- Мы идем или не идем, наконец? - возмутилась Олив. - Так же нельзя,
вы проглотите друг дружку...
Она знала все, и почему-то от нее можно было не прятаться, не
запираться и не отводить глаза. Начиная с того первого утра, когда она
встретила их, смущенных, шампанским... Знаешь, как-то под утро
пробормотала Светлана, мне иногда хочется, чтобы ты и с ней тоже... только
чтобы я не знала... Я дура, да?
Выехали верхами, в обязательных масках и нарядах: огромный клюв и
перистая грива были у Глеба, зеленые до пят волосы скрывали Светлану,
обтянутую чешуйчатым трико, на голоногой Олив был огненно-рыжий парик и
кожаный жилет - в честь тех самых "голых ведьм", против которых не устояла
гвардия короля Майкла Второго (и последнего). Поэтому, кстати, день
Республики со временем стали отмечать весьма экзотично...
Разряженные толпы стекались к набережной и к Театральной площади, где
в полночь начинались танцы и где каждому, способному держать бокал,
наливали розовое вино. Огненные драконы парили на нитях над крышами, а
медные мортирки, уставив пасти в зенит, хлопали звонко - и цветные пламена
охватывали небо. Кислый дым спускался после этого... Торговали буфеты,
сияли витрины лавок, мальчишки с коробками на головах бросались под самые
копыта, предлагая свой товар. Чопорный и верный традициям Порт-Элизабет
имел два дня в году, когда забывал все и пускался Бог знает в какие
тяжкие...
Все церкви были сегодня закрыты.
Касаясь коленом любимой, Глеб легонько теребил поводья, направляя
свою мышасто-серую вперед, вровень с ходом прочих конных - их ехало много.
Пешие старались не занимать середину дороги. Олив чуть приотстала, беседуя
с кем-то в домино.
- Сладкая, - сказал неожиданно для себя Глеб, - давай уедем
куда-нибудь...
Она услышала его, хотя, казалось, в этом шуме можно было только
кричать.
- Сейчас? Отсюда?
- Нет. Вообще. Убежим.
- А куда?
- В Эннансиэйшн. У Олив там друзья.
- Они - друзья Олив...
- Все равно. Это красивейший город, там лучшие в мире театры, там
самая культурная публика, там в каждом кафе играют оркестры, там все
заросло розами, там живут люди, которым ничего особенного не нужно от этой
жизни...
- А разве нам - не нужно?
- Нам нужно, чтобы нас не трогали. Чтобы о нас забыли: нет и не было.
Моих трофейных денег хватит года на три не самой скромной жизни...
(В зеленом мешке, разложенные по сто в кожаные кисетики, позвякивали
именно золотые соверены - Эразмус угадал верно - общим числом тысяча
двести. Кроме того, там было еще пятьсот фунтов в новеньких банкнотах,
глядя на которые полковник Вильямс и мистер Бэдфорд одинаково покачали
головами и сказали, что это, надо полагать, подделка, но более точная, чем
оригинал. Пока что банкноты сданы были в банк, и банкиры должны были
решить, как быть с ними дальше).
- Наверное, тебе не надо было их брать вообще, - сказала вдруг
Светлана.
- Почему, хорошая моя?
- Не знаю... Я их боюсь. Они какие-то... нечистые. Притягивают...
зло. Как громоотвод - молнию...
- Ты это серьезно?
- Да, мне... как-то внезапно показалось. Сначала я обрадовалась, ты
же знаешь...
- Значит, нужно поскорее их истратить. Давай купим яхту. Я выучусь на
капитана, а ты будешь...
- Носовой фигурой, - засмеялась Светлана.
- Специальным помощником капитана, - возразил Глеб.
- Нет: успокоителем качки. Если судно ритмично раскачивать против
волн...
- Раскачка судна - это основное занятие специального помощника
капитана.
- А если к койке подсоединить шатун, как у машины, то можно будет
плавать далеко, быстро, без угля и без ветра.
- Боже! - прикрыл глаза Глеб. - Что мы здесь делаем? Вполне можно
было бы обойтись без судна, без шатуна и без качки...
- И даже без койки. Хотя с койкой лучше.
- Уедем?
- Будущим летом.
- Почему не сейчас?
- Ты не обидишься, если я скажу?
- Клянусь, - Глеб поднял два пальца.
- Я не хочу оскорблять Сайруса. Он ведь ни в чем не виноват...
Глеб молчал долго. Потом сказал:
- Кажется, я тебя понимаю...
- Я люблю тебя, и ты мой. Но и его я... уважаю. Он хороший -
по-своему, конечно. Вот пройдет год, уже даже меньше года, мы с ним
разведемся, как это положено по закону, и тогда... Мы ведь подождем,
правда? Тем более, что я буду сбегать к тебе каждый день. Я привязалась к
тебе, ты чувствуешь? Я больше не смогу без тебя, ты так и знай,
пожалуйста...
Дорогу пересекало, пенясь, праздничное шествие. Четверка огромных
битюгов тащила платформу, на которой две дюжины актеров исполняли
апокрифическую пантомиму: голые ведьмы расправляются с гвардией, а потом
добираются и до короля. Король вопил и отбивался, но что он мог поделать с
такой бесстыдной бандой? В финале лишь ноги его торчали из груды тел,
взбрыкивая все реже и реже...
Лошадей за очень хорошую плату приняли в театральную конюшню. Танцы
уже начинались, оркестр гремел, площадь обрамляли констебли. Их было много
сегодня, куда больше, чем обычно, но никто этому не удивлялся и
беспокойства не выражал.
Глеб пропустил своих дам вперед и шел чуть справа и на полшага сзади,
ощущая бедром плотное тельце револьвера. Тогда, заехав к мистеру Бэдфорду
за патронами (и узнав о ранении полковника), Глеб поупражнялся в стрельбе
там же, в домашнем тире. Револьвер был чрезвычайно удобен в руке,
непривычно легок - и имел колоссальную, совершенно не ожидаемую отдачу. С
самого оружия были тщательно сведены номер и фирменное клеймо, но на
донышках гильз можно было прочесть: вензель из букв С и В, а ниже: "38
специальный". Пули были в мельхиоровых рубашках, гильзы - цельнолатунные,
покрытые зеленоватым лаком, а самое удивительное - при выстреле не было
дыма. Запах сгоревшего пороха тревожил память, но Глеб так и не смог
вспомнить, с чем он ассоциируется. Старайся не оставлять стреляных гильз,
сказал ему мистер Бэдфорд, это не то чтобы обязательно, но все же...
Держась неподалеку, шел домино.
Глеб привык к охране - как и к новому своему обличию. Олив сделала
все сама: сняла волосы, а оставшийся ежик и брови обесцветила. Пригоршни
орехового масла и трех сеансов загара на плоской крыше хватило, чтобы лицо
и торс приобрели бронзовый оттенок. Белые шейные платки и светлые рубашки
оттеняли его. Не сразу, но нашли пижонские кавалерийские полусапожки на
высоком каблуке. Теперь Глеб на полголовы возвышался над толпой. Несколько
штрихов гримировочным карандашом - и он стал выглядеть лет на семь старше.
Лучший способ не быть узнанным - это выделиться из толпы, одобрил
изменения мистер Бэдфорд.
Вокруг кружили маски - в танце и просто так. Старые моряки и пираты,
аргонавты и тролли, палладийские гусары и аркадийские пастухи, монахи,
казаки, птицы, придворные, утопленники - мужские костюмы поражали
разнообразием. Женщины поражали максимальным отсутствием костюмов: у
многих большая часть ткани ушла на полумаски, если не считать, понятно,
костюмами шляпки и прически - вот где не было пределов фантазии! От
шляпки-каравеллы Глеб просто не мог оторвать взгляд - чем, наверное,
обидел ее обладательницу, потому что каравелла вдруг резко развернулась и
пошла против ветра, грациозно покачиваясь. А перед Глебом возник как бы
ниоткуда горец в кожаном переднике, цветастом жилете и войлочной шляпе,
поля которой спадали на плечи.
- Здравствуй, ворон, - сказал горец.
- Никогда, - ответил Глеб.
- Что - и даже пригласить на тур вальса одну из ваших божественных
дам, причем по вашему выбору?
- Никогда, - каркнул ворон.
- Даже если я предложу такое вот необычное отступное? - и горец
поднял к лицу Глеба висящие на обрывке цепочки серебряные часы
"Покровский" - анкерный хронометр с двумя секундными стрелками, календарем
и репетиром; часы медленно поворачивались, и на задней крышке Глеб прочел
знакомое: "Дорогому Борису Ивановичу от коллег в день блестящей защиты.
24.IV.1967 от Р.Х."
Олив и Светлана, стоя в двух шагах, смотрели тревожно. Домино
осторожно продвигался за спину горца.
- Согласны? - спросил горец. - А впрочем, берите так.
- Кто вы? - выдохнул Глеб.
- Ну, это вопрос, недостойный ворона. Ворон должен знать все, ибо
мудр. Как в сказке про короля Марка, помните? Нашел однажды король Марк
волшебное кольцо, и позволяло то кольцо видеть скрытый смысл вещей и
понимать зверей и птиц. И отправился по дороге, одевшись бедным рыцарем.
Устал, лег под деревом - и слышит, как на ветку сели два ворона, молодой и
старый, и ведут разговор. Спрашивает молодой старого: "Дедушка,
сговаривают за меня двух девиц-ворониц: Мэри и Элен. Обе они молоды и
прекрасны, обе из хороших семей, и приданое большое дают: за Мэри -
мышиную страну под гумнами да амбарами, а за Элен - поле у трех дорог, где
каждый год рыцари на поединки сходятся". Старый спрашивает: "А сам ты к
кому склоняешься?" - "К Мэри, дедушка. Лучше, думаю, быть ангелом смерти в
мышиной стране, чем ждать, когда наш ангел смерти на пир протрубит".
Помолчал старый, подумал. Говорит наконец: "Бери в жены Элен". - "Почему?"
- "А потому, внучок, что умрет скоро наш король Марк, и начнут дети его
меж собой королевство делить и переделять, и на второй год иссякнет зерно
на гумнах и в амбарах, и поедят мыши мышат своих и сами издохнут, а на
поле твоем павших рыцарей и коней год от году прибывать станет, и придет
тогда Мэри к тебе проситься в наложницы". - "А как ты знаешь, дедушка, что
король Марк умрет скоро?" - "Как же не знать, когда он под деревом нашим
лежит и нас слушает, потому что на пальце у него волшебное кольцо, а того
не ведает, что кольцо это камнем внутрь повернуть надо, и только тогда ему
суть вещей откроется..." Услышал это король Марк, повернул кольцо, и
открылась ему суть вещей. И ужаснулся он тому, что увидел, поседел в
одночасье и умер...
Глеб сглотнул. Правая рука его сама дернулась и приподнялась, готовая
скользнуть к револьверу, но горец точным движением вложил ему в ладонь
часы и сжал пальцы.
- Полно, Глеб Борисович, - сказал он по-русски. - До завтрашнего
полудня мне нужно увидеться с вами. Неимоверной важности дело...
И, сказав это, сделал шаг назад, в сторону - и растворился, исчез.
- Кто это был? - почти испуганно спросила Светлана. Олив напряженно
всматривалась в толпу. Домино мелькнул несколько раз в толпе и пропал.
Глеб показал ей часы.
- Не понимаю... - Светлана откинула волосы с глаз. - Что все это
значит?
- Если б я знал... - с тоской сказал Глеб.
Под крышкой часов лежала свернутая вчетверо записка: "В восемь часов
утра в консульстве".
Уже под утро, когда Глеб заснул и жесткая складочка у его губ
разгладилась, Светлана выскользнула из-под простыни, накинула на плечи
длинную, до колен, домашнюю куртку из небеленого полотна, взяла со столика
успевшую оплыть свечу и тихонько, стараясь не скрипнуть дверью, вышла в
холл. Пламя свечи наклонилось и затрепетало: еще не все окна были
застеклены, и сквозняки гуляли по квартире.
Натопленный Сью с вечера, водяной котел был еще горячим. Наполнять
ванну Светлана не стала, открыла душ. Легкие капли как бы смывали тревогу,
позволяли Душе дышать...
Растершись полотенцем, Светлана вышла из ванной, сделала неловкое
движение - свеча погасла. Если бы не это, она не заметила бы полоски света
под дверью Олив.
Глеб проснулся и сел, ошеломленный. Такие сны ему не снились никогда.
