легко, что ему не хотелось критиковать.
Когда разговор на время прервался, младший мальчик тихим, чистым
голоском сказал:
-- У г-на Шевека не очень хорошие манеры.
-- Почему? -- спросил Шевек прежде, чем жена Оииэ успела оборвать ма-
лыша.-- Что я сделал не так?
-- Вы не сказали "спасибо".
-- За что?
-- Когда я вам передал блюдо с маринованными овощами.
-- Ини! Замолчи сейчас же!
("Садик! Не эгоизируй!" -- интонация была точно такая же.)
-- Я думал, что ты делишься ими со мной. Разве это был подарок? У ме-
ня на родине "спасибо" говорят только за подарки. Остальным мы делимся, не
рассуждая об этом, понимаешь? Хочешь, я верну тебе эти овощи?
-- Нет, я их не люблю,-- сказал мальчик, глядя снизу вверх в лицо Шеве-
ка темными, очень ясными глазами.
-- Поэтому делиться ими особенно легко,-- сказал Шевек. Старший
мальчик корчился от подавляемого желания ущипнуть Ини, но тот засмеялся,
показав мелкие белые зубки. Позже, когда опять наступила пауза, он наклонил-
ся к Шевеку и тихо спросил:
-- Хотите посмотреть мою выдру?
-- Да.
-- Она в саду за домом. Мама ее отправила в сад, потому что боялась,
что она вам будет мешать. Некоторые взрослые не любят животных.
-- Я люблю смотреть на них. На моей родине животных нет.
-- Неужели нет? -- спросил старший, изумленно раскрыв глаза.-- Отец!
Г-н Шевек говорит, что у них там нет никаких животных!
У Ини тоже сделались большие глаза.
-- А что же у вас есть?
-- Люди. Рыбы. Черви. И древесный холум.
-- А что такое древесный холум?
Этот разговор длился еще полчаса. В первый раз Шевека на Уррасе по-
просили описать Анаррес. Расспрашивали дети, но родители с интересом слу-
шали. Шевек старательно избегал этической модальности: он пришел в гости
не для того, чтобы агитировать детей хозяина дома. Он просто рассказывал им,
как выглядит Пыль, как выглядит Аббенай, как на Анарресе одеваются, что
люди делают, когда им нужна новая одежда, чем занимаются дети в школах.
Ответ на этот вопрос вопреки намерениям Шевека оказался пропагандой: Ини
и Аэви пришли в восторг от учебной программы, в которую входили сельское
хозяйство, плотницкое дело, регенерация сточных вод, типографское дело, сан-
техника, дорожно-ремонтные работы, курс драматургии и все другие "взрос-
лые" специальности, необходимые в общине, и от его признания, что никого
никогда ни за что не наказывают.
-- Хотя иногда,-- сказал он,-- тебя могут заставить на некоторое время
уйти и побыть в одиночестве.
-- Но что же,-- сказал Оииэ внезапно, словно он давно держал в себе
этот вопрос, а теперь он у него вырвался, как под давлением,-- что же заставля-
ет людей поддерживать порядок? Почему они не грабят и не убивают друг дру-
га?
-- Никто ничем не владеет, поэтому и грабить некого. Если кому-то
нужна какая-то вещь, он берет ее из распределителя. Что же до убийств... ну, не
знаю, Оииэ; при обычных обстоятельствах вы бы стали меня убивать? А если
бы вам этого все-таки захотелось, остановил бы вас закон, запрещающий убий-
ства? Принуждение -- наименее эффективный способ поддержания порядка.
-- Ну, ладно, а как вы добиваетесь, чтобы люди выполняли грязную ра-
боту?
-- Какую грязную работу? -- спросила жена Оииэ, потерявшая нить раз-
говора.
-- Собирать мусор, копать могилы,-- ответил Оииэ; Шевек добавил:
-- Добывать ртуть,-- и чуть не сказал: -- Перерабатывать дерьмо,-- но
вспомнил об иотийском табу на скатологические выражения. Еще в самом на-
чале своего пребывания на Уррасе он подумал, что уррасти живут среди гор
экскрементов, но никогда не произносят слова "дерьмо".
-- Ну, мы все выполняем такие работы. Но никому не приходится вы-
полнять их особенно долго, разве что кому-то эта работа нравится. Каждую де-
каду комитет управления общиной, или квартальный комитет, или любой, кому
он понадобится, может попросить его один день участвовать в такой работе;
составляются списки очередности. Есть еще назначения на неприятную работу,
или на опасную, как ртутные рудники или дробилки, в норме они не превыша-
ют полугода.
-- Но тогда, значит, весь персонал состоит из неопытных работников?
-- Да. Производительность низкая; но что же еще можно сделать? Нель-
зя же велеть человеку выполнять работу, от которой он за несколько лет станет
инвалидом или умрет. Зачем ему это?
-- Он может отказаться выполнять этот приказ?
-- Это не приказ, Оииэ. Он приходит в РРС -- управление распределения
рабочей силы -- и говорит: я хочу делать то-то и то-то; что у вас есть? И они
ему говорят, где есть такая работа.
-- Но тогда почему люди вообще делают грязную работу? Почему они
соглашаются на это хотя бы даже раз в десять дней?
-- Потому что такую работу делают вместе... И по другим причинам. Вы
знаете, на Анарресе жизнь не такая богатая, как здесь. В маленьких общинах
развлечений немного, а несделанной работы -- уйма. Поэтому, если человек
большей частью работает на ткацком станке, то каждый десятый день ему при-
ятно выйти на воздух и проложить трубу или вспахать поле, каждый раз с дру-
гой группой людей... И потом -- дух соревнования. Здесь вы считаете, что сти-
мулом к работе являются финансы, нужда в деньгах или стремление разбога-
теть; но там, где нет денег, возможно, яснее видны истинные мотивы. Люди лю-
бят делать дело, и делать его хорошо. Люди берутся за опасные, тяжелые рабо-
ты, потому что они гордятся тем, что делают их, потому что тогда они могут...
мы это называем "эгоизировать"...-- хвастаться? -- перед более слабым. "Ну, вы,
мелкота, глядите, какой я сильный!" -- Знаете? Человек любит делать то, что у
него хорошо получается... Но по существу это вопрос цели и средств. В конце
концов, работу делают ради самой работы. Это -- единственная радость, кото-
рая никогда не кончается. Личное сознание это знает. И общественное созна-
ние, мнение соседей, тоже. На Анарресе нет других наград, нет другого закона.
Только твое собственное удовольствие и уважение твоих соседей. И все. В таких
условиях человек понимает, что мнение соседей становится очень мощной си-
лой.
-- И никто никогда не пренебрегает им?
-- Может быть, недостаточно часто,-- сказал Шевек.
-- Значит, все так напряженно работают? -- спросила жена Оииэ.-- А ес-
ли кто-нибудь не хочет, что с ним делают?
-- Ну, он переезжает в другое место. Понимаете, другим он просто надо-
едает. Над ним смеются; или начинают с ним грубо обращаться, могут избить;
в маленькой общине могут сговориться и вычеркнуть его из обеденных списков,
и тогда ему приходится самому готовить себе и есть в одиночестве, а это унизи-
тельно. Поэтому он переезжает и какое-то время живет в другом месте; а потом,
возможно, он опять куда-нибудь переезжает. Некоторые живут так всю жизнь.
Их называют "нучниби". Я тоже вроде нучниба. Я здесь уклоняюсь от назна-
ченной мне работы. Я забрался дальше других.-- Шевек говорил спокойно; если
в его тоне и слышалась горечь, то детям она была незаметна, а взрослым -- не-
понятна. Но после его слов наступило короткое молчание.
-- Я не знаю, кто делает грязную работу здесь,-- сказал он.-- Я ни разу
не видел, чтобы кто-нибудь ее делал -- это странно. Кто ее делает? И почему?
Им больше платят?
-- За опасную работу -- иногда больше. Просто за черную работу -- нет.
Меньше.
-- Так зачем же они ее делают?
-- Потому что лучше получать маленькую зарплату, чем совсем никакой
не получать,-- сказал Оииэ, и в его голосе горечь слышалась отчетливо. Его же-
на нервно и торопливо заговорила, пытаясь сменить тему, но он продолжал:
-- Мой дед был уборщиком. Пятьдесят лет мыл полы и менял грязные
простыни в гостинице. По десять часов в день, по шесть дней в неделю. Он де-
лал это для того, чтобы прокормить себя и свою семью.-- Оииэ внезапно замол-
чал и посмотрел на Шевека своим прежним, скрытным, недоверчивым взглядом
-- и на жену -- почти вызывающе. Не поднимая на него глаз, она улыбнулась и
сказала нервным, детским тоном:
-- Отец Демаэре был очень преуспевающим дельцом. Он умер владель-
цем четырех компаний.-- Улыбка у нее была страдальческая, и она крепко стис-
нула узкие смуглые руки.
-- Я думаю, на Анарресе нет преуспевающих дельцов,-- с неуклюжим
сарказмом сказал Оииэ; тут вошел повар, чтобы поменять тарелки, и он сразу
замолчал. Малыш Ини, словно понимая, что при слуге серьезный разговор не
возобновится, сказал:
-- Мама, можно г-ну Шевеку после обеда посмотреть мою выдру?
Когда они вернулись в гостиную, Ини позволила принести свою люби-
мицу -- почти взрослую земляную выдру, распространенное на Уррасе живо-
тное. Оииэ объяснил, что их одомашнили еще в доисторическую эпоху, вначале
-- чтобы они отыскивали рыбу, потом -- как друзей. У зверька были короткие
ноги, гибкая, выгнутая спина, блестящий темно-коричневый мех. Эта выдра
была первым не запертым в клетку животным, которое Шевек увидел вблизи, и
она отнеслась к Шевеку с меньшей опаской, чем он к ней. Белые, острые зубы
очень впечатляли. По настоянию Ини он осторожно протянул руку и погладил
зверька. Выдра села столбиком и посмотрела на него. Глаза у нее были темные,
отливавшие золотом, умные, любопытные, невинные.
-- Аммар,-- прошептал Шевек, плененный этим взглядом, устремленным
через пропасть бытия,-- брат.
Выдра заурчала, опустилась на все четыре лапы и с интересом обследо-
вала ботинки Шевека.
-- Вы ей понравились,-- сказал Ини.
-- И она мне понравилась,-- ответил Шевек с легкой грустью. Всякий
раз, как он видел какое-нибудь животное, полет птиц, великолепие осенней лис-
твы, в нем вспыхивала эта грусть, окрашивая радость острой болью. В такие
минуты у него не было сознательных мыслей о Таквер, он не думал о ее отсутст-
вии. Скорее было ощущение, что она здесь, хотя он не думает о ней. Словно во
всей красоте и непривычности зверей и растений Урраса скрывалось некое по-
слание к нему от Таквер, которая их никогда не увидит, предкам которой до
седьмого колена ни разу не довелось коснуться теплого меха зверя, увидеть про-
мельк крыла в тени деревьев.
Он провел ночь в спальне под самой крышей. В комнате было холодно
(и это было приятно после комнат в Университете, где всегда было слишком на-
топлено); обставлена она была очень просто: кровать, книжные шкафы, комод,
стул и крашеный деревянный стол. "Как дома",-- подумал Шевек, не обращая
внимания на высоту кровати и мягкость матраца, на одеяла из тонкой шерсти и
шелковые простыни, на безделушки из слоновой кости, стоявшие на комоде, на
кожаные переплеты книг и на тот факт, что и сама комната, и дом, в котором
она находится, и земля, на которой стоит дом, являются частной собственно-
стью Демаэре Оииэ, хотя не он построил этот дом и не он моет в нем полы...
Шевек прогнал эти скучные мысли. Комната была симпатичная и, в сущности,
не так уж сильно отличалась от отдельной комнаты в любом бараке.
В этой комнате ему приснилась Таквер. Ему снилось, что она -- рядом с
ним в этой постели, ее тело прижимается к его телу... но где они, в какой они
комнате? Что это за комната? Оказалось, что они вместе на Луне, там холодно,
и они идут по ней вместе. Луна оказалась совсем плоской и сплошь засыпанной
голубовато-белым снегом, но слой снега был тонкий, и его легко было отбро-
сить ногой и увидеть светящуюся белую лунную поверхность. Она была мерт-
вая, это было мертвое место.
-- По правде она не такая,-- сказал он Таквер, потому что знал, что ей
страшно. Они шли к какой-то далекой черте, казавшейся тонкой и прозрачной,
как пластик, к далекой, едва видной преграде, тянувшейся поперек белой засне-
женной равнины. В глубине души Шевек боялся подойти к ней, но сказал Так-
вер:
-- Мы уже скоро дойдем.
Она ничего не ответила.
Глава шестая
АНАРРЕС
Когда Шевека выписали из больницы, где он провел декаду, навестить
его зашел сосед из 45-ой комнаты, математик. Он был очень высокий и худой.
