стену. Стена приоткрыла рот. Бредшо отобрал у леща светильник и стал
подниматься по черным крутым ступеням, от которых пахло недавней стройкой
и светильным маслом. Через несколько пролетов Ванвейлен стал задыхаться.
Бредшо летел вверх, словно лист в аэродинамической трубе, - экий стал
проворный!
Наконец бесконечный подъем кончился и Ванвейлен кочаном сел на
ступеньку. Он в полной мере ощущал то обстоятельство, что легче на ракете
подняться в стратосферу, чем собственными ногами влезть на небоскреб.
А Бредшо поманил его пальцем и, приладившись к стене, отвел один из
покрывавших ее щитков. Ванвейлен сунулся глазом в щиток и увидел, далеко
под собой, залу Ста Полей.
- Сегодняшнее представление, - сказал Бредшо, - проходило по сценарию
Арфарры. Арфарра строил этот дворец, Арфарра его и набил всякими ходами.
Он все спланировал заранее - и мангусту вторую принес, и лучника тут
поставил сшибить птичку: видишь, лучник стоял и для развлечения царапал по
стенке? Совсем свежие царапины.
- Я точно знаю, что кречета выпустил Марбод. У него мозги так
устроены. Он мне сам сказал, что кречет - его душа, а мангуста - душа
Арфарры!
- Чушь собачья! Арфарра сам знает, что все решат, что кречета
выпустил Марбод, а Марбод решит, что кречета выпустил бог! Думаешь, он
тебе благодарен? Думаешь, он стремится к прогрессу? Да если бы он
стремился к прогрессу, он бы лучше канализацию во дворце построил, чем
тайные ходы!
- Федеральной разведке значит, можно строить тайные ходы вместо
канализации, а аборигенам нельзя? - осведомился Ванвейлен.
- Тише!
По лестнице, действительно, кто-то шел. Земляне поспешно задули
фонарь и заметались в поисках укрытия. Но камень вокруг был гладкий, как
кожа лягушки. Человек поднимался медленно и с одышкой. Когда он достиг
соседнего пролета, стало видно, что это один из утренних спутников
Арфарры. Ванвейлен даже вспомнил его имя - эконом Шавия. За экономом
кто-то бежал, легко, по-мальчишески.
- Господин эконом! Господин эконом!
Шавия остановился и посветил фонарем вниз. Его нагонял послушник
Арфарры - Неревен.
- Ты чего кричишь, постреленок, - напустился на него Шавия.
- Ах, господин эконом, - я только хотел спросить вас об одной вещи.
- Ну?
- А правда, господин эконом, что у государыни Касии козлиные ноги?
Эконом ахнул и замахнулся на мальчишку фонарем. Тот, хохоча,
покатился вниз. "Ну, все, подумал Ванвейлен, - сейчас этот дурак
поднимется к нам, и надо бы прикрыть лицо плащом да и отключить его
тихонечко на полчасика".
Но эконом, внизу, поставил фонарь на пол и стал шарить по стене.
Что-то скрипнуло, - эконом подобрал фонарь и сгинул в камне.
Бредшо нашарил в кармане черную коробочку, вытащил из коробочки
стальной ус, и нажал на кнопку. Коробочка тихо запищала, а потом из нее
послышался голос Неревена, напевавшего какую-то дурацкую песенку.
- Вот еще одна твоя заслуга, - ядовито сказал Бредшо. - Кто хотел
запихнуть передатчик в спальню Даттама? Что нам теперь делать? Слушать
шуточки пацана?
- Сдается мне, что шуточки этого пацана можно и послушать, - сказал
задумчиво Ванвейлен. А что до передатчика, - так он его сам выбросит, или
выменяет на горсть арбузных семечек.
Помолчал и добавил:
- Я пошел. Я хочу еще сходить в город и кое-что там узнать. А ты?
- Останусь здесь, - сказал Бредшо. Видишь ли, эти ходы есть и во
дворце, и вне дворца, и я бы очень желал иметь их карту, - так сказать,
карту либеральных намерений Арфарры.
Через два часа, когда Неревен пробирался задами королевского дворца,
кто-то ухватил Неревена за плечо и повернул как створку ширмы. За спиной
стоял Марбод Кукушонок, бледный и какой-то холодный. Он уже переоделся:
подол палевого, более темного книзу кафтана усеян узлами и листьями,
панцирь в золотых шнурах, через плечо хохлатый шлем с лаковыми пластинами.
Верх кафтана, как всегда, был расстегнут, и в прорези рубахи-голошейки был
виден длинный, узкий рубец у подбородка.
В одной руке Кукушонок держал Неревена, в другой - красивый
обнаженный меч с золотой насечкой. Неревен почувствовал, как душа истекает
из него желтой змейкой.
- Я слышал, что сегодня ты вырастил золото, маленький чародей, -
сказал Кукушонок, - а можешь ли ты вылечить железо? Голубые его глаза были
грустны, и маленький рубчик на верхней губе делал улыбку совсем
неуверенной.
- Остролист был очень хороший меч, - продолжал Марбод, - но однажды я
убил им женщину, она успела испортить его перед смертью, и удача ушла от
меня.
Марбод держал меч обеими руками, бережно, как больного ребенка. Края
его были чуть зазубрены, можно было различить, где один слой стали
покрывает другой. Молочные облака отражались в клинке. Посередине шел
желобок для стока крови.
- Знаете старый храм Виноградного Лу в Мертвом городе? Будьте там с
восходом первой луны и белого куренка принесите.
Неревен повернулся и тихонько пошел прочь. Конюхи, катавшие
неподалеку коня в песке, не обратили на разговор никакого внимания.
Неревен миновал хозяйственные постройки, вошел во дворец через сенной
ход и бросился разыскивать учителя. Но тот затворился в королевских покоях
вместе с королем, а король строго-настрого приказал их до утра не
беспокоить.
Неревен тяжело вздохнул, прошел в заброшенный зал и взобрался на
ветку яблони. Там он уселся, болтая ногами и рассматривая амулет заморских
торговцев, вытащенный давеча из ковра. Но амулет был совсем глупый - без
узлов и букв, - просто белая стальная чешуйка.
"А Марбод Ятун не так глуп, - думал Неревен. - Ведь он пришел
мириться с Арфаррой, а кречета выпустили те, кто этого не хотел... И вот
Марбод по вспыльчивости учинил скандал, а теперь его взяла досада, и он
хочет тайно снестись с королевским советником..."
Яблоня уже цвела, но коряво и скудно. Неревен вспомнил, как прививал
он черенки в родном селе, и вздохнул. Потом расковырял один из гиблых
цветков: так и есть - в чашечке, свернувшись, дремал маленький бурый
червяк. Яблоня была поражена цветоедом. Яблоне было лет сорок. Неревен
удивился, что гусеницы так объели дичок. Неревен спрыгнул, уперся носом в
землю, оглядел штамб. Так и есть: не дичок, а привитое дерево, может быть,
то же самое, что растет в родной деревне... Ибо все деревья одного сорта,
в сущности, - то же самое дерево.
Рождаются новые люди и рождаются новые законы, умирают и воскресают
боги и государства, а культурный сорт не рождается и не умирает, а
размножается черенками, которые, как талисман, сохраняют свойства и
признаки целого. И растет тысячи лет по всей земле, от океана до океана,
огромное дерево, и крона его покрывает небосвод как серебряная сетка, и
растут из разных корней одинаковые яблони. И сажал это дерево кто-то в
Варнарайне лет сорок назад - но пошло оно в пищу не садовнику, а цветоеду.
6
Ванвейлен спустился в город, чтобы навестить нужных ему людей и
посоветоваться по поводу контракта с Даттамом, но куда там!
В городе в этот день королевский декрет запретил работу, трудились
лишь шуты и актеры; ворота каждого дома, как губы, лоснились от
жертвенного масла. Народ, уже знал о происшествии во дворце. Столяры,
получившие в этом году невиданные деньги на строительстве дворца, затащили
Ванвейлена на цеховую пирушку и стали качать на кожаном блюде.
- А в стране Великого света бесплатные пироги каждый день, - сказал
один мастер другому.
Тот ответил:
- Представляешь, сколько бы мы огребли в Небесном Городе, если бы
строили дворец государыни Касии!
Через два часа Ванвейлен откланялся, еле живой и полный по горлышко,
но не тут-то было: его перехватили оружейники. У этих все было еще
обжорливей: король полгода назад издал указ: всем свободным людям иметь
вооружение сообразно имеющемуся имуществу, а не сообразно имеющейся земле,
- вот цех и победил сегодня в шествиях с барабанами и богами.
Пожилой мастер, охромевший в битве у замка герцога Нахии, подошел к
Ванвейлену и сказал:
- Однако, мог ли я думать, что моя стрела сразит самого бога Ятуна?
- Что ты врешь! - сказала его жена.
- А вот и не вру, - сказал мастер, - а в каждую стрелу пишу свое имя.
- Что ты врешь! - повторила женщина. - Настоящий Ятун без образа и
вида. Ему вся вселенная мала; не то что меховая тварь. А погиб сегодня
кровяной идол, бог сеньоров.
Старик опростал кружку доброй бузы, вытер губы, кружку разбил о козлы
и согласился:
- Можно и так...
Ванвейлен вернулся на корабль пьяный в стельку и донельзя веселый.
Бредшо на корабле еще не было.
А Бредшо в это время сидел в развалинах Мертвого Города, вдали от
праздника живых. Неподалеку от него в небе торчал острый клюв Золотой
Горы, и звезды рассыпались по небу, как серебряная пыль, поднятая колесом
луны, и ни одна из небесных звезд не украсилась ярче от праздника живых.
Дырка, из которой Бредшо вылез наружу, темнела совсем неподалеку, -
Бредшо прополз и прошел под землей не меньше десятка километров. Хитрые
ходы, проложенные Арфаррой, смыкались со старой, полуобвалившейся
подземной системой орошения. Подземные каналы и срубы простирались от
Драчливой Горы до самой гавани, весь город стоял как на губке, и если
Арфарра, как бывший чиновник империи, имел при себе карты этой системы,
заброшенной совершенно и населенной одними упырями и мертвецами, - то он
располагал великолепным know-how для производства чудес, к которым был,
по-видимому, неравнодушен.
Бредшо был смущен и напуган поведением Ванвейлена, - того самого
Ванвейлена, который был таким противником битв с драконами и прочего
вмешательства во внутренние дела... "Ведь Ванвейлену плевать на то, что
хорошо и что плохо, - думал Бредшо. - Ведь он за себя обиделся, а не за
здешний народ. Он приплыл сюда с тонной золота и думал, что за золото ему
будет почет и уважение, а на него за это самое золото смотрят, как на
вошь. И вот людей, которые смотрят на золотовладельца как на вошь,
Ванвейлен не может вынести. Он ведь видит не дальше своего носа... Он за
что на меня взъелся: за то, что ему не доплатили за перевоз. А то, что
если бы нас накрыли с оружием, меня бы поставили к стенке, а его бы
отпустили, как неосведомленного, это его не колышет. Ему кажется: он
платит пятнадцать процентов со сверхдальних рейсов, и если бы не расходы
на содержание спецслужб, он бы платил четырнадцать с половиной. А что при
этом галактика бы провоняла террористами и диктаторами, ему до этого дела
нет... Досада сделала торговца храбрым...
Храм Виноградного Лу был заброшен, а сам Лу выродился, рос вокруг в
диком виде и крошил колонны.
Марбод Кукушонок, сидел скорчившись на алтарном камне и упершись
подбородком в рукоятку меча. У ног его плавала в луже луна. Неревен шагнул
за порог, курица в мешке за плечами заквохтала.
- Надо быть очень плохим колдуном, - сказал Марбод, поднимаясь, -
чтобы считать, будто я буду лечить свой меч у соглядатая из вонючей
империи.
Неревен попятился. Его подхватили и бросили в лужу, к ногам
Кукушонка. Тот встал, носком сапога поддел подбородок послушника,
перевернул его на спину.
- Многое можно простить Арфарре, - сказал Марбод, - но одну вещь я
ему простить не могу.
Неревен глядел вверх, туда, где вместо купола над храмом было небо, -
не настоящее, с облачной залой, а видимое, черное, с двумя яркими лунами.
