му, кричал хрипло и властно, из последних сил: "Братцы, оружайтесь!
Братцы...". Его призыву отвечал неровный гул. Сергей Остифеич не мог
оторвать остановившегося взгляда от горящего исполкома. Покорял его и не
отпускал итти этот огромный столб почти неподвижного огня.
Упавшее сердце стучало мелко и часто. Казалось бы: бежать Сереге,
шпорить до крови белую кобылу, скакать с донесением в уезд. Но произошло
другое. Село встало под знак мятежа. Исполком горел. Все нити подчинения
его уезду были порваны. Половинкин ощутил себя освободившимся ото всех
недавних забот. Теперь он принадлежал себе самому. И целый вихорь осмыс-
ленных, здравых решений не одолел одного, неосмысленного. Что-то пошеве-
лилось в груди, и грудь вздохнула, и тотчас же где-то там, на глубине
пощекоталось удивительное желание - быть там, посреди криков, смятенья и
опасности. Не отрезвленный и холодом ночи, он стал пробираться за околи-
цей к середине села.
Вдруг, совсем вблизи, загромыхала подвода. Дорога освещалась тем же
огненным столбом. В свете его Половинкин узнал: Воровской поп, Иван Маг-
нитов, удирал на телеге, нагруженной доверху поповским скарбом и ре-
бятьем. Сам он сидел на пузатом комоде и держал на коленях, в обнимку,
самовар. После заворота дороги влево все это стало еле приметно, и
только в глянце самовара предательски торчал красный отсвет пожара.
"Ага, бежишь!", с насмешливым волнением подумал Половинкин и хотел уже
продолжать свое опасное предприятие, но во время прижался к черной стене
мужиковской бани. В мимобегущей, темной и широкой фигуре, спотыкавшейся
и падавшей, узнал Сергей Остифеич попадью. Она догоняла поспешающего му-
жа, задыхаясь и крича шопотом:
- Отец, отец... поднос-те забыл! Возьми, накось, поднос-те... - так с
подносом, прижимая его к груди, и побежала она под спуск холма, напрасно
взывая к мужу.
Движенье на селе необъяснимо усилилось. Горланили мужики, как бабы, и
бабы ругались, как мужики. Куриный бунт, куриная смехота разбухла в
страшную тучу на всю округу. Ужасом и кровью захлебнулись Воры в тот
день. Временами, нежданная как соглядатай, перебегала оголившуюся полян-
ку неба луна и опять зарывалась в давящую мякоть облаков. И опять, как и
Половинкин, терзаемый смертным любопытством, выскальзывала на долю мину-
ты и опять пугливо пряталась. Было чему пугаться...
Уже вошла в Воры всем количеством летучая братия, доселе укрывавшаяся
в лесах. Мужики встречали сыновей, бабы - мужей. Сигнибедов, разойдясь в
порыве заметавшегося сердца, потрошил напропалую остатки своей торговли,
сооружая угощенье чужакам. Есть никому не хотелось, пропала обычная жад-
ность к еде. Нужно всем было пить, стало красно в мужиковских глазах от
сожигающей жажды. Пронырливостью Егора Брыкина был открыт на радость
всем целый самогонный завод в омшаннике у бабки Мятлы, повитухи. Пили
дико и ковшом, и блюдечком, и прямо так - в прихлебку.
Хмельным и шатким шагом вышел с одного конца села Дмитрий Барыков,
неся за плечом гармонь. Возле колодца как раз столкнулся он с Андрюшкой
Подпрятовым и Егором Брыкиным, приятелями давнего детства. Вышли они с
трех разных сторон, тоже хмельные, наобум, в неизвестность пьяной тьмы,
а за плечами у обоих тоже повизгивало по гармони. - Брыкин пьяным только
прикидывался.
Как столкнулись, так остановились недоуменно, разом, по-бараньи выс-
тавив лбы.
- Жену пришиб, - самодовольно сказал Егорка и, сорвав картуз, повел
им так, словно приветствовал теперешнюю свою хозяйку, самогонную раз-
гульную ночь.
- Ге-е... - проблеял Андрюшка. - До смерти?
- Не, поучил только... - визгливо прохохотал Брыкин.
Постояли они и еще немного, носами к носу. Где-то бегали, кто-то кри-
чал. Душило зноем, потому что заперли нахлынувшие тучи все небесные от-
душины. Уже не луной, а зарницами поминутно вспыхивало небо, черное как
черный порох. Вдруг Андрюшка крякнул и ловко подернул плечом. Трехрядка
его вздрогнула звуком и, как ученая собачонка, перескочила прямо под ру-
ку. То же проделали и приятели. Разом нажали все трое по четыре заветных
клапана, разом растянулись гармонные голенища во весь возможный мах...
Как когда-то! - сотни лет назад, когда все трое и без вина бывали
пьяны - шли они рядком, гудя в самодельные гуделки. Потом, - поживших в
городе сильней манила жизнь, - вот так же ходили, выворачиваясь наизнан-
ку в жениховском чванстве, покрикивая песни. Тогда еще пыжилась из них
младость: - подергивали робкий ус, чтоб рос скорей, девкам на сердечную
пагубу. И вот снова, три неразделимых друга, вкусивших от соблазнов жиз-
ни, били злыми пальцами по гармонным ладам, и пели лады плясовым напевом
о скорбном, непутном, нерадостном...
Худое лицо свое со впалыми щеками, распухшее и красное, на сторону
завернув до отказа, грянул во всю глотку Митя Барыков:
............. э-эх,
загуляли заворуи,
поддавай, старуха, щов!..
А уж по заулкам бежали к ним однодеревенцы и чужаки из летучих, уда-
лые и тихие, рябые и гладкие, богатеи и голь.
- ... пьяно, Тимак! - закричал один из них, маша руками так и сяк.
- На бугре стоим! - отвечал неизвестный Тимак во всю грудь. - Нам
что! Мы всяку бяку пьем...
- Миленький... и мухомором упиться можно! - лез первый.
- Котуй, ребятишши... - отупело сказал какой-то, непрестанно топоча
ногами в лаптях.
Крики усилились, подходила новая шумливая ватага.
- Поймали... Пленного поймали! - суетливо возглашал Савелий Поротый,
тычась впереди. Савельев хмель всегда мягок и весел.
- Кого пымали?.. - насторожился Брыкин и повел носом, вынюхивая.
- Серегу-Гусака словили - объявил невеликого роста, но великого
объема в груди человек, летучий Тешка. - Мишки-т Жибанды нет ли тут? Он
давно у нас на Серегу зарился!
Раздались крики:
- Не е, Мишка там... У Савелья в избе.
- У нас, у нас Мишка. С Семеном моим совещаются, как теперь дело по-
вести, - хвастался ото всей души Савелий. - Насчет Рассеи обсуждают,
брать или не брать!
Куча остановилась. В середине ее стоял, выдаваясь ростом, Серега По-
ловинкин. Он щупал себе спину и поводил глазами, словно хотел запомнить
всякое лицо.
- Хлястик-то оборвался. Поищите, тут где-нибудь... - попросил Поло-
винкин.
- И без хлястика! все равно теперь... - сказал какой-то, державший
Серегу под руку.
- На комаря его! - запросил кто-то сзади.
- На огонек...
- Мы и без Мишки!..
Половинкин посапывал носом и кусал губы, совсем заворачивая их вов-
нутрь. Сзади опять закричали:
- На комаря!.. На кома-арика-а...
- Комарь-то не ловок теперь, - озабоченно возглашал босой и древний
старик, только затем и выползший со своих полатей, чтоб обсудить с моло-
дыми Серегину казнь. - Какой уж теперь комарь!..
- Ничего, ничего, папаша, - утешал его хлопотливый парнишка, - теперь
пауту зато самые временя! Опять же муравей! Хватит зверья...
- К болоту... - завопили задние, которым так и не удавалось проб-
раться до Сереги и хотя бы пощупать его собственноручно.
- А кого впереди-т пустим? - перекричал всех Тешка, напрашиваясь на
эту честь.
- Петьку Ада... Петьку! - закричало полдюжины голосов. - Петьку и
пустим, у него ноги живые...
- ... в суставах тонкие! - восторженно крикнул еще какой-то, уже не
молодой. Когда-то, видно, озоровал немало, да отзоровал свою молодость.
Так они, Тешке в раздражение, и пустили впереди Петьку Ада, парня
двадцати восьми лет, длинного и тонкого как жердь. Вышел тот - кто-то
осветил его вздувшейся папироской, - поглядел с виноватостью, вскинул
глаза на зарницу, сказал как бы про себя:
- Ишь... летают какие!..
И вдруг, словно хватила его смертная судорога, согнулся и разогнулся
на одной ноге, а другою выбил мельчайшую дробь -
Эха-ху-ха-ху-ха-ху
Д'хоть бы плохоньку каку... -
продержал он на одной высокой ноте. Они уж и пошли-было, ведя Сергея Остифеича на смерть, да. Тут как раз ворвалась в толпу Марфушка Дубовый Язык.
- Мужитьки, - дурий голос ее умоляюще прерывался. - Дайте его мне,
мужитьки... женитка! Братка у меня убили, так я его жалеть буду... А?
Волосы ее растрепались, топорщилась вымокшая где-то юбка, обминаемая
теперь коленями мужиков.
- Пошла ты к чорту!.. Бесстыжая...
- Бей ведьму, мать твоя курица!
- Тащи ее туда же... - и кто-то схватил ее за юбку, но она рванулась
и умчалась.
Больше никто уже не останавливал их в пути, а Серега и не пробовал
бежать. Сотня рук цепко держала его по клочку, как добычу. - Там, где-то
в гнилой духоте Кривоносова болота, суждено было Сереге, голому, развя-
зывать Свинулинский узелок. Ах, кому ж было знать, чем окончится в сле-
дующем веке гусиное увлечение Ивана Андреича!..
XIV. Хмель.
У Семена в чистой избе сидели вкруг стола люди, верхи летучей братии
и вся головка воровского мятежа. У дверей толпились, полна людей была
изба. На столе лежал большой ворох махорки и целый поднос хрусткой цвет-
ной карамели - все что осталось у бывшего лавочника Сигнибедова. Всякий,
кто хотел, подходил и брал.
Сбоку стоял старинный светец, - обгорелый уголь со змеиным шипом па-
дал в долбленое корытце, полное воды. Анисья, мать, стояла в переднем
ряду и с тревогой слушала разговоры молодых, вершивших теперь дела всей
волости. Изредка она цыкала на баб, чтоб поутихли.
Была и без того тишина. Заседание шло полным ходом, хмельных тут не
было. Порядок заседания не нарушался никаким несвоевременным или вовсе
неуместным замечанием, - такого порядка не случалось ни на одном из схо-
дов. Говорили в строгой очереди, слово ценили за краткость и дельность,
а не за хвастливую красоту словесного завитка. И хотя обсуждались вопро-
сы высочайшей важности, не больше часа на все заседанье ушло.
Все к одному бесспорно склонялись:
- Нам одним против всей машины не выстоять. Нужно подкрепленье звать,
чтоб вставали всем миром, и беззубая бабка и беззубое дите... - так го-
ворил Семен, щупая подбородок зараставший бородой.
Тут же было решено послать верховых в Попузино и в Сускию, и в
дальнюю Чегодайку, и в ближнюю Малюгу, и в Срединную Дуплю, чудом стояв-
шую на болоте, и во все окрестные места, где живут, чтоб шли с тем, что
первым приглянется глазу. Тотчас, без рассуждений вышли из толпы девяте-
ро назначенных. Уже ждали их у крыльца девять неоседланных коней. Однов-
ременно вскочили люди, одновременно топнули кони, одновременно на девяти
концах села бурливой струйкой взбилась ночная пыль.
Заседание продолжалось. Мишка Жибанда достал из кармана смятую тонкую
бумагу и вслух читал список всех советских в волости людей. При каждом
утвердительном ответе ставил он возле прочитанной фамильи глубокий крест
твердым своим ногтем.
- ... Чмелев Пантелей, - тихо прочел Жибанда.
- Есть, - печальным голосом ответил Афанас Чигунов, внимательно глядя
в пятнышко на столе.
- ... Васька ему косой пол-лица срезал, - эхом шел толк среди баб.
- Шохин... - строго говорил Жибанда, ставя крестик возле Чмелева.
- Это который же? Двое Шохиных у нас, - как бы невзначай заметил Про-
хор Стафеев со стороны.
- Двое у меня и записаны... Захар Шохин, а еще Ефим... - пояснил Жи-
банда, пристальней вглядываясь в бумагу.
- Оба... Оба есть, - сказал Чигунов, не отводя глаз от пятнышка.
И опять эхом откликались бабы:
- ... за окно выскочил об одной штане. В вас, кричит, сознанья нет...
а сам все платок к голове прикладывал.
- Он в сени сунулся... - говорила другая, так тихо, словно возле по-
койника, - а сени-те заперты. Он тоды в подвал залез... А бабы-те, свои
же, и кричат: Захарко, выходи, тебя мужики ищут. Из-за тебя-те и нас
всех прикончут...
- Это за Зинкин покос ему! - сухо отрезала третья. - Как жил, так и
получил...
