Свита была небольшой - человек пятнадцать. Вскоре пересекли границу.
Стало совсем темно: только впереди прыгала какая-то тварь, ростом с
кролика, глаза - как медный таз. Наконец, пропала. Король пожаловался
спутнику:
- Какая мерзость! До чего ж напугала!
Спутник засмеялся:
- А какова она была из себя? - и оборотил глаза как медный таз.
Король ужаснулся, потом признал.
- Почему ты проиграл битву в Блуждающих Верховьях? - спросил он.
- Ты же помнишь, - вздохнул отец, - Даттам подарил мне два меча:
Обретенную Радость и Черноглазого. Через некоторое время пришел ко мне
Иден Виверра и попросил подарить Черноглазого. Но я в ту пору пожалел
меча: хотелось самому пойти с ним в битву, и подарил Идену Виверре
Обретенную Радость. А когда пришло время выступать в поход, я раскаялся в
собственной жадности и отдал Черноглазого Шодому Сойке. Шодому Сойке я
поручил левое крыло, а Идена Виверру дал ему в подчинение. Вот въехали
перед битвой оба на пригорок, и Виверра увидел у Шодома за спиной
Черноглазый меч в красных лаковых ножнах. Что было делать Виверре? Если бы
он оставил без отмщения то, что я не подарил меч, он бы оскорбил предков.
Если бы он изменил мне, он бы нарушил клятву верности. Он отошел в сторону
под кизиловый куст, погадал и услышал: "Вызови Идена на поединок, и вы
погибнете оба. Тебе будет вечная слава, а королю от гибели полководцев -
убыток..." Они сошлись в поединке и погибли, а дружины их разбежались в
виду вражеского войска.
Варай Алом взглянул на отца: тот был жуток видом. Рот страшно
разорван: когда короля окружили, он зажал кончик меча зубами и прыгнул с
лошади вниз.
Семнадцатилетний Варай Алом дрался в то время на юге и узнал о битве
только через три месяца; за тридцать лет правления отец увеличил
королевство в четыре раза, а в последней битве утратил треть того, что
справедливо приобрел.
- Я отомстил за тебя и победил далянов, - сказал сын.
- Победил, но не отомстил, - сердито сказал один из спутников отца. -
Битву с далянами выиграли горожане. О нашей гибели сложили песню, а разве
сложишь песню о твоей победе?
- А кто, кстати, наш проводник? - спросил отец.
Король вздрогнул.
- Я не знаю, - сказал он. - Ты посоветовал мне позвать предателя из
империи, я позвал его, а он посадил мою душу в хрустальный кувшин. Ему
служат огненные духи и железные кони, и я не могу уже без него, а он не
хочет, чтоб я воевал с империей.
Отец велел оставаться всей свите у входа во дворец бога. Верные
всполошились:
- Как можно, а если во дворце засада?
Отец и сын вошли: коралловые залы, яшмовые стены. Разве можно
сравнить с бывшей управой! Ждали долго.
- Я ведь, - признался отец, - при Золотом Государе лишь мелкий
чиновник.
Золотому Государю Варай Алом взмолился:
- Прошу не за себя, за отца...
Бог с ликом мангусты усмехнулся:
- О чем же?
- О посмертной должности основателя династии.
Золотой Государь рассмеялся:
- Почтительный сын... Ну, этот чин дарует лишь живой бог Великого
Света. Подписывай сам!
И кинул королю яшмовую печать. Подбежал чиновник с тушечницей.
И в этот миг в зал ворвались спутники короля, обеспокоенные долгим
его отсутствием: потные, грязные, у одного из кармана - утка со свернутой
шеей...
Золотой государь в ошеломлении уставился на варваров.
- Что это? - сказал он, - или ты, глупец, хочешь взять Небесный
Дворец силой?
Воины загалдели, а бог с головой мангусты наклонился к уху короля и
прошептал:
- Запомни, львенок: можно взять империю силой, но тогда придется
раздать ее в лен...
И в ту же секунду печать в руках короля отяжелела и лопнула, как
перезревший гриб-дождевик. Короля швырнуло вон, лицом вниз. Он вскочил: на
стене смеялся Золотой Государь. А советник выходил из зеркала неторопливо,
оправляя складки паллия.
Двери в покои были раскрыты, в них толпились дружинники, дядя Най
Третий Енот и начальник недавно учрежденной тайной стражи, Хаммар Кобчик.
Ведь был же строжайший приказ не входить! Воистину прав советник:
миллионом маленьких людей в государстве повелевать - легче, чем сотней
вельмож в собственном дворце!
- У меня важное известие, - сказал Кобчик. - Мы рассуждали так. Если
убитый кречет был богом Ятуном, то его и убило б чудом. А если он погиб от
стрелы - стало быть, птицу кто-то науськал. У убитого кречета кривой
коготь на левой лапке. Мы нашли в городе человека, который торгует боевыми
птицами. Он - вольноотпущенник Ятунов, и признался, что Марбод Кукушонок
два месяца назад отдал ему кречета на сохранение, а сам всем рассказывал,
что птица умерла. Вчера он этого кречета забрал обратно. Далее мы нашли
второго вольноотпущенника, дворцового служку: он признался, что стоял за
окном на галерее, и выпустил птицу.
- Взять под стражу, - коротко распорядился король.
- Кого? - вежливо удивился дядя, граф Най. - Эти двое уже арестованы.
- Марбода Кукушонка.
- По закону, - твердо сказал граф Най, - вольноотпущенник не может
свидетельствовать против господина, это карается смертью. Кроме того, все
знают, что за Марбодом вины нет. Очистительной церемонией владеет род
Ятунов, а хозяин волен употреблять собственность и злоупотреблять ею.
Король потерянно смотрел на зеркало, через которое его только что
выгнал Золотой Государь. Ворот епанчи был весь в росе от ночной езды.
Прав, прав советник Арфарра: это Марбод Кукушонок подговорил в Золотом
Улье подписать прошение! Марбод - а может, и сам дядя за его спиной;
недаром два месяца ходит и предлагает выдать сестру замуж в род Ятунов.
Теперь - ни за что.
- Найти и арестовать - к утру.
Начальник тайной стражи, Хаммар Кобчик, поклонился:
- Марбод пропал. Наверное, уже бежал из Ламассы.
- Вздор, - рассмеялся король. - Он самоуверен, как баран на
празднике! Он думает, ему нечего опасаться!
Граф Третий Енот внезапно встрепенулся и с неприятной усмешкой
поглядел на колдовской кувшин посереди столика.
- Говорят, - вкрадчиво сказал граф, - королевский советник умеет
вызывать души мертвых и делать вещи, о которых трудно судить - случились
они или нет. Почему бы ему не вызвать душу живого Марбода и спросить ее,
где она сейчас находится? Ведь удостовериться в истинности его слов было
бы куда легче.
Король обернулся.
Советник утонул в глубоком кресле, маленький, усталый и
нахохлившийся. У ног его паж, очнувшись, утирал рукавом кровь у рта.
Арфарра встал, неторопливо поставил на стол серебряную миску, плеснул
в нее воды. Из миски пополз белый дым. Дым превратился в дерево (кто
говорил - апельсин, кто - персик), дерево зазеленело, покрылось плодами,
бутонами и цветами, на нижней ветке вырос оранжевый плод. Арфарра сорвал
плод и очистил кожуру, под ней был большой хрустальный шар. Дерево
исчезло. Арфарра вглядывался в шар.
- Марбод Кукушонок, - сказал советник, - сейчас в заброшенном храме
Виноградного Лу. И опять злоумышляет против короля и храма.
Король выхватил меч и ударил по шару. Тот разлетелся на тысячу
кусков. Из осколков с жалобным писком выкатился и пропал маленький
человечек.
- Я его убил? - с надеждой спросил король.
- Ну, что вы, - ответил советник. - Это только одна из его душ.
Король бросился из комнаты, зовя стражу. Он хотел лично убедиться,
что происходит в храме Виноградного Лу.
Когда король ушел, один из придворных, старый Цеб Нахта, согнулся,
будто для того, чтобы расправить ковер, и украдкой поднял из его складок
желтую яшмовую печать. Он один заметил, как печать выпала из руки короля,
когда тот выскочил из зеркала. Подобрал и покачал головой. До чего дошло
дело: король просил у кого-то не меч, не коня, не женщину, на худой конец,
а Печать...
Хаммар Кобчик, начальник тайной стражи, был кровником Белых Кречетов,
- говорят, поэтому король его и выбрал. Утром Хаммар Кобчик был очень
доволен, что Арфарра-советник приказал Кукушонка не арестовывать, потому
что кровника не арестовывают. Сейчас он был очень зол, что Кукушонок
отбился и пропал.
Через два часа он явился к заморским торговцам на постоялый двор и
сказал:
- По закону о прерванном поединке любой вассал из рода Кречетов может
вас рубить. Через два дня, однако, начинается золотое перемирие. Но эти
два дня желающих будет много. Вольно ж вам было вмешиваться.
Хаммар вглядывался в Бредшо: тот был чуть пьян, растерян, напуган
поединком с сильнейшим мечом страны и, увы, нисколько не походил на
колдуна. Да, прав был король, строжайше приказав чтобы не было завтра этой
мокрой курицы на суде.
- Вольно же вам было вмешиваться, - упрекнул торговца Хаммар.
- Я и не хотел, - пожаловался Бредшо. - Но что еще мне было делать,
услышав, как этот мерзавец пытает мальчишку?
- В десяти часах езды отсюда, - сказал Хаммар, - храм Золотого
Государя. Припадете к алтарю, попросите убежища, через три дня вернетесь.
Бредшо доскакал до убежища на рассвете по священной дороге от
Золотого Храма до Мертвого города. Дорога была великолепна - единственное
сохранившееся строение империи, памятник порядку, вознесшийся на цоколе в
сто двадцать километров. По всей стране "десять часов езды" давно означали
путь втрое меньший и лишь тут меры времени и расстояния соответствовали
языку богов. Это-то и подвело землян: мощный передатчик с корабля Бредшо
слышал, а его собственный пищал только на пятьдесят километров.
Едва Кобчик и Бредшо уехали, к постоялому двору стали собираться
горожане, кто с оружием, а кто с ухватом и вилами, начали жечь костры и
спорить, кто храбрее из чужеземцев: тот, который застрелил птицу или
который не побоялся сразиться с самим Кукушонком. И сошлись на том, что
надо пойти к замку Кречетов и сжечь там чучело человека, покусившегося на
государя, потому что, надо сказать, народ всегда называл короля государем,
хотя это и было неправильно.
А Хаммар Кобчик, закутанный по брови в синий плащ с капюшоном,
подъехал тем временем к замку Ятунов в Мертвом Городе.
Главе рода Белых Кречетов было девяносто три зимы, он жил, как живой
мертвец, в одном из восточных замков, и никто его не видел и не слышал.
Сын его помер в бою, а наследником рода был Киссур Кречет, старший брат
Марбода Кукушонка. Киссур был человек рассудительный и домосед, рассердить
его было нелегко, а одолеть, рассердив, было еще трудней. Все знали, что
ему было трудно убить человека, особенно если за убийство надо было
платить большую виру.
Брата своего Киссур боготворил. Когда зимой тот стал королевским
дружинником, старая женщина дала Киссуру серебряный топор и велела срубить
Марбодово родимое дерево во дворе замка. Киссур бросил топор в реку и
проплакал три дня, а старая женщина сказала: "Ты отказался отрубить гнилую
ветвь тогда, когда это принесло бы роду честь - теперь тебе придется
рубить ее тогда, когда это принесет роду бесчестье".
Итак, Хаммар Кобчик, закутанный, въехал во двор замка. Вокруг царила
суета: о Марбоде уже все знали. Хаммар Кобчик попросил скорее воды, словно
умирает от жажды. Ему принесли воду, и он стал жадно пить.
Хаммар Кобчик был человек предусмотрительный, и, хотя на гостя,
кровник он или нет, нападать нельзя, кто его знает, что нельзя и что можно
в такую ночь. А на того, кто выпьет или поест в доме, не нападет уже
никто. Вот Хаммар Кобчик выпил поскорее чарку и сбросил плащ. Тут его
многие признали, и Кобчик понял, что пил он чарку не зря.
