существенного, - напрнимер, храм, получив монополию на чеканку
монеты, стал делать фальшивые старые ишевики с примесью платины
вместо золота.
Дикий вопль потряс воздух: варвары-аломы, под умелым
руководством Лии Тысячи Крючков, наконец сумели распахнуть
надрезанный стальной люк.
***
"ВНИМАНИЕ! ПРОЙДИТЕ ПРОЦЕДУРУ ИДЕНТИФИКАЦИИ ЛИЧНОСТИ! ВНИМАНИЕ!
ПРОЙДИТЕ ПРОЦЕДУРУ ИДЕНТИФИКАЦИИ ЛИЧНОСТИ! ДО ЗАВЕРШЕНИЯ
ПРОЦЕДУРЫ ДОСТУП К УПРАВЛЕНИЮ КОРАБЛЕМ ОСТАЕТСЯ ЗАКРЫТЫМ"
Господин экзарх сидел за центральным пультом управления,
уставясь в зеленые строчки, бегущие по экрану. Он чувствовал
себя, как мелкий чиновник, посланный с обыском к
проворовавшемуся хранителю Большой Печати. Хранитель что-то
повторял. Грозил? Умолял? Сулил взятку? Обещал все рассказать?
Ничего, он скоро выучит язык звездных сановников.
Аромат сосредоточенного спокойствия поднимался из курильницы,
вытесняя потихоньку затхлый металлический запах. Харсома поднял
глаза. Золоченый венчик курильницы был как одинокий цветок на
залитом водой поле. Приборы были гладки, как кость мертвеца: ни
просечки, ни чеканки, ни росписи, ни эмали, - мутноватый белый
металл.
- Великий Вей, - сказал экзарх, - какому же богу поклоняются эти
люди, если он запрещает им разрисовывать утварь для полетов?
Араван Баршарг почтительно возразил:
- Поспешные решения часто несправедливы.
Харсома взглянул на аравана, на рыжеватые кудри и хищный нос
алома-полукровки. "Мерзавцы, - подумал он, - мерзавцы. Что они
сделали с ойкуменой. Страну разорили, книги сожгли. Добро бы
просто завоевали: а то народ упорядочили, как войско, и грабеж
возвели в хозяйственный закон..."
- Это боги несправедливы, - хрипло сказал Харсома. - Почему у
звезд - они, а не мы? Почему мы даже море потеряли?
Араван ничего не ответил, только глядел в зеленоватый омут
экрана, где расплывалось отражение экзарха. "Раб, сын рабов, -
подумал он, - наследник трона Амаридов... и я пресмыкаюсь перед
ним. В Горном Варнарайне каждый сеньор равен королю. Две тысячи
лет рабства. Иршахчан в каждой душе. Побежденные, развратившие
победителей".
Он осторожно положил перед экзархом две глянцевые картинки: вид
города с птичьего полета, каждый город больше столицы.
- Обратите внимание, ваша светлость, - сказал он. - Здесь солнце
- желтое, а здесь - зеленое. Тут растения вроде пальм, тут -
сугробы... а здания такие же. Управа наместника в Анхеле похожа
как две капли воды на управу наместника в Лише, но Нижний Город
в Анхеле не похож на Нижний Город в Лише. Какой силой должно
обладать государство, чтобы под разными звездами одинаково
застроить даже Нижние Города!
Экзарх рассеянно отдал картинку, Баршарг еще раз поглядел на нее
и швырнул на матовый пол; та порхнула, ремесленник Хандуш с полу
на карачках бросился подбирать, залюбовался: Дома на полдороге к
небу, самодвижущиеся черепахи, а столбы-то, столбы! Небось не
через каждый иршахчанов шаг, через каждый человеческий, и глаза
на столбах светятся, и предписания! Как в сказке! Окно в окно,
стреха в стреху!
Лия Тысяча Крючков проворно шарил за пазухой у матовых приборов.
Он привык чувствовать себя как дома в самых необычных местах.
Охранник-варвар, опираясь на меч, настороженно следил, как
умелые руки вора выуживают из цельной стены ящик, а в ящике -
непонятное. В корабле было ужасно мало движимого имущества, но
горка непонятного росла и росла, и храмовый ремесленник Хандуш
увлеченно в ней копался. "Дурак! - подумал Лия. - Он бы лучше к
разговору начальства прислушался! Он бы, может, хоть сообразил,
что варвар-военачальник говорит на отменном вейском и заискивает
перед чиновником в потертом кафтане, а чиновник держит себя не
по званию!"
Плохо, когда рядом маленький чиновник, еще хуже, когда рядом
большой чиновник, но когда рядом большой чиновник, одетый
маленьким, - тогда хуже некуда... Бежать, бежать!
Охранник громко зевнул в кулак. Рука умелого вора скользнула над
кучкой серебристых цацек, рукав на мгновение закрыл ее от
скучающего взора стражника. Лия рассуждал по аналогии: раз есть
чудесные коробочки, должны быть и чудесные дубинки. Лия
взмолился про себя богу Варайорту, богу торговцев и воров,
который в свое время наградил его хорошим даром угадывать
сокровенную суть предмета: из мира духов или людей - все равно.
Ремесленник Хандуш, скрючившись на полу, аккуратно, с толком
расковыривал черную коробочку. Коробочка умела говорить, а когда
он разобрал ее на части, умолкла. Хандуш собрал их по
замеченному - коробочка снова залопотала.
- Ну что, эта магия позабористей шакуниковой?
Ремесленник обернулся к пестро разодетому варварскому командиру
и обозлился:
- Это не магия. Если бы это была магия, то она бы и в
разобранном виде говорила. Понимаете, господин военачальник,
всякий амулет есть целое. Разобрать его нельзя, разбить - можно,
и при этом всякая часть сохранит свойства целого. А здесь что? -
и Хандуш потянул изнутри коробочки серебряный короткий ус -
проволочки усовершенствованного образца.
Араван Баршарг отошел, улыбаясь. Ремесленник был, разумеется,
прав. Он умел думать только руками, а не головой, но думал так,
как его хозяева в храме Шакуника. Ему неважно было "почему?",
ему важно было "как"?
Шакуники забыли одно. Всякая вещь не только существует - но и
что-то значит. И сущность знака - значить не то, что он есть.
Как вещь - этот звездный корабль был путаницей стальных
потрохов, изготовленных людьми более умелыми и, вероятно, более
жестокими, нежели вейцы. Как знамение... Доносчик был прав - это
был венец с головы экзарха, чье падение потрясло землю
Варнарайна.
Факты устроены по-своему, значения их - по-своему. Эти люди
могли думать, что прилетели сами по себе, но в мире ничего не
происходит само по себе: они были посланы, чтоб предуказать и
изменить течение событий в империи. Смысл упавшего венца был,
конечно, один. Не пройдет и трех месяцев, как экзарх сбросит его
со своей головы и возложит на нее императорский венец. О том же
толковали по ночам звезды. Было весело чувствовать, что не
только твои усилия, но и само небо ведут к цели: это придавало
усилиям уверенность.
Араван искоса взглянул на экзарха. Он понимал, о чем тот думает.
О том, что государь нездоров, точнее, будет нездоров очень
скоро. Что государыня Касия, возможно, примирится с потерей
супруга, но не примирится с потерей власти. Что золотом
Варнарайна во дворце куплено все, что продавалось, то есть все,
что стоило покупать. Но сейчас для экзарха корабль со звезд -
такая же неприятность, как для крестьян. Не надо нам ни лишних
чиновников, ни лишних комиссий. Не надо даже изучать его втихую
- шпионы, как укоры совести, являются там, где их меньше всего
ожидаешь.
Араван Баршарг махнул рукой двоим сырым варварам, слишком
глупым, чтобы понять, на что они смотрят, - и все трое исчезли в
глубине залитого неживым светом и выстланным мускулами проводов
прохода, ведущего в глубь корабля.
Экхарх между тем поднялся с кресла и медленно пошел вдоль
круглых стен рубки, и дальше - в коридор, ведущий к каютам.
Повсюды были экраны, и экраны были - как рисовая маска. Там, под
маской, было все: как взлететь в небо, и как устроен мир, и как
устроены боги... Хотя последнее вряд ли. Если бы люди со звезд
знали, как устроены боги, они не прилетели бы в стальном коконе,
- они бы пришли пешком, стряхивая с сапог звездную пыль. Но он
был бессилен это понять. Любой толковый монах-шакуник,
сластолюбивый, толстый, обрюзгший Кедмераг понял бы в корабле
больше него, - будущего государя. Но - ближайшие два месяца
храму Шакуника нельзя было показывать корабль. Храм и так не
спешил расставаться с монополией на знания.
Кстати, почему в корабле нет книг? Запретили? Или умеют хранить
знания другим способом?
В маленькой, не больше тюремной ямы экзарх нашел картинку с
раздетой девкой и кошелек с документами. Полоски, водяные знаки,
печати, рисунок владельца, трехмерный почему-то, как и раздетая
девка... Великий Вей! Под сколькими номерами в скольких казенных
описях значился улыбающийся на рисунке человек! И - деньги.
Денег было очень мало и все они были бумажные. Экзарх скрипнул
зубами. Этого одного достаточно...
"Ваза может разбиться на осколки, но осколок не имеет свойств
вазы. Ойкумена может разделиться на части, но ни одна из этих
частей не будет государством. Государство есть целое и
существует лишь в единственном числе," - вспомнил экзарх слова
из трактата Веспшанки. Баршарг прав: только сильное государство
может построить этот корабль. И теперь пальцы этого государства
дотянулись до Страны Света. И оно, конечно, согласится: вы были
правы, полагая, что государство существует в единственном числе,
но вы ошиблись, принимая себя за это государство... Сильное
государство, которое не терпит узоров на приборных досках. Люди
которого улыбаются на портретах белозубой улыбкой, как улыбается
рисовая маска экзарха на публичных церемониях. Которое строит
одинаковые здания из стекла и стали, а вместо садов между ними
устраивает гигантские каменные каналы. А надписи, надписи,
залившие улицы? Да, это не маленькие люди, которые берегут
праведно нажитый грош и готовы поделиться с чиновником скорее
плетями, нежели золотом, усыпа
ли улицы на картинках крикливыми блестками заклинаний,
рассыпающейся канителью букв. Маленькие люди хоронятся за
глинобитными стенами от чужого ока, - только государство, не
считая, тратится на бессмысленные полотнища и ленты в
собственную славу. Есть, правда, и другой кандидат на роль
хозяина корабля: Храм, подобный храму Шакуника: монополия
знаний, обернувшаяся монополией власти. Такой кандидат
приобретет все права государства и утратит все его обязанности.
Прошло минут пятнадцать - экзарх вернулся в главную каюту. Там
за это время произошли изменения. Один из варваров-стражников,
наскучив забавляться с неотзывчивыми кнопками на главных
пультах, ткнул пальцем в сторону и удачно попал в стереовизор, -
один из экранов засветился и принялся показывать недосмотренный
Ванвейленом боевик.
Экзарх вновь сел за главный пульт и молча стал смотреть на
экран. Прошла минута, другая...
Человек на экране весело стрелял из какой-то огненного сучка,
вероятно, во славу своего государства, - экзарх дернул ртом...
Он сам не терпел публичных казней на потеху толпы: какие,
однако, варвары, - казни бывают хоть не чаще, чем раз в неделю,
а эти, со звезд, убивают на экране вот уже третьего человека за
пять секунд.
Человек пострелял еще пять минут, потом взорвал здание из стекла
и бетона, гладкого, как кожа дельфина, погрузился в летающую
бочку и утек. Экран погас.
Совсем другими глазами смотрел на экран с полу вор, Лия Тысяча
Крючков. Серебристая цацка, выкопанная им в ящике, была младшей
сестренкой той штуки, из которой стрелял человек на экране...
Ах, какие деньги дадут за такую цацку банды в горах... Правда,
могут и убить, но если скажешь, что знаешь место, где таких
цацек как шерсти у бобра...
Тем временем ремесленник Хандуш облюбовал лупоглазый ящик на
разноцветной гибкой пуповине, завертел его и так и этак. Потом
вполголоса спросил о чем-то стражника. Лия навострил уши.
Стражник послушно кивнул и размахнулся мечом. Косой удар
разрубил пуповину надвое, как соломенное чучело. Корабль заорал
низким голосом. Из разрубленной жилы полыхнуло зеленым пламенем.
Охранник вскрикнул, роняя меч. Желтый неживой свет поблек и
расцветился тусклыми красными вспышками. В лицо ударила
невыносимая вонь. По экранам пошла растерянная рябь.
Корабельное гузно расскочилось, из него вылетела длинная
стальная штанга и стала поливать зеленое пламя пеной.
В этот момент и вернулся в зал араван Баршарг.
Араван Баршарг увидел в дальнем красном всполохе, как Лия Тысяча
Крючков мягко, по-кошачьи, подхватывает упавший меч. Араван
подскочил к Лие, мрачно осклабясь, вытянул вора по руке усатой
плеткой и той же плеткой сбил его с ног. Тот, падая, с
