сенник был! - решительно сказала черноглазая и, поджав губы, пошла вон.
И уже без нее досказывала Мавра:
- ...ка-ак щипане-ет! Я-то присела, а свекровушка мертвенькой прики-
нулась, чтоб не затронул. А руки назади крестом выставила... Так и угна-
ли подводу! - в этом месте Мавра начинала плакать.
Бабы верили. Настояли даже, чтоб сводила свекровь Мавру к черноглазой
отчитывать от сенного бесплодства, а заодно, по дороге, и к попу, зятю
Ивана Магнитова, отслужить полмолебен о снятии пятна с неповинной молод-
ки.
Гусаковские мужики хмуро чесали бороды и в безмолвии дивились вредной
длине бабьего языка. Дивились, впрочем, со злобой: больше заботило баб
Маврино пятно, чем четверо убитых ночью, не считая пропавшего председа-
теля и семерых раненых. Один только Василий Щерба, крепко скрывая в
сердце боль по сыне, в сотый раз дивился вслух:
- Уползти он не мог. Как я его колом двинул, индо земля захрустела
под ним. Вопрос: куда же ему сокрыться, сучьему сыну?..
- Свои и унесли. Ведь темень, дядя Вася. Ты, как ударил, вперед побе-
жал, - они его тут и захватили... - успокаивал Щербу бровастый племян-
ник. - Вот Федор-те, скажи, пропал! А там темень, по темени ты и не ви-
дал!..
- Темень, темень... - наступал Василий и пуще топал ногами на племян-
ника. - Что ж, глаза-те свои в бороде твоей посеял я, что ли?.. Темень!
Только на минутку и убежал, ненадолечко, а его уж и нету. Уползти он не
мог. Вопрос: где же он?..
Но никому из Гусаков не всходило на ум посмеяться над глупой Маврой,
заспорить неудачливого Щербу. Слишком велики были ночные потери и в лю-
дях, и в лошадях, и в ином добре. - На похороны приехал товарищ Брозин с
двумя Гусаковцами, занимавшими в уезде большие места. Все трое чинно
прокурили, сидя за церковной оградой, то время, пока отпевал убитых в
сослуженьи тестя косматый поп. Когда зарыли, Брозин сказал речь. Говорил
он очень складно, отрубая слова попеременно то правой, то левой рукой,
все больше возбуждаясь воем и причитаньями вдов. Гусаки, как ни велика
была их преданность новой власти и ненависть к барсукам, не одобрили
Брозинской речи.
Впрочем, сам Брозин остался доволен уж тем одним, что выслушали его
Гусаки без возражений... Уехал он еще до вечера, увозя в кармане Гуса-
ковскую резолюцию о смытии барсуковского пятна с обще-мужицкого дела.
...Потом потекли очередные дни. Мокрота да скука, скука да мокрота да
бездельные потемки. Протерев локотком запотевшее окно, глядели ребятиш-
ки, как рябил ветер лужи, - в каждой по клоку неба, похожего на грязную
мыльную пену. Стали редки новости, как послеоктябрьское солнце. Приходи-
ло солнце порой, заходили и новости. Дошли слухи задним числом: фершал
Чекмасовский пропал!.. Потом выкрал кто-то сапожника из Бедряги. Пропа-
дали люди, как камешки, скинутые небрежной рукой в большую лужу, -
только булькали слухи по ним. Вдруг сразу пятеро печников пропало...
Гусаки крепились в своих чувствах, терпеливо выжидая времени. Иной,
во хмелю, подойдя к обрыву, долго и угрюмо глядел в сизую даль, за Зин-
кин луг, где скитальничают мутные предзимние облака. Длинные ночи пропи-
тались страхом и тоской. Бородатые воспретили девкам петь. Спать ложи-
лись рано. Света не зажигали.
...А Мишка с Настей весь тот день проплутали на украденной подводе.
Ездили через какие-то мосты, две версты тащились по фашиннику, - насле-
дие хлопотливого барина, строителя керамического завода. Под конец дня
очутились в Попузине. Мишку, как и брата его, щедро накормили Попузинцы
и оставили ночевать, но не прежде, чем сказались те за барсуков.
Попузино кругом в лесах. Попузинцы печи топят жарко. Настя даже обра-
довалась кислой, домовитой духоте избы. Тотчас же после ужина заснули
они на полатях, но спали уже со сновиденьями, в которых нелепо сочета-
лись явь бездомной предыдущей ночи с явной нескладицей.
Насте снилось, что венчается с Семеном. Будто Семен самой жизнью дан
ей в мужья, нельзя отказаться. Он прям и строг, не глядит в глаза невес-
те. Она еле побарывает свой страх перед ним. Когда целует он, холодны
его губы, как черная вода прошлой ночи. Вдруг кто-то говорит со стороны:
"Так ведь он убит!". Настины глаза красны от сна, она выглядывает с по-
латей. К хозяевам зашла соседка, рассказывает о ком-то, но не о Семене.
Настя все еще не понимает и дрожит.
- Миша... Мишка! проснись, - будит она Жибанду, сопящего на высоких
нотах.
Тот долго гудит сонливую неразбериху, прежде чем открыть глаза.
- А?.. А?.. Что? Приехали? - и трет слипающиеся глаза.
Но Настя уже не хочет говорить.
- Ты спишь?.. - неловко спрашивает она.
- Да-а, сплю... - потягивается Мишка. - А что тебе?
- Да нет, ничего. Спи, спи...
И так всю ночь.
Светало поздно. На рассвете лишь отъезжала их подвода от двора гос-
теприимного Попузинца. Утро пало солнечное. Тучи раздвинулись, обнажая
трепетную зеленцу осеннего неба, и стояли в полном безветрии. Это только
по утрам баловалась осень солнышком. Из лесов попахивало прелостью, а
черные птицы над полями кричали о зиме. Зато воздух - густой, горький, и
не без солонцы - был терпок и приятен, как острый огуречный рассол.
На стоянку барсуков приехали возле обеда, - уже сменилась ветром сол-
нечная пора. Тотчас обступили их расспросами, словно не видались полго-
да. Ночной поход, кончившийся, как будто, удачей, воодушевил барсуков.
- Надо к Семену пойти, - сказал Мишка Насте. - Сказали, в большой
землянке лежит.
- Я не пойду... - решительно и глухо заявила Настя. - Я тебя тут по-
дожду.
- Пойдем! Ты со мной пойдешь. Не бойся, я тебя заслоню!
- Один ступай...
Мишка вместе с другими спустился в землянку.
XII. Разговор с Семеном.
Жир пылал в плошке, и пламя его стояло прямо, как часовой. В душном
воздухе плавала обильная копоть... Когда вошли, пламя заколебалось в не-
решительности, но дверь закрыли, и снова замерло, бросая по сторонам ог-
ромные тени людей.
В правом углу, на поленьях, находилось соломенное ложе Семена. Из-под
шинели торчали неподвижные ноги в сапогах, носками врозь как у мертвого.
Возле, положив лицо на руки, дремал Чекмасовский фельдшер, Шебякин. Са-
мым громким в землянке был фитиль в светильнике. Время от времени, как
бы наскучив стоять, он яростно кидался трескучими брызгами огня.
- Здорово, Сеня... - бодрым голосом окликнул Мишка, подойдя близко.
- Спит, - остерегающе откликнулся Шебякин, поднимая лицо. Фельдшер
был рябой, игра света делала его круглое лицо похожим на луну. - Спит, -
повторил фельдшер, - а всю ночь плохо было. Под утро о бабе спрашивал...
- Он, может, про меня спрашивал? - настоятельно сказал Жибанда. - Ка-
кая ж у него?.. Ведь нету!
- А тебя как? Вас ведь ровно собак, по кличкам... - Шебякин посмеял-
ся, но мигом перестал, едва взглянул в каменное лицо Жибанды. Жибанда
назвал себя. - Да-да, и тебя поминал, и Мишку... - заторопился Шебякин.
- Так бы сразу и говорил, а то баба... - резко произнес Жибанда и
присел на атласный диванчик, уже грязный и прорванный не однажды.
Остальные стояли, хотя и были места сесть: широкие струганые лавки
шли по стене зимницы.
- Долго вы тут меня продержите?.. - опять опуская лицо на руки, спро-
сил Шебякин. Мишке не нравилось плутоватое, выщипанное лицо Шебякина, и
он не ответил. - А все-таки, неделю или две?.. - снова зашевелился
фельдшер, и неожиданно стал подтыкать выбившуюся из-под Семена солому.
- Про что это он?.. - спросил кто-то из стоявших полукругом.
- К бабе хочет... блудовать! - насмешливо отвечал другой.
- Год продержим, - сказал третий.
- Да вы здесь и полгода не продержитесь! - огрызнулся, быстро обер-
нувшись, Шебякин.
- А ты потише, а то зашибу! - с досадой сказал Петька Ад. Сгибаясь в
спине, потому что неоднократно уже задевал головой о низкий, бревенчатый
потолок зимницы, Петька подошел на цыпочках к столу и поубавил огня в
светиле. - Копотно!.. - пояснил он, двигая белесыми бровями.
Вдоволь помучив Шебякина молчаньем, Жибанда заговорил:
- Ты вот что. Нам этот парень нужен, - он кивнул на Семена. - Ты его
нам непременно выправь. Не то чтоб вылечить, он и без тебя встанет... А
нам скорее нужно. Скоро подымешь, мы тебе патент выдадим, придворного
медика.
- ...проворного? - прикинулся дурачком Шебякин.
- Ты погоди смеяться. А скоренько не вылечишь, сам знаешь - у нас за-
коны лесные, неписаные. Чик, и нет фершала!
- Отмочил, нечего сказать! - дребежжаще залился Шебякин. - Да я тебе
в отцы...
- ...и молчи, когда уедешь. Держи собаку на цепи, а язык на семи! -
вразумлял неспешно Жибанда. - Спросят, что видел? Отвечай, что глаза-де
мои старые. Может, и видели что, да не видели.
Совершенно неожиданно в углу раздался громкий чих. Чихнул Петька Ад и
сам же испуганно зашикал, пучась по сторонам.
- Это я от копоти... - пугливо оправдался он.
Как раз в это время здоровая рука Семена шевельнулась. Шебякин при-
открыл Семеново лицо и возвестил, с видом оскорбленного достоинства взи-
рая на Жибанду:
- Проснулся. Разговаривать с опаской...
Семен сразу же, как открыл глаза, стал глядеть в какую-то несуществу-
ющую точку с такой пристальностью, что Петька Ад, и без того очень
взволнованный близостью раненого товарища, суеверно оглянулся. Барсуки
сдвинулись ближе. Семеново осунувшееся лицо не выражало ничего. Губы бы-
ли плотно сжаты, как бы ссохлись одна с другой.
- Больно небось?.. - осторожно начал Мишка.
- Не-ет, прошло... - без выражения, нараспев, ответил Семен и, пере-
ведя взгляд на Мишку, глядел ему в лоб, словно припоминал что-то. Мишке
сразу стало неловко, и краска нахлынула на его обветренное лицо. Мишка
не отвел взгляда. "Догадываешься, что ли? - думал он. - Так прямо гово-
ри. Ну, говори!" - Через полминуты ему стало особенно беспокойно.
- А мы искупались тут, ночью-то! - сказал Мишка и осекся.
Семен перевел взгляд со лба на Мишкины зашевелившиеся губы.
- ...сколько ходило нас? - спросил вдруг Семен, оставляя в стороне
Мишкино сообщение.
- Двадцать восемь, - доложил, вылупливая глаза, Петька Ад. Он вытя-
нулся так, как не тянулся ни перед одним капитаном в старую войну. Про-
исходило это от усердия, усердие - от жалости, - сердце в Петьке билось
доброе.
- ...вернулось? - с неподвижным же лицом допрашивал Семен.
- Двадцать семь воротилось, - еще жалобней доложил Петька.
- А... - сказал Семен и закрыл глаза. Можно бы было принять его за
спящего, если бы не двигались пальцы левой, здоровой руки. Пальцы пооче-
редно прижимались к ладони, ведя какой-то свой счет. - Привезли ее?.. -
спросил Семен.
- Так ведь это Васька Рублев убит... - заспешил объяснить Жибанда,
делая Семену намекающие глаза.
- Я про него и спрашиваю... привезли? - не сразу догадался Семен, и
еле приметное подобие румянца окрасило его выдавшиеся скулы.
- Ваську? не-ет... - залопотал Петька Ад. Может быть, потому, что был
ростом выше всех, почел он именно себя обязанным давать ответы. - Не до
Васьки уж, товаришш! Все места заняты, и для живых-то!.. Хлеб везли. Га-
расим подводы занял... Да и куда ж мертвого везти!.. - Петька запинался
и потел.
- Это я уж по свому уму решил, - тихо и холодно вступил Гарасим, уда-
ряя себя по бедру высоким картузом. - Хлеба пятьдесят пудов, да три ко-
ня, два с подводами. Овсеца я еще прихватил, на лошадок. Лошадка, она
любит овсеца...
Лицо Семена супилось по мере того, как высчитывал Гарасим военную до-
бычу. И уже видели барсуки: Семен имеет право требовать отчета, быть не-
минуемо грозе. Люди зашептались, заколебалось пламя, быстрей задвигались
тени по стене.
- Ты уйди, покеда... подыши чистым воздухом! - шепнул Жибанда Шебяки-
ну, который притворялся, что дремал.
- Чужое ухо песком засыпать!.. - неожиданно сказал татарчонок из
