Мичигане" и начало "Фиесты". По стенам висели автографы и наброски
великих.
Нам подали большую менажницу с холодными закусками, по большой
порции палтуса в кляре и огромный графин белого вина.
- Здешний уксус мне надоел, - сказал Атсон. - И никогда на столах
нет кетчупа.
- И тертой редьки нет, что характерно, - сказал я.
Гарсон ничего не говорил и только шевелил челюстями, словно и не
толокся целый день возле кухни. Хотя ничего удивительного...
Я помахал рукой официанту.
- Принесите нам водки, смирновской, со льда. И пива, темного,
густого, чешского.
Глаза официанта на мгновение увеличились, но он вышколенно кивнул
и бросился выполнять заказ. Психов это кафе на своем веку повидало
больше, чем Канатчикова дача.
Секунд через шесть он вернулся, неся три рюмки и три бутылочки.
- Вы меня плохо поняли, друг мой, - сказал я. - Когда говорят
"смирновской со льда", разумеют целую бутылку, лучше литровую.
Запотевшую, со слезой.
- О-ла-ла! - обрадовался официант и добавил по-русски: - Le zapoy!
- О нет, - сказал я. - Это еще не zapoy. Это пока еще называется
guljaem!
- Guljaem! - с еще большим восторгом воскликнул официант и пропал.
Возвращался он, танцуя. Исполинская бутыль "столового вина э 21",
действительно запотевшая, была оборудована хитроумным гидравлическим
устройством, позволяющим наполнять рюмки, не тревожа всего вместилища.
На нас начали оглядываться.
- Галлон, - с тихим благоговением сказал Атсон. - Как давно я не
видел живого галлона!
На лице Габриэля отразился экзистенциальный ужас. Должно быть, он
понял в эту секунду, что выбор им уже сделан, и выбор этот роковой.
- Бесподобно, друг мой! - воскликнул я. - А теперь - не найдется
ли в вашем гостеприимном заведении хотя бы один стакан с семнадцатью
гранями?
Официант выронил поднос, но успел его подхватить.
- Да, месье. Один должен быть. Но это не простой стакан. Когда
месье Шаляпин демонстрировал мощь своего голоса, именно этот стакан из
дюжины выдержал.
Только не разбейте его.
Стакан принесли в серебрянном подстаканнике. Я осторожно извлек
священный сосуд из оправы и водрузил его на середину стола.
- Друзья мои! - я встал. - Все знают, что беспричинное пьянство
неизменно ведет к распаду семьи, частной собственности и государства.
Но мало кто знает, какой знаменательный день сегодня не отмечает
человечество. Двести лет назад в этот день великий русский ученый
Михайла Васильевич Ломоносов продемонстрировал графу Шувалову первое
изделие стеклолитейной мастерской - вот точно такой же русский
граненый стакан. Граф Шувалов взял в руки теплый стакан, прижал его к
груди и произнес исторические слова: "Сосудом сим слава Росии
прирастать будет!" Прошу выпить за славу Росии!
Мы встали и выпили - еще из тех первопринесенных маленьких
рюмочек.
- А теперь, Билл, я хочу продемонстрировать вам приготовление
знаменитого коктейля "Йорз":
Позвольте вашу недокуренную сигарету.
С некоторой оторопью он протянул мне дымящийся окурок. Я двумя
пальцами взял этот еще теплый трупик и бросил на дно стакана. Все
неотрывно смотрели на меня.
Окурок я залил водкой. Коротко зашипело, взлетел парок.
- Смотрите, Билл. Ровно половина объема - водка.
- Да-да.
- Теперь берем пиво:
Я долил водку пивом - вровень с краем. Пенный ободок быстро
истаял.
- Вот и все, Билл. Теперь вам остается выпить это.
- С окурком?
- Можете его потом выплюнуть, это не возбраняется.
- Понятно. Хм: - он оглядел публику. Публика притихла и смотрела
внимательно: что же будет.- Если сегодня вы доберетесь до Сартра,
заделайте ему такой же коктейль, только вместо окурка бросьте туда
муху.
Он опрокинул в себя стакан, потом деликатно нагнул голову и
выплюнул окурок в горсточку.
- Долго ждать? - спросил он.
Я посмотрел на часы.
- Минут десять. Потом наступает трупное окоченение.
Атсон закурил новую сигарету и стал вместе со всеми ждать
окоченения.
- Да? - сказал Габриэль. - А сами-то вы что же?
- Нет проблем, - сказал я, отнял у Атсона сигарету и повторил всю
процедуру.
Ксерион в организме имеет счастливое свойство сжигать алкоголь, об
этом его побочном действии я не говорил Атсону, умиравшему от лучевой
болезни в больнице "Маунт-Синай". Сам же Билл свою непоколебимую
крепость объяснял наследием Атсона-старшего. К сожалению, весть о том,
что Билл попал в плен к японцам, угробила славного старика...
Атсон все не коченел, и Габриэль решил вступиться за честь la
belle France.
- Вот теперь можно и к Сартру, - весело сказал он, оставшись в
живых.
- К дьяволу Сартра, - сказал Атсон. - Плохой писатель, пить не
умеет.
- Фицджеральд тоже не умел пить, - сказал я.
- А если бы умел, вы представьте, какой великий был бы писатель! -
воскликнул
Атсон. - Не хуже Берроуза...
- Не хуже, - мотнул я головой. - Ну вот настолечко не хуже.
- А Бальзак умел пить? - спросил Атсон. Габриэль поглядел на него
с уважением, да и я, признаться, оторопел. Отличных дочек родила
старине Биллу его легкомысленная кинозвездочка, прямо ликвидация
безграмотности в Тверской губернии силами комсомолок...
- Бальзак умел пить только кофе, - сказал Габриэль.
- Кофе? - усомнился Атсон. - Ладно, пусть будет кофе. Зато этот
парень знал о деньгах все, что нужно знать о деньгах. И что в конце
концов любой Рокфеллер остается один на один со своими деньгами...
Тут я припомнил Демидова - князя Сан-Донато - который перед
смертью жрал ассигнации со сметаной, и мы решили, что ни одна чековая
книжка в мире не стоит и одной строки, написанной рукой мастера. Это
был, конечно, не первый разговор на такую тему в кафе "Клозери де
Лила", и наверняка не последний.
- А Питер Пэн умел пить? - сказал Атсон. - Представьте себе весь
ужас жизни бедного мальчонки - тебе все время двенадцать лет, и ни
одна скотина не нальет тебе хотя бы пива, боясь потерять лицензию.
Я пустился в пространные рассуждения насчет того, что Питер Пэн и
русский
Кащей Бессмертный - это один и тот же трудный подросток, поскольку
слово "кащей" обозначает отрока, а бессмертный - сами понимаете...
- А вот Алиса пила непременно, и крепко пила, - сказал Атсон, все
глубже впадая в детство. - Ух, как она пила! Разве трезвой девочке
могла привидеться вся эта нечисть? И Гулливер пил...
- Отнюдь! - воскликнул Габриэль, отирая пену с усов. - Гулливер,
месье, принимал ЛСД. Оттого-то люди и казались ему то большими, то
маленькими.
- Может быть, и Красная Шапочка пила? - спросил я, готовя новую
порцию "ерша"(окурком мы решили на этот раз пренебречь - пьют же
мартини без вишенки).
- Конечно! - воскликнул Атсон, принимая недобитый Шаляпиным
стакан. - Топать через темный лес с волками - обязательно тяпнула на
дорожку, и черт стал ей не брат...
Постепенно в этот темный лес с русским именем guljaem стали
втягиваться и другие литературные персонажи за компанию с авторами, а
там, смотри-ка, начали появляться и люди...
- Разве это ерш, господа! - сказал высокий худой человек со
щегольскими усиками. Его французский был превосходен, но я все равно
признал в нем соотечественника. - Это баловство, а не ерш. Если здесь
найдется чай...
Чай нашелся, а вот за спиртом пришлось послать в ближайшую аптеку.
Компатриот, представившийся Виктором Платоновичем, литератором из
Киева, потребовал в качестве сосуда для заварки отнюдь не традиционный
пузатый чайник, но пустую консервную банку, лучше слегка заржавевшую.
Я кивком подтвердил правомерность заказа. Виктор Платонович сказал,
что в идеале вода должна быть вскипячена на костерке, но это было уже
лютое эстетство.
Довольно и того, что банка, как и полагается при заварке чифира,
была накрыта сверху завалявшейся в кафе после ремонта рукавицей маляра
- за неимением брезентовой верхонки.
Виктор Платонович сказал, что "Эрл Грей", конечно, не то, хотя для
французов сойдет.
Когда официант притащил с плиты банку с дымящимся деготно-черным
напитком, литератор из Киева взял бутылку со спиртом и стал тонкой
струйкой сдабривать варево.
- Этот ерш, господа, называется "Колымское шило", - сказал он. -
После него можно трое суток не спать. Очень помогал в Сталинграде...
Той осенью в Париже не стоило объявлять себя русским из России, но
никто в кафе не посмел бы сейчас отпустить какую-нибудь реплику...
- Вижу, что это настоящий писатель, - сказал Атсон, принимая
чайную чашку с чудовищной смесью. - Человек с понятием... - он смотрел
на чашку, не зная, как к ней подступиться.
- Можно из блюдечка, - сжалился над ним Виктор Платонович и
показал, как.
- Достало, - сообщил через некоторое время Билл. Он мигом научился
употреблять чай с блюдца не хуже купчихи из Зарядья. - Это получше
горячего сакэ...
Покончив с "Колымским шилом", стали пить смирновку не мудрствуя. Я
поначалу тревожился за Габриэля, но бывший гарсон оказался на диво
крепким, поскольку в Иностранном легионе тоже пьют, прямо скажем, не
"совиньон".
Через пятнадцать минут Виктор Платонович уже делился с Биллом
фронтовыми воспоминаниями и анекдотами. Он в самом деле был очень
хорошим писателем, да только не притащился ли за ним "хвост" из
советского посольства? "Хвоста" я вычислил сразу, ласково ему
улыбнулся и предложил полнешенький шаляпинский стакан.
- С чего бы это, Ник? - сказал Атсон.
- Лицо у него хорошее, - сказал я. - Открытое, честное...
- Хорошее? - сказал Атсон. - Не знаю, не знаю. Случалось видеть и
получше.
Я не мог с ним не согласиться. Хотя глупо надеяться свалить
русского одним- единственным стаканом водки.
- Запейте "эвианом", - все так же ласково посоветовал я "хвосту" и
с дьявольским коварством наполнил исторический стакан спиртом. Спирт
весьма кстати был налит в бутылку из-под минералки. "Хвост" повертел
стакан, что-то мучительно соображая. "Хвост" явно был любителем.
Возможно, тоже литератором.
- А где пуз-зырьки? - неуверенно спросил он.
- Будут, будут пузырьки, - сказал я. - Это же "эвиан". Пузырьки
внутри.
Виктор Платонович внимательно следил за моими действиями. "Хвост"
запил, поперхнулся и кашлял до тех пор, покуда не сомлел.
- Вот видишь - и пузырьки появились, - сказал я.
- За что вы так его, Ник? - спросил Атсон.
- For the prick and for the balls! - ответил я, снимая дальнейшие
вопросы.
- Хорошо сидим, - сказал Виктор Платонович.
Сидели мы действительно хорошо, и я думал, что теперь можно в
принципе сидеть так каждый вечер, не обязательно в "Клозери де Лила" и
не обязательно в
Париже, тешить себя скоропреходящим опьянением и никуда не
спешить, потому что спешить нынче некуда...
- Что с вами, Ник? - сказал Атсон. - Что, черт побери, с вами
стряслось за эти годы?
- Ничего особенного, - сказал я. - Ничего, о чем стоило бы
говорить в этом веселом застолье.
Габриэль тем временем декламировал Виктору Платоновичу свои стихи,
а я все равно не смог бы сейчас воспринять ни строчки.
- И все-таки, Ник, - сказал Атсон. - У вас проблемы?
- Удобный английский язык, - сказал я. - Тактичный язык. Понятие
"проблемы"может включать в себя и землетрясение, и прыщ на лбу.
- Так все-таки землетрясение или прыщ? - сказал Атсон.
- Землетрясение, - сказал я.
