разные.
И тут началась стрельба. И новые крики - уже не радости, а ужаса.
Визг. Мужской визг.
Я почти протиснулся через узкий ход, когда мимо пронесся солдат со
снесенным начисто подбородком. Рухнул, разметав руки - будто налетел
на невидимую веревку. Филя жарко дышал мне в шею. Та же невидимая
веревка вдруг потянула солдата обратно. Он слабо цеплялся за ковер.
- Командир:- Филя через плечо подал мне две связанные
противотанковые гранаты. Сам он их, понятно, бросить не мог.
Я выдернул чеку и, не высовываясь, послал связку налево - туда,
где происходило что-то страшное. Последние звуки, которые я слышал,
пока не оглох от взрыва - чавканье и хруст костей:
Совершенно не помню, как мы бежали к выходу. Черная заслонка
медленно опускалась. Мы прокатились под ней, и я краем глаза успел
заметить приближающуюся к нам чудовищную бабу с исполинскими грудями и
руками, достающими до земли. Она была совершенно голая, и складчатая
кожа ее отливала металлом.
Как долго потом я видел ее в кошмарах:
Заслонка опустилась, и мы остались в темноте.
- Нет, командир,- сказал Филя, медленно вставая и отряхиваясь,- не
для себя немцы эту войну начали:
Я счел за лучшее промолчать.
:Пять или шесть эсэсовцев и с ними кто-то гражданский, но с
автоматом, били вдоль коридора, и им оттуда отвечали трассирующими
выстрелами. В два ствола - в спину - мы срезали их всех.
- Эй! - крикнул я. - Флеминг, это вы?
- Да, Ник! - долетело оттуда.
Филя деловито собирал рожки с патронами. Я смотрел, как бы кто не
подобрался к нам сзади. Но, видимо, наверху шел серьезный бой:
Их осталось четверо: сам Флеминг, сержант Грейнджерфорд и двое
рядовых.
Все были ранены, закопчены и страшно возбуждены. Сержант опирался,
как на посох, на "MG-18".
- Черт возьми, Ян, почему вы ушли из бункера?
- Заработала эта ведьмина бочка, Бонд. Теперь там:
- Как это - заработала?
- Вы мне не поверите, но один из убитых воскрес. Немцы как раз
штурмовали главный вход, выбили взрывом дверь, и нам было не до тыла.
Он добрался до одной из бочек и что-то сделал с ней - и она начала
раскаляться. Сейчас там озеро расплавленного металла:
- А тот парень?
- Сгорел. Его невозможно было оторвать от бочки:
- Значит, раскаляется:
- Да. Минут за пять раскалилась добела, потом начала плавиться.
Жар все сильнее и сильнее:
Я посмотрел на индикатор, который дал мне М. Кристалл не светился.
- Надо выбираться наверх. Наши явно высадили десант. Кроме того,
лупят из орудий:
- Это все так, Ян. Но, видите ли, мы нашли место хранения
настоящего оружия возмездия.
- Еще одного? - спросил он с ужасом. - Другого?
Я кивнул.
- Что же это? Газы, бактерии? Чума?
- Железные солдаты. Оживленные. Я не думал, что у них это
получится:
- Что же делать?
- Будем надеяться, что эти чертовы бочки достаточно могучи, чтобы
прикончить тут все - и живое, и железное:
- Сзади пожар, сэр,- негромко сказал Филя.
- Вижу:
Дальний конец коридора багрово светился.
Судя по плану подземелья, вернуться на поверхность тем же путем,
каким пришли, мы уже не могли. Но где-то невдалеке находилась еще одна
выходящая наверх шахта:
То, что нас не перестреляли на выходе, было самым большим чудом
этого дня.
- Майор Бонд, мне приказано немедленно сопроводить вас к
командиру:- сержант морпехов был бледен, как масхалат.
- Нет, - решительно пресек я его речь. - Взрывчатку, мины - в руки
и вниз! Еще не все сделано:
Короткое замешательство. Взрывчатка где-то в другом месте, мин
нет.
Ощутимое тепло из жерла шахты. Трупы в блекло-серых маскостюмах
навалены волной. Никому не охота идти вниз, в крысиную темь. Оттуда
выбираются по одному, по два сине-бледные люди, стоят, подняв руки. Их
торопливо отводят в сторону. Наконец приносят взрывчатку. Я иду
первым, расшвыривая встречных.
Две пули засели в левом плече, они дадут о себе знать, но потом.
Пока не больно. Мертвые эсэсовцы под ногами. Жар гонит на поверхность
всех. Поворот, еще поворот. Флеминг хромает рядом, говорит что-то, я
отвечаю - и тут же забываю и реплику, и ответ. Все уже кончено. Если
стреляют, то в себя. Как здесь, например: и здесь. Ведут кого-то
страшно знакомого, только потом понимаю: Гитлер. Какие-то бледные
девки с черными кругами вокруг глаз. Еще поворот. Вот этот коридор и
штольня. Морпехи обгоняют. Не только жар, но и дым, едкий дым.
Противогазы. Резина обжимает лицо. Здесь.
Боюсь открыть калитку.
Открываю.
Темнота. Никто не стоит и не ждет.
Закладываем фугас, шнур в коридор - займется от огня. Бегом
наверх.
Обжигает шею. Воздух полон огня. Горящие бумаги под потолком -
навстречу.
Поворот.
Сюда!
Кто-то проскакивает и мечется теперь в дыму.
Сюда, солдат!
Бежим нестройной толпой.
Резина раскалена. Не выдерживаю, срываю маску.
Дым с запахом горящего камня.
Падаем на снег.
Взрыв, и взрыв, и взрыв под землей. Огонь и дым вылетают оттуда,
где мы только что были. Раскат - земля трясется всерьез.
Мы отползаем, или нас оттаскивают. Рев.
Черно-дымный ком вылетает из жерла шахты и катится по снегу, не
желая остановиться. Автомобиль, маленький "хорьх"-амфибия. Из него
выпадает ком поменьше и катается по снегу. Пламя гаснет на нем, и
черный закопченный человечек приподнимается на четвереньки:
Я почему-то заранее знаю, что это Зеботтендорф.
Дым бьет из шахты подобно черному опрокинутому водопаду. На
небольшой высоте ветер перехватывает его и, распластывая, несет в
море.
В море наш корабль, осевший на корму.
И вдали - высокие дымы эскадры:
Дальше был новый бег, по леднику, хватая ртом воздух. Зеботтендорф
продолжал кричать: "Уходите! Уходите как можно дальше!" Он кричал это
по- немецки, по-французски и по-английски, и - странное дело - ему
как-то сразу поверили.
И потом, когда за спиной с грохотом армейского склада боеприпасов
встала земля вперемешку со льдом и в небо ударил поток белого огня, мы
были уже достаточно далеко, чтобы уцелеть.
Лед подбросил меня, как гимнастический трамплин, и я,
распластавшись в воздухе, долго летел, пока не поймал руками снег.
Потом меня катило вперед, и я оказался в куче многих немецких и
американских тел, задержавшихся в выемке под застругом.
Было во всем этом что-то от штурма Шамбалы:
Потом с неба стали падать камни.
И мы бежали дальше под этим каменным градом, молясь, чтобы -
миновало:
Кровавые ошметья оставались от человека, если его молитва не была
услышана.
Наконец, кончилось и это.
Главное, дальше было некуда бежать: все мы, правые и виноватые,
сгрудились на тупом, как сундук, обрубке ледяного мыса. Серые волны
накатывались и ударяли в него своими свинцовыми головами, и то ли от
этого, то ли от бушующего позади катаклизма лед вздрагивал и
томительно стонал. "Грант" качался в полумиле от нас - далекий, как
Марс. К нему подплывали несколько шлюпок и плотов: часть десанта - та,
что осаждала главный вход - успела погрузиться.
Я подошел к барону. Он был красный, как вареный рак. Шкура,
опаленная местами дочерна, свисала с него лоскутами. Тем не менее
барон твердо стоял на широко расставленных ногах, как старый боцман в
зыбь. Кто-то сердобольно накинул по него поверх сгоревшей формы
огромную шинель рядового. Рядом хлопотал санитар. Вокруг бродили
солдаты - большинство без оружия, но кое-кто автоматов не бросил.
Уцелевшие моряки и морпехи поглядывали на них настороженно.
- Безнадежен, бригадефюрер, - сказал мне с тоской санитар. -
Ожоговый шок.
Боюсь, что он ничего не понимает:
- Все я понимаю, - зло и сипло сказал Зеботтендорф. - Что вы
сделали с "горячей
Гретхен", Николас?
Похоже, что удивить его своим появлением здесь не смог бы и сам
царь Ашока.
- Гретхен у меня не было ни одной, - сказал я. - Тут я чист.
- Я имею в виду термические бомбы. Как вам удалось разбудить их?
- Не знаю, - сказал я. - Похоже, мы не добили кого-то из обслуги.
Он посмотрел на меня, понял, что я не вру, и заплакал.
- Предусмотрели все, - сказал он. - Все, кроме этого:
- Не расстраивайтесь так, барон, - сказал я. - Сами виноваты.
Дался вам тогда этот тетраграмматон:
- Дался! - гордо смахнув слезы, сказал барон. - Все-таки дался.
Арийский гений возобладал.
- Гений:- я поежился, вспомнив кошмарную железную леди. - Кто у
вас делал эти фигуры?
- А вы что, видели?
- Видел.
- И как, понравилось?
- Именно так я и представлял себе валькирий.
- Мой эскиз! - с гордостью сказал Зеботтендорф. - Вот, не желаете
ли - сувенир: - он похлопал себя по карману - вернее, по тому месту,
где должен быть нагрудный карман. - Пропал: ах, Олаф, Олаф! Такой
славный викинг!..
- Был и карманный экземпляр?
- Да, очень милая игрушка:
- Слушайте, барон. Велели бы вы своим людям сдаться. Война
действительно окончена, стоит ли усугублять страдания?
- Война не кончается никогда, вы это знаете не хуже меня: Солдаты
и офицеры! - внезапно закричал он, и я приготовился стрелять, если он
выкинет что-то не то. - Приказываю вам не оказывать сопротивления
неприятелю. Мы не потерпели поражения! Мы всего лишь отложили время
нашего возмездия! Я благодарю вас за службу! Родина не забудет вас,
герои последнего шага! Луна и рассвет!
Он обернулся ко мне. Рот его исказила судорожная улыбка.
- Вам уже приходилось умирать, Николас? - спросил он.
- Да, конечно.
- Мне тоже. После десятого раза становится скучно. Величайшее
приключение превращается в процедуру вроде вырывания гланд:
Нас ощутимо тряхнуло. Настолько ощутимо, что барон упал.
Жар, исходящий от новорожденного вулкана, иссушал лица. Лед
оплывал тонкой водяной слизью.
- Что это за бомбы такие? - спросил я. Приходилось почти кричать.
- Не дождетесь! - барон поднял обугленый указательный палец и
энергично помахал им перед моим носом. - Это вам не атомные пфукалки,
которые годятся разве что для производства моментальных фотографий!
Это солидные немецкие бомбы, каждая из которых способна за три часа
сжечь дотла Москву или Нью-Йорк!
- Ник:- подошел и встал рядом Флеминг. - Вы знаете этого человека?
- Имел удовольствие быть представленным, - сказал я. - Рекомендую:
барон
Рудольф фон Зеботтендорф - Ян Флеминг.
- Флеминг? - спросил барон. - Какой Флеминг? Который пенициллин?
- Нет, - сказал Флеминг и стиснул зубы. - Который свинцовые
пломбы: Ник, вы знаете, что этот человек руководил лабораторией в
замке Ружмон?
- Увы, знаю, - сказал я.
- И после этого вы спокойно беседуете с ним?
- В свое время я беседовал с дьяволом, - сказал я. - Разумеется,
тогда я был много моложе и наверняка глупее. А вам не приходилось
беседовать с дьяволом, Ян?
- В нашей службе эту тематику не разрабатывали, - сказал Ян.
- Еще бы, - хмыкнул Зеботтендорф. - Англичане - известные
материалисты.
- Ну, не скажите, барон: - я наклонился и почесал занывший после
сегодняшних приключений шрам, заработанный в доме доктора Ди.
И тут раздался вопль.
Кричал Филя на партизанском наречии:
- Командир, этот пидор соленый своих мудозвонов заколдовал, как ты
тогда! У них глаза снулые, что у пьяных налимов!
