужно быть на этом собрании, с ним пойду я! - зая-
вила мама. - Ведь эту злосчастную наливку ставила я, и тебе, Антон, не-
чего страдать по моей вине. Если кому и нужно выслушать проповедь о вре-
де пьянства, так это мне, но, пожалуйста, я могу взять с собой и Эмиля,
раз это нужно.
Когда настал вечер, Эмиля одели в праздничный костюмчик, и он сам на-
тянул свою "шапейку". Он не имел ничего против того, чтобы его обратили
на праведный путь трезвости. Да и просто приятно побыть немного на лю-
дях.
Заморыш, видимо, думал так же. Когда Эмиль с мамой отправились в до-
рогу. Заморыш припустил за ними, желая их сопровождать. Но Эмиль крикнул
ему:
- Замри!
И поросенок послушно улегся на дорогу и замер, но глаза его еще долго
следили за Эмилем.
Должна сказать, что в тот вечер Дом Общества трезвости был битком на-
бит! Все жители Леннеберги желали участвовать в обращении Эмиля на путь
праведный. На сцене уже давно выстроился хор трезвенников, и, как только
Эмиль показался в дверях, хор грянул:
Юный муж, что вкушает бокал
Ядовитого зелья...
- Никакой не бокал, - сердито сказала мама, но слова ее услышал
только Эмиль.
Когда пение подошло к концу, на сцену вышел какой-то человек - он
долго и серьезно разглагольствовал об Эмиле, а под конец спросил его, не
хочет ли он дать клятву трезвости, которой должен оставаться верен всю
свою жизнь.
- Могу, - с готовностью ответил Эмиль.
В ту же минуту у дверей раздалось легкое похрюкивание, и на собрание
вбежал Заморыш. Оказывается, он тихонько трусил вслед за Эмилем, и вот
он тут как тут! Увидев Эмиля на скамейке первого ряда, поросенок страшно
обрадовался и тотчас устремился к нему. В зале поднялся страшный шум.
Никогда прежде не бывало, чтобы в Доме Общества трезвости появлялся по-
росенок. И трезвенникам он был сейчас совершенно ни к чему. "Поросята не
соответствуют торжественности момента" - так полагали они. Но Эмиль ска-
зал:
- Ему тоже не вредно дать клятву трезвости. Потому что он съел куда
больше вишен, чем я.
Заморыш и сейчас был крайне возбужден, и, чтобы он не произвел невы-
годного впечатления, Эмиль сказал ему:
- Служи!
И тогда Заморыш, к великому удивлению всех жителей Леннеберги, встал
на задние ножки, точьв-точь как собака. И вид у него при этом был очень
кроткий и смиренный. Эмиль вытащил из кармана горстку сушеных вишен и
дал поросенку. Леннебержцы не поверили своим глазам: поросенок протянул
мальчику правое копытце и поблагодарил за угощение.
Все так увлеклись Заморышем, что чуть не позабыли про клятву трезвос-
ти. Эмиль сам напомнил об этом:
- Ну как, нужно мне обещать что-нибудь или нет?
И тут же Эмиль дал клятвенное обещание впредь "всю свою жизнь воздер-
живаться от употребления крепких напитков, а также всячески способство-
