потому что, даровав ее, он отступился от меня. Чего же тогда я ожидала?
После этой ночи у меня снова пошли периоды забытья. Я лежала не
двигаясь, как лежала прежде в деревенском храме, зачастую с открытыми
глазами, в своеобразном трансе. Этим я напугала девицу, приносившую еду,
угли и пресную воду. Она выбежала крича, что я окоченела, твердая и
ледяная, как каменная глыба, и не дышу. Возможно, это была правдой,
возможно, ей это померещилось, но после этого ни одна из женщин не
заходила ко мне в шатер. Нельзя сказать, будто мне недоставало их общества
или им моего. Они были расой диких сук, обособленной от других, как,
полагаю, и все прочие породы женщин. Они дрались между собой за своих
мужчин, но не выезжали потом сражаться бок о бок с этими мужчинами.
Одевались они в половине случаев так же, как мужчины, но стряпали, штопали
и рожали детей так рьяно, словно у них не было никакого иного назначения,
кроме как быть самкой и подчиненной. У них имелись свои тайны, и что-то во
мне съеживалось от их блистательной глупости и оседлого очарования их
жизни.
Явились сны. Сияющие залы, дворы с их сложными мозаиками плит и
фонтанами, теперь опустевшие. В огромном зале - статуя из черного мрамора,
блестящего, как стекло. Просто одетый мужчина с уличными волосами и
короткой бородой. Здесь не было того преследовавшего меня лица, которое я
позже встретила в Дараке. Это был другой незнакомец.
Где находилось это место, руины моего дома? Я должна его найти. А я
сидела здесь, в разбойничьем шатре.
Во мне поднимался молчаливый гнев на себя. Кусок нефрита лежал,
холодя вне кожу, но моя жизнь пребывала во тьме.
Так проходил день за днем.
Стан оказался в общем примерно таким, как я и представляла: усеянное
коровами, овцами и козами пастбище, фруктовый сад - остатки какого-то
старого хутора, ныне лежащего в руинах, в южном конце ущелья. От него же
остались виноградные лозы и несколько грядок овощей. Это хозяйство было
заботой женщин. Мужчины же охотились, когда не уезжали по другим делам, и
привозили дымящиеся окровавленные туши с поникшими головами.
В ущелье жило много людей, и оно было рассадником склок и ссор.
Отголоски их доходили и до меня - просьбы о любовных напитках и
смертельных отравах, которые не удовлетворялись. Что же касается их
больных, то когда они верили, что я могу им помочь, мне это, похоже,
удавалось. В противном случае я была бессильна. Это заставляло меня
бояться. Я была в их среде отверженной. В конце концов они набросятся на
меня и разорвут на части, как стая собак разрывает на части хромую собаку,
когда та падает. У меня уже появились враги - девица, у которой я отняла
нефрит, разбойник, которого я пнула по гениталиям, а теперь и многие
другие, рассерженные, что я не навела по их наветам порчу. Дарак не
обращал на это внимания. Далеко от нас шла война - за горами, за
равнинами, горным кольцом и широкой рекой, в регионах южной пустыни,
великие древние города которой по-прежнему стояли словно монолиты. Земля
эта была для разбойников чуть ли не другой планетой, но она снабжала
добычей. На юг шел караван, набитый военным снаряжением, бронзой, железом
и золотом. Дарак захватывал все это, а потом обменивал в розницу степным
племенам, приобретавшим вооружение для собственных менее крупных сражений.
Или, возможно, сам ехал на юг (он уже дважды проделывал это), и заявлялся
в горные городки, выдавая себя за купца, чтобы продать там товары и
доспехи.
О планах его я знала мало. Как подобало моему положению женщины, я
ловила кое-какие сплетни. Ночью, когда он лежал в синем шатре, я
подслушивала у костров; днем обрывки слухов долетали до меня, когда я
проходила по ущелью из конца в конец и обратно.
Было одно возвышенное место неподалеку от начала водопада, куда я,
бывало, забиралась и сидела там часами. Деревья здесь, напоенные водой
мелких ручейков и каналов, вырастали толстыми и темно-зелеными. Остро и
сладко пахло сосновой смолой и разными пробившимися сквозь почву цветами.
Белые колокольчики росли среди валунов, а по мере приближения к ручью
сменялись красными и голубыми. Некоторые цветы росли и в самой воде,
похожие на тонкие лавандовые пузыри; они твердели и становились пурпурными
на противоположной стороне, где стояли, прислонясь друг к другу, горки
камней. От падающих брызг над этим местом подымались легкие пары воды. В
дневную жару они освежали. Иногда я спала здесь, радуясь возможности
сбежать из тюрьмы моего раскрашенного шатра к другой, более совершенной
уединенности, так как сюда, похоже, никто не забредал. Ниже, где водопад
образовал круглый бассейн, женщины приходили за водой или умыться. Я ясно
видела их, маленьких, как куклы, и иногда до меня долетали обрывки слов,
всегда приглушенных ревом воды. Еще ниже я могла разглядеть все ущелье,
шатры, животных, людей Дарака, борющихся и стреляющих по мишеням,
сдирающих с убитых животных шкуры на кожу. Со склона все выглядело
достаточно невинным и домашним, возможно потому, что я больше не была
частью всего этого. Я видела Дарака, крошечного и хрупкого, как насекомое,
идущего на конское пастбища и берущего своего вороного или его белого
товарища и скачущего на них, кружа и прыгая, подымал их на дыбы,
кувыркаясь и опускаясь на уверенные ноги. Дарак - бродяга и артист,
бахвал, нуждавшийся в восхищении, как в еде, и все же, казалось,
понимавший что к чему. Я видела его и ближе, когда он въезжал на конское
пастбище со смеющимся лицом, по-мальчишески открытым, но когда он после
выходил под аплодисменты и приветственные крики, это выражение исчезало.
Посреди ночи у моего шатра все вопила и вопила какая-то женщина.
Я поднялась, откинула полог. Две девицы, одна со смоляным факелом,
который опалил мне глаза своим резким светом. Лица их были осунувшимися и
несколько раздраженными. Третью женщину держал на руках рослый темнокожий
мужчина, один из "капитанов" Дарака, как я давно догадывалась. В данный
момент ее тело выгибалось дугой и напрягалось, а руки сжались в кулаки.
- Что случилось? - спросила я их.
Девица без факела шагнула вперед, и я ясно разглядела ее лицо. Она
смотрела не в глаза, а на мою шею, где, как она правильно угадала, висел
отнятый мной у нее нефрит. Шуллат.
- Илка рожает ребенка от Дарака, и роды идут тяжело. Мы пришли, чтобы
ты навела на нее чары и спасла ее ребенка.
Говорила она презрительным тоном и открыла рот, чтобы сказать еще
что-то, по тут снова начались вопли.
Разбойник, державший ту, которую назвали Илкой, свирепо рявкнул:
- Не дергайся, проклятая брыкливая кобыла.
- Принеси ее в шатер, - распорядилась я.
Он нагнулся под пологом и уложил все еще изгибающуюся дугой и воющую
девицу на мою постель из ковров.
Я посмотрела на нее: живот у нее был почти плоский.
- Рожает? - переспросила я. - Сколько она его вынашивала?
- Пять месяцев, - отрезала Шуллат.
Илка явно мучилась, почти теряла сознание, кроме тех случаев, когда
схватки вызывались автоматически.
- Я скажу ей, - заговорила другая женщина, - у нее выкидыш, а не
роды.
- Где Дарак? - спросила я.
- Уехал.
Не знаю, зачем я спросила. У меня было смутное ощущение, что
некоторые из этих мук должны были обрушиться и на него, повинного в них.
Но будь он и стане, его ждал бы шатер с нарисованными голубыми глазами или
какой-нибудь другой.
Я склонилась над Илкой и не знала, чем я могу ей помочь. Глаза ее
широко раскрылись от боли и страха, и я была еще одной тенью, вьющейся
вокруг ее страданий, куда мне не было доступа. Она не испытывала никакой
веры в ведьму.
- Разве у вас нет повитухи? - спросила я.
- Нет, - презрительно скривилась Шуллат.
- Я не могу помочь этой девушке.
Шуллат торжествовала.
- Не можешь ей помочь? Зачем же тогда Дарак привез тебя сюда есть
наше мясо, пить наше питье и разгуливать где взбредет в голову по нашему
дому?
Илка пронзительно закричала.
Я опустилась рядом с ней на колени. На землю стекала кровь. Я не
знала, что делать. Положив руку на лоб девушки, я заглянула ей в глаза.
Сперва не возникало никакого контакта, но затем, через некоторое время,
между нами что-то шевельнулось. Мне удалось проникнуть в ее глаза, в ее
рассудок и охладить разгоряченный болью мозг.
- Никакой боли больше нет, - прошептала я.
- Что? - вскинулась позади меня Шуллат, вытягивая шею поближе к нам.
Но лицо девушки расслаблялось, а ее тело, изогнувшееся в новом
спазме, выпрямилось. Она улыбнулась.
Другая женщина воскликнула:
- Ты спасла ее!
Но это было не так; ни у нее, ни у меня не хватило веры для спасения.
Я просто держала ее, неподвижную и спокойную, шепча о прекрасных вещах, и
миром наполнилась душа ее до самых глубин. Через некоторое время глаза ее
постепенно закрылись. Она сделалась деревянной и очень холодной.
Я встала. Мужчина уже ушел. Роды и их сложности были не по его части,
и он не хотел иметь к ним никакого касательства. Обе девицы были все еще
тут, но суетилась, истекая ядом, только Шуллат. Другая помалкивала в
благоговейном ужасе перед этой тихой, безропотной смертью.
- Ты _у_б_и_л_а_ ее, - обвинила Шуллат.
Я стояла и смотрела не нее. Отвечать было ни к чему.
- Ты убила ее, - повторила она. - Ты навеяла ей ведьмин сон, и у нее
не осталось никакой воли к борьбе! Она не могла чувствовать, как рвется на
волю ребенок - ребенок Дарака. Илку убила ты, и ребенка Дарака убила ты -
зачем, ведьма? Что заставляет тебя так завидовать его подаркам?
В сумрак шатра проник Карраказ. Зло явится ко мне, и я приму его с
радостью. То, что я сделала, помогая исходившей криком девушке, и считала
благословением для нее в этой безнадежной муке - не было ли это всего лишь
самообманом? Выжила ли бы она - предоставь я ей обороняться в одиночку? У
меня, как инстинктивно догадывалась Шуллат, имелись свои мотивы.
Черноволосая девица из шатра с нарисованными голубыми глазами - как
легко было бы избавиться от нее. Какой-нибудь напиток, какая-нибудь мазь,
даже благовония. Мои познания в ядах и коварство томились в ожидании.
- Забери Илку, - велела я Шуллат и другой девице, - я сделала для нее
все, что в моих силах, но ваша богиня родов не хотела появления еще одного
ребенка в разбойничьем стане. Когда вернется Дарак, сообщите ему. Если у
вас есть жалобы на меня, я отвечу на них ему, а не вам. Здесь он вождь, а
вы - ничто.
Этот психологический прием сработал достаточно хорошо. Мысль о
Мужчине, Вожде, и ей самой, женщине, которая была
никем-ничем-и-звать-никак, заставила ее присмиреть. Она нахмурилась. Ее
темные глаза моргнули в пылании факела. Другая направилась к выходу и
кого-то позвала. Вошла еще одна женщина, постарше, с безучастным лицом.
Эта троица общими усилиями подняла тело Илки. Теперь оно ничего не
стоило, и ни один мужчина не понес бы его.
Кровь впиталась в ковры. Я подняла их, выкинула наружу и увидела при
слабом свете луны женщин, шмыгавших между шатрами, словно маленькие крысы
в тенях. Шепотки: "Илка умерла!". Шуллат объяснит, что ее убила ведьма.
Значит, это время пришло.
3
Дарак не возвращался три дня. Я не знала, где он был, но
догадывалась, что ниже в горах, поближе к проезжим дорогам, где
размещаются главные посты его королевства, и наверное его ждало там дело.
В эти дни ко мне никто не приближался. Никакой еды, питья или углей
