усиленно суча кулаками.
- Да как же! - метнулась на Прохора баба, решительно проталкиваясь в
самую средину людской кучи. - Уродилась у мене на полосе-те лешая щетин-
ка! Ее не замолотишь!.. Ячмени совсем не колосятся. А рази они мне да-
дут? А я сама десята! Вот ты и смекай!. Как же мне отдать-то!
- Так ведь отдала же! - сипло задорила другая баба, с носом в пол-ли-
ца.
Уже получалось подобие схода. Стихало на минутку, но возгоралось
вновь. И снова наскакивали друг на друга мужики, замахивались впустую,
отскакивали, кружили все неистовей. Природа затихала, прислушиваясь к
бурлящему гуду человеческих душ. Тут в самом разгаре кто-то за спинами
мужиков сказал чужим голосом: "смену надо"...
Слово это, произнесенное с твердостью, хлестнуло как удар ветра и
сразу заставило умолкнуть гул почти всего луга. Медленно, точно боялись
свихнуть шеи, поворачивали головы назад мужики. Вблизи никого не было,
зато дальше, держась за тощую полевую рябинку левой рукой, стоял Семен
Рахлеев. Как больной, он глядел со сдвинутыми бровями куда-то поверх лю-
дей и луга, куда-то в пасмурные обширности неба, откуда нависала почти
отвесная туча. Не сводя глаз с Семена, мужики стали отступать от него,
пятясь задом.
Вдруг он сорвал с себя картуз и резко, - словно, отчаявшись, землю
самое в поруки себе призывал, - ударил им оземь.
- Э-ей, серячки!! - услышали первый его призыв мужики и увидели, как
выдался он грудью вперед, точно ставил ее под удар. - Хочу вам расска-
зать, за что я Петьку убил...
Слова у Семена были все какие-то подрагивающие, подрагивали и губы.
Он уже не останавливался в начатой речи. Рябинка, зажатая в его кулаке,
покорно потряхивала листьями при каждом его словесном нажиме. На лицо
его, если бы вблизи стояли, было бы трудно глядеть мужикам. Нестерпимой
болью, как у Федора Стратилата, осенилось его лицо. Он и сам не помнил
потом, о чем говорил, потому что говорил как в бреду, но выходило склад-
но, - как если бы с косой шел по цельной траве.
Понуро стояли мужики, слушали с неслыханным вниманьем, хоть и не было
ни одного сладкого слова в Семеновой речи. Промежутки молчанья в ней бы-
ли как бичи: такими сгоняет воедино разбредшееся стадо пастух. Осью было
то, о чем неумолчно болели Воровские сердца, Зинкин Луг, а вокруг оси
вертелись все малые и немалые колеса: и ненасытный город, и прежний
опыт, и грядущая расправа за убитого Гусака. Первоначальное подозрение
мужиков, что хочет Семен взбаламутить мир, чтоб собственное злодейское
дело мирским грехом покрыть, теперь рассеялось само собой. - Вдруг зап-
лакала маленькая девочка, держась за материн подол. Заплакала потому
лишь, что особенно напряженно молчал ее отец, тяжко опершись на косу.
Услышав плач ее, мужики неожиданно загудели, чтобы потом так же неожи-
данно затихнуть.
... Именно затишье наступило в Ворах. На улице никто не показывался,
назначенных яиц никто не принес. Уже неписанно была объявлена война, но
обе стороны молчали, выжидая ходов противника. Поп Иван Магнитов, прики-
нувшись трудно-болящим, не служил никакой службы даже и ради Петрова
дня, хоть и грозили ему чреватые последствиями мужиковские недоуменья.
Даже ребятам своим воспретил Иван Магнитов выбегать на улицу, чтоб не
напоминать о существовании в Ворах Магнитова Ивана.
В неменьшей тревоге пребывал и исполком. Дважды ездил Сергей Остифеич
в Чекмасово, на телефон, чтоб сговориться с уездом. Провода, пущенные по
деревьям, оказались перерезанными. Из проводов наделала себе летучая
братия невиданные запасы балалаечных струн. И в тот день, когда, отчаяв-
шись совсем, в третий раз отправился Половинкин в Чекмасово, весело зве-
нели на девяти дезертирских балалайках те самые советские провода.
... Там, в лесу, выходил на средину пушистой лесной полянки долгоно-
гий верзила Петька Ад. Он обхватывал себя самого длиннющими руками, под-
бирал полы рваной шинели и, с прыжка, укоротившись в росте, такого пля-
сака показывал, что у толстопятого пензяка Тешки, первого плясуна у себя
в Пензенской, зеленело от зависти в глазах.
XII. Удар.
Ввиду того, что не только яиц, но и яичной замены никто не принес,
был предпринят обход по избам. Исполкомская комиссия, в составе продко-
миссара, Матвея Лызлова и красноармейца, вышла после обеда второго дня
из исполкомской избы и направилась на Выселки, откуда предполагалось на-
чать. По настоянию продкомиссара выход был сделан без оружия, чтоб не
будоражить зря мужиковского воображения. Только красноармеец был снабжен
винтовкой, ибо, будучи без винтовки, он скорее возбудил бы подозрения
мужиков. В той крупной игре, какая началась всего несколько дней назад,
это было не только неудачным, а и бессмысленным ходом чрезмерно размяк-
шего сердца. Этот необдуманный шаг и поверг наземь зловещую тишину того
дня.
А день выпал удушающий. Низкой облачной паутиной был заткан небесный
свод. Парило. В безветренных полях никли цветы: даже и цветам нечем было
дышать.
... Кура от века бабьей птицей слыла. И едва пронизала Воры весть,
что пошли обходом исполкомщики, побежали бабы к ним навстречу, наспех -
на щеколды и засовы затворяя дома. Мужиков нигде видно не было, один
только высокий бабий стон стоял на широкой улице села. Бабы бежали с
пустыми руками, но гневные, встрепанные, похожие на наседок, вспугнутых
с гнезда.
Продкомиссар шел небыстро, немного поотстав от Лызлова с красноармей-
цем, ушедших вперед. Их окружили и разъединили бабы, разевая в ярости
рты, гулкие как печные горшки.
- Нет тебе яиц! - кричало несколько баб хором. Их предельное возбуж-
дение делало их опасными даже и для взвода солдат, а тут было всего
трое, безоружных. - Грудные ребята у нас осолодку жрут... а мы тебя,
зевластого, яйцами кормить станем?!.
- ... раззор, раззор! - безостановочно выла какая-то, напрасно силясь
прорваться к продкомиссару сквозь непроницаемое кольцо баб.
Бабы оттирали баб назад и сами лезли на продкомиссара, который терпе-
ливо повертывал голову то в одну, то в другую сторону. Какая-то, кривая
и бесстыжая, со сбившимся назад платком, кричала пронзительно в самое
его ухо, опираясь на его же плечо:
- А у меня вот петух сломался... кур не топчет совсем! Дедку что ль
закажу, чтоб кур топтал?..
Комиссар не слышал, а когда услышал, то потер себе лоб, чтоб понять и
вдуматься - мешал крик. А когда добрался до смысла петуховой поломки,
стало уже поздно. Бабы, атаковавшие двух передних, очевидно были злей и
упористей. Напрасно Лызлов и шуткой и угрозой и щипком за мужнее место
силился отбиться от бабьего напора. Волна все подымалась, и уже нельзя
было уйти из-под волны.
Тут Фетинья, которая жгуче крапивы и горчей полыни, подхватила куру,
запутавшуюся в бабьих подолах и напрасно искавшую выхода, и смаху кинула
ее красноармейцу в лицо. Это случилось быстро. Тот не успел остеречься,
куриная лапа попала ему прямо в глаз. Он зашатался, зажмурился и не-
вольно отпихнулся от баб винтовкой. На беду, в сутолоке бабьего бунта
находилась и безвредная Рублевская молодайка, - ходила на шестом месяце.
Удар пришелся ей в живот. Она высоко и нелепо взмахнула раскинутыми ру-
ками и с пронзительным криком "убили" повалилась на земь, среди рассту-
пившихся в ужасе баб.
Вопль Аксиньи Рублевой был как бы молнией, гром не замедлил. Сотня
бабьих голосов подхватила Аксиньин вопль. Улица стала пустеть, бабы раз-
бегались. И точно только этого последнего сигнала и ждали мужики. В под-
воротнях, в плетнях, в углах и закоулках заворошилось живое и рассержен-
ное. Мужики бежали с кольями, косами и топорами. Вынесся откуда-то и
Егор Брыкин. Блестя полоумными глазами, он волочил за собой шестерину,
взмахнуть которой все равно у него не хватило б сил.
- В колья... На тетку Комуну в колья!! - трубным голосом завывал Сиг-
нибедов и несся снизу в распахнутой жилетке, обливаясь потом и вытаращив
глаза.
- ... о-о-о!.. - ревел Гарасим черный и несся с колом сверху, взмывая
пыль гулким топом яловочных сапог.
Все трое - Лызлов, красноармеец и продкомиссар, - сбившись в кучу,
оцепенело глядели вокруг себя. У Лызлова, как от великой боли, оскали-
лись зубы, и был жуток желтый оскал крепких его зубов. Продкомиссар тер
себе подбородок, бормоча что-то непослушными губами. А третий, зажимая
ладонью подбитый глаз, с ужасом глядел уцелевшим глазом на бабу, повер-
женную во прах, на лежавшую рядом с ней винтовку. Красивое лицо Рублевс-
кой молодайки синело и зверело от судорог. Отовсюду приближались.
- ... что ж это вы, товарищи, бабу мою обидели? - ядовито прошипел
кто-то сзади.
Они обернулись все трое. Тут-то и наскочил на них верхним ястребиным
летом Гарасим черный.
XIII. Воры гуляют.
Сергей Остифеич провел весь тот день до самого вечера в Чекмасове.
Телефон не действовал, но в трубке как-то звенело, словно кто подд-
разнивал с другого конца порезанного провода. К вечеру Сергей Остифеич
затянул ремень на шинели потуже и выехал в Воры. К этому времени уже со-
вершенно сложился у Сергея Остифеича план: надо заехать в Воры, за бума-
гами и с каким-нибудь поручением уезжать в уезд от начинающихся бес-
чинств... Ехал он не спеша, потому что небезопасно было шуметь по темени
возле этого края Кривоносовых болот. По-разному шалила в этом месте ле-
тучая братия над проезжими. А лошадь у Половинкина была белая: - хорошая
цель и по темноте. В одном повороте дороги Сергей Остифеич даже соскочил
с лошади и вел ее на поводу, пока не миновал подозрительный осинник.
Сергей Остифеич был прав: уже не храбрость, а глупость - подставлять се-
бя под баловную пулю незнакомого удальца.
С самого начала Попузинского луга ударил по Сергею Остифеичу ветер,
донес всплески дальнего набата. Место тут было очень просторное. Сергей
Остифеич вскочил в седло и хлестнул лошадь. Воры, окруженные лесами, не
были видны Сергей Остифеичу: Сергей Остифеич подъезжал с юга. Тут ему
показалось, что видит на облаке отсвет огня. Причина набата стала ясна.
Опасности не предвиделось. Сергей Остифеич еще раз подхлестнул кобылку.
С опушки, ближней к Ворам, стало видно: пожар, - очевидно горел ка-
кой-нибудь из крайних домов. "Разойтись пожар не может, ветер не в ту
сторону. А вместе с тем и хорошо: вниманье мужиков хотя бы временно отв-
лечется на пожар. А там, может быть, и совсем схлынет, рассеется мужи-
ковское волненье. Недолог мужиковский гнев!" Так думал Половинкин, тря-
сясь в седле. Набат стал опять слышен. Исступленно и без сопровожденья
малых колоколов, бухал большой, в суматохе утерявший все свое досто-
инство старшинства. "Должно быть, Пуфла горит!" - подтвердил свои догад-
ки Половинкин и в третий раз подогнал коня.
Он приближался к Ворам бесшумно, тонули в глубокой пыли стуки копыт.
И вдруг перед самым селом стало жутко. Он напрягся до багрового стыда и
переупрямил страх. Привязав кобылку к перилам моста, он пеше добрался до
подъема холма. Попалось на пути подобие водоотводного рва, Половинкин
переполз его. К этому времени стало совсем темно, приходилось итти почти
наощупь. Так, в темноте, он нашарил плетень крайнедеревенца. Жгучее, не-
осознанное любопытство охватило Сергей Остифеича, - вот так же в царскую
войну, когда в темноте нужно было миновать вражеский дозор или черный
наблюдающий глазок пулеметного гнезда. Это было любопытство здорового
человека к смерти. - Приникнув к плетню, выглянул.
Несмотря на потемки, улица была вся видна, освещенная лохматым светом
пожара. Горела исполкомская изба, стоявшая чуть-чуть на отлете. Ветер
затих, и огонь выпрямился. Дыма не было, целые рои небыстрых искр порха-
ли по темноте. Красные сумерки стояли над селом. В улицах царило непо-
нятное оживленье. Вдруг оборвался набат. Кто-то, перебегая от дома к до-
