- Василий Лызлов! - продолжал Жибанда.
- Упустили щенка... Наделает беды, горячка-парень! - угрюмо вставил
Лука Бегунов и снова замолчал.
- Видели, к реке бежал. Так в берег и кинулся... - виновато сказал
Прохор Стафеев. - Всю осоку сапожищами укатали мужики, искамши... а
нет...
В этом месте заседания свалился уголь с лучины и зашипел в воде.
- А вот тут не разберу, - сказал Жибанда, прищуриваясь и поднося лис-
ток к свету. - Шурупов Кузьма... был такой?
- Дай я, - сказал Семен, взял листок и прочел: - Муруков Кузьма, пра-
вильно.
- Его, как ранили, он было в рожь на четверне пополз... - вспомнил
про писаря старый Подпрятов.
- Нашли во ржи-то?... - оборотился к нему Жибанда, не спеша ставить
крестик возле писаря.
- Да, нашли... - с ленивым раздражением отвечал Чигунов, для чего-то
протирая глаза рукой. Глаза у него, и впрямь, смыкались, точно утомив-
шись видеть столько в один день. - Ты читал бы скорей... чего там разма-
зывать! Дело ясное, из-под топора не уйдешь.
А бабы сообщали подробности Муруковского конца:
- ... старуха-те плакалась: зачем, баит, конечка-те бьете? Себе бы
хоть взяли! Конечек-то ровно огуречик кругленькой!..
- Нашла, конечка жалеть! - насмешливо сказала высокая баба.
...Так до конца прочтен был весь длинный список. И везде, кроме Ва-
сятки Лызлова и Сереги Половинкина, процарапал Мишкин ноготь глубокие
отметинки смерти. И уже подходило заседание к концу - первоначальное
напряжение поспало, и слышались разговоры посмелей - когда, совсем нео-
жиданно, вывалил Юда целый ворох папирос на стол, жестом предлагая заку-
ривать.
- Папирос-то откуда достал? - спросил Семен, покачивая головой.
Юда был один из летучих. Невысокий и складный, он имел улыбку хитрую,
скользкую и опутывающую, - такою делали ее его темные гнилые зубы. Лицом
он был черноват и приятен, усики у него вились сами. Юдой прозвал его
летучий Васька Пекин по неизвестным причинам и уже давно. Все время за-
седания Юда сидел в стороне и похрустывал Сигнибедовские карамельки.
- На обыске нашел, - скромно отвечал Юда, разглядывая собственную,
узкую, с длинными пальцами ладонь... - В чейгаузе у них без дела лежали.
Одним словом, обчественное достояние.
- Он и баретки достал! - похвалился за Юду один из летучих, коренас-
тый, узловатый парень Тешка, из-под Пензы, подчинявшийся Юде с первого
взгляда и с первого же взгляда улавливавший Юдины помыслы. - А барет-
ки-то бабьи! Весь в бабьем ноня...
В самом деле, одет был Юда в бабью поневку, еще не старую, туго пере-
поясанную кавказским, с серебряными подвесками, пояском. На ногах он
имел ту самую пару женских полусапожек, которую оставил Лызлов в запас
из присланного на раздачу по волости. Высокие каблуки были еще не сбиты,
и ноги Юды неожиданно походили на копыта.
- У меня нога маленькая. Мне лапти все ноги стерли... - недовольно
сказал Юда, надгрызая яблоко, вдруг появившееся у него в руках.
- Яблочко-те откуду достал? - покосился Васька Рублев.
- А вон, мамаша дала! - воровато подернулся Юда и кивнул на Анисью
Рахлееву. - На, говорит, сынок, яблочко тебе, похрупай!..
- Брешешь, не давала! Сам стащил... - сердито и сдержанно отозвалась
Анисья.
- Не давала-а?.. - состроил замысловатую рожу Юда. - А я его уж и
съел! Что ж мне теперь делать-то, бежать или спасаться?.. - и он окинул
коротким взглядом товарищей, громким хохотом выражавших свой восторг пе-
ред словесным удальством Юды.
Больше всех хохотал, конечно, Тешка.
- Ну, спать! - поднялся Семен, неуловимым движением бровей останавли-
вая мать, готовую напасть на Юду по всем бабьим правилам.
- Спать, это правильно... - сказал Гарасим черный и размашисто зев-
нул.
- Рот-то покрести! Анчук влезет! - окрикнул его кто-то из летучих.
Но смеху некогда было подняться. Блестя глазами, выпученными немалым
внутренним подъемом, вбежал Егорка в избу. Сзади его затеснились другие.
- Робятки... попка поймали! - возбужденно сообщил он.
- Где?.. На ком?.. - загудела летучая.
- Да как же! Мы Серегу на комаря привязали... идем, а он во-от кобылу
нахлистывает! Он уж, было, и уехал, да поросенка забыл. За поросенком и
вернулся...
- Ну-ну! - тешилась летучая.
- Вот-те и ну, баранки гну... Сюда привели! Там же мы и Серегину ко-
былу нашли, к мостку привязана.
- Половинкина-то поймали значит? - сощурился Семен и кивнул Жибанде,
но тот и сам уже лез за пазуху, за бумагой, чтоб отметить и пойманного
крестиком.
- ...сидим этто на завалиночке, - рассказывал, поблескивая чернотою
глаз, Фетиньин муж, - разговор ведем, прикидываем, одним словом. Вдруг
тут молния-т как полыхнет! Видим - тень. Откуду тень? Из-за угла тень!..
Ну, мы очень это поняли, сзади его и обошли, Серегу-те. Он, значит,
подслушивать за угол-те встал!..
Толкаясь и громко переговариваясь, мужики вышли на крыльцо. Там уже
стояла немалая толпа. В самой средине ее трое летучих держали пленных:
один - Половинкинскую лошадь, двое других - под руки беглого попа. Без
рясы, в домотканных портах, он больше походил на чудного длинноволосого
мужика, чем на известного всем Ивана Магнитова.
- Здравствуй, батя, - сказал Семен ему, невнятно пошевеливавшему гу-
бами. - Покинуть нас вздумал? Очень нехорошо. Мы с тобой, батя, одной
веревочкой связаны... Надо ж, батя, понятие иметь! Ну, что ж, иди теперь
домой. Отпустите его, - сказал он державшим Магнитова под руки.
Освобожденный Магнитов громко задышал и поводил затекшими плечами,
уходить же, видимо, не решался.
- Благослови, отче... - подошел со стороны Юда, пряча за длинными
ресницами смех и складывая руки горсточкой.
Тот с излишне поспешной готовностью поднял-было руку. В ту же минуту
Юда лукаво погрозил ему пальцем перед самым носом.
- Шалишь, батя, Юду благословлять! Рази ж поп в подштанниках бывает?
Беги!! - гаркнул он ему вдруг и в самое ухо.
- Беги, беги... - взволнованно завопили летучие и расступились, давая
дорогу.
Магнитов постоял еще минуту, потом сделал неуверенное движение, слов-
но подбирал рясу, и скакнул в сторону с прыткостью, немыслимой ни для
сана его, ни для возраста. Бегу его очевидно мешал страх перед неизвест-
ностью. Он упал посреди улицы, сраженный одышкой и ужасом, и закрыл го-
лову руками. Темная ночь висела над ним, и она грозила войти в задыхаю-
щееся кровью сердце. Его освещало зарево исполкома.
- Беги... - еще раз крикнул металлически-звонко Юда и тихой скорого-
воркой попросил у Семена: - дозволь, друг, ружье разрядить... Затвор,
вишь, у меня ослаб и пули не держит... - Говоря так, он держал взгляд на
Магнитове, все еще лежавшем в пыли.
Где-то в стороне слышна стала негромкая ругань. Семен оттолкнул Юду в
плечо и пошел на спор. Спорили Афанасий Чигунов и Гарасим черный из-за
Половинкинской лошади.
Гарасим сказал:
- Беленькая.
Афанасий ответил:
- И хвост обстрижен.
Гарасим:
- Это моя кобылка. Я давно ее облюбовал! - и прибавил такое, словно
ногой топнул.
Чигунов:
- У тебя и без того три, а у меня одна, да и та головы не держит.
Подошедший Семен решил спор коротко. Как первый убивший, Семен занял
главенствующее место в восстании:
- Лошадь в обиход пойдет.
Тут кто-то крикнул:
- Бабинцовы угощают...
Толпа побежала на выселки, небо все еще вспыхивало зарницами.
- Ребяты... - закричал им вдогонку Семен. - На взъездах, значит, ро-
гатки поставить не забудьте. Михайло нарядит баб в караул. До рассвета
караул держать!..
- У-у... баб в карау-ул... - было ответом.
Скоро у избы остались только Семен и Жибанда.
- Миша, спать пойдешь? - спросил Семен.
- Да уж выспаться-то не плохо б. Может завтра и драться уж придет-
ся...
- Перепьются, а ночью и накроют их, - выразил свои опасения Семен.
- За ночь не успеют. А поп-то, гляди, убежал!
- Пускай его.
Расходясь, они подали друг другу руки. Пожатье их было сильное и на-
мекало не только на установившуюся дружбу, а и на то истинное значение,
которое должна была иметь она в будущем.
- Продкомиссар этот... - тихо сказал Жибанда, глядя вниз... - когда
лежал уж, я узнал его. Пыли много попристало, а узнал. У нас комиссаром
в части был. Нас вместе и ранили, на Колчаке...
Жибандино воспоминанье как бы перетряхнуло Семенову память. Он вырвал
руку из Мишкиной руки и спросил:
- Фамилья ему?..
- Быхалов. А что? Почему ты так? - удивился Мишка Семенову лицу.
- А-а! - с раскрытым ртом сказал Семен, набирая воздуху в грудь.
Теперь он вспомнил, и потому еще сильней душил его расслабляющий воз-
дух этой ночи.
XV. Продолжение ночи.
Когда Жибанда потерялся в ночи, Семен вошел в избу и, не раздеваясь,
прилег на лавке. Окно над ним было раскрыто.
Стояло полное безветрие. Большое желтое пламя лучины стояло прямо.
Гулко бились мухи, подчеркивая томительную тяжесть ночи. На полатях впе-
ремежку с затейливым и длинным похрапываньем бредил Савелий о Людмиле
Иванне. Мнилась, видно, и пьяному поповская дочка.
"Разницы нет, кто у них там... в городу, - вспомнил Семен слова Про-
хора Стафеева. - Мы-то все одно - мужики! Разве ж может мышь из своей
кожи вылезть? Мышь растет и гора растет, но не сравняется мышь с горой.
А если не сравняться мышу с горой, так какая нам тогда разница?" -
"Раз-ни-ца... два-ни-ца... три-ни-ца"... От усталости слова начали рас-
падаться в Семеновом сознаньи, складывались по иному, теряли свой перво-
начальный облик и смысл.
Тут бабочка-ночница ворвалась в окно и заметалась вкруг огня серым
неживым пятном. Пятно стало носиться все быстрей, словно для того, чтоб
еще больше утомить и без того слипающиеся Семеновы глаза. Вдруг дверь в
избу распахнулась, и долго потом помнил Семен, как бурно, по живому, за-
качалось пламя лучины. Четверо взошли и стояли посреди избы. Один, и,
очевидно, самый главный, встал к Семену спиной. Лица его не было видно,
но что-то мучительно знакомое, неугадываемое, мнилось Семену в сутулова-
той его спине. "Возьмите его!" - тихо сказал этот, и остальные сразу до-
гадались, что речь шла о Семене.
Семен и не сопротивлялся. Казалось, что все мышцы его стали из вязко-
го, покорного всякому чужому хотенью свинца. Его взяли и повели. Чело-
век, скрывший лицо, шел впереди, а вслед за ним те трое, которые вели
Семена куда-то за околицу, в ночь. "В поле ведут!" - решил Семен и тот-
час же решил бежать. Он напряг все свое свинцовое тело и, распихнув лю-
дей по сторонам, кинулся бежать наугад. Непонятно подкашивались ноги.
Непонятно быстро догоняли сзади и все еще не могли догнать. Семен по-
чувствовал вдруг, что тот, главный, уже обернулся и показывает пальцем
ему вослед. Обернуться - значило увидеть и удовлетворить мучительное
незнание об этом, главном. Обернуться - значило умереть. Семен скакал
немыслимыми скачками, яростно торопя непослушные ноги.
Вдруг погоня остановилась, топот ее перестал быть слышным. "Здесь от-
дышусь", подумал Семен и, прислонясь к какой-то березе, стал глядеть ту-
да, назад, в черное поле, где осталась погоня. Позади раздался еле уло-
вимый шорох. Семен обернулся и увидел два коротких огня. Семен напрягся
понять, и пошевелился, и стряхнул сон.
Мать, Анисья, присев к нему на лавку, укрывала ему ноги кофтой. Бабья
тоска делала ее глаза покорными, а движенья медленными, почти ленивыми.
- Не укрывай, и без того в поту весь, - сипло сказал Семен.
- Сенюшка... что ж теперь лучше аль хуже будет?.. - тихо спросила
она.
И все еще чудилась Семену недавняя погоня, все еще застлано было соз-
нанье тревожными впечатленьями сна. За окном, из рыхлого бессолнечного
неба уходила ночь. Где-то далеко, в короткой струйке ветерка прогорлани-
ли голоса и гармони. Мухи затихли. Веяло холодком. Семен свесил ноги с
