Неревен хотел ведь рассказать о встрече учителю, но не посмел: тот заперся
с королем... Несомненно, месть Старца в Парчовой Куртке за утреннее
святотатство. О боги! Вы толкаете нас на преступление, и сами же за него
караете!
- Три месяца назад, - продолжал Марбод, - Арфарра взял замок герцога
Нахии, и с тех пор он распускает слухи, которые состоят из двух половинок:
он говорит, что это я предал герцога и указал подземный ход в его замок. И
еще он говорит, что, вместо того, чтобы пустить сквозь подземный ход
воинов, он пустил через него бесов.
Дружинники зашевелились. Многие помнили страшную картину, представшую
их глазам в упомянутом замке: люди валялись повсюду с синими лицами и
распухшими языками, ни одного живого человека в замке не было, и ни одной
колотой раны, - только распухшие языки.
- Так оно и было, - сказал Неревен, - или ты не видел мертвецов?
- Мало ли чего я вижу, - сказал Марбод, - я и сегодня видел, как
Арфарра достал мангусту с неба, а на самом деле это был морок и чушь. Не
было еще такого случая, чтобы духи передушили шестьсот воинов! Я осмотрел
весь замок, и на заднем дворе я увидел телегу, полную черепков. Я
подумал-подумал, и узнал телегу, которую за три дня до того видел на
подворье Арфарры, - один из моих дружинников еще хотел выпить вина, а
монахи накинулись на него и отогнали от телеги. "Что за притча, - подумал
я, - отчего это все кувшины разлетелись зараз, да еще так, что иные из
черепков валялись на крыше конюшни?" Я стал складывать черепки, и увидел,
что дно их помечено красным крестом.
Я лизнул черепок, и, клянусь божьим зобом, стал блевать и чуть не
отдал богу душу; и еще кое-кто в тот день умер, из тех, что сдуру
поперлись в подземелья замка за сокровищами.
И вот я хочу тебя спросить, что это за духи сидели в кувшинах, потому
что мне очень не нравится война, в которой люди воюют с кувшинами. Но если
уж оно так случилось, мне приятней, чтобы кувшины воевали на моей стороне.
Неревен, казалось, прилип к полу, как мокрый осенний лист к донышку
лужи.
- Я знаю, - продолжал Кукушонок, - что вчера господин Даттам привез в
город такие же кувшины с крестом. Ты покажешь мне подземный ход в ваш
дьявольский храм и покажешь, где стоят кувшины.
- Зачем?
Марбод коротко хохотнул.
- А вот я выпущу из кувшина бесов и посмотрю, что после этого
останется от вашего храма. Ну, так как мне добраться до кувшинов?
- Не скажу, - ответил Неревен.
Марбод осклабился и снова ткнул в подбородок носком сапога.
- Скажешь. Меня называют удачливым воином. Ты думаешь, удачливый воин
- тот, кто умеет брать замки? Это тот, кто умеет узнавать у обитателей,
куда они дели добро.
Неревен завел глаза вправо. На разожженном костре палили принесенную
им курицу, и еще наливался вишневым цветом кинжал. На стене, в пламени
костра, прыгал облупившийся виноградный Лу. Голова и тело были еще
человеческое, а руки уже пошли листвой с усиками. Художник чувствовал дух
времени и орды варваров с юга. Ему полагалось представить рождение
виноградной лозы, а он нарисовал гибель человека.
- А твой меч и вправду горазд убивать только женщин, - сказал
послушник, - видно, ничего уже его не излечит, раз ты мечтаешь воевать не
мечом, а кувшином.
Сзади Белый Эльсил сказал:
- Клянусь божьим зобом! Мальчишка прав - это дело не принесет чести
вашему роду.
Марбод осклабился, ударил Неревена в пах красным каблуком, и стал
бить - умело и страшно. Чужие пальцы зажали рот, мир вздыбился и погас.
Потом чей-то голос в вышине потребовал оставить мальчишку в покое.
Неревен открыл глаза. С проломленного неба спрыгнул человек с мечом в
руке. Неревен узнал давешнего чужеземца, Сайласа Бредшо. На нем был
суконный кафтан с семью костяными пуговицами.
Марбод повернулся к Эльсилу и сказал:
- Ты был прав, сказав, что я еще раскаюсь, сохранив жизнь этим
торговцам! - И, обернувшись к Бредшо: - Две недели назад твой товарищ
Ванвейлен оскорбил меня, а сегодня застрелил божью птицу. Ты заплатишь за
это сейчас, а Ванвейлен - завтра.
Марбод выхватил меч из трехгранных серебряных ножен и бросился на
торговца.
Бредшо поспешно отскочил в сторону, поскользнувшись на курином пере,
а меч Марбода просвистел так близко от его груди, что спорол пуговицу с
кафтана. Торговец пискнул и отпрыгнул за столб, а меч Марбода снял с
кафтана вторую пуговицу. Пуговица запрыгала по плитам, и Марбод сказал:
- Жизни у тебя осталось на пять пуговиц.
Тут торговец, поднырнув наподобие утки, ударил Марбода пяткой в
солнечное сплетение. Марбод даже опешил, а торговец заорал, подпрыгнув, и
в прыжке обернулся вокруг себя, - и другая его нога чуть не въехала
Марбоду в личико. Однако Марбод ногу эту успел захватить и придержать, а
сам поддал торговцу коленом в срамную развилку. Торговец заорал и чуть не
проломил спиной пол, а Марбод тут же спорол мечом третью пуговицу с его
кафтана, и жизни у торговца осталось на четыре пуговицы.
Неревен понял, что торговца все-таки послал не Бужва, потому что
Сайлас Бредшо был перед Кукушонком, как уж перед мангустой или недоимщик
перед старостой. Видно было, что Кукушонок похваляется перед дружиной,
спорет пуговицы - и зарубит.
Тут за стенами храма замелькали факелы, и снаружи закричали:
- Королевская стража!
Кукушонок встряхнулся и ударил по-настоящему. Торговец успел
заслониться щитом: меч снес бронзовое навершие и расколол щит, как гнилую
дыню. Марбод закричал, и в ответ ему закричала песья морда с рукоятки
меча, а бесы и пасти на пластинах панциря подняли оглушительный вой и
свист. Неревен взмолился Бужве: Марбод ударил. Меч торговца раскатился
цветными кружевами в лунном свете, и разрубил марбодов клинок, как масло.
Неревену померещилось, что клинки даже не перекрестились. "Божий суд!" -
закричали варвары. Как будто боги выясняют грехи в поединках, а не меряют
их на весах!
Тут внутрь стали прыгать королевские люди, и впереди Хаммар Кобчик,
начальник тайной стражи, и сам король.
Король с порога бросил в Марбода копье: Кукушонок повернулся на
пятке, и копье ушло в старый пол, стало раскачиваться и гудеть. Марбод
выхватил из-за пояса короткую секиру, но один из королевских стражников
бросился на него. Стражник был молодой и неопытный: Кукушонок переложил
секиру в правую руку, ударил ей стражника и потянул к себе так, что тот
упал на колени.
Кукушонок сказал:
- Экой ленивый! Еще не умер, а уже лечь норовит.
Тут он ударил стражника так, что разрубил шлем и подшлемник, и тот
упал и умер, а после него осталось двое маленьких детей и еще две дочери.
А Марбод взял секиру стражника и швырнул ею в короля; но Хаммар Кобчик
успел подставить щит, и секира снесла у щита верхний правый угол и
ударилась о кольчугу так, что серебряные кольца посыпались на землю, но
кожаная подкладка выдержала удар.
Тут у Неревена в глазах потемнело, потому что немудрено, что с этой
земли исчезли виноград и оливки, если подданный может швыряться секирами в
государя. А Марбод Кукушонок подхватил королевское копье за кожаную петлю,
уткнул его с разбегу в пол, и, сделав прыжок опоссума, перескочил на
проломленную крышу. Там стоял стражник с мечом в руке: Марбод выхватил у
него меч, а стражника пихнул внутрь, и тот расшибся насмерть. Это был,
однако, человек уже старый, и дети у него были взрослые.
- Мы еще встретимся, Бредшо!
Люди Кречета уходили кто куда. Заморский торговец, тяжело дыша, резал
за спиной джутовую веревку, - мог бы и поберечь добротную вещь.
Неревен подумал, что богов, наверное, все-таки много. Потому что один
послал заморских торговцев, а другой - людей короля. Правда, думал
Неревен, заморских торговцев мог привести и не бог ойкумены, а их
собственный, тот самый, которого я взял сегодня утром. Но тогда их боги
слишком милосердны. А людей короля мог послать учитель, который столько
знает обо всем, словно по-прежнему вхож к самому Бужве. Знал же он про
мангусту и кречета... Но тогда получается, что учитель не возражал, чтобы
Неревена убили. Нет, не зря сидел у него тот монах; Неревен заплакал и
потерял сознание, потому что такая мысль была еще страшнее, чем мысль о
смерти государя.
Бредшо поднял послушника на руки. Тот задрожал, потом заплакал и
потерял сознание. На мальчишку просто никто не обращал внимания: шла
великая драка и ругань. Бредшо распутал шнурки рясы, поскорей нашел
передатчик, сунул в рукав.
Минут пятнадцать назад он хотел позвать корабль, в темноте спутал код
и услышал, к своему немалому изумлению, голос Кукушонка, - а жучок был
слабый, действовал в радиусе километра. Однако что это за история с
кувшинами? Если, например, в этих чертовых кувшинах был иприт... В этой-то
стране?
Кто-то наконец остановился рядом.
- Да помогите же, - сказал Бредшо.
- Покажи твой меч, - ответили сверху.
Бредшо обернулся, помертвев. Перед ним стоял сам король. Бредшо молча
протянул меч.
Король осмотрел клинок: сталь "вороний глаз", желобок посередине
лезвия, никаких письмен на клинке. Четыре свежих зазубрины - и ни одной
такой, что могла бы разрубить красавца Остролиста - меч Белого Кречета.
- Ты колдун?
Бредшо в ужасе замотал головой. Король выругался, и с силой ударил
мечом но алтарному камню. Брызнули крошки - король кинул зазубренный меч
Бредшо.
- Только посмей повторить на суде, что ты не колдун, и с тобой то же
будет, - помолчал и спросил: - Ты в мертвом городе давно бродишь?
Бредшо не посмел соврать и ответил:
- С заката.
- Что-нибудь видел?
Бредшо ответил:
- Нет, дружинников Марбода я не видел. Проезжали какие-то люди,
человек пятнадцать, но с плащами королевских цветов.
- Куда проезжали? - резко спросил король. Глаза его были безумны, на
щеках - красные пятна.
- Куда-то к Золотой Вершине.
Король повернулся и пошел.
У Бредшо дрожали руки. Он не понимал, откуда взялся король; он готов
был поклясться, что видел короля среди всадников, скакавших к Золотой
Горе. Зато он понимал, что король не оставит без расследования чуда:
вспыхнул цветной луч в руках заморского торговца и разрубил родовой клинок
Белых Кречетов...
А теперь мы вернемся немного назад и расскажем, что делал в тот вечер
король.
Когда начинался вечерний прилив, король Варай Алом затворился с
советником Арфаррой в своих покоях. Тревожить себя он запретил.
Арфарра хлопотал со светильниками и заклинаниями. Король разглядывал
стены. Раньше они были покрыты зимними и летними мехами, теперь -
зеркалами и орнаментами.
О зеркалах советник сказал, что они уподобляют горницу душе,
безграничной изнутри и отграниченной снаружи. О кругах и квадратах... Что
же он сказал? Что-то вроде того, что круги и квадраты - лучший образ бога.
Поскольку в природе нет ни кругов, ни квадратов, а человек, творя,
начинает с квадратных полей и круглых горшков, - то, стало быть, эти формы
он берет не из природы, а из своего ума. Между тем уму доступно познанье
лишь двух вещей: природы и бога. И так как геометрия проистекает не из
природы, она проистекает из бога.
В комнате с круглыми и квадратными богами, к большому зеркалу, как к
алтарю, был придвинут столик с тушечницей, бумагой и светильником.
Советник кончил писать заклинания и сжег их на огне. Молодой паж подал
епанчу, расшитую облаками и птицами, король проверил меч за спиной.
- В путь!
Кони на заднем дворе уже были оседланы. Сели и поскакали.
