продкомиссарову рту.
- Я не по той части... Я по хлебу!! - закричал ей в глухое ухо прод-
комиссар, почему-то избегая жалобного старухина взгляда.
- Ну и ну, лебедочек мой, - успокоенно запела бабка, кивая головой. -
А то совсем меня, старую, зашпыняли! И ситчику, слышь, выдавать не бу-
дут?..
...Далеко за полночь горел свет в исполкомской избе. Продкомиссар си-
дел за Лызловским столом, положив голову на руки, и глядел на прямой,
желтый огонь коптилки. На столе перед ним лежал листок, а на листке был
нацарапан донос на Васятку Лызлова:
"...Как я сочувствую... готов помереть, то я и спрашиваю, правильно
ли так. Васятка Лызлов гонит самогон в лесной избе, тайно от отца...
продает на царские деньги, несмотря что деньги ничто, кроме как бумага.
Я его спросил, зачем ты, Васятка... он объяснил... хочу ехать в город
учиться... а как у него денег нет, то и хочет... Как я сочувствую, то и
спрашиваю... разве это советская работа... самогон гнать..."
Был этот безграмотный клочок без подписи. А другой клочок, грамотный,
мелко исписанный чернильной тиной и лежавший рядом с этим, имел полную
подпись продкомиссара и гласил так:
"...Прошу отстранить меня... от занимаемой должности... несоот-
ветствие. Предлагаю... на гражданский фронт, принимая во внимание незна-
чительные хотя бы мои заслуги перед... Сам происходя из крестьянского
сословия, но оторванный от него городом, затрудняюсь вести работу в
крестьянской среде..."
Продкомиссар перечел свое заявление трижды и при третьем разе зачерк-
нул слово "затрудняюсь", надписав поверх его "не могу". Посидев еще ми-
нуты три он перечеркнул слова "не могу", но не сумел подыскать другого
слова в замещенье зачеркнутого. Тогда он собрал все остатки чернильной
тины на перо и жирно перечеркнул все заявление накрест, резко и необычно
властно для него самого.
Он задул свечу и подошел к окну. Светало. Особенно убогой казалась в
рассветном свете бедная обстановка Воровского исполкома. На улице было
полное безветрие. Левая сторона неба набухла розовыми и желтыми купами,
словно всходила к недалекому празднику пряничная опара. Посреди пустой
улицы стоял бычок, с вечера отбившийся от стада. Он мычал, вытягивая шею
к заре. Помычав, прислушивался, как повторяет его отстоявшееся эхо.
...Продкомиссар открыл окно.
VIII. Петя Грохотов в действии.
Воры разверстку так и не выплатили, по молчаливому соглашению между
собою, ни в один из последующих дней. Нашлись некоторые, принесли в ис-
полком по доброй воле по пуду за едока, - так в Сигнибедовском амбаре и
стояли только двадцать мешков, потому что уплатили только советские му-
жики, да еще те, кто надеялся откупиться пудом. Ссылались мужики на неу-
рожайность, на мокроту, на сухость, на все тридцать три мужиковских
бедства, до которых уездному начальству как бы и невдомек. Этого испол-
комщики и ждали, к этому и готовились. С утра вышел продовольственный
отряд в обход по селу.
А на краю Воров жила бессемейная бобылка, бабка Афанаса Пуфла, проз-
ванная так за лицо неестественной широты. Давно уже состояла Пуфла с со-
седкой тетей Мотей в ссоре из-за куриных яиц, которые нанесла Пуфлина
Рябка в Мотином малиннике. Мотя яйца эти оттягала у соседки в свою
пользу, а Пуфла положила в сердце своем прищемить за это Мотю. Она и до-
несла Пете Грохотову, делавшему обход вместе с председателем и двумя
красноармейцами, что в таком-то месте у тети Моти хлеб припрятан. Мотю и
прищемили. И, из беды в беду кидаясь, доказала Мотя на другую соседку
слева, что и та не без хлеба живет. Так и пошло перекидным огнем, как в
пожаре бывает.
Докатилось дело до Фетиньи Босоноговой, - у Фетиньи будто бы в дубо-
вом срубе хлеб ссыпан. А врыт-де тот сруб сбоку гумна, три шага от огу-
речной гряды, отметка - кол из можжухи, а на колу - лапоть. Обливаясь
потом от жары, пошли продовольственники к Фетинье, хлеб из сруба погру-
зили на телегу бесспорно, тихим ладком. И уже направлял-было Васятка
Лызлов телегу с хлебом на ссыпной пункт, где принимал хлеб приехавший
третьего дня комиссар, как вдруг сглупа надоумилась Фетинья на Рахлеевс-
кую избу показать: у Рахлеева-де Савелья на пять подвод хватит. Расска-
зывая во всех подробностях, имела в виду Фетинья, что за ее указку с нее
самой разверстку скостят. Хлеб Фетиньин, однако, Васятка увез, а Петя
Грохотов, бывший и на этот раз для придания себе духа бодрости под лег-
чайшим хмельком, не выдержал и укорил бабу в ябеде с пьяной прямотой:
- Экая ты, Фетинья, душевредная. Язык-то у тебя без совести!
- А ты на мене, кобель, не щетинься! Гусак леший, неблагодарный!..
В Пете моментально взыграл хмелевой его задор, и если бы не перехва-
тил во-время злого короткого взгляда Фетиньина мужа, мужика, похожего на
железный шкворень, вымазанный дегтем, может быть и стукнул бы Петя в
загривок сварливую бабу за обиду.
В нескладное время подошли исполкомщики к Рахлеевскому двору. Хозяева
сидели за обедом. Близился полдень. Докашивать на Среднее поле спешил
Семен. Он, обжигаясь, глотал пустенькие щи, сидя спиной к раскрытому ок-
ну и обсушиваясь от пота. Когда обнажалось днище второй плошки, сказала
Анисья изменившимся голосом:
- К нам идут.
- Со звездой путешествуют! - кротко захохотал Савелий, намекая на
значок, прицепленный к Грохотовской груди.
Семен выглянул в окно. Разверстщики всходили на крыльцо, и уже
подъезжала к дому, скрипя в несмазанной оси, исполкомская обширканная
телега. Один из красноармейцев имел за поясом топор. Семен встал из-за
стола и отошел в угол, под полати.
Первым вошел Грохотов.
- Упарился, - вздохом надул он щеки, обросшие пухом, и грузно сел на
лавку. - Ей-ей, ровно с самовара текет. Даже сапоги взопрели, хоть выжи-
май!
Усевшись, он оглядел всех, наклонился пощупать носок сапога, расстег-
нул черную тужурку, застегнутую наглухо, и засмеялся, поглядывая на мол-
чащих хозяев.
- А мы к вам в гости пришли, - с добродушной хитротцой произнес он
Анисье, которая дрожащей рукой переставляла с места на место крынки мо-
лока.
- Другого-те времени нельзя было выбрать?.. - тихо спросил Семен. -
Поесть не дадите, ходите...
- Нельзя, товарищ, - строго пояснил Грохотов, но строгость не шла к
простецкому его лицу. - Вас-то много, а я один всего! - и он показал Се-
мену свой мизинец, остальные пальцы он прижал к ладони, будто их и не
было.
- Это действительно, немного вас! - вслух подумал Семен и нароч-
но-грубо кашлянул.
- Немного, немного, товарищ, - согласился Грохотов. - А нет ли, тет-
ка, попить чего? - он подмигнул настороженной Анисье. - Кваску там с мя-
той, наварили небось... к Петрову-то дню!
- Было бы что варить-те! - проворчала Анисья, не сводя глаз с крынки
молока. - Хлеб-те до последней колосины весь изъели... Прожились совсем!
- Чего и не было, все прожили! - загрохотал Петя и переглянулся с
Лызловым, стоявшим у порога. - Ну, что ж, пойдем, поищем, - и встал.
Он постучал о печку согнутым пальцем, притворившись, будто прислуши-
вается:
- Тут нет ли... Ты как полагаешь, Матвей Максимыч?
- Ищите, где хотите, больше нету... - сказала Анисья и сухо поджала
губы. - Снесла вам четыре пуда. Нету больше...
- Нету?.. - в притворной задумчивости повторил Грохотов. - Ну, мо-
лись, бабка, Федору Студиту... - и, быстро перейдя сени, Грохотов вошел
в горену.
Тут было заметно прохладней, не было мух, пахло скиснувшим молоком и
лежалым мужиковским скарбом. Молоко стояло в каморке направо.
- Послушь, братишка, - остановил Грохотова Семен. - Говорит мать -
нету. Почему не веришь?
Петя не ответил, постоял с полминуты, принюхиваясь, и вдруг указал
красноармейцам на пол горены, простеленный домотканной пестрой дерюжкой.
- Вскрывай пол! - сердито приказал он, но обернулся взглянуть на
Анисью.
- Зубов-то не скаль, - со злом за мать сказал Семен. - Ты ломай, раз
тебе приказано ломать. А зубов не показывай!..
- Не вяжись... - добродушно огрызнулся Грохотов, следя за работой
красноармейцев. - Все равно, братишка, сейчас драться не стану. Жарко...
вот потом, по холодку!..
А те уж делали свое дело быстро и ловко, без особых повреждений;
чувствовался навык в их точных и уверенных движеньях. Отняв топором бо-
ковой плинтус, шедший во всю длину горены, один легко, как спичку, при-
поднял топором половицу. Другой попридержал ее и с колен заглянул вов-
нутрь, почти касаясь щекой чисто выметенного пола.
- ...есть! - сказал он без всякого оживления, даже со скукой.
Подошел заглянуть и Матвей Лызлов. Заглянув, покачал головой и отошел
назад.
- Много?.. - лениво спросил Грохотов.
- Да найдется, - отвечал за Лызлова другой красноармеец, рыжева-
тенький, работая уже над третьей половицей. - Соломой тут укрыто, не ви-
дать.
- А клейно работают, - восхитился Савелий их работе. - Я как заклады-
вал так трое суток заколачивал, пра-а...
Некоторое время только и слышно было поскрипыванье дерева, потом пых-
тенье рыжеватенького, выворачивавшего мешки из подполья. Шесть мешков
были уже вынесены самим Лызловым и погружены на подводу. На спину ему
накладывал рыжеватенький. Когда же рыжеватенький спрятался в подполье,
Лызлов просто попросил Семена поднять мешок, и Семен не отказался.
- Скоро, что ли? - появился Васятка в дверях. - Лошадь не стоит.
- Два еще! - прокряхтел голос рыжеватенького из глубины подполья. -
Запиханы далеко.
- Ты подвяжи лошадь-те к палисадничку, - посоветовал Лызлов сыну,
выглядывая в окно и вытирая полой рубахи обильный пот.
И в самом деле, лошадь вся была облеплена паутами и слепнями. Она
напрасно дергала кожей и била хвостом. Улица заволакивалась полуденным
зноем. Каждый камень горел исступленным теплом, насыщая жаром и без того
накаленный воздух. Чьи-то колеса прозвучали сверху, и тотчас же, подымая
ленивую, затяжелевшую пыль, хромая в колеях, прокатились вниз Брыкинские
колесны, управляемые им самим.
- Эй, Егор Брыкин, Егор Брыкин!.. - закричал ему Лызлов, наполовину
высунувшись из окна. - Ты куда катишь?..
- В лес поехал, - остановился тот, сильно придерживая неспокойную по
жаре свою кобылку. - Вот по твому мандату сучки еду собирать!..
- Ты б не ездил, - крикнул Лызлов. - Мы сейчас к тебе придем, только
вот у Савелья управимся.
- Там бабы у меня остались! - отвечал Брыкин и, подхлестнув кобылку,
быстро покатился вниз.
- А ну и ладно, с бабами так с бабами! - вслух согласился Лызлов и,
взвалив на спину последний мешок, легко потащил его из горены.
- Ну нет, уж ты уволь, Матвей Максимыч, - сказал Грохотов ему вдогон,
отдуваясь и расправляя плечи. - После полудня уж отправимся... А теперь
соснуть бы часок-другой... жару переспать!
Все двинулись медленно вслед за Лызловым, вон из горены, на крыльцо.
- Эй, товарищ, - остановил Грохотова Семен голосом придушенным и сры-
вающимся, - а дыру-то кто будет заделывать? - Он показывал рукой на раз-
вороченный пол.
- Сам и заделаешь, - нехотя откликнулся Грохотов, сбегая с крыльца.
Семен догнал его уже на улице и сильно выкинул руку на Грохотовское
плечо. Откуда-то уже набралось народу, все глядели, видя по решимости
Семенова лица, что дело впустую не кончится.
- Я тебе велю дыру заделать, - тихо сказал Семен, дыша утрудненней.
Губы его утончились и стали какого-то горохового цвета.
- Сенюшка... отступи, отступи! - вертелась около него мать, со стра-
хом поглядывая на устроенный в Сигнибедовском амбаре ссыпной пункт, о
чем гласила и надпись, сделанная дегтем по стене. Оттуда направлялся к
месту спора сам продкомиссар в сопровожденьи Лызлова. - Брось, Сенюшка,
не к спеху дырка... вечером придешь - заколотишь!
- Пусти... - разомлевшим от жары голосом, сказал Петя Грохотов, си-
