лясь стряхнуть с плеча Семенову ладонь. Но та крепко держалась за влаж-
ную мякоть Грохотовской кожаной куртки. - Пусти, я тебе губы-зубы наиз-
нанку выверну! - вяло посулил Грохотов и, пременив лень на досаду, от-
пихнул Семена в грудь.
- В чем у вас тут дело?.. - подошел в эту минуту продкомиссар, загля-
дывая Семену в лицо. - Бросьте, товарищи, ссориться... не время теперь!
Семен глядел в продкомиссарово лицо как-то особенно пристально. Лицо
продкомиссара было уже видано когда-то Семеном, но теперь оно походило
на остававшееся в памяти, как отраженье в неспокойной воде на глядящего-
ся в воду.
- Да ничего, - сказал Семен, приподымая одну только правую бровь. -
Гусачки свое место забыли... Не пройдет ему даром эта дырка.
- Камешком кинешь? - поддразнил Петя Грохотов, разглаживая смятое
плечо. - Конечно, обидно, что плохо спрятано было... враз и нашли!
Народ все собирался, но Семен уже ушел.
Дома он взял косу, подвесил к поясу кошолку и отправился на луг. Ко-
сил он в тот день с небывалой яростью, - на тройке проехать было в его
прокосе. Уже не разнеживало, а жгло солнцем стриженую его голову, мутил-
ся разум. Был страшен Семен на этой последней своей косьбе...
IX. Непонятное поведение Егора Брыкина.
И уже подавала прохладку в село Курья-речка, - кудри истомно разме-
тав, меркло солнце на западе, за лесом, - и уже отпел все свои вечерние
кукареку горластый Фетиньин петух, - тогда возвращался Брыкин из лесу.
Видимо устав немало на лесной рубке, шел он возле своего возка, еле
переставляя ноги. В колеснах лежали свеже-срубленные деревья. Необруб-
ленные макушки жердей мели дорогу и оставляли за колеснами полосу следа.
На въезде в гору, когда поровнялся с Пуфлиным домом, увидел Егор шум-
ливую ораву деревенского ребятья. Выстроясь в рядок под заколоченными
Пуфлиными окошками, дразнили ребята Пуфлу, выпевая согласным хором:
- Бабка Афанаса - тупоноса! Бабка Афанаса - тупоноса, тупоносищая...
Но едва завидя под горой въезжающего Брыкина, бросили ребята бабку до
времени, поскакали к нему, крича самую последнюю деревенскую новость.
Странным образом, еще издали внял Егор ребячьему сообщенью.
- Гусака... Гусака убили! Дяденьк, Гусака убили! - прокричал грязный
мальчонок в одной рубахе из мешочной ткани, без штанов, самодельным кну-
тиком на бегу взбивая пыль.
- Убили... Вот сюда, дяденька... кро-овь! - строго говорила ласковая
девчоночка, ясными глазами показывая себе на плечо.
- Кто убил?.. - спросил Брыкин у девчоночки, медлительно поворачивая
к ней шею.
- А солдат убил! - оживленно вскричал третий мальчик, самый загорелый
из всех, прыгая и подтягивая спадающие штаны. И тотчас же ребятишки пов-
торили хором: - солдат убил!..
- Да солдат-то кто?.. - тихо переспросил Брыкин, стараясь оживить ос-
тановившийся в неподвижности взгляд. Ему это удалось, но тотчас же стали
разъезжаться в разные стороны глаза, - так бывает, когда хочется спать
или когда с обеих сторон достигает опасность. Толкового ответа он так и
не получил. На крыльце своей избы объявилась с ведрами бабка Пуфла, и
снова полетело ребятье на тупоносую шумным назойливым роем.
Все так же медленно Брыкин подымался в гору. Где-то помычала больная
корова. Возле долбленой водопойной колоды стоял Афанас Чигунов, поил ло-
шадь. Егор Иваныч знал, что Афанас увидел его, но молчал Афанас, а гля-
дел туда, в замшелую до зелени колоду, полную воды.
У колодца остановил колесны Егор Иваныч.
- ...приключилось у вас тута? - спросил Брыкин, трудно ворочая языком
и стараясь заглянуть в лицо Афанасу.
- Да... парня тут испортили, - неохотно сказал Афанас и опять глядел
в воду, где шумно фыркали лошадиные губы.
- Как же так испортили?.. - недоуменно колыхнулся Брыкин.
- Да испортить-то испортили... а только кто же так бьет? - коротким
быстрым жестом Чигунов прочеркнул себя от плеча до того места, где серд-
це. - В голову метить надо было...
- Так, значит, уж плечо подошло... Тот, кто метил, знал, куда метил,
- осторожно сказал Брыкин, очень сутулясь и глядя туда же, в колоду.
- Счастье его, что Серега-то уехал. Он бы все село перетряс за това-
рища! - Лошадь Чигунова перестала пить, и теперь он понукал ее, подсвис-
тывая.
- Какой Серега?.. - оторопело взглянул Брыкин и мгновенно вспотел.
- Да Половинкин... кому же еще! - и Чигунов стал уходить, так неспеш-
но, словно ждал еще вопроса от Брыкина, какого-то самого главного.
Егор Иваныч, непонимающий и сразу обессилевший от пота, скорее ткнул
свою кобылку кнутовищем, чем хлестнул, - колесны снова заскрипели, и
продолжился до самого дома след неотрубленных макуш. Брыкин, подходя к
дому, все обгонял свою кобылку, а обогнав, подтягивал ее к себе за узду.
У дома, едва привязав кобылку к черемухе, взбежал Егор Иваныч на
крыльцо, с крыльца оглянулся: улица была странно пуста. Косые оранжевые
тени блекли на короткой траве Воровского лужка. На Выселках стучали:
кто-то отбивал косу. Срединную улицу переходил Прохор Стафеев, появив-
шись из-за поворота дороги. Точно желая, чтобы именно Стафеев не приме-
тил его оглядывающим село, Егор Иваныч метнулся в избу и присел на лав-
ке. Тут только целиком обнаружилась его усталость. Он стал дышать с отк-
рытым ртом, при чем все не мог справиться с собственным языком. Все вы-
лезал язык наружу. Во всем теле было ощущение вывихнутости...
Дом был пуст, никто Брыкина не окликнул. На столе мокли в лужицах
похлебки хлебные крохи, оставшиеся от ужина. Валялась еще опрокинутая
солонка, но соли в ней не было, как и во всей волости. Еще стояла плошка
с недохлебанным. По всему этому съедобному мусору лениво ползали мухи,
сосали из лужиц, объедали размокшие корки, наползали одна на другую, -
черные и головастые, как показалось Егору Иванычу.
Висела в простенке календарная картонка, - барышня очень в такой шля-
пе. Напряжение Егора Иваныча дошло до такой меры, что на мгновенье
мелькнуло в голове: вот сейчас эта бледнорозовая, поющая раскроет рот
еще шире и закричит во всю волость. "Глядите, какое у него лицо! Гляди-
те, какое лицо у Егора Брыкина! Возьмите Егора Брыкина. Лишите его дыха-
ния!" Егор Иваныч вздрогнул и настороженно засмеялся сам над собой, сме-
ялся - точно всхлипывал. Смех оборвался, когда две мухи, сцепившись, се-
ли перед ним на краешек стола, - Брыкин тупо глядел на них и не понимал.
Теперь всякий шорох, даже и мушиный, вызывал в нем или мимолетную дрожь,
или странно длительную зевоту. Зевалось больно, во весь рот, до вывиха
челюсти, до боли в подбородке. Рассудок Егора Иваныча помутился бы, если
бы он в эту минуту услышал свое имя, произнесенное вслух.
Совсем бессознательно он зачерпнул из плошки и проглотил. Со странным
чувством удивленного вкусового отвращенья он проследил, как идет во
внутрь этот противно-пресный клубок загустевшего картофля. Вдруг понял,
что сделал не то: ему хотелось пить. Едва же понял, что именно пить хо-
чется, жажда сразу утроилась. Неуклюже вылезая из-за стола, он уронил
большой нож на пол. Он замер от звука паденья и с выпученными глазами
зашикал на нож, чтобы не шумел так громко. - Ушат был почти пуст, только
на дне оставалось немного. Егор Иваныч зачерпнул ковшом и, вытянув жи-
листую шею, заглянул вовнутрь ковша. В мутной воде метался головастик.
Он бился о железные стенки ковша, отскакивал, и одно уже неудержимое
всхлестыванье головастикова хвоста показывало со страшной наглядностью,
сколь велик в нем был ужас перед этим твердым и круглым, куда он попал.
Егор Иваныч держал ковш в руке и полоумным взглядом наблюдал эту юр-
кую серую дрянь, еле отличимую от цвета воды, когда услышал: по улице
кто-то едет верхом. Рывком столкнув ковшик на крышку ушата, Брыкин подс-
кочил к окну и ждал, когда покажется из-за деревьев тот, кто ехал.
Вдруг, по-жабьи раскрыв рот, Егор Иваныч издал горлом неестественный и
короткий звук, какой будет, если мокрым пальцем провести по стеклу. В
звуке этом выразилось все животное недоумение Егора Брыкина.
По улице, торжественно и властно покачиваясь в седле, ехал сам он, в
черной тужурке, Сергей Остифеич Половинкин, убитый в Егоровом воображе-
нии. Белая его лошадь шла мерным чутким шагом, помахивая подстриженным
хвостом. Проскользнуло нечаянное соображение, Серега ли убит? Но в сума-
тошном метании своем и не заметил этого соображения Брыкин. Каждая час-
тица усталого Брыкинского тела кричала, прося пить и пить. Он махом
подскочил к ушату и, не отрываясь, осушил весь ковш до дна. Вода даже
без бульканья пролилась в его выпрямленное горло, и опять поражающе пре-
сен и неутоляющ был Егору Иванычу вкус воды. Питье расслабило его. Опять
напала раздирающая рот зевота. Кое-как он переполз к койке и повалился
за ситцевый полог. В последний раз он выглянул на мерцавшее сумерками
окошко и упал куда-то в яму.
Яма была пустая и холодная, и казалось, что Брыкинское сознание нахо-
дится в ней где-то посреди, в подвешенном состоянии. Долго ли его созна-
ние пробыло в этой яме, само оно бессильно было определить. Очнулся он
уже затемно. Трещала коптилка на столе, задуваемая ночным ветром из ок-
на. Черные тени вещей очумело скакали по выбеленной печке. Полог был уже
отведен кем-то в сторону, но опять не было в избе никого... Весь опусте-
лый, недумающий, он лежал на боку, глядя на огонь красными, опухшими, не
отдохнувшими глазами. Над огнем летала бабочка-ночница, гораздо менее
проворная, чем ее пугающая тень.
Вошел кто-то, чьего лица не понял Егор Иваныч. Лицо вошедшей женщины
оставалось в тени. Она пошла затворить окно. "Аннушка! - догадался про
нее Егор Иваныч. - Ко мне пришла! Вот она подойдет, и я прощу ее. Дам
наставление к жизни и прощу. Теперь все прошло... Ведь его больше нету,
нигде нету!" Женщина, закрыв половинку окна, подошла к Егоровой койке и,
приподнявшись на носках, села на краешек ее. Егор узнал теперь, это была
мать.
Она посидела с полминуты, потом встала и пошла затворить вторую поло-
винку окна. Потом она снова подсела к Егору.
- Ну... что? - спросила она голосом твердым и спокойным.
- Кто убил-то?.. - приподымаясь на локтях, с тусклым, молящим блеском
в глазах, спросил Егорка.
- Как кто убил?.. - крикливой и неубедительной скороговоркой отвечала
мать, часто моргая, - Семен и убил... Савельев сын, Семен, убил!
Егор Иваныч с глубоким вздохом опрокинулся обратно. В изголовьи у не-
го лежал тулуп покойного отца. Овчина сообщала Егоровой шее приятный хо-
лодок. Он закрыл глаза и с минуту лежал совсем неподвижно, почти не ды-
ша. Вдруг он вскочил, почти сбросила его с койки внезапная догадка.
- Топор-те... топор... - закричал он, поводя выкатившимися глазами. -
В колесны вбит... в переднюю лапу!!
- Лежи, лежи, - тихо и по-прежнему сухо сказала мать, по-бабьи засо-
вывая под повойник прядь волос. - Нечего уж, лежи. Замыла я топор-те...
Снова, расслабев, упал на отцовский тулуп Егорка. Ему вдруг стало
легко, так легко, как ни разу в жизни... Никаких забот в жизни больше не
стало. Все стало ясно и понятно. Нежданно голова заработала с безумной
четкостью. Вспоминалось: ехал по прилегающему к Ворам полю. Там сорный
бугор. На бугре стояли репьи, многоголовые, колкие и красные, - репьи в
закате. Потом въехал в село, мальчишки бегут... Кто-то стоял у Пуфлиной
загороды, гнедой масти: или петух, или собака... нет, петух! Потом дев-
чоночка, у ней соломинка в волосах. Чигунов поит коня, Чигунов знает
всегда и все. Мухи ползают по столу. Крепкий, целый и живой едет Поло-
винкин, осязаемый выпученным Егоровым глазом. Потом пил воду...
И вот Егор Иваныч опять поднялся, но уже ненадолго.
- Мамынька... - зашептал он по-ребячьи жалобно. - Мамынька, я голо-
вастика проглотил!..
Яма уже поджидала его, и он покатился в нее, цепляясь за койку, за
