- Кстати, о мадам Жири, - заметил Мушармен. - Она намеревается подать на
вас жалобу.
- Кому? Призраку?
Призрак! Мушармен почти забыл о нем, и пока загадочное существо не
сделало ничего, чтобы напомнить им о своем существовании.
Вдруг дверь ложи отворилась, и вошел режиссер, который выглядел очень
возбужденным.
- Что случилось? - опросили оба директора одновременно, удивленные его
приходом в такое время.
- Что случилось?! - воскликнул тот. - Друзья Кристины Доэ замышляют
что-то против Карлотты! Карлотта взбешена!
- О чем вы? - Ришар нахмурил брови. Но затем, видя, что занавес уже
поднимается, показал жестом режиссеру, чтобы тот оставил их.
Когда режиссер ушел, Мушармен наклонился к уху Ришара и спросил:
- У Доэ есть друзья?
- Да.
- Кто же они?
Ришар кивнул в сторону ложи бенуара, в которой было только двое.
- Граф де Шальи?
- Да. Он говорил о ней так тепло. И если бы я не знал, что он друг Ла
Сорелли" - Хорошо, хорошо... - проворчал Мушармен. - А кто этот бледный
молодой человек рядом с, ним?
- Его брат, виконт.
- Ему следовало быть в постели. Он выглядит больным.
Сцена наполнилась веселым пением. Опьянение в музыке. Триумф кубков.
Красное ли белое,
Право, не беда.
Нам без радости нельзя.
Наливай, брат, вина...
Беспечные студенты, бюргеры, солдаты, молодые женщины и матроны кружились
перед таверной с богом Бахусом на вывеске. Появился Зибель.
Кристина Доэ была очень привлекательна в мужском платье. Ее свежая юность
и меланхоличное обаяние делали ее поистине очаровательной. Поклонники
Карлотты предполагали, что молодую певицу будут приветствовать овацией,
которая раскроет им намерения ее друзей. Овация была бы грубой ошибкой, но
ее не последовало. Зато Карлотту в роли Маргариты восторженно
приветствовали, едва она пересекла сцену и пропела одну единственную фразу
во втором акте:
Не блещу я красою
И, право же, не стою
Я рыцарской руки.
Возгласы одобрения были столь неожиданными и неуместными, что те, кто был
не в курсе происходящего, недоуменно смотрели друг на друга, пожимая
плечами.
Этот акт также закончился благополучно. Поклонники Карлотты предполагали,
что беспорядки наверняка начнутся во время следующего акта. Некоторые,
вероятно, более осведомленные, говорили, что все начнется с "золотого кубка
короля Туле", и поспешили предупредить Карлотту.
Ришар и Мушармен в антракте покинули ложу, чтобы узнать подробности
заговора, о котором упомянул режиссер, но вскоре вернулись, сочтя
происходящее не чем иным, как глупостью.
Первое, что они заметили, войдя в ложу, была коробка конфет на перилах.
Кто положил ее туда? Они спросили билетеров, но те не могли дать ответа.
Повернувшись опять к перилам, они увидели на этот раз рядом с коробкой пару
оперных биноклей. Они взглянули друг на друга, теперь им уже не хотелось
смеяться. Они хорошо помнили все, что сказала им мадам Жири. Вдруг они
ощутили в ложе какой-то странный ветерок. Они сидели молча, чувствуя себя
крайне неловко.
На сцене благоухал сад Маргариты.
И заверьте ее: моя любовь сильна и чиста,
Расскажите ей о надеждах и страхах...
Когда Кристина пропела это, держа в руках букет роз и сирени, она
посмотрела вверх и увидела виконта Рауля де Шаньи. С этого момента всем
показалось, что голос ее стал менее твердым, менее чистым, менее прозрачным,
чем обычно, как будто что-то притупляло и глушило его. Создавалось
впечатление, что певица сильно волнуется или чего-то боится.
- Странная девушка, - заметил один из друзей Карлотты в партере почти во
весь голос, - недавно была просто божественна, а сейчас блеет, как коза.
Никакого мастерства, никакой школы!
Расскажите вы ей, цветы мои...
Рауль обхватил голову руками: он плакал. Позади него граф Филипп жевал
кончики усов и хмурил брови. Если уж граф, обычно такой внешне невозмутимый
и холодный, так проявлял свои чувства, он, вероятно, был взбешен. И он на
самом деле был взбешен. Он видел, что Рауль вернулся из своей загадочной
поездки полным тревоги и совершенно больным. Последовавшие объяснения не
успокоили Филиппа. Желая узнать больше о том, что произошло, он попросил
Кристину Доэ о встрече. Но она имела дерзость ответить, что не может принять
ни его, ни его брата. А не интрига ли это, подумал граф. Он считал, что для
такой женщины, как Кристина, непростительно заставлять Рауля страдать, но
еще более непростительно страдать из-за нее Раулю. Как был он не прав,
проявив кратковременный интерес к этой девушке, чей однодневный успех
оказался теперь непостижимым для всех!
Расскажите вы ей, цветы мои...
- Хитрая маленькая обманщица, - пробормотал Филипп.
Граф не понимал, чего она хочет, на что надеется. О Кристине говорили,
что у нее нет ни друга, ни покровителя. Но этот скандинавский ангел, должно
быть, хитер, как лиса!
Все еще сидя в прежней позе, закрыв лицо руками, словно занавесом, Рауль
думал только о письме, которое получил от Кристины, вернувшись в Париж.
"Мой дорогой бывший маленький друг! Вы должны иметь смелость никогда не
видеть меня или говорить со мной. Если вы любите меня хотя бы немного,
сделайте это. Я никогда не забуду вас, мой дорогой Рауль. Но самое главное -
никогда не приходите ко мне в артистическую комнату. От этого зависит моя
жизнь. И ваша тоже. Ваша маленькая Кристина".
Послышался гром аплодисментов: вышла Карлотта.
Сцена в саду развертывалась как обычно. Когда Карлотта закончила петь
арию о короле Туле, ее приветствовали аплодисментами, то же самое произошло
после коронной арии Маргариты.
Уверенная в себе, в своих поклонниках в зале и в своем успехе, не боясь
больше ничего, Карлотта отдавалась пению полностью, исступленно. Она не была
больше Маргаритой, скорее, это была Кармен. Ей все больше аплодировали, и
казалось, что ее дуэт с Фаустом принесет ей новый триумф. Но вдруг случилось
нечто ужасное.
Фауст встал на колени:
Позволь взглянуть мне на образ милый!
И Маргарита ответила:
Как, странно, словно чары,
Вечер сковал меня...
И в этот самый момент случилось, как я уже сказал, нечто необъяснимое.
Весь зал встал. Оба директора в своей ложе не могли удержаться от
возгласов ужаса. Зрители обменивались недоуменными взглядами, будто
спрашивая друг у друга объяснения этого поразительного происшествия. Лицо
Карлотты выражало мучительную боль, она казалась безумной. Бедная женщина
стояла с полуоткрытым ртом, только что пропев ".., с мелодией, обвивающей
меня".
Но теперь Карлотта не пела. Она боялась произнести слово или издать хотя
бы звук, потому что ее рот, созданный для гармонии, этот искусный
инструмент, который никогда не подводил ее, этот великолепный орган, который
генерировал очаровательные звуки, труднейшие пассажи, был создан для самых
утонченных модуляций, этот механизм, которому, чтобы быть божественным, не
хватало только небесного огня, который один только дает подлинное волнение и
возвышает души - этот рот... Из этого рта вылезла" жаба! Отвратительная,
ужасная, шершавая, влажная, квакающая жаба!
Откуда она появилась? Как она прилипла к языку певицы? Жаба предательски
выползла из ее гортани и квакнула. Ква! Ква! Ах, это ужасное кваканье!
Как вы, вероятно, поняли, речь идет не о настоящей жабе, во плоти и
крови, но о звуках, издаваемых жабой.
Эту жабу не было видно, но благодаря дьяволу ее можно было слышать. Ква!
Зрители в зале чувствовали себя так, будто их забрызгали грязью. Ни одна
настоящая жаба на берегу самого последнего пруда никогда не оглашала ночь
более отвратительным кваканьем. И, разумеется, это было совершенно
неожиданным для всех. Карлотта не могла поверить ни своему горлу, ни своим
глазам. Удар молнии на сцене поразил бы ее меньше, чем эта квакающая жаба. И
молния, конечно же, не опозорила бы ее так.
Кто бы поверил этому? Примадонна безмятежно пела "...с мелодией,
обвивающей меня", пела без усилий, так легко, как вы говорите: "Привет, как
поживаете?" Нельзя отрицать, есть самонадеянные певицы, которые совершают
большую ошибку, переоценивая свои силы и возможности, пытаясь использовать
данный им небесами голос, чтобы произвести эффект и спеть то, что попросту
находится вне досягаемости вокального оснащения, с которым они родились.
Тогда, чтобы наказать их, небеса неожиданно причиняют им страдания в виде
квакающей жабы во рту. Все знают об этом. Но никто не мог допустить мысли,
что такое могло случиться с певицей, подобной Карлотте, которая брала по
крайней мере две верхние октавы.
Публика помнила ее мощные, высокие ноты и невероятные стаккато в
"Волшебной флейте". Помнила тот оглушительный успех, когда однажды, исполняя
партию Эльвиры в "Дон Жуане", Карлотта взяла верхнее си-бемоль, которое ее
партнерша донна Анна была не в состоянии спеть. Тогда что же означало это
кваканье в конце спокойного "с мелодией, обвивающей меня"?
Это было непостижимо. В этом угадывалось колдовство. За жабой явно стояли
темные силы. Бедная, отчаявшаяся, подавленная Карлотта!
Шум и крики в зале возрастали. Если бы такое случилось с другой певицей,
ее просто бы освистали, но Карлотта". Зная ее совершенный голос, публика
проявила скорее тревогу, нежели гнев. Люди как бы впали в оцепенение, словно
стали свидетелями катастрофы, в результате которой потеряла руки Венера
Милосская. Однако и тогда они могли бы видеть, что случилось, и понять, но
теперь." Несколько секунд Карлотта стояла, не веря, действительно ли она
слышала эту ноту. Но мог ли этот звук называться нотой? Мог ли он даже
называться звуком? Звук был все же музыкой... Она пыталась убедить себя, что
в действительности не слышала этого адского шума, что она была введена в
заблуждение собственным слухом, а не предана своим голосом.
В отчаянии Карлотта смотрела вокруг, как будто ища покровительства,
убежища или, может быть, стихийного заверения невиновности своего голоса.
Она положила негнущиеся пальцы на горло жестом самозащиты и протеста.
Нет-нет, это кваканье вышло не из нее! И казалось, что Каролас Фонта
согласен с ней: он смотрел на партнершу с неописуемым выражением
бесконечного, детского изумления. Ибо он все еще был рядом, он не покинул ее
и, вероятно, мог сказать, как такое стало возможным. Нет, пожалуй, не мог.
Фонта смотрел на ее рот в замешательстве, как ребенок, не отрывающий глаз от
неистощимой шляпы фокусника. Как мог такой маленький рот издать этот звук?
Все, что я описываю так подробно, - жаба, кваканье, оцепенение, ужас, шум
и крики в зале, смущение на сцене и за кулисами, - продолжалось несколько
секунд. Несколько ужасных секунд, которые показались бесконечными двум
почтенным господам в пятой ложе. Мушармен и Ришар были очень бледны. Этот
невероятный, необъяснимый инцидент показался им тем более таинственным, что
несколько моментов они находились под прямым влиянием призрака.
Они чувствовали его дыхание. Несколько волосков на голове Мушармена
встали дыбом от этого дыхания. Ришар вытащил носовой платок, чтобы вытереть
пот со лба. Да, призрак был здесь. Был везде - вокруг них, позади них, рядом
с ними. Они ощущали его, не видя. Слышали его дыхание так близко от себя,
так близко! Они были уверены, что не одни в ложе. Они дрожали от страха,
хотели бежать отсюда, но боялись даже пошевельнуться, боялись сделать
неосторожное движение или сказать слово, которое дало бы понять призраку,
что он замечен. Что же тогда случится?
Случилось кваканье. Их двойное восклицание влилось в общий единый звук
