Катан.
Эвайн не оценила идеи.
-- Мы не можем так поступить. Часовня всегда была открыта для наших
людей и всех, кто приходил туда помолиться. Чужие не могут попасть ночью,
когда заперты ворота поместья, а для тех, кто находится в ограде, она
доступна во всякое время. Стоит закрыть часовню, и поползут слухи, мы как бы
признаем за этим местом нечто исключительное и сверхъестественное.
-- Ну надо же!-- воскликнул Йорам.-- Как мы могли быть столь глупы?
-- Дело не в глупости,-- немного резко ответил Камбер.-- Никто не мог
знать, как все обернется. Эвайн безусловно права. Нельзя запрещать доступ в
часовню. По-моему, стоит позаботиться о том, как сохранить могилу, учитывая
то, что в ней не тот, к кому они стремятся.
-- Будем надеяться, что правда никогда не выплывет,-- беззвучно
прошептала Эвайн.-- Отец, а если они попытаются похитить тело?
-- Тогда у нас действительно будут проблемы. Успокаивая жену, Рис
тронул ее плечо, но глаза смотрели на Камбера.
-- Предположим, мы выставим преграды, что тогда? Преграды над
захоронениями дерини-- обычное дело. По крайней мере они остановят охотников
совать нос в чужие дела.
-- А почему бы нам. не унести тело и тем исчерпать проблему?-- спросил
Йорам, высказывая вновь парадоксальность ума и чувство юмора.-- Давайте
ставить преграды,-- добавил он, когда остальные удивленно повернулись,-- но
тело надо перевезти в другое место. Препятствия не удержат дерини, или их
придется делать сверхпрочными, а это еще более распалит одержимых и заставит
призадуматься рассудительных. Мы этого хотим?
-- Он прав,-- согласился Рис.-- Наложенные заклятия-- защита от тления
и смена облика-- не могут сохранять свое действие вечно. Пока они еще
сильны, в соединении укрепляя друг друга, но перед толковым и обстоятельным
исследователем-дерини могут и не устоять. Давайте перевезем тело в потайную
михайлинскую часовню и похороним рядом с маленьким сыном Синила и тем
монахом, братом...
-- Хамфри,-- подсказала Эвайн.
-- Да, Хамфри Галларо. Йорам, мне кажется, ты всегда хотел, чтобы
Алистер покоился на земле Ордена?
Йорам сумрачно усмехнулся.
-- Не знаю, лучше ли от этого Алистеру, но мне уж точно. Однако, когда
кто-нибудь все-таки влезет в могилу, тебе, Эвайн, или кому-то из Кэррори
придется давать объяснения. Ведь не хотите же вы, чтобы подумали, будто тело
вознеслось на небо. Не хватало нам еще одного чуда.
Камбер, слушавший их все более рассеянно, не мог сдержать улыбку.
-- Рад видеть, что вы все снова начали думать, а не просто причитать.
Рис, я думаю, что не надо чересчур усложнять. Придется объяснять
исчезновение, ты, Эвайн или Элинор скажете правду: прах перевезен в другое,
более безопасное место потому, что вы боялись осквернения могилы. У Камбера
было достаточно недругов. Других объяснений не надо, сколько бы не просили.
Это семейное дело.
Никто не возражал. Обсуждая исполнение задуманного, все четверо
приступили к давно остывшей еде. В конце концов план по борьбе с грядущими
напастями, удовлетворяющий всех присутствующих, появился на свет. Случилось
это за полночь, а о завтрашнем возведении Камбера в епископский сан речь так
и не зашла. Эвайн и Рис избегали касаться этой темы, а Йорам упустил
несколько удачных предлогов завести разговор.
Вероятно, они успели сговориться, заключил Камбер. О посвящении Рис и
Эвайн считают неудобным говорить и предоставили все Йораму. Он, недолго
думая, позвонил, чтобы убирали со стола, и с бокалом подогретого вина сел в
сторонке у камина. Дети могли все выяснить за его спиной при помощи мимики и
жестов. Слуги, собрав посуду и остатки еды, откланялись с пожеланиями доброй
ночи, а вскоре Рис и Эвайн простились с отцом.
Йорам, прихватив кубок, осторожно сел в соседнее кресло. Слушал, как
разносится по коридорам эхо удалявшихся шагов, потягивал вино и, казалось,
ни о чем не думал.
Несколько минут спустя Камбер искоса взглянул на сына и угадал
напряжение в каждой клеточке его тела. Разговор предстоял нелегкий, Йорам
никак не мог к нему подступиться. Каково священнику обсуждать процедуру
рукоположения в епископы лица самого низкого Духовного звания? А лицо это--
его собственный отец. Оба не знали, чем кончится церемония, но были обречены
на нее. Выбора не было.
Камбер посмотрел на сына, Йорам поднял голову, встретил его взгляд и
снова уставился в свой бокал. Набрал полные легкие воздуха и решился.
-- У нас не было возможности поговорить раньше. Так? Камбер глядел в
сторону, на парок над вином,-- Йораму легче говорить, не видя его глаз.
-- Не было. Я надеялся провести этот день с тобой, но... Он пожал
плечами устало и безнадежно, и Йорам перевел взгляд на огонь в камине.
-- Я знаю, Синил...-- Йорам колебался-- Скажи, ты много думал о
завтрашнем дне? Камбер скрыл улыбку.
-- Если после стольких лет ты научился понимать меня хоть немного,
должен был не сомневаться, что мысли о завтрашнем дне в последнее время не
покидали мой мозг,-- негромко ответил он.-- Я тоже нервничаю, сынок. Просто
не вижу способа отказаться от того, что должен совершить.
-- Может, ты прав.-- Глаза Йорама скрылись под белесыми ресницами.--
Наверное, это неизбежно. Но тебе не приходило в голову искать и другие пути?
Что если не придется строить решительно все на лжи и обмане.
-- Как это?
-- В твоей власти узаконить свой статус.
-- Каким образом?-- прошептал Камбер.
-- Приняв священнический сан,-- ответил Йорам, обратив к отцу умоляющий
взор.-- Сделай это сейчас и завтра ты войдешь в собор с чистой совестью. Ты
можешь! Видит Бог, мы часто разговаривали об этом раньше. Еще в юношестве ты
стал диаконом. Уже много лет ты вдовец. У тебя есть право на священство.
Уверен, что в подобных обстоятельствах Энском сказал бы то же самое. --
Энском?
Камбер глубоко вздохнул и выдохнул, унимая стук неистово забившегося
сердца, когда смысл слов Йорама проник в глубины его существа.
Быть священником, а не прятать под облачением пустоту. Эта мысль
взбудоражила и одновременно напугала. В глубине души он всегда носил надежду
когда-нибудь дать священные обеты. Его монастырское обучение сказалось на
нем значительно сильнее, чем он сам раньше думал.
Но это было в прошлом, когда он еще был самим собой, а Алистер Каллен
жил. Имел ли Камбер МакРори, присвоивший облик другого, смелость
приблизиться к алтарю Господнему и просить о даровании священного сана?
Решится ли он совместить святое служение и греховный обман?
Может ли позволить архиепископу Энскому, примасу Гвинедда и давнишнему
другу, надеть на него епископскую митру? Если заранее раскрыться Энскому и
добиться его согласия, он тоже ввергнется во грех, либо оттолкнет лжеца и
предаст публичному позору. Так скорее всего и будет.
Значит, остается довериться судьбе и никак не влиять на течение
событий. Что тогда? Он, не став священником, получает епископство и, чтобы
скрывать обман, совершает таинство святой веры и отправляет требы-- то, что
Богом предназначено только священнослужителям, но никак не диаконам.
Выбор у него невелик: жить под бременем преступного обмана или
послушаться Йорама.
ГЛАВА 15
Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все племена.
Псалтирь 116:1
Потрясенный, Камбер вернулся к действительности, чувствуя на себе
взгляд сына и не зная, сколько времени провел в своем внутреннем мире.. Его;
пальцы сдавили бокал, едва не ломая его, ни с того ни с сего в голову
пришло, как он будет выглядеть на завтрашнем посвящении с забинтованной
рукой, если бокал все-таки лопнет.
Он заставил себя ослабить хватку и поставил бокал на пол рядом с собой.
Перевел дух и взглянул на Йорама.
-- Определенно, ты выбил меня из колеи. Казалось, больше не придется
ломать голову над тем, с чего ты начал. Мы не можем не пройти завтрашней
голгофы, это ясно. Не знаю, имею ли право подвергать Энскома и его веру
испытанию, но если ан, узнав правду обо мне, откажет в помощи, его не в чем
будет упрекнуть.
-- Неужели ты думаешь, что он не поймет?-- робко спросил Йорам.-- Я
знаю, что он достойнейший, а ведь вы с ним давние знакомые.
Камбер опустил глаза, поглаживая изгибы резьбы на ручке кресла.
-- Ты и меля знаешь достаточно хорошо, сынок. Ив конце концов ты,
разумеется, прав. Священный сан и то, что за ним стоит, значат для меня
слишком много, чтобы отказываться от этой воистину высокой магии.-- Он
поднял голову и улыбнулся.-- Я просил его когда-нибудь посвятить меня, но
это все откладывалось. Думал, вот дети подрастут, вот Катан повзрослеет,
чтобы принять заботы о графстве. Тогда уж... А теперь Катана больше нет. Его
сын и наследник совсем дитя.-- Он вздохнул.-- А мы здесь и сейчас, и я,
подобно Синилу, должен научиться жить с тем, что вынужден был выбрать.
Йорам на мгновение отвел глаза, потом снова посмотрел на отца.
-- Значит, ты поговоришь с Энскомом?
-- Думаю, да. Я хочу еще немного повременить и, если ты выяснишь, нет
ли поблизости Риса и Эвайн, я буду очень признателен. Вы трое будете моими
свидетелями в случае согласия Энскома.-- Камбер несколько минут стоял
неподвижно, глядя на огонь, умирающий в камине, потом перешел в молельню. В
комнатке горела только красная лампада, и, зажигая свечи на алтаре, Камбер
улыбался с наивной радостью простолюдина.
Нет, не надо никаких деринийских премудростей и ухищрений, он примет
решение с чистой и ясной душой.
Опускаясь на колени у аналоя, он прикрыл глаза руками и несколько минут
успокаивался, углубившись в слова молитвы, внутренне собираясь для важного
шага.
Сомнения не покидали. Все ли последствия учтены? Стоило покопаться в
себе, обратиться к памяти Алистера, добраться до границ подсознания. Камбер
легко расстался с реальностью-- переход в трансцендентное состояние был
освоен им еще в юности.
Когда он вернулся и поднял голову, свечи на алтаре стали на целый дюйм
короче. Задуваемое сквозняком пламя колыхалось и мерцало. Сверху, с креста
из дерева и слоновой кости, на него с состраданием взирало ясное лицо
Спасителя.
Камбер склонил голову набок, пытаясь заглянуть под прикрытые веки, и
недовольно скривил губы, как делал это ребенком, потом улыбнулся и
капитулировал. Ему показалось, будто лицо на распятии осветилось ответной
улыбкой или свечи разом моргнули.
Все равно добрый знак. Он пойдет к своему старому другу Энскому.
Откроет правду и положит ее к ногам того, кто одновременно был ему братом и
духовным отцом. А потом, если Энском согласится, примет священный сан.
Только так можно пройти посвящение в епископы.
Плохо сознавая, что произойдет дальше, Камбер стучал в дверь Энскома.
Он дышал с натугой, во рту пересохло, руки судорожно подергивались. Рядом, с
факелом в руках, стоял монах-михайлинец.
Что думал о нем этот брат, заметил ли его состояние? Камбер молился,
чтобы монах приписал его нервозность естественному волнению кандидата в
епископы. Тишина за дверью делалась невыносима.
Потом в нее ударил кулак монаха, а он сбивчиво бормотал что-то о том,
что слух у архиепископа сдает, уже не тот, что прежде.
Камбер замер с рукой, занесенной над дверью,-- с другой стороны двери
отодвигали засов. Отворил сам Энском. Растрепанный вид и заспанные глаза
говорили о том, что он только что покинул постель.
-- Прошу прощения, что тревожу вас в такое время, ваша милость,--
заторопился Камбер.
-- Алистер?-- в голосе архиепископа звучало сонное недоумение,-- Я
