дверь, я слушала, я смотрела - никого! И вот я услышала, как какой-то голос
сказал мне:
"Мадам Жюль (это фамилия моего покойного мужа), вы не принесете мне
скамеечку для ног?" Я стала, извините меня, директор, как помидор. Но голос
продолжал: "Не бойтесь, мадам Жюль, это я, призрак Оперы!!!" Это был такой
добрый, дружеский голос, что я почти перестала бояться. Я посмотрела в ту
сторону, откуда он раздался. Голос, мсье, шел с первого места справа в
первом ряду. За исключением того, что я никого не видела там, было точно
так, как будто кто-то сидел на этом месте и говорил со мной, кто-то очень
вежливый.
- А ложа справа от ложи номер пять была занята? - спросил Мушармен.
- Нет. Седьмая и третья ложи были еще пусты. Представление только что
началось.
- И что же вы сделали?
- Я принесла скамеечку, что же еще? Она, разумеется, была нужна не для
него. Она была нужна для его дамы. Но я никогда не слышала и не видела ее...
Что? У привидения к тому же была жена? Мушармен и Ришар перевели взгляд с
мадам Жири на контролера, который стоял позади нее и размахивал руками,
чтобы привлечь к себе внимание директоров. Он с отчаянием указал пальцем на
лоб, показывая, что мадам Жири сумасшедшая, что заставило Ришара принять
окончательное решение уволить контролера, который держал на работе
помешанную. Но она продолжала рассказывать, полностью погруженная в мысли о
призраке: теперь она восхваляла его щедрость.
- В конце спектакля он обычно давал мне монетку в сорок су, иногда в сто
су, а иногда даже в десять франков, если несколько дней подряд не приходил.
Но теперь вот, когда они начали опять раздражать его, он больше мне ничего
не дает" - Извините, славная женщина! - Мадам Жири снова сердито встряхнула
перьями своей шляпки от такой настойчивой фамильярности. - Извините, но как
призрак передает вам эти деньги? - спросил Мушармен, который от рождения был
любопытным.
- Он просто оставляет их на перилах ложи. Я их нахожу там вместе с
программой, которую всегда приношу ему. Иногда я нахожу в ложе цветы, розу,
например, которая, видимо, выпала из корсажа его дамы. Он, должен быть,
приходит иногда с дамой, поскольку однажды они оставили веер.
- Ха, ха. Призрак оставил веер? И что же вы с ним сделали?
- Конечно, я принесла его в следующий раз. В этот момент раздался голос
контролера:
- Вы не придерживаетесь правил, мадам Жири. Я вас оштрафую.
- Замолчите, болван! - прозвучал глубокий голос Ришара. - Итак, вы
принесли обратно веер. Что случилось потом?
- Они его забрали, мсье. Я не нашла веер после представления, а на этом
месте они оставили коробку с английскими конфетами, я их так люблю, мсье
директор. Это одна из любезностей призрака.
- Хорошо, мадам Жири. Вы можете идти.
Когда матушка Жири оставила кабинет, почтительно, но с достоинством,
которое никогда не покидало ее, поклонившись обоим директорам, Ришар сказал
контролеру, что решил освободиться от услуг этой старой сумасшедшей. Затем
добавил, что он тоже уволен.
И хотя тот заявил о своей привязанности к Опере, директора сказали
секретарю, что контролер должен быть рассчитан и уволен. Когда секретарь
ушел и они остались одни, каждый выразил мысль, пришедшую им обоим в одно и
то же время: надо пойти и посмотреть ложу номер пять.
Мы вскоре также последуем за ними.
Глава 6
Зачарованная скрипка
Из-за интриг, о которых мы расскажем позже, Кристине Доэ не удалось
повторить в Опере успех, который она имела на том знаменитом гала-концерте.
Однако у Кристины была возможность появиться в доме герцогини Цюрихской, где
она спела лучшие произведения из своего репертуара. Вот что писал о ней
известный критик X., который был среди гостей:
"Когда вы слышите ее в "Гамлете" Амбруаза Тома, невольно задаетесь
вопросом: не пришел ли Шекспир на Елисейские поля, чтобы отрепетировать с
ней роль Офелии? Это правда, что, когда она надевает звездную диадему Царицы
ночи, Моцарт, казалось бы, должен покинуть свое вечное убежище, прийти и
послушать ее. Но ему нет необходимости делать это, потому что сильный,
вибрирующий голос неподражаемого интерпретатора "Волшебной флейты" достигает
гения, легко поднимаясь в небеса, так же как она сама без усилий дошла от
крытой соломой хижины в деревне Скотелоф до золотого и мраморного дворца,
построенного мсье Гарнье".
Однако после вечера в доме герцогини Цюрихской Кристина не пела на
публике. Она отклоняла все приглашения и предложения платных выступлений.
Без какого-либо благовидного объяснения она отказалась выступить на
благотворительном концерте, в котором предварительно обещала принять
участие. Она вела себя так, как будто больше не контролировала свою жизнь,
как будто боялась нового триумфа.
Кристина узнала, что граф Филипп де Шаньи, желая угодить своему брату,
предпринимал активные усилия в ее интересах, даже обращался к мсье Ришару.
Она написала графу, поблагодарила его и попросила ничего не говорить о ней с
директорами Оперы. Что за причины могли быть у певицы для такого странного
поведения? Одни приписывали это беспредельной гордыне, другие - божественной
скромности. В действительности же наиболее вероятным объяснением подобного
поведения был страх. Да, Кристина Доз была напугана тем, что случилось с
ней, и в такой же степени удивлена, как, впрочем, и все, кто ее окружал.
Удивлена? У меня есть одно из ее писем (из коллекции перса), и, прочитав это
письмо, я уже не могу писать, что она была удивлена или даже напугана своим
триумфом - она была в ужасе. "Я не узнаю себя больше, когда пою", - писала
она. Бедное, милое, чистое дитя!
Кристина нигде не показывалась, и виконт Рауль де Шаньи тщетно пытался
встретиться с ней: писал, спрашивал разрешения прийти, умолял. Рауль уже
начинал терять всякую надежду, когда однажды утром получил следующую
записку:
"Я не забыла маленького мальчика, который вошел в море, чтобы достать мой
шарф. Я не могла не написать вам об этом, особенно теперь, собираясь поехать
в Перрос-Герек, чтобы выполнить свой долг. Ведь завтра годовщина смерти
моего отца. Вы знали его, и он любил вас. Похоронен он вместе со своей
скрипкой на кладбище, которое окружает маленькую-церковь у подножия холма.
Отец так часто играл в этой церкви, когда мы с вами были детьми. Он
похоронен у дороги, где, повзрослев, мы сказали друг другу "до свидания" в
последний раз".
Прочитав записку, Рауль тут же справился о железнодорожном расписании,
быстро оделся, написал несколько строк брату и вскочил в экипаж. Однако он
опоздал на утренний поезд, к которому так надеялся успеть.
Виконт провел тоскливый день. Хорошее настроение вернулось к нему только
вечером, когда он наконец сел в поезд. Он перечитывал записку Кристины,
вдыхал ее аромат, оживляя в памяти милые образы своих отроческих лет. Иногда
Рауль забывался в беспокойном сне, который начинался и кончался его
Кристиной.
Уже рассвело, когда Рауль сошел с поезда в Ланньоне и сел в карету до
Перрос-Герека. Он был единственным пассажиром. У кучера он узнал, что
накануне вечером молодая женщина, кажется, парижанка, приехала в Перрос и
остановилась в гостинице "Заходящее солнце". Это могла быть только Кристина.
Рауль глубоко вздохнул: наконец ему удастся поговорить с ней спокойно. Он
так сильно любил ее, что это почти лишало его дыхания. Этот сильный молодой
человек, который совершил кругосветное путешествие, вел себя, как
девственница, никогда не покидавшая дома матери.
Он ехал к Кристине, перебирая в памяти страницы биографии певицы. Многие
детали ее истории до сих пор неизвестны публике.
В маленьком шведском городке неподалеку от Упсала жил крестьянин с
семьей. В поте лица работая в течение недели, по воскресеньям он пел в
церковном хоре. Свою маленькую дочь он обучил нотам до того, как она стала
читать. Возможно, не сознавая этого, отец Кристины был великим музыкантом.
Он играл на скрипке и считался лучшим маэстро в округе. Слава о нем
распространилась повсюду, и его наперебой звали играть на свадьбах и
праздниках.
Мать Кристины умерла, когда девочке шел шестой год. Доэ, который любил
только дочь и музыку, продал землю и отправился искать счастья в Упсала. Но
нашел там одну бедность. Тогда он вернулся в свой городок и стал ходить с
ярмарки на ярмарку, играя скандинавские мелодии, а девочка, которая никогда
не покидала отца, пела под аккомпанемент его скрипки. Услышав однажды их
обоих на ярмарке в Лимби, профессор Валериус пригласил их в Гетеборг. Он
утверждал, что отец был лучшим скрипачом в мире, а дочь имела задатки стать
великой певицей. Профессор взял на себя заботу о ее образовании и обучении.
Все, кто ни встречался с Кристиной, были пленены ее красотой, очарованием,
стремлением к совершенствованию. Ее успехи были потрясающими.
Когда профессор и его жена уезжали во Францию, они взяли старого Доз и
Кристину с собой. Жена Валериуса относилась к Кристине как к родной дочери.
Что же касается Доз, то он начал чахнуть от ностальгии. Он никогда не
выходил из дому, живя словно в какой-то мечте, которую лелеял с помощью
своей скрипки. Много времени Доэ проводил с Кристиной, играя на скрипке и
что-то напевая. Иногда жена профессора приходила послушать их через дверь,
тяжело вздыхала, вытирая слезы, и уходила на цыпочках. Она тоже тосковала по
неяркому скандинавскому небу.
Энергия возвращалась к Доэ только летом, когда они выезжали в
Перрос-Герек - часть Бретани, тогда еще мало знакомую парижанам. Доэ
нравилось смотреть на море, потому что оно напоминало ему родину. Часто,
сидя на берегу, он играл свои наиболее жалобные мелодии и утверждал, что
море затихало, чтобы послушать их.
После долгих уговоров Доэ убедил жену Валериуса позволять ему во время
религиозных процессий, деревенских праздников играть на скрипке, как он
делал это раньше, и даже брать с собой Кристину. Крестьяне никогда не
уставали слушать их. Музыканты отказывали себе в гостинице и спали прямо в
сарае на соломе, тесно прижавшись друг к другу, как это делали когда-то в
Швеции.
Доэ и Кристина одевались соответствующим образом, отказывались от денег,
которые им предлагали за работу, и не брали пожертвований. Местные жители не
понимали поведения этого виртуоза-скрипача, который бродил по деревням со
своей красавицей дочерью, певшей, словно ангел с небес. Толпы людей шли за
ними из деревни в деревню.
Однажды мальчик из Парижа заставит свою гувернантку пройти долгий путь,
потому что был восхищен девочкой, чей чистый, мелодичный голос, казалось,
приковал его к ней. Они вышли к небольшой бухте. В те дни там не было
ничего, кроме неба, моря и золотого песчаного берега. Вдруг поднявшийся
ветер сорвал с Кристины шарф и понес его в море. Она с криком протянула
руку, но шарф уже плавал на волнах, и тут девочка услышала голос:
- Не беспокойся. Я сейчас достану" Она увидела мальчика, который,
несмотря на крики и возмущенные протесты дородной мадам, одетой в черное,
бросился прямо в одежде в море и вытащил из воды шарф. Мальчик, конечно,
промок насквозь, и его гувернантка, казалось, никогда не успокоится. Однако
Кристина радовалась от всего сердца и с благодарностью поцеловала смельчака.
Этим мальчиком был виконт Рауль де Шаньи, который жил в то время со своей
тетушкой в Ланньоне.
На протяжении лета они с Кристиной виделись почти каждый день. По просьбе
тетушки, переданной профессором Валериусом, Доэ начал давать юному виконту
уроки игры на скрипке. Так Рауль полюбил мелодии, которые с детства окружали
