нанизался на нее и упал.
Не так трудно было подстрелить птицу; кто, однако, будет ввязываться
в божьи распри?
Мангуста на полу затихла и вывалила язычок наружу. Все немножко
окаменели. Паж протянул стрелу с убитой птицей королю.
- Кто стрелял? - спросил король.
Чужеземец, Ванвейлен, вышел к королю, стал перед ним на одно колено.
Под мышкой у него все еще торчал красный лаковый лук стражника.
- Как же ты не побоялся? - спросил король Алом с восхищением.
Чужеземец улыбнулся нагло:
- Я решил, что если это божий вестник, с ним все равно ничего не
случится, а если кречета науськал человек - боги не допустят, чтобы он
улетел живым.
Король улыбнулся.
- Это ваш корабль, - сказал он, - пришел из Западной Земли? Я приму
вас завтра в полдень.
Король снял с правой руки золотое запястье, чужеземец поклонился и
принял подарок.
Арфарра стоял рядом с королем, в золотом паллии и накидке из перьев,
и лицо его было совершенно бесстрастно. Он только чуть повернул голову к
Хаммару Кобчику и сложил руку на руку: "Не надо".
И тут Марбод вышел вперед и сказал:
- Дрянь из-за моря! Кто ты такой, чтобы вмешиваться в распри богов?
Даттам тихо охнул, - теперь о примирении не могло быть и речи.
А чужеземец поднял убитого кречета за лапку и сказал:
- Ваше величество! Разрешите, я скормлю этого волосатого бога своей
кошке?
Двое товарищей схватили побелевшего Марбода, а тот стал пускать
пузыри и рыть сапогом пол.
- А чужеземец, - сказала рядом прекрасная Айлиль, - тоже достойно
одет и отважен. Если бы он промахнулся на глазах короля, - что б ему
оставалось, как не покончить с собой от стыда?
Сердце у Неревена застучало, как тогда, когда он глядел на башмаки.
"Святотатец он, вот кто! Чужие боги ему не страшны, зато он понял, что
учитель - первый человек в королевстве, и решил оказать ему услугу."
- Давеча, - сказал Неревен вслух, - городской совет обидел его
товары. А потом его надоумили искать защиты у короля. Вот алчность и
сделала торговца храбрым!
- Ах, нет, - возразила королевская дочь. - Никакие эти люди не
торговцы. И держится он свободно, и стреляет дивно.
Эконом Шавия оправил паллий и сказал:
- И сами они торговцы, и страна у них - страна торговцев. Выборный от
ювелирного цеха назначил ему цену за камни ниже, чем вода в пересохшем
колодце, и пригрозил арестовать судно, если он будет торговать камнями
помимо цеха. Если б вы видели, прекрасная госпожа, как он обиделся!
Выборный ему говорит: "Ламасса - свободный торговый город, вы здесь не в
империи, где всякий чиновник цехом помыкает, у нас цех сам следит за
справедливой ценой". А тот в ответ: "А у нас, говорит, в городе есть такое
место, где сходятся покупатели и продавцы, так что на одного продавца -
сто покупателей, и на одного покупателя - сто продавцов. И тогда товар
назначает себе цену сам, без чиновников и выборных. Вот такая цена,
говорит, - справедливая... И если бы вы видели, госпожа, как гордо он
говорил и как всем кругом было неловко.
Глаза королевской дочери потухли, и она уже не так внимательно
глядела на чужеземца.
- Однако, - сказала она, - я тоже хочу видеть его завтра у себя.
- Да, забавно он говорил, - механически сказал Даттам. - И притом
заметьте, госпожа, если утром в таком месте купить по низкой цене, а
вечером продать по высокой... Или заплатить за товар, которого еще нет, а
который будет через три месяца, когда цена не него возрастет. Деньги в
таком месте можно делать прямо из воздуха. Кто ж такое допустит...
По правде говоря, Даттаму было сейчас не до торговли, но он изо всех
сил старался показать, что происшедшее его не расстроило.
- Вот-вот... - поддакнул эконом Шавия. - И причем же тут справедливая
цена? Разве количество труда, вложенного в вещь, через три месяца
изменится?
Меж тем не все в зале были так спокойны, как женщины за занавеской и
люди из империи. Горожане плакали над убитой мангустой, потому что она
была удачей Арфарры, а многие в пестром усмехались.
Арфарра подобрал мангусту на руки и подошел с ней к алтарю. Монахи
запели на языке богов, из курильниц пошел дым, дым стал тучами, а тучи -
Облачной Залой. Тут многие увидели щекотунчиков и страшных тварей там, где
их не было, и золотые сады.
Неревен увидел, как Арфарра идет переходами облачного дворца, и
дворец был, действительно, устроен совершенно так, как нарисовал его
Неревен. Стражники в парчовых куртках стали бить и колоть всякую нечисть,
а, пока Небесному Государю передавали доклад об убитой мангусте, старец
Бужва, бог в парчовой куртке, мстительно улыбаясь, поманил учителя пальцем
и ткнул вниз, в Неревена. Лицо у Бужвы было в точности как у того монаха,
что приехал с Даттамом, проговорил с учителем, а после этого учитель стал
рассеян с Неревеном.
Тут Неревен так ужаснулся, что колонны небесного зала присели и
рассыпались, а Арфарра выступил из дыма вновь. Вместо золотых узоров по
платью ходили языки пламени, перья накидки превратились в голубые мечи,
заплясали в воздухе, а с плеча Арфарры спрыгнула и побежала живая
мангуста.
Перья вновь стали перьями, люди ловили их по всей зале, и даже
знатные кричали так, как девки в весеннюю Дикую ночь, а король упал к
ногам Арфарры.
Айлиль рядом лежала без сознания, Даттам тер слезящиеся глаза и
ругался сквозь зубы, а чужеземец рядом с королем таращил глаза, и судя по
виду, тоже ругался.
Даттам ругался потому, что увиденное в дыму бывает ложью, и даже на
этом основании заключал, что богов нет. Очень глупо: люди лгут еще чаще,
чем предсказания, но никто ж отсюда не выводит, что людей нет?
Арфарра поднял руки вверх и закричал, что триста лет как длятся здесь
преступления, и он, Арфарра, человек с мангустой, приказывает покойникам
убираться вон из залы, вон из дворца, вон из города.
Раскрыли двери, все стали гнать духов вениками, рукавами и полами и
выбегать во двор. Церемония кончалась.
Неревен увидел: у курильницы с ушком стояли чужеземцы. Ванвейлен
скребся пальцем о курильницу, а младший то ли ругал Ванвейлена за то, что
тот подстрелил кречета, то ли доказывал ему, что тот не так видел облачный
дворец.
Неревен заторопился к ним: это очень важно - узнать, как человек
видел облачный дворец. Это очень много говорит о человеке. А потом будет
поздно, потому что окажется, что все видели одно и то же.
Чья-то рука коснулась плеча Неревена, и тихий-тихий голос произнес:
- Передайте Арфарре, что эконом Шавия - шпион государыни.
- Учителю известно, - шепнул Неревен в спину одного из прибывших с
Даттамом монахов.
А когда Неревен повернулся, чужеземцы уже вышли из залы. Неревен
бросился за ними вслед.
Бредшо скакнул куда-то в сторону, а Клайд Ванвейлен тоже выбежал во
двор. Там стояли люди с котлами и жаровнями, готовили четыре вида злаков и
пятый - бобы, на кожаных блюдах лежало все, что бегает, прыгает, летает и
плавает, и знатные садились уже вперемешку со слугами и даже с горожанами
на циновки и к кострам.
В горле у Ванвейлена першило, глаза вздулись. То ли наркотик,
пущенный из курильниц Арфаррой - а Ванвейлен не сомневался, что речь шла о
каком-то галлюциногене, - действовал на него по-другому, чем на тутошнее
население, то ли он не разделял местных воззрений на устройство
мироздания, - а только никаких небесных садов он не видел.
- Эй!
Ванвейлен оглянулся. Перед ним стоял Марбод. Красивого парня было
трудно узнать: глаза Марбода страшно вытаращились и налились красным. Он
шатался.
- Ты зачем, утиное отродье, суешься в божьи распри?
Ванвейлен с трудом выпрямился:
- Во-первых, - уточнил он, - я родился не от утки и даже не от
кречета, как ваш прадедушка. А во-вторых, я не люблю, когда кто-то
пытается превратить страну во что-то приличное, а профессиональные бандиты
ищут волшебных мечей и...
Марбод молча и быстро бросился на Ванвейлена с мечом. Ванвейлен
отступил и потащил свой собственный меч, от волнения ухватившись за
рубчатый его эфес, как баба - за хвостик морковки, которую тащат из
грядки. Сверкающая полоса описала круг над головой Ванвейлена. Ванвейлен
прыгнул в сторону. Марбод промахнулся, сделал еще шажок, и залетел мечом в
каменное перильце, украшенное резьбой из морских волн с завитками и
рыбками. Перильце взвизгнуло, каменные осколки так и брызнули во все
стороны. Марбод пошатнулся, нехорошо крякнул и сверзился вниз по лестнице.
Вокруг набежали дружинники и горожане, - Марбод стоял на коленях под
лестницей и блевал. Тут только Ванвейлен сообразил, что, как ни плохо ему
после галлюциногена, - Марбоду, видно, еще хуже. Ванвейлен стоял,
растерянно сжимая меч, который зацепился гардой за пояс и так и не вылез
наружу. Кто-то схватил Ванвейлена за плечо, - это был начальник тайной
стражи, Хаммар Кобчик:
- Ну, чего вы стоите? - сказал Кобчик. - Мало вам будет славы, если
вы убьете человека в таком состоянии.
Ванвейлен изумился и поскорей отошел.
Даттам выскочил из залы, совершенно взбешенный. Он ни минуты не
сомневался, что вся проделка с кречетом принадлежала Арфарре от начала и
до конца. Чиновника империи можно было поздравить: какое чутье к культуре!
Год назад господин Арфарра, желая убедить собеседника, представил бы оному
доклад о семидесяти трех аргументах; сейчас Арфарра-советник доклада не
представлял, а представил, как он может оживить убитую мангусту, что, по
мнению местного населения, с неизбежностью свидетельствует о правильности
его политических взглядов. А какие слухи распускают о нем его шпионы,
особенно этот, Неревен, и, мало того, верят в них сами! Не бойся человека,
у которого много шпионов, бойся человека, шпионы которого верят в то, что
говорят!
Самое же паскудное заключалось в том, что наркотик, сгоревший в
курильницах, был редкий и дорогой, гриб, из которого его делали, рос в
только в провинции Чахар, а сам наркотик получил сравнительно недавно один
из молодых алхимиков храма, и Даттам полагал, что никто об этой штуке не
знает. Сам Даттам воспользовался веществом раза три, для кое-каких
высокопоставленных чиновников, верящих в подобные фокусы, - одному показал
умершую наложницу, а другой хотел, видите ли, проконсультироваться у
чиновников подземного царства, стоит ли ему вносить потребные Даттаму
изменения в годовой бюджет столицы. Вышло, разумеется, что стоит.
И подумать только, что молодой химик как-то переслал свое зелье
Арфарре, и что проклятый реформатор выманил у Даттама отказ от монополии
ни за что ни про что!
Даттам закашлялся. Он чувствовал себя довольно плохо и был неприятно
возбужден, - кажется, после этой дряни хорошо выпить горячего молока, или
иметь женщину...
- Господин Даттам!
Даттам оглянулся.
Позади него стоял один из самых ненавистных ему людей, - дядя короля,
граф Най Енот, один из чистокровных представителей местной фауны,
убежденный вполне, что простолюдин родится едой знатного, а торговля суть
занятие постыдное, в отличие от грабежа. Даттама граф никогда не жаловал,
- особенно с тех пор, как Даттам позарился на принадлежащие графу
заброшенные серебряные рудники близ Винды. Вместо рудников Даттам получил
обратно своего посланца - с обрубленными ушами и словами о том, что-де
Еноты не собираются продавать рудники, хотя бы и не используемые, всякому
мужичью из империи.
- Это что же такое делается, - спросил Най, - вы видели, господин
Даттам, как ваш друг шлялся по небесам? Так мало того, что он ездил по
