убить этот искаженный образ Демиздор.
- Зренн мертв, - сказал я ему.
Его веки затрепетали, и его губы. Он был не менее гордым, но менее
величественным, чем она.
- Ты любил ее? - прокаркал он мне. Он мог иметь в виду только одну.
Он сказал: - Я скажу тебе перед тем, как ты зарежешь меня, я скажу тебе,
почему я охотился за тобой, как за вонючей собакой, какой ты и являешься.
Будешь слушать, собака? Или ты заставишь меня замолчать раньше, чем я
успею сказать?
- Мне не нужна твоя жизнь, - сказал я.
- Нет? Мне тоже не нужна, грязная, бездомная собака. Слушай. Она была
лучше, прекраснее всех женщин в Эшкореке. И ты лежал на ней, на ее белом
теле. Сказать, что стало с Демиздор? Хочешь услышать?
- Эрран, - сказал я, застыв.
Мое сердце билось тяжелыми медленными ударами, как прибой, гремевший
внизу на пляже.
- Эрран? Нет. У него не было возможности. Она показала тебе путь к
старому тоннелю под горами? Да, конечно, она сделала это. Как она
попрощалась с тобой? Она поцеловала и прижалась к тебе, ты снова владел ею
в зеленом иле перехода? Или она прокляла тебя?
- Продолжай, - сказал я. - Если хочешь рассказать, рассказывай.
- Я расскажу. Она показала тебе дорогу. После этого она пошла в свою
комнату во дворце Эррана, отвязала бархатный шнур от шторы и повесилась на
нем.
Он плакал. Он не стыдился плакать по Демиздор.
Я подумал: я ведь знал это все время, знал, что она мертва. При нашем
расставании она ведь окликнула меня и сказала: "Ты моя жизнь". Но я
представлял ее себе только такой, какой она была при жизни, скачущей на
коне не хуже любого воина; в нашей постели на рассвете, золотистой от сна;
как она лежала со мной, произнося мое имя; ее кожу, ее живое тепло.
Холодная сейчас. Сейчас пустая. Гниющая в какой-то гробнице в Эшкореке,
заколоченная гвоздями с бриллиантовыми шляпками.
Орек повернулся на бок в траве и продолжал всхлипывать.
Кот тоже начал плакать, жутко завывая над неподвижным телом Хвенит.
И я, стиснутый двумя утратами, как хрупкое зерно между безжалостными
жерновами.
Небо прояснилось. Лес пропитывался бледным солнцем, над ним летели
рваные красновато-синие облака, снова обещавшие дождь.
Я двинулся с места. Подняв тело Хвенит, я отнес его в черную палатку
и положил на ее постель из ковров. И обнаружил, что она жива. Пульс едва
чувствовался. Нож Зренна пробил грудь, но, должно быть, прошел мимо
сердца. Но хотя она дышала, осталось недолго. Кот шел за мной, мяукая, и
терся о мои сапоги, очевидно, думая, что я собираюсь помочь ей. Но ей было
уже не помочь.
Некоторое время спустя кто-то подошел к входу. Орек, вытирая глаза
кулаками, как выпоротый мальчик, сказал:
- Я и раб похороним моего брата там.
- Эго свободная земля, - сказал я, - хороните.
Я понимал, что некоторое время он не будет покушаться на мою жизнь;
его страсть была утоплена в слезах; кроме того, он испытал убийств в
избытке.
Он повернулся и ушел. У них были только ножи, и раб разгребал землю
руками - захоронение будет неглубоким, и никакого золота на гроб.
Что касается Хвенит, она сможет покоиться среди своего рода, хотя
никому из них это не будет утешением.
Где-то в моем мозгу Хвенит и Демиздор сливались в одно. Жизнь угасла,
и красота превратилась в холодное мясо для червей. А Хвенит, моя черная
колдунья, она сказала, что умрет от любви, всегдашняя жалоба девушки,
теперь сбывшаяся. Она никогда не лежала с ним, своим Квефом, ни разу. Я
увидел бессмысленность этого, зияющего бесплодность. Брат, сестра - только
слова; а это - действительность, разрушитель у порога. В конечном счете,
какое это имело значение - отпраздновать ее юность и его прежде, чем меч
сразил ее? Все выдумки и уловки, нравоучения и моральные кодексы людей
казались пылью перед лицом смерти.
Кот подошел и лизнул мою руку своим шершавым языком. Я видел, так
собаки скорбят и умоляют.
На вход снова упала тень. Я посмотрел; там стоял Темный человек, руки
его были в грязи по локоть - раб, проводник, гребец, копатель могил.
Он не заговорил, пока я не спросил, чего он хочет. Тогда он кивнул на
Хвенит и сказал, с первым подобием любопытства, которое, по моим
наблюдениям, когда-либо проявлял представитель его расы:
- Не расположена, женщина?
В этом не было никакого смысла. Я попросил его говорить на своем
языке, чтобы я мог понять его. Тогда он сказал на искаженном трескучем
языке:
- Господин не может заставить женщину слушаться? Принести что-нибудь
господину?
Он думал, что, несмотря на то, что она была при смерти, я восстановлю
Хвенит. Я об этом даже не подумал. Я исцелил лошадь, ребенка, наполовину
случайно, но я не был уверен относительно лошади, а в ребенке оставалось
какое-то желание борьбы, на которое могло опереться исцеление. Пульс
Хвенит был слаб, как биение крылышек мотылька. Но когда я протянул руку и
положил на ее шею, она была еще теплая; казалось, что она уже целый век
холодная. Неритмично, но постоянно ее сердце билось. Как она прожила так
долго? Возможно, она цеплялась за ниточку своей жизни, ожидая, пока
волшебник исцелит ее?
Она помогла мне, научила меня кое-чему относительно моей Силы.
Я у нее в долгу. Может быть, есть только один путь отплатить ей.
Это испугало меня. Прежде, во время тех случайных исцелений, я не
думал. Сейчас мои нервы сдавали. Что я должен делать? И более того,
ужасаю, какие будут последствия?
- Присматривай за своим хозяином, - сказал я рабу.
Раб растянул рот. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь из них
улыбался.
- Вы все мои хозяева. Господин Орек, похороненный господин Зренн, ты.
- Он закрыл левый глаз и постучал по нему. - Меня зовут Длинный Глаз, -
сказал он. Он немного отодвинулся и исчез.
Красные лучи заходящего солнца начали проникать в палатку.
Я упорно старался пробиться к Хвенит. Я старался соединить кровь с
плотью сильными массажирующими поглаживаниями.
Наконец, обливаясь потом, сидя в черном тумане ночи, я вдруг
вспомнил, что и прежних случаях это произошло тихо, без мощного
физического воздействия; отравленный конь в Эшкореке, задыхающийся ребенок
в деревне, тогда я даже не чувствовал, как Сила исходит из меня.
Поэтому ученик Хвенит вытер доску и начал снова.
Солнце встало. Я вышел из палатки и увидел, что раб во второй раз
приступил к своим обязанностям могильщика. Эта вторая могила, не связанная
с первой, казалась лишней и запоздалой.
- Для кого это? - спросил я его на его корявом языке.
- Мой господин Орек, - ответил он.
Ты запрягаешь смерть; ты запрягаешь жизнь. Ты можешь убить или
исцелить. Могила становится символом, одной хилой веткой, упавшей с
дерева.
Солнце над лесом золотыми и красными кругами плавало у меня перед
глазами.
Я не ожидал чего-то другого от Орека. Хоть он был молод. Мне было
жаль его. Раб утрамбовал глину, чтобы покрыть светловолосую голову, на
которую он положил кусок ткани.
- Как? - спросил я.
- Его нож, - сказал раб, отвечая мне со странной живостью, которой я
прежде не замечал в этих людях. - Он укрепил его между корнями и бросил
свое тело на лезвие. Он сделал это неудачно. Смерть наступила не сразу.
Я вспомнил мужчин в золотых масках, лежавших на своих мечах в
малиновом павильоне.
Солнце делилось: по его центру шла черная полоса. Оно расколется
пополам и подожжет море. Потом я увидел, что это был черный человек на
фоне солнце, стоявший над тем местом, где я сидел. Квеф.
- Скажи мне, если Хвенит убита, - сказал он мне.
- С чего ты это взял?
- Я почувствовал это, - сказал он. - Вчера в сумерках. Я
почувствовал, что она при смерти.
- Значит, все-таки между вами была магическая связь.
- Кровь говорила с кровью. Да. Я чувствовал это. Я не мог заснуть.
Ночью я пошел посмотреть то место, где зимой хранятся лодки. Одной лодки
не хватало. Я понял тогда, что они отправились искать тебя. Я взял
собственную лодку. Я греб в темноте. Она мертва?
Я встал.
- Загляни в палатку и посмотри.
Он повернулся и побежал.
Вскоре я тоже пошел взглянуть. Она лежала, сонно лаская кота. Сейчас
Квеф стоял перед ней на коленях, зарывшись лицом в ее шею, и она гладила
его волосы, тихо бормоча. Я слышал тембр триумфа в ее голосе, бесконечно
нежном.
На ее груди был белый шрам, как серп луны.
Трепетавшее под ним сердце запнулось, потом застучало. Она легко
вернулась из своего сна - темный океан, которого она чудом избежала,
отступил, как скатились с ее тела волны в ту ночь, когда я лежал с ней.
Белая сука исцелила Пейюана после удара дракона.
Я, такой же хитрый, как она, исцелил дочь Пейюана. Круг замкнулся и
снова начался.
3
Я пошел на пляж на другой стороне острова. Украденная Зренном лодка
лежала на песке, и чайки ныряли и охотились на волнах. В остальном я был
один.
Был прекрасный светлый день, без бури или жары.
Я лишился сна и сидел, как корабль, потерпевший крушение, пытаясь
прийти к соглашению с самим собой.
Это было очень тяжело.
Конечно, я был не тем, кем я знал себя. Несмотря на все уроки Хвенит,
мне любопытно было, какие еще нетронутые колодцы существуют во мне. Как
насчет тех самых странных из всех странных вещей, о которых она упоминала,
даров жрецов: вызывание огня, управление силами природы, способность к
полету?
Возможно, каждый из них, кто был во мне, проявится при необходимости.
Однако, как и жрецы, я конечно, должен приготовиться, научиться быть
проводником таких способностей.
Мои мысли путались, не принося решения. В них вмешивался образ белой
женщины и темного человека, моего отца. Я принес ему клятву. Найти ее и
убить, чародейку, которая причинила зло и ему, и мне. Когда я возвращался
в мыслях к своим снам, рассказу Котты, к Эшкореку, для меня было
естественным ненавидеть ее. Таким образом мои сомнения разрешились.
Вереница таинств упростилась до одной цели: его месть, моя клятва.
Тогда я поднялся, отбросив все остальное.
Если бы у меня была Сила, я использовал бы ее для достижения своей
цели. Тогда надо использовать ее.
Я оглянулся вокруг. Как? Это было смехотворно. Вот ребенок, который
может сокрушить горы и не знает, где они находятся.
В этот момент я увидел Темного человека, Длинный Глаз. Он стоял на
краю леса и смотрел на меня. Я познал его, и он сразу прибежал, как
собака.
- Повелитель? Чем я могу служить тебе?
Я понял, что он добровольно сделался моим рабом, потеряв двоих
прежних хозяев и решив, что мне нужен раб. В ярде от меня он стал на
колени и склонился в почитании. Я вспомнил, что он назвал меня божеством,
и он, очевидно, так и считал. В нем не было страха. Казалось, что с самого
начала его раса знала богов и никого другого. Боги надевали на них оковы,
плохо обращались с ними, убивали их и играли ими. Боги были таким же
фактом, как солнце и землетрясение. Просто еще одна страшная реальность.
Я не был уверен, позвал ли я его на помощь или просто для
человеческого разговора, но я сказал:
- Чтобы найти ведьму, что делают твои жрецы?
- У нас нет жрецов. Вождь - жрец. Мы не молимся.
Я начал вспоминать крарл, но я ничего не знал о сложных внутренних
ритуалах, совершаемых Силом и ему подобными в их вонючих логовищах.
Признаком моего состояния служило и то, что в следующий момент я бесцельно
сказал ему:
