плетеном окне: за бортом плескалась лодка, люди бегали с тихим
звяком.
Ванвейлен сел за столик, сжал голову руками.
Несомненно, господин экзарх знал про корабль, раз велел
арестовывать чужестранцев. Несомненно, он попытался скрыть это
знание от храма. Но что там за возня? Экзарх ли проведал о
"купцах с Западного Берега" и приказал их схватить? Или Даттам
проведал о корабле и утром накормит землян снотворным, как это
уже он проделал однажды с идиотом Бредшо?
Ванвейлен провел бессонную ночь, на рассвете опять прокопал
дырочку: напротив была голубятня, молодой монашек доставал из
нее проснувшегося почтового сизаря.
Вскоре появился Даттам.
- Собирайтесь. Сайлас и вы едете с нами. Остальные поплывут
дальше, прямо в мое поместье.
"К черту, - подумал Ванвейлен, - все к черту. Все расскажу!"
- Что случилось? - спросил он спокойно.
Даттам сунул ему в руки бумагу и вышел. Ванвейлен взглянул: это
был манифест государыни Касии, то есть ее сына. Строчки
запрыгали в глазах Ванвейлена. "В соответствии с желанием Неба и
волей народа... Я, малолетний и лишенный достоинств...
Узурпатор, нарушая установленную гармонию, развращая верхи
роскошью и обирая народ... дабы девять сторон света были чисты,
наказания умерены и нравы - благочестивы... дабы воистину не
было бы ни "твоего", ни "моего"..."
Когда Ванвейлен поднялся на палубу, Арфарра и Даттам
пререкались, явно выбирая лучший маршрут.
Палубу застилали красным: траур по умершему государю. Даттам,
однако, не позаботился переодеться.
- Великий Вей! - сказал Ванвейлен. - Что случилось в столице?
- Ничего, - ответил Арфарра.
Сзади фыркнул Даттам.
- Это ничего обойдется нам в пятьдесят миллионов.
Даттам, разумеется, говорил о деньгах, не о людях.
- Зато, - безмятежно ответил Арфарра, - не будет никакого
сомнения, кто воистину предан государю Харсоме.
Ванвейлен еще раз перечел указ вдовствующей государыни. Из-за
ужаса, пережитого только что, он не мог удержаться:
- Однако, господин Арфарра, ваши взгляды и взгляды государыни
Касии вполне совпадают?
Бывший наместник Иниссы только поднял брови:
- Мало, - сказал он, - говорить правильные слова, надобно и
поступать правильно. Я уже говорил и еще раз повторю: женщина на
троне, - хуже бунтовщика, оба думают не о благе государства, а о
том, как сохранить незаконную власть. Истинный государь создает
умиротворение и покой. А что создала государыня Касия? Дворец,
который стоил два урожая и сорока тысяч жизней? Новую моду на
шляпу "шестикрылая бабочка"?
Сзади нервно рассмеялся Даттам.
- К тому же, уважаемый советник Ванвейлен, можете быть уверены:
государь Харсома опубликует в точности такой же манифест.
* * *
Через час тридцать всадников высадились на пристани города
Шемавера: никто не расспрашивал их и не требовал подорожных.
Подорожных не требовали по простой причине: город был пуст, и
каменная стела, более грозная, чем предупреждение о радиационной
опасности, заботясь о людях, запрещала селиться ближе, чем в
двадцати иршахчановых шагах. Ванвейлен осведомился у Даттама,
чем вызвана государственная забота.
- Шемавер, - последняя ставка бунтовщика Бажара, - спокойно
ответил тот.
Ванвейлен осклабился.
- Небесного Кузнеца? Это у которого не было ни бедных, ни
богатых, как и подобает в идеальном государстве?
- Да, богатых и бедных не было, - кивнул Даттам. - Были только
избранные и неизбранные.
Они быстро ехали через руины: городской храм на площади
правосудия был цел, а сама площадь колосилась искупительным
ячменем, и поле было значительно ухоженней, чем поля в деревнях,
которые миновали баржи.
- Да, - сказал Ванвейлен, - теперь вижу, что поля в империи
действительно плодоносят по личному приказу государя.
Даттам осклабился.
- Имейте в виду, - сказал он, - господин экзарх был милостив, и
обещал Бажару прощение. Рассказывают так: сдавшийся мятежник
выехал из города и сел у ног Арфарры. Тот стал ему ласково
пенять на грех: измену государю. Тут Бажар вскочил и закричал:
"При чем тут грех? Просто мне не повезло, а иначе бы ты сидел у
моих ног. Сила и деньги - вот что решило вашу победу!" Тут
Арфарра опечалился и сказал: "Наследник приказал оставить тебе
жизнь, но я, на свой страх и риск, ослушаюсь его. Ибо таких как
ты, приходится убивать за невежество в назидание другим". И
кликнул палача.
Ванвейлен холодно осведомился:
- Это правда, Даттам, что вы тоже сражались вместе с Бажаром?
- К этому времени я сражался не вместе с Бажаром, а против него.
Ванвейлен ехал по улицам и вертел головой. Это был четвертый
город империи, через который он проезжал. Первый - Западная
Ламасса - был покинут по приказу государя Аттаха, Исправителя
письмен. Второй, - Золотой Улей - превратится в лес. Третий -
королевский город Ламасса. Ламассу брали варварские войска
триста лет назад, Шемавер брали правительственные отряды, и
разница между буйством варваров и государственной
предусмотрительностью была, действительно, весьма наглядна.
Князь Ятун, бравший Ламассу, принес городских парламентеров в
жертву храмовому знамени и поклялся не оставить в городе ни
одной живой мангусты. Взял город и, потрясенный его красотой,
приказал исполнить клятву буквально: мангуст - истребить, а
больше ничего не трогать. В ойкумене мангуст не истребляли и
здания не громили: все камни были аккуратно сняты и увезены в
неизвестном направлении. Город лежал в траве, как гигантский
хрящ вымершей небесной рыбы Суюнь, из гигантских лопухов
выпирали позвонки фундаментов и ребра упавших колонн.
Арфарра пошептался с Даттамом и поскакал к храму городского
божества. Даттам, чуть заметно усмехнувшись, дал знак следовать
за ним.
Господин Даттам сел на солнце у входа в храм, вытащил из
переметной сумы сафьяновую книжечку и стал считать. Господин
Арфарра, который брал город двенадцать лет назад, плакал и
молился в боковом пределе. Ванвейлен молча оглядывал стены
храма: на стенах шла городская жизнь: дома цеплялись друг за
друга стрельчатыми арками и крытыми галереями, гигантская
толщина стен терялась за лесом колонн, на которых зрели золотые
яблоки и серебряные свитки, резные лестницы вели к управам и
небесам, башенки снисходительно грозили правонарушителю пальцем,
в цеховых садах бродили олени с золочеными рогами, ребра стен
едва проступали сквозь эмаль, резьбу и чеканку, пестрые пелены
статуй развивались по ветру. Дома были разряжены, как женщины,
скоморохи и бабочки, буквы выглядывали из акантовых завитков,
слагаясь в нравоучения, и чиновники, в соответствии с
требованиями самого строгого реализма, были вдвое выше
простолюдинов.
Город был создан как образ мира, и поэтому обозрим чиновнику с
башни, как богу. Плоские крыши расписаны - сверху по уставу, а
снизу - по обычаю. И в управе наместника, образе времени, было
десять сторон по числу месяцев и триста пятьдесят восемь разных
окон по числу дней.
Что-то осыпало Ванвейлена: это Арфарра бросил жареные зерна на
каменный пол. Как всегда, было нельзя понять, молится он или
исполняет обряд.
Ванвейлен вспомнил скрюченную, всю в заборах Ламассу, поглядел
на стены и разозлился. "Не было этого города никогда, - подумал
он. - А было наверняка: буквы, выпавшие из нравоучений, ткани,
украденные со статуй, были стражники, глядевшие, чтобы никто
помимо них не крал бронзовых решеток и решеточек, и все,
изображенное здесь, было не росписью, а припиской, отчетом богу
и государству, составленным в прошедшем сослагательном".
Подошел Арфарра, тронул его за рукав. Глаза его лихорадочно
блестели, и на лбу выступили крохотные капли крови.
- Нам пора, - сказал Арфарра, и прибавил пресным голосом: -
когда варварский полководец Зох вошел в Шемавер, он сказал:
"Если в ойкумене таков земной город, то какой же должен быть
Город Небесный?"
Ванвейлен несколько мгновений смотрел на расписных чиновников,
улыбающихся в нишах, прежде чем вспомнил, что Небесным Городом в
империи называют столицу.
- Это у вас вошло в привычку, - сказал Ванвейлен, в упор
разглядывая чиновника, - разорить город и каяться потом?
***
Двадцать иршахчановых шагов - это десять километров, и через
двадцать шагов поля оживились и зазеленели.
Ванвейлен и Бредшо ехали рядом, переговариваясь. Им опять было
очень неприятно, потому что, судя по писку аварийного
передатчика, они ехали как раз по направлению к упавшему
кораблю.
Ванвейлен несколько раз оглядывался: Арфарра смотрел на него
пристально и нехорошо.
Дорога пошла по озерному берегу к белокаменным, широко
распахнутым воротам.
- Это что - обычный путь в столицу? - спросил Ванвейлен у тесно
прижимавшихся к нему монахов с мечами.
Монах отвел глаза и пробормотал что-то неразборчивое. За
последние месяцы Ванвейлен привык, что на человека без меча
глядят как на человека без штанов, и чувствовал себя без штанов.
Въехали в ворота. Клумбы вдоль широких улиц, высоко поднятые
воротники заборов, запах цветов, свежей шерсти и краски.
Ванвейлен тщетно таращился, пытаясь углядеть непременный шпиль
сельской управы. "Однако!" - дивился Ванвейлен, вспоминая
ламасскую вонь и нищих. Откинули подворотню, заскрипели замки,
пяты, вереи, забрехали собаки, с высокого крыльца спешил хозяин
в добротном синем кафтане. Ванвейлен оглянулся. Арфарра смотрел
на него, нехорошо кривя губы, и явно чего-то ждал. "Нет, они
все-таки знают про корабль. Узнали по дороге," - понял
Ванвейлен.
Ванвейлен соскочил с коня. Ноги его не держали: он сел на
каменную завалинку у амбара. Двор был как каменный мешок -
скрутят и не пикнешь: клети, амбары, мшаники, сараи, погреба и
напогребницы, сушила и повети. Все каменное или бревенчатое. В
окнах главного дома - стекло, выносное крыльцо на столбах.
Ванвейлен вгляделся в завалинку и даже присвистнул от изумления.
Он сидел не на чем-нибудь, а на четырехугольном бруске гранита,
сплошь иссеченом узором с вплетенными в него буквами. Ванвейлен
наклонился, разбирая надпись.
- Ну что, у вас простой человек так не живет?
Ванвейлен выпрямился. Рядом, зябко кутаясь в расшитую серебрном
ферязь, стоял Арфарра.
- Однако, - сказал он, - кто разрушил город, через который мы
проезжали? Власти или местные жители?
Арфарра улыбался все так же нехорошо.
- Это посад бывших бунтовщиков, господин Ванвейлен. Здесь все,
кому за тридцать - бывшие сподвижники Бажара. Когда я взял город
Шемавер, в нем не оставалось никого, кроме бунтовщиков, все
жители были повешены Бажаром как изменники или съедены. Экзарх
помиловал мятежников, выделил им землю в полутора переходов от
города.
Обратите внимание, что когда они стали использовать камни одного
из древнейших городов ойкумены для своих амбаров и мшаников, они
не поленились и почти отовсюду стесали древнюю резьбу. Небу,
мол, угодна простота. Говорил же пророк Рехетта, что обновленный
мир будет гладок, как яйцо.
Ванвейлен молча глядел на амбар, переложенный из стен храма. Или
управы?
- А экзарх Харсома, - прибавил Арфарра, - увидев, что город
растащили, добился в столице указа о проклятии, чтобы никто не
потребовал от мятежников вернуть взятое на место.
***
А Бредшо, видя, что ему никто не мешает, пробрался меж курников
и поветей к обрыву. Перед ним, сколь хватало глаз, было озеро.
Бредшо сбежал вниз, на мостки. За мостками, по мелководью,
тянулись шесты с корзинами, в корзинах мокла шелковая трава для
циновок, меж корзин шныряли в чистой воде рыбы. Никого не было:
только попискивали лягушки, и в тон им - откуда-то издали - не
из озера ли - аварийный передатчик. "Господи! - думал Бредшо, -
ну могло же нам хоть один раз повезти! Мог же корабль упасть в
озеро, подальше от жемчужных глаз экзарха".
На Бредшо был длинный синий плащ с капюшоном, расшитый
серебряной нитью - подарок Даттама. Бредшо оправил ладанку на
шее и повернулся было, чтобы идти, - но тут сверху кто-то мягко
прыгнул ему на спину.
