резких движений делать не станет.
- А кто они, шеф? Шпионы?
- Что ты, Хилл... Обычная влюбленная парочка. Банальный адюльтер. Еще
совсем дети... Но на них как-то уж слишком тщательно обращают наше
внимание. И мне это совсем не нравится. Ты понимаешь, конечно, что они
такие же Голицыны, как я - композитор Проктор. И вот тут начинаются
настоящие вопросы. Например... - Ланн вдруг замолчал, еще раз перечитал
телеграмму. - Но если это тот самый Бэдфорд, то я вообще ничего не
понимаю... Ладно, Хилл, иди. Не думаю, что их попытаются убить сегодня, но
- постарайся быть готовым ко всему.
Но быть готовым ко всему у Хилла не получилось. Когда "Феерия"
закончилась и зрители встали, чтобы поблагодарить актеров, он на несколько
секунд потерял из виду своих подопечных. То есть что значит: на несколько
секунд? Зрители сели, но Голицыных среди них уже не было. Хок, Адамс и
О'Брайн, оставшиеся снаружи, не видели их среди выходивших...
Князь и княгиня Голицыны, люди яркие и заметные в любой толпе,
пропали - как будто растворились в воздухе.
8
Они вынырнули из пыльного мира на какой-то тихой улочке, быстрым
шагом дошли, почти добежали, до перекрестка, и здесь Глеб остановил
проезжавший кэб. Откинувшись поглубже на мягком пружинном диванчике,
Светлана, прижавшись к Глебу, шепнула:
- Я боюсь...
- Я сам боюсь, - признался Глеб. - Я перестал понимать, что
происходит.
- Может быть, плюнем на все? Уедем прямо сейчас?
- Уже думал. Не получается. Без денег не получается и без документов
- тоже.
- Это трудно. Но, наверное, можно. Тем более, раз ты умеешь так...
- Может быть, ты и права, - сказал Глеб с сомнением. - Но, понимаешь
ли... - он замолчал и задумался. - У меня такое чувство, будто кто-то
толкает и толкает под локоть.
Условились: она ждет Глеба в ресторане отеля, он забирает из сейфа
чемодан с деньгами и парой еще не использованных паспортов, после чего, не
заходя в номер, спускается к ней.
- Неужели вы покидаете нас? - расстроился портье.
- Нет, - сказал Глеб, принимая из его рук второй ключ от сейфа.
Чемодан, понятно, был на месте. Глеб проверил: все цело.
Да и могло ли быть иначе в этом отеле, гордящемся своей безупречной
репутацией?..
Ему вдруг показалось, что все страхи напрасны.
А в номер все же придется зайти: оружие там - и надо прихватить
Светлане что-то набросить на плечи: неизвестно, где придется провести эту
ночь.
Коридор был пуст. Глеб остановился перед дверью, еще раз огляделся на
всякий случай - и переместился в пыльный мир. В следующую же секунду дверь
его номера распахнулась, и навстречу вышли, беседуя, двое. Это было
неожиданно, как вспышка - и потому на миг все замерли. А потом один из тех
пригнулся - и мутная волна боли захлестнула Глеба с головой. Несколько раз
под черепом лилово сверкнуло. Потом настала тьма.
Беспокойство объяло ее сразу, как только она села за столик. Ресторан
был полон едва ли наполовину. Но от официантки, возникшей рядом, пахло
потом, и поза ее выражала усталость.
- Жела-ате, мэ-эм?
- Чего-нибудь некрепкого со льдом.
- Все-о?
- Пока все.
Некрепкое со льдом оказалось лимонным соком с ромовой отдушкой и
замороженными дольками лимонных ягод. Светлана выпила большую часть
бокала, прежде чем поняла, что рома там гораздо больше, чем это
померещилось сгоряча. Поэтому появлению растрепанной Олив она не
удивилась.
А Олив... Олив не помнила, когда испытывала такое же облегчение и
счастье, как сейчас, влетев в ресторан и с первого же взгляда обнаружив -
ну, в самом центре! - эту дуреху, живую и невредимую! И, не вдаваясь в
объяснения, она выхватила ее из-за стола, бросив взамен серебряный
шиллинг, и увлекла за дверь, к караулящему Баттерфильду, и вдвоем они
подхватили начавшую упираться Светлану, бросили в коляску, Баттерфильд
хлестнул лошадей... Что ты делаешь, что ты?! Но Олив зажала ей рот
ладонью: "Молчи!" - умоляюще... Они летели непонятно куда - прочь,
подальше, от огней, от взглядов...
Потом - стояли где-то в темноте, между рядами деревьев (звездная
россыпь оконтуривала кроны), дышали лошади, дышало близкое море, и Олив
пересказывала Светлане содержание письма, присланного - вернее,
переданного через сержанта Баттерфильда - полковником Вильямсом. На третий
день после их отплытия полковник, только-только встав на ноги, узнал, что
именно происходит, написал это самое письмо, и Баттерфильд понесся: по
горной дороге в Кассивелаун, там он чудом успел на паром до Шарпа, а потом
почти тысячу миль до Тристана на перекладных - благо полковник сумел
выправить ему экстракурьерский лист. Труднее всего дался последний этап,
через ущелье... но вот он здесь - в последнюю секунду буквально... Так что
в письме? - допытывалась Светлана. В письме было вот что:
Некие весьма могущественные силы крайне заинтересованы заполучить в
свое полное и безраздельное владение мистера Г. вкупе с его талантами.
Учитывая, что мистер Г. имеет определенные убеждения и довольно твердый
характер, эти силы постараются оказать на него мощное психологическое
давление, вероятнее всего, угрожая убийством леди С. или леди О. - кто
попадет к ним в руки. Поэтому данным особам следует мгновенно исчезнуть,
вверив себя сержанту Баттерфильду, который имеет инструкции, как поступать
в дальнейшем. Что же касается мистера Г., то ему, как мужчине, неплохо
было бы произвести отвлекающий маневр и увести преследователей от дам.
Переход на нелегальное положение для него, к сожалению, неизбежен - но об
этом позже. Пусть он воспользуется советом, данным ему полковником при
первой встрече. С наилучшими пожеланиями: полковник.
- Ты этому веришь? - спросила Светлана.
- Я давно знаю Вильямса, - сказала Олив. - Он, конечно, страшный
человек... Но я ему верю.
- Понятно...
- И Батти. Его я тоже знаю. Так, Батти?
- Да, мэм.
- И... что? - Светлана посмотрела ей в глаза.
- И - все.
- Подожди... Но как же Глеб?
- Он сообразит, в чем дело. Официантка скажет ему, как все было, и он
поймет, что это я тебя похитила.
- О Господи! Да сегодня... - и Светлана рассказала, как сегодня,
когда они ели на открытой террасе ресторана мороженое, к ним подошел
какой-то человек и сказал, что друзья Фостера ведут свое расследование,
отдельное от полицейского, и лучше бы им двоим вести себя естественно,
потому что друзья эти могут вообразить черт знает что...
Олив взяла ее руки в свои. Руки у Светланы были холоднее льда.
- До утра все равно придется ждать, - сказал Баттерфильд. - Хотите
вы, не хотите, а ждать вы будете. Вот пристрою вас, чтобы не нашли, тогда
и кавалера пойду вызволять. Иначе - полковник меня повесит. Осину в лесу
найдет потолще и повесит.
- Это невозможно, это невозможно, это невозможно! - рыдала Светлана,
а эти двое бессердечных ждали и молчали, и в какой-то момент слезы сами
собой остановились, и рыдания застряли в горле...
Во сне он был чем-то еще более мертвым, чем просто мертвое тело:
телом, заряженным смертью. Лишь каменная неподвижность позволяла
сдерживать смерть в себе и не пускать ее рассеиваться в общем
пространстве. И после пробуждения он оставался мертвенно-неподвижным,
потому что даже мысль об изменении положения тела вызывала из памяти весь
ужас пережитой боли. Потом все же пришлось медленно распрямиться.
Руки схвачены были блестящими пружинными кандалами с короткой, в три
звена, цепочкой. Глаза оказались совершенно целы: просто веки склеились
натекшей со лба кровью. Волосы слиплись корой, и Глеб не стал нащупывать
рану. И очень болела печень. Будто туда, под ребра, натолкали битых
стекол.
Может быть, с десятой попытки он встал. И тут же обнаружил кое-что
дополнительное. По талии его вместо ремня охватывала плоская стальная
цепь, и такая же цепь волочилась сзади, цепляясь за ввинченный в потолок
крюк. Длина ее была достаточна как раз для того, чтобы дойти до стоящего у
двери железного ведра...
Глеб даже не подозревал, что человек способен держать в себе такое
количество воды. Сразу стало легче - но закружилась голова, и боль
усилилась - везде. И все же, все же... теперь можно было и оглядеться.
Безусловно, он был в пыльном мире. Хотя эту каморку подмели и
поставили у стены складную солдатскую койку, прикрытую серым одеялом, и
дверь была обита изнутри новеньким сизым железом, и оконный проем закрывал
плотно сколоченный, без единой щели деревянный щит, и стеклянный шар под
потолком светился изнутри резковатым негармоничным светом упрятанной в
него электрической лампочки - все равно было что-то: в цвете теней, в
форме углов, в неуловимом смещении пропорций, - подтверждало
безоговорочно: это пыльный мир. И, сообразив это, Глеб не стал медлить:
вдохнул чуть глубже (шевельнулись стеклянные иглы и ножи), попытался
напрячься...
...и уже зная заранее, что так и будет, понял: ничего не получится -
вся его сила как бы стекла по цепи, как стекает сила молнии по
громоотводу. Но он повторял и повторял попытки - пока не изнемог. Вдруг
потускнел свет, зазвенело, исчезла тяжесть - Глеб догадался шагнуть к
койке, сесть, осторожно лечь... Боль вдруг отделилась и повисла отдельно
от тела. Потом и тела не стало.
Она делала вид, перед собой и другими, что держит себя в руках, что
полностью самовольна - и все равно ее несли, как вещь, и прятали, как
вещь.
То, что случалось, тут же исчезало из памяти.
Она вонзала ногти в ладонь, чтобы хоть такими знаками отмечать свой
путь. Это было наивно, но что-то надо было делать...
Они поспали: часа два в каком-то фургоне на пахнущих лошадьми
попонах. Потом сержант их растолкал и заставил переодеться.
Потом было какое-то обширное, с низким потолком помещение. Огромный
стол стоял посередине, занимал все пространство, и грубые стулья окружали
его. В густой пивной дух вплеталось что-то нездешнее: можжевеловая смола?
Сандал? Горный багульник? Сержант тихо, но настойчиво убеждал в чем-то
коренастого мужчину в халате и ночном колпаке.
Потом - было море...
Светлана вполне обрела себя внезапно и ярко. Одетая ныряльщицей, она
сидела на носовой банке старенького йода, спиной вперед, и смотрела, как
сержант Баттерфильд обучает Олив обращению с рулем и гиком. Олив тоже была
в наряде ныряльщицы: стеганом плаще с широкими рукавами и капюшоном.
Объяснения сержанта она слушала внимательно, едва не раскрыв рот - Олив,
которая замучила три яхты: "Пони", "Фаворит" и "Иноходец". В
Порт-Элизабете ее ждала четвертая: "Королева дерби". Кроме них троих, в
йоле было еще двое: пожилая женщина с пепельного цвета волосами,
собранными в узел на затылке, и мужчина в брезентовой робе, плотный и
коренастый, с дочерна загорелой шеей и руками. Был ли это тот, с которым
сержант спорил ночью?.. Светлана не знала.
И справа, и слева, и позади, и впереди - выгибались под ветром
паруса. По левому борту тянулись горы Спригган, горы эльфов - и вправду
будто летящие в небе. Совсем еще низкое солнце за кормой было невозможного
оранжево-зеленоватого цвета. Короткие волны, становясь твердыми на
мгновение удара, колотили равномерно в скулу йола.
Четверо суток похода ждали их впереди.
9
Должно быть, про него забыли. Или это была специальная пытка
