Николай Степанович имел удовольствие исследовать в Антарктиде. Здесь
были не переходы и залы, по-немецки строгие и функциональные, а
низкая, но чрезвычайно обширная пещера, свод которой опирался на
толстые, в беспорядке разбросанные каменные колонны. Но при этом
оставалось странное ощущение одинаковости в чем-то главном: как будто
очень талантливый художник написал картину, в которой изо всех сил
старался манерой не походить на себя самого. Все - другое. Но рука та
же:
И - было очень холодно. Стыло. Трудно сказать, сколько градусов,
но лицо уже одеревенело, и немели пальцы в меховых перчатках.
Луч фонаря дробился на каменных гранях.
Вот она, черная дверь:
Гусар опустил голову и коротко проворчал что-то.
- Да,- сказал Николай Степанович. - Можно сказать: пришли.
Он снял с плеч рюкзак, Достал, освобождая каждую от оплетки, шесть
бутылок с "тьмой египетской". Связал их по три скотч-лентой. Треск
ленты казался оглушительным.
- Скорее всего, там пусто,- сказал он Гусару. - Рыцарь Поликарп
явно открывал эту дверь, а значит - ящеры за ней начали оживать. И
ожили они в непроглядную тьму: Что же касается стражей: посмотрим. Так
ли уж они непобедимы. Но на всякий случай: сам понимаешь.
Он присел и обнял пса. Пес прижался к нему головой и лизнул
смущенно в щеку.
Потом высвободился из объятий, взял зубами одну связку бутылок и
подошел к двери.
Николай Степанович достал портсигар, открыл. Потом наклонился и
взял в руки вторую связку бутылок.
Когда он выпрямился, двери перед ними уже не было.
Она не поднималась медленно, как та, в Антарктиде. Она просто
исчезла.
Распалась тут же погасшими искрами.
За дверью был сумрак - примерно как в белую ночь. Бесконечно
высокий свод светился зеленовато-сиренево. Ровный пол из матового
камня лежал под ногами, и по нему от двери расходились чуть заметные
темные линии - как лучи нарисованного черного солнца.
У самой двери, слева, лежал ничком мертвый ящер.
Он был тонкокостный, с маленьким хвостом и узким торсом. Если бы
он стоял, то был бы чуть выше двух метров. Ноги пропорционально были
чуть длиннее человеческих, а четырехпалые руки чуть короче. Удлиненная
голова венчалась аккуратным костяным гребнем. Лицо производило
впечатление почти человеческого - разве что нос коротковатый и
приплюснутый, а подбородок - узкий и скошенный назад. Полузакрытые
глаза были выпуклы и огромны:
Насрулло в сравнении с ним выглядел гориллой.
Гусар подал голос.
Николай Степанович встал и посмотрел туда, куда смотрел пес. Чуть
выделяющееся на общем фоне, желтело продолговатое пятно.
- Посмотрим?
- Ггг: - не разжимая зубов.
- Забрать бутылки?
Гусар покачал головой.
Осколок стекла завизжал под подошвой. Потом - горлышко зазвенело,
откатываясь в сторону.
Мертвые ящеры лежали так, будто умерли час назад. Рум. Время идет
как-то по- своему.
Желтое пятно приблизилось. Обрело очертания.
На невысокой - по грудь человеку - возвышенности лежал золотой
дракон.
Взгляду были доступны только морда и передние лапы, неожиданно
напоминающие львиные лапы сфинкса.
С приближением к дракону становилось светлее.
Даже не было страха.
Веки дракона дрогнули. "Да,"- сказал он.
Он не издал ни звука, и в голове Николая Степановича не звучал
голос - просто почему-то ясно было, что дракон только что сказал "да".
- Что значит "да"? - спросил Николай Степанович.
Он уже вроде бы не шел вперед, но все равно приближался к дракону
все ближе, и ближе, и ближе. Гусар стоял рядом с ним, прижавшись к
колену, и дрожал напряженно. "Да - это мой конечный ответ. На череду
вопросов, которые ты задашь. Которые есть один-единственный главный
вопрос."
- Тогда скажи мне свое имя. "На самом деле у меня нет имени. Я -
золотой дракон Дево, но "Дево" здесь - не имя, а знак принадлежности.
Я принадлежу Дево. Которых нет."
Странно - они уже стояли, упершись в возвышение, на котором лежал
дракон, а он все еще продолжал приближаться, будто бы выплывая из
темноты:
- Почему же ты жив? "Я не жив. Я золотой дракон. Я просто есть."
Дракон еще приподнял веки, и в черном зеркале глаз Николай
Степанович увидел себя и Гусара, маленьких и изогнутых, как отражения
в хрустальном бокале, и тогда он решительно поставил бокал на стол и
посмотрел на Фламеля.
- Так удобнее беседовать,- улыбнулся Фламель.
Они сидели в "африканской комнате" и пили стариннейший, двадцать
третьего года, "Мартель", завалявшийся в подвалах Фламеля. Две бутылки
его, в паутине и пыли, он принес и выставил, улыбаясь. на стол. Гусар,
встретивший его настороженно, теперь расслабился и лежал рядом с
террариумом, слушая неумолчную возню проглота.
- Я понимаю, что удобнее,- сказал Николай Степанович. - И все-таки
я для начала хотел бы уяснить:
- Попробую,- сказал Фламель. - Тысячу лет не пил такого коньяка:
Что сказать?
Слуги, домовые и призраки пережили хозяев дома, но продолжают
накрывать на стол, прогонять злых духов и пугать мышей: звенеть цепями
в сводчатых подвалах: Вы меня понимаете?
- В основном. Собственно, что-то подобное мне мерещилось. Но
конкретно:
- После великой войны остались всего две расы. Они условились, что
усыпальницы будут находиться на противоположных полюсах планеты, что
искусственные существа, которые должны заботиться о целостности
усыпальниц, не будут похожи ни на одну из рас - и даже при их
необыкновенной способности изменять внешность они не смогут принять
вид ни Дево, ни Сора.
Эти существа - мангасы - имеют не только интеллект, сравнимый с
интеллектом их Творцов, но и мощнейший инстинкт, программу, которая
может при необходимости подчинять себе интеллект, направлять его на
исполнение Цели:
Да, это было обусловлено, но и Сор, и Дево в тайне друг от друга
заложили в некоторых мангасов, еще в зародыши, в яйца - чтобы
невозможно было обнаружить - программы уничтожения усыпальниц
противника. Да, война продолжалась. Ледниковый период, вызванный
Большой войной, подходил к концу, когда выяснилось, что обе
усыпальницы уничтожены. Создатели довели до конца дело своей жизни:
Хотите знать, что собой представляла их цивилизация?
- Вы не поверите,- сказал Николай Степанович, - но - совершенно не
хочу.
- Хм: Что ж, определенная мудрость в таком подходе есть. Впрочем,
если передумаете и решите узнать что-то подробнее - я всегда к вашим
услугам. Для непредубежденного ума тот уклад жизни имел свои прелести:
Один дуэльный кодекс чего стоил. Дуэль была важнейшим государственным
институтом: Да, вы же сказали, что не желаете ничего знать о них.
- Именно так.
- Тогда я возвращаюсь к временам позднейшим. Подходил к концу
ледниковый период, мангасы - кто-то в образе змей, кто-то - обезьян,-
несли службу: и вдруг удар: Создатели мертвы. Умом мангасы все могли
понять, но - инстинкт, но - программа: Это было сильнее. И мангасы,
зная о том, что жизнь их отныне бесцельна, продолжали вести себя так,
как будто Создатели живы и лишь по каким-то высшим причинам медлят с
выходом. Даже себе мангас не мог признаться в том, что Цели Жизни
более не существует. При этом все прекрасно зная. Представляете
коллизию?
- Очень человеческая коллизия. Наблюдал многократно.
- Так ведь - оттуда и пошло: Думаю, вы способны представить себе,
что именно может изобрести изощренный разум, с этой коллизией
разбираясь?
- Миллион вариантов.
- И еще тонкость: разум, не знающий лжи.
- М-м:
- Скажем, мать, потерявшая младенца, начинает няньчить куклу: Вы
уже догадались?
- Куклу? Скорее уж - щенка, котенка:
- Котенка. Или маленькую обезьянку. Кстати, мысль развить кошачьих
была. Но перевести гепардов на смешанное питание не удалось; а
разумные хищники - это неперспективно. Поэтому остановились именно на
обезьянах.
- А как к этому отнеслась программа?
- Все можно обмануть, было бы желание и время. Перед программой
появилось оправдание: создается полуразумный помощник, он же - мясной
резерв, он же - игрушка: Отсюда четыре ветви: белые, черные, желтые,
красные - по цветам
Создателей. Ну, и прочее.
- Так. А потом?
- Вас это не шокировало?
- Нет. В конце концов, все было так давно:
- Беда в том, что эти оправдания перед программой становились со
сменой поколений мангасов частью Цели. Понимаете? Деды обманывали как
бы сами себя, оберегая от суда какие-то свои незаконные устремления,
но перед внуками этот обман вставал как святая истина. Тоже знакомо,
не так ли?
- Да. К счастью, лично меня это миновало: но наслышан. Наслышан.
- Кроме того, в каждом поколении появлялись те самые диверсанты, о
которых я уже говорил. Они тоже имели особую программу, против которой
были бессильны - хотя и знали, что исполнение ее бессмысленно. Тем не
менее несчастные усыпальницы хотя бы раз в тысячелетие подвергались
очередной атаке - как правило, успешной. Я могу знать не все, но и
того, что знаю, достаточно: усыпальница Сора была уничтожена
шестнадцать раз, усыпальница
Дево - семь.
- Уничтожены? Но я же:
- "Уничтожение" в понятиях Создателей - это почти антоним
"разрушению". Может быть, поэтому они были так шокированы оружием
Йрта, которое превращало в пыль все, на что было обращено. Конечно,
разрушить усыпальницу можно, хотя и очень трудно, чрезвычайно трудно:
зато убить Спящих оказалось довольно легко. Последние
пятьдесят-шестьдесят тысячелетий диверсии производились руками людей:
- Так,- сказал Николай Степанович.
Почти не чувствуя вкуса, он допил свой коньяк. Фламель смотрел
куда-то мимо него.
- Мне очень жаль,- сказал Фламель.- Но мы: мы оказались почти
бессильны перед нами самими. И когда стало ясно, что так мы доведем
дело до нового ледникового периода, а то и до полной стерилизации
планеты:
- Это когда погибла Атлантида?
- Нет, значительно раньше. Когда образовались Сахара, Гоби,
Амазонская низменность: там были центры цивилизации: царства Инугаах и
Мальбет, вольное сообщество Ке: Кстати, Атлантида не погибла. Она, как
бы это сказать: обособилась. Но это было двадцать тысяч лет спустя. А
в те времена она была диким островом, населенным людоедами и
колдунами. Так вот, тогда и возникла мысль, что мангасы должны что-то
противопоставить самим себе. Как вы понимаете, такую крамолу ни один
мангас не мог вместить в свое сознание целиком. Но по частям: вы меня
понимаете? Я знаю первое слово фразы, вы - второе, кто-то незнакомый -
третье:
- Кажется, понимаю.
- Самая страшная конспирация - конспирация перед самим собой.
Мелкие и будто бы ни на что не влияющие действия. Незначительные
просчеты и ошибки: как бы просчеты и ошибки: Наконец, роли. Войдя в
роль, можно позволить себе нечто большее, не так ли? А роли мы себе
избирали не просто "кушать подано": хотя и без этого не обходилось:
Человечество возрождалось, и мы при сем скромно присутствовали. Пугая,
подсказывая, направляя:
Николай Степанович посмотрел на сидящего перед ним, вспомнил,
какова роль
Фламеля, и медленно кивнул.
- И в каком же положении мы с вами находимся сегодня?
- В очень сложном. Похоже, создавая противодействие самим себе, мы
переусердствовали. Вы знаете, что многие знания мангасов перекочевали
к людям, и использовать они их намерены уже друг против друга. Все это
пока еще глубокая тайна, но рубеж очень близок: Собственно мангасов
