том, какими средствами передвижения пользоваться во время экспедиции.
- Полетим на ковре-самолете, - предложил Хоттабыч. - Мы все на нем
прекрасно уместимся.
- Не-е-ет, - решительно возразил Волька, - на ковре-самолете я больше
не ездок. Слуга покорный! С меня за глаза хватит полета в Бенэм. Не хочу
я больше мерзнуть, как собака!
- Я обеспечу вас теплой одеждой, о благословенный Волька. А если вам
будет угодно, посреди ковра будет все время гореть неугасимый большой
костер, и мы сможем греться у него во время полета.
- Нет, нет, нет! - отрезал Волька. - О ковре-самолете не может быть и
речи. Давай лучше поедем до Одессы поездом, а из Одессы...
И Волька развил свой план поездки, безропотно принятый Хоттабычем и с
восторгом одобренный Женей, которому он через какие-нибудь полчаса был
изложен во всех необходимых подробностях.
XXXIII. "ДАВАЙТЕ ОСТАНЕМСЯ"
На вокзал наши путешественники прибыли почти без приключений. А если
не считать того, что произошло при посадке в автобус, то и вовсе без
приключений.
Случилось же при посадке в автобус вот что. Уже и Волька и Женя с
трудом, правда, но влезли в переполненный автобус, уже Хоттабыч занес
ногу на подножку автобуса, чтобы последовать за ними, когда из раскрыто-
го окошка высунулся кондуктор и властным голосом произнес:
- Граждане, мест больше нет! Автобус отправляется!
Так как его слова не произвели никакого впечатления на старичка в ка-
нотье, то он специально для старичка в канотье добавил:
- Давайте останемся, гражданин!
Старичок посмотрел на кондуктора с изумлением, убрал ногу с подножки
и растроганно промолвил:
- Если тебе это доставит удовольствие, о господин мой, то я это
только сочту за честь, хотя и очень спешу на розыски моего несчастного
брата.
Кондуктор, успевший к этому времени дать сигнал отправления, вдруг
совершенно непонятным образом очутился на мостовой рядом с учтиво покло-
нившимся ему стариком в канотье и с ошарашенным видом проводил глазами
автобус, быстро скрывшийся за воротами.
- Я осмеливаюсь выразить глубочайшее убеждение, о почтеннейший незна-
комец, что мы с тобой чудесно проведем здесь время, пока прибудет сле-
дующий автобус, - вежливо обратился Хоттабыч к оцепеневшему кондуктору.
Но тут кондуктор опомнился и с пронзительными воплями ринулся вслед
за своей осиротевшей машиной.
- Остановите! - кричал он, проворно семеня ногами и придерживая рукой
бренчащую серебром и медяками тяжелую сумку. - Остановите автобус, граж-
дане!..
Хоттабыч, пораженный странным поведением кондуктора, с интересом пос-
мотрел ему вслед, а потом, когда тот скрылся за поворотом, где стоял за-
держанный Волькой автобус, легко нагнал его и даже успел взобраться в
машину раньше кондуктора.
Вскоре автобус тронулся в дальнейший путь, и Хоттабыч, наклонившись к
своим друзьям, зашептал им, неодобрительно поглядывая на все еще не при-
шедшего в себя кондуктора:
- Странный, очень странный человек этот кондуктор! Я его не тянул за
язык. Он сам, по собственной воле, предложил мне: "Давайте останемся".
Меня порадовали и поразили сердечность и доброта человека, предложившего
мне свое общество, чтобы мне легче было скоротать время до следующего
автобуса. Но стоило лишь машине отправиться, а ему очутиться рядом со
мной на мостовой, как он уже передумал, оставил меня в одиночестве и по-
бежал догонять автобус. Странный, очень странный человек! - закончил
Хоттабыч и не без сожаления посмотрел на кондуктора.
- Он вовсе и не собирался оставаться с тобой на мостовой, - попытался
Волька разъяснить старику. - Он сказал тебе "давайте останемся" в том
смысле, что останешься только ты, а он уедет.
Однако Хоттабыч понял объяснения Вольки очень своеобразно.
Он недружелюбно посмотрел в сторону кондуктора и жестко сказал:
- Теперь для меня окончательно стало ясно, что это не только стран-
ный, но и очень неискренний человек.
XXXIV. РАССКАЗ ПРОВОДНИКА МЕЖДУНАРОДНОГО ВАГОНА СКОРОГО ПОЕЗДА МОСК-
ВА-ОДЕССА О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО НА ПЕРЕГОНЕ НАРЫ-МАЛЫЙ ЯРОСЛАВЕЦ
(Рассказан проводником его сменщику, спавшему во время этого проис-
шествия)
- Я тебя, Кузьма Егорыч, потому рабудил, что только что произошел в
нашем вагоне удивительный, совершенно непонятный случай.
Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постели, и в седьмом купе
постелил. Стелю и обращай внимание, что едут в этом купе один старичок,
такой бородатый, в дореволюционной соломенной шляпе, и при нем двое пар-
нишек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь, ни капли ба-
гажа. То есть ну ни-ни!
А тут еще один из мальчишек, такой белобрысенький, весь в веснушках,
спрашивает:
"Товарищ, говорит, проводник, как пройти в вагонресторан"
Я отвечаю.
"К сожалению, нет у нас в поезде вагон-ресторана, но можно будет ут-
речком предложить вам чаю с сухарями".
Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом моргает. Мальчик и
говорит: "Ну ладно, мы и без вашего чаю обойдемся, раз нет вагон-ресто-
рана".
Интересно, думаю, как это вы до самой Одессы обойдетесь без моего
чая. И ухожу в наше купе, но дверь только прикрываю, чтобы оставалась
щелочка.
А уже в вагоне все давно спать улеглись, и уже во всех купе пассажиры
третьи сны видят, и только в седьмом купе все шу-шу, шу-шу-разговарива-
ют. Что именно говорят, мне не слышно, но только мне определенно слышно,
что о чем-то разговаривают.
Потом вдруг открывается дверь, и из нее высовывается тот самый стари-
чок; не замечает, что я за ним слежу, снимает с головы свою дореволюци-
онную шляпу... И что бы ты, Кузьма Егорыч, подумал, что этот старичок
делает? Слово даю, не вру! Рвет из своей бороды клок волос. Пропади я на
этом месте, ежели вру!
Батюшки, думаю, сумасшедший! Вот уж, что называется, повезло! Прива-
лило сумасшедшего аккурат в мое дежурство. Молчу и жду, что будет
дальше.
А дальше, оказывается, старик рвет этот самый клок волос на многие
части, кидает этот мусор на пол и что-то про себя бормочет. Тут я все
больше убеждаюсь, что этот пожилой пассажир - ненормальный и не миновать
того, чтобы в Брянске его ссаживать. Ух, думаю, скандалу с ним не обе-
решься! Может быть, он даже сию минуту начнет кидаться на людей, стекла
бить.
Смотрю - нет, ни на что не кидается, стоит смирно, бормочет. Побормо-
тав малость, уходит в свое купе.
И вдруг слышу - кто-то по коридору босыми ногами шаркает. Только не
впереди, а позади меня. Тогда я понимаю, что кто-то с тамбура прошел в
вагон, и опять-таки страшно удивляюсь, потому что тамбур-то у меня во
время движения всегда заперт.
Посмотрел я назад и... честное тебе, Кузьма Егорыч, благородное слово
- не вру... вижу - идут с площадки четыре молодца, загорелые, что твои
курортники, и притом совершенно голые. Только и есть на них одежонки,
что тряпочки на бедрах. Босые.
Я выхожу из нашего купе и обращаюсь к ним:
"Граждане, вы, вероятно, вагоны перепутали. Это граждане, международ-
ный, и у нас тут все купе заняты".
А они хором:
"Молчи, неверный! Мы знаем, куда мы идем! Нам как раз сюда и нужно,
куда мы идем".
Тогда я им говорю:
"В таком случае, граждане, попрошу ваши билетики".
Они мне опять хором:
"Не морочь нам голову, чужеземец, ибо мы спешим к нашему повелителю и
господину!"
Я говорю:
"Меня поражает, что вы меня называете чужеземцем. Я - советский граж-
данин и нахожусь в своей родной стране. Это раз. А во-вторых, у нас гос-
под нет с самой Октябрьской революции. Это, говорю, два".
Их старший говорит:
"Тебе должно быть стыдно, неверный! Ты пользуешься тем, что у нас ру-
ки заняты и что мы не можем вследствие этого убить тебя за твою безумную
наглость. Это, говорит, нечестно, что ты этим пользуешься".
Тут я замечаю, что все четыре голых гражданина сверх всякой меры наг-
ружены разной снедью. Один держит тяжелое блюдо, а на блюде - жареный
барашек с рисом. У другого - громадная корзина с яблоками, грушами, аб-
рикосами и виноградом, хотя - обращаю твое внимание, Кузьма Егорыч! -
еще до фруктового сезона не меньше месяца осталось. Третий на голове
держит посудину в виде кувшина, и в этом кувшине что-то плещется. По за-
паху чувствую - какое-то вино. Типа рислинг. У четвертого в обеих руках
по блюду с пирогами и пирожными. Я, признаюсь, даже рот разинул. А их
старший говорит:
"Лучше бы ты, неверный, показал нам, где тут седьмое купе, потому что
мы должны поскорее выполнить наше задание".
Я тогда начинаю догадываться и спрашиваю:
"Как он выглядит, ваш хозяин? Старичок такой с бородкой?"
Они говорят:
"Он самый. Это тот, кому мы служим".
Я их веду к седьмому купе, по дороге говорю:
"Придется с вашего хозяина взыскать штраф за то, что вы без билета
ездите. Давно вы у него служите?"
Старший отвечает:
"Мы ему служим три тысячи пятьсот лет".
Я, признаюсь, думаю, что ослышался. Переспрашиваю:
"Сколько, говорите, лет?"
Он отвечает:
"Сколько я сказал, столько и служим. Три тысячи пятьсот лет".
Остальные трое головами кивают: дескать, правильно старший говорит.
"Батюшки, думаю, не хватало мне одного сумасшедшего - еще четырех
подвалило!"
Но я разговор продолжаю, как с нормальными пассажирами. Я говорю:
"Что это за безобразие! Столько лет служите, а хозяин вам даже спе-
цовки простой не справил. Ходите, простите, нагишом!"
Старший отвечает:
"Мы в спецовке не нуждаемся. Мы даже не знаем, что это такое".
Я тогда говорю:
"Странно слышать подобное от человека с таким приличным произ-
водственным стажем. Вы, вероятно, не здешние? Вы где постоянно проживае-
те?"
Тот отвечает:
"Мы сейчас из Аравии".
Я говорю:
"Тогда мне все понятно. Вот седьмое купе. Постучите".
Сразу выходит тот самый старичок, и тут все его сотрудники падают на
коленки и протягивают ему свои кушанья и напитки. А я отзываю старичка в
сторону и говорю:
"Гражданин пассажир, это ваши сотрудники?"
Старик говорит:
"Да, мои".
Тогда я ему говорю:
"Они без билетов едут, за это с них полагается штраф. Вы как, соглас-
ны уплатить?"
Старик говорит:
"Согласен хоть сейчас. Ты только скажи, что это такое - штраф?"
Я вижу, старичок довольно благоразумный, и шепотом ему объясняю:
"Тут у вас один служащий ума лишился. Он говорит, что служит у вас
три с половиной тысячи лет. Согласитесь, что он сошел с ума".
Старик отвечает:
"Не могу согласиться, поскольку он не врет. Да, верно, три тысячи
пятьсот лет. Даже немного больше, поскольку мне, говорит, было лет двес-
ти - двести тридцать, когда я стал повелевать ими".
Я тогда старику заявляю:
"Перестаньте надо мной смеяться! Это неприлично в вашем возрасте.
Платите немедленно штраф, или я их ссажу на ближайшей станции! И вообще
вы мне подозрительны, что ездите без багажа в такой дальний путь".
Старик спрашивает:
"Это что такое - багаж?"
Я отвечаю:
"Ну, узлы, чемоданы и так далее".
Старик смеется.
"Что же ты, говорит, о проводник, выдумываешь, что у меня нет багажа?
Посмотри-ка полки!"
Смотрю, а на полках полным-полно багажа. Только что смотрел - ничего
не было. И вдруг - на тебе! - масса чемоданов, уйма узлов.
Я тогда говорю:
"Тут, гражданин пассажир, что-то неладно. Платите поскорей штраф, а
на следующей остановке я приведу сюда главного кондуктора - пускай раз-
бирается. Я что-то перестаю понимать, в чем дело".
Старик опять смеется:
"Какой штраф? За кого платить штраф?"
Я тогда стал совсем злой, поворачиваюсь, пальцем показываю на кори-
дор. А там никого нет! Я нарочно весь вагон обегал, всюду осмотрел. Даже
след моих "зайцев" простыл.
Старик говорит:
"Иди, о проводник, к себе в купе!"
Я и ушел.
Теперь ты понимаешь, Кузьма Егорыч, почему я тебя разбудил? Не ве-
