Зарубежная фантастика - Кэтрин Куртц

(5) Святой Камбер

     Кэтрин Кертц. Святой Камбер


 "Дерини", книга 2
  Изд. "Тролль", 1994


     ПРОЛОГ
     Вот,  предсказанное  прежде сбылось, и новое  Я возвещу; прежде, нежели
оно произойдет, Я возвещу вам.
     Книга Пророка Исаии 42:9

     Весной  905  года минуло полгода  со дня  коронации  Синила Халдейна  в
Валорете, полгода с тех пор, как последний деринийский король Имр Фестил был
свергнут при помощи обретенной Синилом магии, а сестра Имра Ариэлла, ждавшая
от  него  ребенка,  упорхнула из стен  Валорета  и скрылась  на  востоке,  в
Торенте.
     Героем  дня был  лорд-дерини Камбер МакРори. Камбер и его дети-- Йорам,
Эвайн  и Рис,--  а также  Алистер Каллен, славный настоятель Ордена  святого
Михаила, были главными фигурами в Реставрации древней династии.
     Теперь Халдейны входили в силу. Супруга Синила благополучно разрешилась
от  бремени,  дав  жизнь  двум  сыновьям-близнецам, пришедшим  на  смену  их
первенцу, убитому агентом Имра. Король Синил,  никак  не  хотевший оставлять
монашескую жизнь, начал понемногу сознавать себя монархом.
     Но Камбер  оставался  неспокоен,  зная,  что  последняя  глава  в книге
Фестилов  еще  недописана и вряд ли  будет окончена  до  тех пор, пока  живы
Ариэлла и ее сын. Всю зиму вестей из Торента не было,  но никого не покидало
предчувствие мести и не обманывало  бездействие опасной  противницы.  Теперь
дитя  Ариэллы, должно быть, уже  явилось на  свет,  значит, очень скоро  она
напомнит о себе. Возможно, уже начала действовать.
     А высоко  в горах между Торентом и независимым Истмарчем, в комнате под
самой крышей  замка  Кардос,  над разложенной  на  столе картой  Одиннадцати
Королевств,  в  задумчивости  стояла   женщина  и   готовила   свою   месть.
Новорожденный  на  ее  груди  требовательно  чмокал,  но  она  была  целиком
поглощена  изучением карты;  влажные пальцы скользили  по  землям  Гвинедда,
сопровождаемые неразборчивым бормотанием.
     Вот уже неделю она работала над своим волшебством и скоро увидит плоды.
Ее  армия  собиралась,  и  как только  весенние  дожди смоют  снег с  горных
тропинок и  в  долинах  начнется половодье,  единственной защитой  ее врагов
останется крестное знамение. Скоро, очень скоро она напомнит о себе. И тогда
корона Гвинедда не будет венчать голову выскочки-священника.

     ГЛАВА 1
     Кротостию  склоняется  к милости  вельможа, и  мягкий язык переламывает
кость.
     Книга притчей Соломоновых 25:15

     На Валорет обрушились дожди.  Необычайные для июня, они лили пятый день
подряд.  За  стенами  королевской башни по мощеным улицам  струились потоки.
Огромные лужи воды и жидкой грязи переполняли город, угрожая домам и лавкам,
и перехлестывали за порог то тут, то там.
     Внутри  центральной замковой башни холодный влажный смрад поднимался от
выгребных  ям  по вентиляционным каналам, сочился сквозь  стены,  пропитывал
тростник и солому, рассыпанные на полу в большом зале, и висел под потолком.
Пламя в трех непомерно больших каминах жарко трещало, но не  могло растопить
лед страха горстки собравшихся в замке лордов. Ненастье царило в их умах.
     До сих пор король Синил не объявил о создании какого-либо Совета, и это
тревожило тех, кто полагал себя вправе участвовать в решении государственных
дел.  Сейчас за столом у одного из каминов были  все те,  кто  шесть месяцев
назад возводил Синила на престол,  кто  теперь опасался  за  выбранного  ими
короля, за судьбу всех тех, ради безопасности  и  благосостояния которых они
свергли тирана-дерини и вернули на трон Гвинедда законного правителя.
     Они представляли собой весьма случайное собрание  и были не в себе все,
кроме  одного, принадлежащего к той же  расе  магов  и  волшебников, отпрыск
которой недавно правил Гвинеддом.
     В зале были:  Рис Турин, молодой дерини-Целитель,  склонивший  голову с
буйной  рыжей шевелюрой  над картой, не слишком понимая тонкости изображения
на ней.
     Джебедия   Алкарский,   начальник  рыцарей  Ордена  святого  Михаила  и
главнокомандующий гвинеддской  армией,  если только удастся заставить короля
воспользоваться этой армией в нужный момент.
     Алистер Каллен, седеющий настоятель Ордена святого Михаила  с  ледяными
глазами,  номинальный начальник  Джебедия,  так  же дерини, заложив руки  за
голову, рассматривал  паутину под потолком; откровенно беззаботная поза была
предназначена для посторонних и скрывала его напряжение.
     Гьюэр   Арлисский,   молодой   и  честный,   единственный   среди   них
представитель  расы  людей.  Он  был  удачлив-- служил при прежнем режиме  и
остался при дворе нового короля.
     И,  конечно, Камбер МакРори, граф Кулдский, дерини,  самая важная среди
них, наиболее уместная здесь персона.
     Со  времени  Реставрации Халдейнов  Камбер  заметно постарел,  хотя  ни
внешность, ни манера поведения не говорили о том, что ему около шестидесяти.
Золотистые с серебром волосы  не потускнели и по-прежнему  блестели  в свете
факелов  и  камина, а  в  уголках  ясных  глаз добавилось  не слишком  много
морщинок. В общем, он чувствовал  себя не  хуже, чем в последние десять лет.
Пройдя  через все испытания  и превратности судьбы, которые выпали ему с тех
пор, как было решено  вернуть Гвинедду  его законного короля, он стал только
тверже и непреклоннее.
     Но сейчас Камберу было не легче, чем  всем остальным. Он вовсе не хотел
тревожить ни своих коллег-дерини, ни  единственного среди них человека, но у
него появились подозрения, что  дождь, безостановочно ливший снаружи, не был
обыкновенным  ливнем  и  что враг,  в прошлом  году бежавший  от  них в  час
триумфа, строил еще более коварные планы. Этот необычный дождь предупреждал,
что  неизбежное  военное столкновение,  откладывать  которое  более не  было
причин,  сулит  им  не  только  встречу  с  оружием врага.  Это  был  сигнал
опасности, иной, чем сталь мечей, копий или стрел.
     Он  поделился  своими  подозрениями со святым  отцом  Эмрисом,  аббатом
гавриллитов,  единственным человеком, который мог  знать, могло ли. подобное
быть  подвластно  дерини. Даже среди членов Ордена  святого  Гавриила аббата
знали и  уважали  за  безупречную дисциплину, сохранение мудрости древних  и
обучение мастерству исцеления.
     Но  даже   отец   Эмрис,  этот   образец  деринийского  спокойствия   и
прозорливости,  оказался  в  состоянии  только  предложить  Камберу   способ
дальнейшего разъяснения этого вопроса, и способ отнюдь не безопасный. Камбер
был осведомлен о предлагаемой Эмрисом процедуре, но он не решался прибегнуть
к ней. Ему по душе был бы менее рискованный метод расследования.
     Его  привлекло  движение за столом, и Камбер вернулся к продолжавшемуся
вокруг разговору. Джебедия обсуждал их военную подготовку и, кляня непогоду,
двигал по карте значки, обозначавшие королевские отряды.
     --  Нет,  даже  если Джоверт и Торквилл  прорвутся,  я  не вижу способа
разместить более пяти-шести  тысяч  воинов,--  говорил он, отвечая на вопрос
Риса.--  В их  число входят  все королевские рекруты, михайлинцы и несколько
дюжин   представителей  других  военных  Орденов.   Примерно   вдвое  больше
вооруженных всадников. Пеших и лучников, скажем, пять  и две сотни. Могло бы
быть  и  больше, но большинство главных дорог затоплено.  Можно считать, что
многие не доберутся до нас вовремя.
     Рис  кивал,  словно действительно понимая важность этих  цифр, а Гьюэр,
слишком хорошо сознавая ситуацию, разглядывал свои руки.
     Камбер подался  к столу  и развернул  карту к себе, чтобы лучше  видеть
диспозицию.
     -- Какова наиболее точная оценка сил Ариэллы, Джеб?
     -- В полтора раза больше того, что удалось собрать нам. Вы ведь знаете,
ее мать приходилась  родственницей королевскому  дому  Торента, и она  умело
дергает за  эти ниточки. Кроме того, совершенно  очевидно, что на  востоке в
Лендурах дождя нет.
     --  И это  значит,-- начал Гьюэр осторожно,-- что  если  бы нам удалось
собрать наших людей и пробраться через эти горы...
     -- Мы могли бы  повстречать Ариэллу  где-нибудь в  Истмарче,-- закончил
Джебедия.-- Однако проблема в том, как собрать людей.
     Гьюэр теребил значок на карте.
     --  А  как насчет  одного из  ваших  деринийских  Порталов?  Это как-то
поможет разрешить проблему сбора войск?
     Алистер Каллен, михайлинский настоятель, покачал серо-стальной головой.
     -- Мы не решаемся использовать магию открыто, Гьюэр. Синил слишком ясно
дал  понять,  что он  думает по этому поводу. Кроме того,  нужные  нам пешие
солдаты почти все до одного люди. Сомневаюсь, чтобы  они захотели иметь дело
с деринийскими способностями, даже такими неопасными.
     --   Из   ваших  уст  это  звучит  зловеще,--  пробормотал  Гьюэр,--  в
способностях дерини есть что-то губительное?
     При этих словах лицо человека оставалось серьезным и многозначительным,
пока он сам не понял, как далеко он зашел в своей оценке дерини и как нелепо
звучит  этот вопрос  в  такой компании. В глазах собравшихся  зажглись  чуть
заметные веселые огоньки, и Гьюэр в смущении покраснел.
     Камбер доброжелательно хохотнул.
     -- Все в порядке, Гьюэр.  Многие люди видят наши способности  именно  в
таком свете. А находясь среди  людей, которые  не доверяют  нам,  потому что
мы--  дерини,  и  среди  дерини,  которые  не доверяют  нам, потому  что  мы
предпочли  королю-дерини человека,  я  чувствую  радость, что есть и те, кто
поддерживает нас.
     -- А если Синил так и останется непреклонным,-- подхватил Каллен,-- эти
два народа отдалятся друг от  друга еще  больше. Одно  неверное слово с  его
стороны, и на рассвете наша армия окажется вдвое меньше, чем была на закате.
     Рис нагнулся к столу, взялся за карту и решился вмешаться в разговор.
     -- Итак, что может быть сделано? Как можно  ускорить наши действия? Где
наиболее вероятна атака Ариэллы? Джебедия задумчиво кивнул.
     -- Алистер и я сошлись на трех местах,  Рис, два из которых расположены
очень близко  друг от друга. Если Сайхир примет  нашу сторону и  предоставит
своих рекрутов, мы сможем перекрыть еще одну опасную точку.
     Он  склонился  над  картой и  снова  начал передвигать  значки,  Камбер
перевел взгляд на танцующий огонь, погружаясь в собственные мысли.
     Слова Каллена об их короле задели его за живое. Растущее  сопротивление
Синила становилось  главной проблемой,  Камберу  все чаще и чаще приходилось
становиться  свидетелем нерешительности  монарха,  Синил, несмотря  на  свои
сорок  с  лишним  лет,  незрелый  во многих  отношениях,  со  дня  коронации
погрузился в мудрствования, все более убеждая себя в том, что его восшествие
на  престол  было  ошибкой. Хотя  архиепископ и освободил его  от обетов, он
остался  священником и не стал королем. Тень отступничества от лона церкви и
священного  сана преследовала его в женитьбе и появлении на  свет близнецов,
продолжателей  династии-- первого,  болезненного  и слабого,  и  его  брата,
здорового и сильного,  но с  уродливой  ступней. До гробовой доски несчастья
его  детей будут безмолвным  укором  и постоянным напоминанием о прегрешении
бывшего священника.
     В состоянии  своих  сыновей  Синил  видел  гнев небес и  карающую  руку
Господа, наносящего удар по самому дорогому. И все это в  наказание за отказ
посвятить себя Господу.
     И кто же виноват в том, что туманная до поры перспектива его судьбы год
назад стала ясной? Разумеется, Камбер. Кто как ни могущественный граф-дерини
заставил Синила  нарушить обеты и  сесть  на трон? Разве  не праведный  гнев
должен бушевать в  груди Синила? Внешняя  лояльность в отношениях  с  графом
Кулдским лишь прикрывала истинное отношение короля к тому,  кто отвратил его
от возлюбленного Бога. Разве сможет Синил предать все это забвению?
     Камбер  отвел  взгляд  от  пламени  камина.  Из  глубины  зала к  столу
приближалась его дочь.  Просторная меховая  мантия  окутывала  ее фигуру  от
подбородка до пят, но  не могла скрыть изящества и грации Эвайн. За хозяйкой
следовал секретарь, юный  Реван, он старался ступать, осторожно и оттого его
хромота сделалась более заметна.
     Эвайн была встревожена. Когда она наклонилась,  чтобы поцеловать отца в
щеку,  в ее голубых глазах,  глядевших из-под густых  прядей вьющихся волос,
бушевал огонь.
     -- Как поживает королева?-- тихо спросил Камбер и отодвинулся от стола,
чтобы не мешать остальным.
     Вздохнув, она развернулась, отпустила Ревана, ожидавшего в почтительном
отдалении,  и  проследила,  как  он захромал через  зал к  остальным  пажам,
собравшимся  у дальнего  камина. Снова склоняясь к уху  отца, она  нахмурила
свой прелестный лоб.
     -- Ах, отец, она так несчастна. Реван и я провели с ней много часов, но
ее  невозможно  развеселить.  Она  не  должна  быть   такой  равнодушной   и
подавленной,  со  дня  рождения  детей прошел  целый  месяц.  Роды  были  не
тяжелыми, и Рис уверяет, что физически она здорова.
     --  К сожалению,  нашу маленькую королеву мучит не  физическая  боль,--
ответил  Камбер  так тихо,  что Эвайн пришлось  нагнуться  еще  ниже,  чтобы
расслышать его.--  Если бы король уделял ей хоть немного внимания,  но  нет,
ему нужно охать над своими воображаемыми грехами и винить себя и всех вокруг
в...
     Он замолчал, отвлеченный громкими голосами  в коридоре за дверьми залы.
Один  из голосов принадлежал сыну Камбера Йораму,  а другой, более резкий,--
королю.
     Еще  два голоса-- мужчины  и женщины-- были незнакомы.  Высокий женский
голос почти срывался в истерике. Разговор за столом разом смолк, в зал вошли
король, Йорам и еще двое.
     Женщина,  привлекательная и изящная,  выглядела  немного  моложе Эвайн.
Мужчина, по-видимому,  брат или  муж, держался, как воин, хотя меча при себе
не имел.
     Облик  короля  красноречиво  предупреждал  всякого  о  его  настроении.
Тяжелый  взгляд Халдейна  сверкал  гневом, каждый мускул  тела был напряжен.
Йорам   в  голубых  одеждах  михайлинца  выглядел  светлым  пятном  на  фоне
черно-пурпурного одеяния Синила и, кажется, был бы рад оказаться подальше от
короля.  Синил раздраженно  протянул  руку, когда женщина упала на колени  с
мольбой:
     --   Прошу  вас,   Государь,   он  ничего   не  делал!  Клянусь!--  она
всхлипнула.-- Он стар и болен. Неужели в вас нет жалости?
     -- Нет, в  нем нет жалости!--  зло выкрикнул ее спутник, поднял  даму с
колен и выступил вперед,  загородив ее  собой.-- Какая может  быть жалость в
оставившем свой сан священнике,  ополчившемся против старика? Кто ты  такой,
Халдейн, чтобы решать судьбы других?
     В то же мгновение он вскинул руку, и угол залы осветился. Словно летнее
полуденное солнце заглянуло в комнату. Все, кто сидел за столом, вскочили на
ноги и бросились к королю, Джебедия и Гьюэр на бегу выхватили мечи из ножен.
Эвайн, подхватив юбки, поспешила за отцом, Рисом и Алистером Калленом.
     Отблеск вспышки, казалось, остановил течение  времени. Воздух сгустился
и стал тяжелее-- возле тронного места сталкивались гигантские волны энергии.
Ноги  тех, кто  отчаянно стремился добраться туда, словно попали в свинцовые
колодки.
     Синил  и  Йорам выстояли, им  удалось повалить  нападавшего,  и борьба,
сопровождаемая  яркими вспышками, продолжалась  на полу среди  разбросанного
тростника.  Йорам оказался под незнакомцем, но  продолжал сражаться  за свою
жизнь и жизнь  короля, пока не  подоспела помощь. Всплески  магического огня
слепили глаза, но Камбер успел заметить еще одну угрозу-- кинжал, блеснувший
в  руке  дамы. В  следующее мгновение он увидел незащищенную  спину  Синила,
склонившегося над нападавшим и не подозревавшего об опасности.
     Гьюэр, самый  юный  и ловкий из них,  тоже  увидел кинжал  и бросился к
женщине, но нерасчетливо, и не сумел использовать меч с выгодой для себя. Он
споткнулся о ноги поверженного мужчины, неловкий выпад-- и оружие обратилось
против Каллена и Риса.
     --  Синил!--  кричал Камбер, в последнем отчаянном  прыжке он  оказался
между женщиной и королем, когда клинок взметнулся для удара.
     В том, что  происходило после,  трудно было  разобраться.  Какой-то миг
лезвие, нацеленное  на Синила, неслось к телу Камбера, в следующее мгновение
брызнула  кровь,  и Камбер  рухнул  к ногам  Синила,  под  ним  расползалась
кровавая лужа.  Рассвирепевший от схватки  король стремительно  обернулся  и
увидел тело дамы,  почти перерубленное мечом Джебедия. Он  успел  перед этим
роковым ударом  выбить  из  рук  женщины  кинжал  с  такой силой, что лезвие
разлетелось на куски. Блеск стальных осколков гипнотически притягивал к себе
взгляд Синила.
     Он совершенно  обезумел  от сияния обломков и с диким  криком послал на
своего живого врага такой порыв магической силы, что Йорам, распростертый на
полу,  как  в  ловушке,  едва  смог  отвести  от  себя  смертельную  энергию
разрушения.
     Каллен  рванулся  к  Синилу,   обхватил   его,  не   давая  возможности
пошевелиться.
     Пошатываясь,  Камбер поднялся  на  ноги и,  теряя  равновесие,  схватил
Каллена  за  руку.  Затем,  стиснув  голову  короля  окровавленными  руками,
несколько раз встряхнул и заставил смотреть на себя.
     --  Синил,  остановитесь!  Ради  Бога,  прекратите! Все кончено!  Вы  в
безопасности! Теперь они не могут причинить вам вреда!
     Синил   расслышал   Камбера,   перестал  вырываться,  взглянул  на  его
испачканное кровью лицо, несколько раз с силой зажмурился и,  наконец, обмяк
в  объятиях  Каллена.  Закрыв  глаза,  король глубоко дышал,  восстанавливая
равновесие. Стражники, появившиеся в зале, нерешительно стояли вокруг.
     --  Все  спокойно,--  твердил  Камбер.  Он  посмотрел   по  сторонам  и
повелительным  кивком  отправил стражу прочь-- теперешнее  состояние  короля
негоже лицезреть посторонним.--  Все  в порядке,  Синил,--  снова  прошептал
Камбер.
     С этими словами он разжал руки, освободив голову монарха, и отступил на
шаг; он дышал неровно и отрывисто, чувствуя, как  струится  кровь по  левому
боку, и зная, что это его кровь.
     --   Кто-нибудь   ранен?--   опасливо   спросил   Каллен,   поддерживая
задрожавшего Синила.
     Тот отрицательно качнул головой, открыл глаза и неуверенно посмотрел на
встревоженные лица вокруг.
     Рис, пошатываясь, направился к  окровавленному Камберу, но граф глазами
указал на остальных. Рис взглянул на  женщину  (в помощи лекаря она  уже  не
нуждалась) и обернулся к мужчине.
     Йорам с трудом  выбрался  из-под тела своего противника  и  сел.  Таким
бледным Рис никогда его  еще не видел, но врага, подававшего признаки жизни,
михайлинец не отпускал.
     -- Йорам, как ты?-- осведомился Рис, приступая к осмотру пленника.
     -- Надеюсь, цел. Я, кажется, смог защититься. А что с этим? Ему  крепко
досталось.
     Незнакомец, приоткрыв глаза, следил за рукой Риса, коснувшейся его лба,
но то был взгляд мутный и бессмысленный.
     Рис взглянул на короля.
     -- Что вы с ним сделали? Он умирает.
     -- Он мог убить меня,-- угрюмо вымолвил Синил.
     -- Вы знаете,  что и Йорама едва не убили? А спасти этого человека я не
в силах.
     Слова Риса явно не понравились.
     -- Он преступник! Я не хочу,  чтобы  он оставался жив!  Гневно сверкнув
глазами,  Рис  отвернулся  к  умирающему, а Джебедия опустился  возле убитой
дамы. Уже не нужный  меч в рыцарской руке острием прочертил кровавый след по
камышу, разбросанному по полу. К горлу воина подкатил комок, он вздрогнул от
прикосновения Камбера.
     -- Мне не нравится убивать женщин, преступницы  они или нет,  Камбер,--
прошептал он.-- Я только хотел выбить кинжал. Она была дерини. Я был уверен,
что у нее есть защита, чтобы отвести удар.
     --  Ты  не мог  знать  заранее,--  ответил Камбер,  наконец восстановив
дыхание.  Он  с  силой  прижимал  левый  локоть  к  боку,  надеясь  сдержать
кровотечение и скрыть рану от Синила.-- Никто не мог знать этого.
     Каллену  тоже  было  жаль  Джебедия и  его жертву,  но, опасаясь нового
приступа  королевской  ярости,  он  не  высказал  сочувствия. Вместо  этого,
дипломатично  кашлянув,  главный  викарий михайлинцев указал  на человека, с
которым возился Рис.
     -- Государь, откройте нам, с чего все это началось? Кто эти люди?
     -- Подстрекатели!-- коротко бросил Синил, глядя в сторону.
     Пленник шевельнулся и чуть повернул  голову в сторону короля и викария.
На  его теле не было ни единой царапины,  но  в глазах  застыла  боль. Когда
Целитель постарался облегчить его страдания, он оттолкнул руку Риса.
     -- Неужели  вы не знаете нас, ваше преподобие?--  воскликнул он.-- Ведь
это ваш деринийский суд рассматривал дело нашего отца и приговорил его гнить
в подземелье под нами.
     -- Вашего отца?-- переспросил Камбер.
     -- Вы знаете его, Камбер!-- заговорил мужчина с силой, которой от  него
никто не ожидал.-- Вы, дерини, который предал свой  народ, чтобы посадить на
престол этого тирана, вручили могущество, уж я не знаю как...
     Синил побагровел и занес руку над умирающим, но Каллен удержал его.
     -- Ваше имя,--  потребовал Камбер.-- Если  суд был неправым,  я  сделаю
все,  что в наших  силах,  чтобы восстановить справедливость.  Но  я  должен
знать, кто вы.
     Мужчина откашлялся кровью  и отвернулся, прежде чем снова  взглянуть на
Камбера.
     -- Моего  отца зовут Дотан Эрнский, он  был  министром при дворе. Та...
та,  кто спит позади вас...-- Его голос прервался,  когда он отвел взгляд от
мертвой дамы,-- ...она была моей сестрой. О, Господи, как тяжко!
     Йорам  приподнял его,  а  Рис  снова  попытался  помочь ему, но мужчина
оттолкнул руку, указав дрожащим пальцем на короля.
     --  Твои  вероломные  друзья-дерини  отлично  вышколили  тебя, крысиный
король!-- На губах пленника пузырилась  кровавая пена.--  Но вот  что я тебе
скажу: плоды посеянных тобой семян  не принесут радости. Я проклинаю  каждый
твой шаг, каждый вздох! Я проклинаю плоды посеянного тобой, проклинаю все, к
чему ты прикасаешься! Пусть все это обратится в прах! Ты...
     Такого   потока   проклятий   Синил  не   мог  выдержать.   С  истошным
нечеловеческим  криком он  вырвался из объятий оторопевшего Каллена; ему  во
что  бы то ни стало  надо было вытянуть свободную  руку, загрести  раскрытой
ладонью воздух и стиснуть его в кулаке. Он успел.
     Его жертва вздохнула, дернулась и застыла.
     Когда Каллен снова схватил Синила, остальные обмерли от ужаса, переводя
взгляды с бездыханного тела на короля, а Рис отчаянно пытался найти признаки
жизни там, где их не стоило искать. Его глаза видели искаженное лицо Синила,
а его зрение открыло даже больше, чем Рису хотелось знать о жизни и мести.
     Камбер  молча   смотрел  на  короля,  с   трудом  преодолевая   ужас  и
негодование.
     -- Почему, Синил?-- спросил наконец он.
     --   Я   должен   давать   объяснения   вам?   Он   был   преступником,
преступником-дерини!
     -- Он  мог стать  пленником,-- возразил  Камбер.-- Под стражей никто не
смог бы причинить вреда.
     -- Он проклял меня и то, чем я владею!
     -- Его  проклятье всего  лишь слова!  Разве  король должен  убивать  за
слова!
     -- Это была казнь, а не убийство,-- ответил Синил,  словно защищаясь.--
Преступников казнят.
     -- Преступники должны быть подвергнуты суду!-- произнес Камбер.
     -- Я  сам судил и приговорил  его!-- возразил Синил.--  Кроме того, это
был  не просто мужчина, проклявший  меня,  это был дерини. Как  мне  устоять
перед силой деринийского проклятья?
     -- Он  уже умирал,-- начал  было Камбер,  менее всего желая  продолжать
разговор о дерини. Синил тряхнул головой.
     --  Это  несущественно.  Вы  можете  поручиться, что проклятье  дерини,
особенно посланное умирающим, не причинит вреда?
     Камбер хотел заговорить, но Синил снова тряхнул головой.
     -- Нет,  вот  и я подумал, нет. О, я знаю, что вы возразите, и понимаю,
что мои  деринийские познания скромны. Что я вообще знаю о ваших деринийских
способностях? Только то, что вы сочли нужным мне открыть.
     -- Синил...
     -- Довольно. Я и без проклятия дерини наказан за то, что оставил своего
Господа.  Один мой  сын уже умер  от руки дерини.  Стоит только  заглянуть в
королевскую детскую, посмотреть на  несчастных крошек, и  вы сразу  поймете,
что моим бедам нет конца.
     Когда  он указывал на дверь, все  увидели  на  его  левой руке  длинный
кровавый след пореза, до того скрытый рукавом  мантии; он  выглядел пугающе.
Синил поймал взгляды и безразлично посмотрел на рану.
     -- Да, господа, ножи преступников иногда достигают цели. К счастью, эта
рана легкая.
     --  Позволим  Рису судить об этом,-- сказал Камбер, взглядом прося Риса
обследовать рану, и приблизился, когда тот взялся за поврежденную руку.
     --  Синил, возможно,  возникли новые обстоятельства. Кто-то изменил или
опроверг показания?-- спросил Камбер, стараясь  отвлечь короля от разговоров
на тему проклятий и от манипуляций Риса.
     Синил покачал головой, гнев и высокомерие  по-прежнему  сверкали в  его
серых глазах.
     --  Какое это  имеет значение? Я хорошо помню дело. Этот Дотан  Эрнский
был арестован вместе с Колем Ховеллом и его сообщниками. Коль был казнен.  У
Дотана, кажется, были смягчающие обстоятельства, поэтому ему назначили новый
суд. Таков закон. Я не виноват.
     --  Он говорил что-то  насчет того, что  его  отец  болен,--  вмешалась
Эвайн.-- Это так?
     -- Откуда я знаю?
     --  Король должен  знать,--  заметил Каллен. Синил  раздраженно  развел
руками,  и Рис  поспешил снова поймать  рассеченную руку. Глубокая  царапина
могла зажить и сама собой, но, поколебавшись, Целитель сделал глубокий вдох,
всегда предшествующий самоуглублению и уходу в транс.
     -- Я не могу понять, почему  с  короной должно прийти всеведение,-- зло
отозвался  Синил.--  Я  подвергся  нападению  двух  дерини,  был  ранен  при
покушении на мою жизнь, и теперь вы пытаетесь заставить меня испытывать вину
из-за того, что я убил одного из них. Это потому, что они дерини, как и вы?
     Даже  если  бы  он  заранее продумал свою  речь (хотя, возможно,  так и
было),  никакое другое заявление не могло бы более возмутить его слушателей.
По  их  лицам  ничего  нельзя  было  прочесть,  но  Рису  пришлось  прервать
подготовку к исцелению, чтобы сообщить своему лицу выражение безразличия.
     Гьюэр, единственный человек  среди них, не умел скрывать свои чувства и
вздрогнул под долгим оценивающим взглядом Синила, которого удостоился каждый
из присутствующих.
     Используя   привилегию  Целителя  приказывать  даже  королям   в  делах
лекарских, Рис сменил тональность разговора.
     -- Сэр, если вы и  дальше будете продолжать  спор, я не  сумею исцелить
вас. Присядьте, пожалуйста, к камину, чтобы я мог о вас позаботиться.
     Синил остолбенел, ошеломленный  дерзостью Целителя,  а  Камбер  положил
руку на руку короля.
     -- Он прав, сир. Почему бы вам не присесть?  Мы все очень  нервничаем и
устали от происшедшего. Джебедия, если у тебя нет неотложных дел, я хотел бы
пойти с тобой и взглянуть на Дотана Эрнского. Это самое малое из того, что в
наших силах. Гьюэр, пожалуйста, попроси стражу убрать  тела. Проследи, чтобы
они были похоронены.
     --  Нет,  пусть  они  сгниют!-- рявкнул Синил, сбросив руку Камбера  со
своего плеча.
     --  Проследи,  чтобы  они  были  погребены,--  повторил  Каллен  приказ
Камбера.
     Он  посмотрел прямо  в лицо Синилу,  король  отвел взгляд  в сторону  и
безропотно побрел к камину.
     Он больше не  прекословил  и послушно протянул руку Рису. Сознавая свою
бестактность к тем, кто пришел к нему на помощь, он закрыл глаза и откинулся
на спинку  кресла. Вероятно,  его  смущали  взгляды,  которыми  обменивались
дерини, занимая места вокруг.
     На  этот раз  Рис вошел  в транс в  полной тишине,  и  сейчас,  вопреки
обыкновению,  Камбер не последовал за ним  для наблюдений. Вместо  этого  он
полулежал в кресле, опираясь  головой о спинку и молитвой сдерживая боль. Он
по-прежнему  чувствовал,  как  кровь струится  по  боку,  обнаружил  у  себя
растущее головокружение, но не хотел, чтобы Синил заметил это.
     Открыв  глаза, он встретился взглядами с  Йорамом и  Эвайн, они ощутили
страдания отца. Но Камбер  покачал головой, взглядом запрещая им говорить об
этом.
     И все же Риса ему провести не удалось. Целитель превосходно  чувствовал
все  происходящее  за  его  спиной  и,  закончив  лечение  короля, с упреком
посмотрел на Камбера.
     Камбер покачал головой и посмотрел на руку Синила. О ранении напоминали
только быстро бледневшая розовая полоса на коже и кровавые пятна на рукаве.
     Синил, поняв,  что  дело  сделано, открыл  глаза и  осторожно пошевелил
рукой.
     -- Благодарю, Рис. Сожалею, если несколько осложнил твою работу.
     Рис кивнул, принимая благодарность и извинение, но промолчал.
     -- Камбер,--  продолжал  король  тем  же ровным голосом,--  вы  желаете
сказать что-нибудь еще, или я могу идти?
     -- Вам вовсе не нужно спрашивать у меня разрешения, сир. Государю лучше
знать, что он сделал и правильно ли он поступил.
     --  Черт  побери, не  читайте  нотаций!--  воскликнул  Синил,  почти  в
истерике вскакивая на ноги.-- Я не ребенок, я больше не в вашей власти!
     С  этими  словами  он  развернулся  и  вышел  из   залы.  Каллен  хотел
последовать  за ним, но Йорам поймал его за рукав  и  задержал. Потрясенный,
Каллен  увидел, как Камбер с побелевшим лицом оседает  в кресле, схватившись
рукой за левый бок. Каллен упал в кресло, только что оставленное Синилом,  а
Рис разрывал окровавленные одежды Камбера, неодобрительно  прищелкнув языком
при виде кровавой лужицы на обивке кресла.
     -- Думал,  что на  твоем рукаве была  кровь  женщины,-- заговорил  Рис,
продолжая  рвать  ткань обеими  руками.--  Я  спрашивал,  все ли  с  тобой в
порядке, но ты солгал!
     -- Не хотел, чтобы  Синил узнал о моем ранении. Кроме того,  прежде  ты
был нужен ему.
     --  Рана была несерьезной,  и ты видел  это. Не  дергайся.  Я  не  хочу
причинять тебе больше боли, чем необходимо.
     Пальцы Риса коснулись раны и начали ощупывать ее,  Камбер вздрогнул, но
более  не  шевелился.  Сидевшая  справа  Эвайн  взяла  его  руку  в  свои  и
обеспокоенно заглядывала в глаза. Йорам опустился на колени у его ног.
     -- Все это не слишком  серьезно,  не так ли?-- пробормотал Камбер.  Ему
показалось, что Рис слишком долго осматривает рану.
     -- Я еще не знаю. Поговори о чем-нибудь другом, пока я не выясню.
     Камбер улыбнулся, скорее  для того, чтобы подбодрить детей, чем потому,
что чувствовал облегчение, и посмотрел на опустившегося на колени Каллена.
     --  Ты  знаешь, Алистер,  было  очень  интересно узнать, кого он в этот
момент слушает, а кого нет.
     Каллен  тихонько фыркнул и постарался как можно спокойнее посмотреть на
бледное лицо Камбера.
     -- Хочешь сказать,  что я имею на него такое влияние, какого  не имеешь
ты,-- ответил  он  угрюмо.--  Боюсь,  к несчастью, это не так. Вероятно,  он
принимает  меня  и  Йорама  как  носителей  священного сана--  того,  что он
утратил. Другого объяснения я не могу найти.
     -- Какой  бы ни была причина,  результаты налицо,-- произнес Камбер. Он
пошевелился  и  сморщился--  Рис  добрался  до самого больного  места.-- Что
будет, когда ты уедешь в Грекоту?
     Каллен пожал плечами.
     --  Сомневаюсь, чтобы король знал о моем повышении. Однако  Грекота  не
так  далеко  от  Валорета.  По  пустякам  я  не  буду волноваться, но  когда
действительно понадоблюсь, я буду рядом.
     -- А что будет после переезда двора обратно в Ремут? Тогда ты окажешься
вдвое дальше от Синила. Каллен покачал головой.
     --  Не  знаю, Камбер.  Я иду  туда, куда  меня  посылают. По-моему,  ты
преувеличиваешь мое влияние на него.
     -- Возможно. Я беспокоюсь из-за растущей  враждебности к дерини вообще.
И чисто  субъективно  беспокоюсь об изменении  отношения ко  мне. Как ты мог
заметить, мне все труднее становится общаться с ним.
     -- Он становится  просто невыносим!-- мрачно буркнул  Йорам.-- Иногда я
сожалею, что  мы отыскали его. С Имром, по крайней мере, было понятно, какой
неприятности ждать.
     -- Никогда не желай,  чтобы вернулись  те  времена,-- ответил Камбер.--
Нам едва удалось избавиться от Имра и  его опасных родственничков. Не  беда,
что пока Синил не похож на того, каким мы хотим его видеть. Со временем люди
научатся любить его.
     -- В самом деле?--  Йорам, оглянувшись на  солдат, бродивших  по залу и
наводивших порядок, понизил голос до шепота.
     -- Знаешь, а  они уже  любят  тебя. Ты мог  бы сам быть  королем.  Тебя
приняли бы с большой охотой.
     Камбер посмотрел на своих детей,  на  бестрепетного,  как сама  смерть,
Каллена, на Риса, сидевшего па коленях сбоку, и вздохнул.
     -- Ты действительно этого хочешь, Йорам? Мы-- дерини, ни в одном из нас
не течет королевская кровь. А если бы я на самом деле занял трон, что тогда?
Я был бы не лучше Имра, чьи предки тоже взяли то, что им не принадлежало.
     Глаза Эвайн наполнились слезами/
     -- Но Синил такой... такой беспомощный, отец, и такой...
     -- Синил -- наш законный король, пусть  никто  не забывает  об этом, --
убеждал Камбер.-- Несмотря на все  его неудачи, я  первый соглашусь, что  их
было множество), мне кажется, он может научиться и быть настоящим королем.
     -- Даже через сто лет он не сравнится с тобой!-- тихо сказал Йорам.
     Камбер мягко улыбнулся.
     -- А ты думаешь, я проживу сто лет, Йорам? Рассуди здраво. Что было бы,
займи я престол? И что случилось бы после моей смерти? Мне почти шестьдесят.
Я  отлично  себя  чувствую  и смогу прожить  еще несколько лет, но  сколько?
Десять? Двадцать? А теперь, когда  твой брат  Катан мертв, моим  наследником
стал  семилетний паренек.  Ты бы  хотел, чтобы, когда меня не станет, корона
перешла к Дэвину? Или  к  тебе, и ты отрекся бы от всех своих обетов, как мы
заставили сделать это Синила?
     -- Ты умеешь убеждать,-- прошептал Йорам, качая головой.
     --  Да,  возможно,  и  Господь желает  этого. Я  должен служить  нашему
законному  королю.  Цена,  которую  мы  заплатили за  возведение  Синила  на
престол, была  слишком  высока, чтобы  забыть о  ней  потому, что  сейчас мы
переживаем трудности.
     Каллен  слегка  зашевелился,  подался   назад   и   задумчиво  погладил
подбородок.
     --  Что же  делать с  Синилом?  Ты  сам  заговорил на  эту  тему.  Ваше
сотрудничество возможно?
     Камбер пожал плечами.
     -- Если я  должен, значит,  я  обязан. Думаю, это временное обострение.
Льщу себя надеждой,  что еще нужен  Синилу, по крайней мере до тех пор, пока
борьба с Ариэллой не закончится так  или  иначе.  Как говорит мой сын, народ
любит меня.  Это  несправедливо,  мы  все участвовали  в том,  что  ошибочно
приписывают  мне одному,  да  это  и  не так  важно. Имр  мертв,  они готовы
благодарить  меня,  хотя  знают,  что сделал это Синил.  Со  временем станет
известна правда.
     --  Пока  еще  не  время,--  произнес Рис,--  Камбер,  излечение  будет
нелегким, хотя  и не слишком  сложно,  кое-что уже сделано,  но  я  не  хочу
полагаться на твою помощь. Ты потерял слишком много крови.
     -- Значит, ты не говоришь  мне  всего, и я не  могу  тебя  заставить,--
сказал Камбер.
     Рис упрямо тряхнул головой, не отнимая руки от левого бока Камбера.
     Камбер вздохнул и поудобнее устроился в кресле.
     -- Хорошо. Не будем спорить.  Ты, разумеется,  понимаешь, что я никогда
не постигну, как это  делается, если не  позволять мне наблюдать работу даже
на собственном теле.
     -- Раз  ты не  научился до сих  пор, то  вряд  ли  вообще  научишься,--
ответил Рис с  натянутой улыбкой. Он протянул правую руку ко лбу  Камбера.--
Итак,  начнем. Закрой глаза и расслабься. Откройся мне.  Никаких барьеров...
никакого сопротивления... никаких воспоминаний.
     Повинуясь, Камбер выдохнул и ушел в себя, зная, что у Риса должны  быть
веские  причины для такой  просьбы, и  просто  не имея сил  сейчас  над ними
размышлять.  Какое-то  мгновение  спустя  он  уловил  прикосновение к своему
мозгу, зовущее обратно в реальный мир; возвращаться не хотелось. Сделав  еще
один глубокий вздох, он с хмурым видом открыл глаза.
     -- Как ты себя чувствуешь?
     Совсем  близко  маячило   обеспокоенное  лицо   Риса,  пальцы  Целителя
по-прежнему касались его виска.
     Камбер  намеренно неторопливо моргал, переводя взгляд  с одного лица на
другое. Все они были более торжественными, чем ему казалось уместным.
     --  Хорошо. Теперь ты можешь сказать,  что  это  было? Я чувствую  себя
просто прекрасно, разве только немного  слаб. Могу утверждать,  что  Великий
Целитель приложил к этому  руку. Теперь бесталанный  Целитель может получить
кое-какие пояснения, а, Рис?
     Придвинув стул, Рис уселся с важным видом и заговорил:
     --  Были рассечены  мышцы,  повреждена  селезенка, задета почка. Внутри
скопилась кровь. А  в  остальном все было в  порядке.--  Склонив  голову, он
задумчиво  глянул на Камбера.-- Что мне действительно хотелось бы знать, так
это как тебе удавалось так долго держаться на ногах.
     -- Сколько времени ушло на исцеление?-- спросил Камбер.
     -- Немало...  много,-- улыбнулся Рис.-- Сейчас  все в порядке или будет
после недолгого отдыха. Только впредь остерегайся. Я могу и не успеть.
     -- Постараюсь не утруждать тебя.
     Камбер улыбнулся и сунул руку  туда, где раньше была рана. Под пальцами
была гладкая кожа, боли от прикосновения не ощущалось.
     -- Итак, на чем мы остановились?-- спросил он, вздохнув и расслабившись
в кресле.
     Его дочь покачала головой и с облегчением откинулась на спинку, положив
одну руку на плечо брата, устроившегося у ее ног  прямо на тростнике. Йорам,
весь  в  крови, соломе и  камыше  после  стычки,  кое-как пришел  в себя. Он
посмотрел в глаза отцу.
     -- Мы говорили о  твоих сложностях  с Синилом, раз ты не  хочешь видеть
возможности существования иного монарха.
     --  Неверно.  Мы  говорили о  неспособности Синила  ужиться со  мной,--
поправил его Камбер,-- Как вы знаете, со мной очень легко общаться.
     -- Нам также  известно,-- продолжал Йорам,-- что Синил держит нас-- и в
особенности тебя-- при себе, чтобы винить во всех несчастьях, которые выпали
на его долю после того, как он оставил аббатство. Ты, отец, для него-- козел
отпущения.
     -- Пожалуй, ты прав.
     Смущенный Каллен завозился на стуле.
     --  Не  хочу  вступать в семейный  спор,  не могли  бы вы  обсудить это
позднее? На  случай,  если вы все забыли, я  спешу  напомнить: мы  на пороге
войны, наше оружие заржавело, а я и  Джебедия должны сказать солдатам что-то
еще, кроме "в конце концов все само собой образуется".
     Камбер снова вздохнул и  поджал губы. Сложив указательные пальцы,  он с
отсутствующим видом углубился в их созерцание.
     --  Прости,  Алистер.  Ты верно  выбрал тему. Давайте отложим вопрос  с
Синилом, его не решить в разговорах.
     -- Так-то лучше,-- пробормотал Каллен.
     --   Что   же  касается  нападения,--  продолжал  Камбер,  глядя   мимо
собеседников,-- по-моему, при вашем участии и поддержке можно будет узнать о
планах  Ариэллы.  Алистер, не уверен, что ты одобришь мое намерение, так что
можешь не участвовать, если хочешь.
     Каллен откинулся на спинку кресла и искоса взглянул на Камбера.
     -- Итак, Камбер, в какую историю  ты  влезаешь на этот раз? Я знаю твои
повадки.
     Камбер обвел взглядом присутствующих, одни серые глаза двигались на его
бесстрастном лице.
     -- Уверяю, это чистое дело. Все заключается  в перетекании  могущества,
осуществить его невероятно сложно и все же, думаю, возможно. Вернее, я знаю,
что это можно сделать, и думаю, что сумею.
     -- Значит, ты никогда раньше не пытался?-- спросил Йорам.
     -- Нет,  это описано в старинном  манускрипте,  называемом  "Протоколом
Орина". Я нашел его вместе с оригиналом  сенака Парджэна Хавиккана,  который
ты переводила, Эвайн.  Но первая рукопись, вероятно,  на несколько сотен лет
древнее. Как бы  там  ни было, наши предки пользовались движением магических
сил  для того, что мы назвали бы предсказаниями. Если нам  удастся проделать
подобное, я думаю, можно будет подобраться к Ариэлле.
     Он почувствовал руку Эвайн на своем плече и, повернув голову, поцеловал
ее пальцы.
     -- Боишься?-- спросил Камбер.
     -- Нет, отец, ни капельки,  если на  контакт  пойдешь  ты.--  Она легко
засмеялась.--  Осталось  только  сказать, чем  тебе  помочь,  и  мы в  твоем
распоряжении. Думаю, могу говорить за Риса и Йорама.
     Двое мужчин  кивнули,  а Алистер  Каллен  прочистил  горло  и  поддался
немного вперед.
     -- Ты говоришь, все чисто?
     Камбер  согласно  кивнул,  все  еще держа  руку  дочери, наблюдал,  как
происходящая внутри борьба отражается на морщинистом лице Каллена.
     --  Не  знаю, что ты задумал,  но  не стоит полагать, будто  я спокойно
позволю вам  четверым обречь себя  на вечное проклятие,-- наконец  заговорил
настоятель.-- Иногда я не вполне уверен,  в  своем ли ты уме, Камбер, а твои
дети берут с тебя пример. Вам просто необходим хоть один нормальный разум.
     Камбер улыбнулся, кивнул, но ничего не сказал.
     -- И  тебе  всегда удается уговорами втянуть  меня  в  подобные  затеи,
несмотря  на мой  здравый смысл,--  закончил  Каллен,  обиженно  вздохнул  и
откинулся в кресле.-- Что ж, давай. Ты решился на  очередную авантюру, скажи
мне, где и когда, и я буду там.
     -- Разве  я уговаривал  его?--  спросил  Камбер, обращаясь  к  детям  с
младенческой наивностью.
     Остальные прыснули, и Камбер дружески похлопал Каллена по плечу.
     -- Спасибо,  друг мой. Больше всего мы ценим  твою осторожность. Теперь
перейдем к  вопросу  "где" и "когда".  По-моему,  нужно  поторопиться--  чем
скорее, тем лучше. Если никто не возражает, я хотел бы проделать это сегодня
вечером, сразу же после вечерней мессы.
     -- У тебя хватит сил?-- спросил Йорам.
     Камбер посмотрел на Риса, и тот пожал плечами.
     --  Если ты пообещаешь мне хорошенько поесть и немного отдохнуть, будет
довольно. Помни, потеряно много крови, а в этом я ничем помочь не могу.
     -- Согласен. Другие возражения?
     Йорам   с   сомнением  оглядел  остальных,  разделяя  недоверие  своего
наставника по Ордену к задуманному отцом. Никто не возражал.
     -- Ладно.  Ты все равно  сделаешь по-своему,  так что отговаривать тебя
бессмысленно. Где ты собираешься это сделать, и нужна ли тебе помощь?
     -- Мне хотелось  бы иметь  группу посвященных, но, по-моему, здесь  это
неосуществимо из соображений секретности. А  уйти отсюда было  бы  не лучшим
решением.  Поэтому  я  предлагаю  использовать  гардеробную  рядом  с  моими
комнатами. Думаю, там будет вполне безопасно.
     -- Помощь?-- напомнил Рис. Камбер покачал головой.
     --  Если не  возражаете, я управлюсь  один.  Однако кое-чем  вы  можете
помочь. Эвайн, приготовь большую серебряную чашу размером,  по крайней мере,
с  человеческую  голову.  Внешний  вид  меня  не  интересует, но  внутренняя
поверхность должна быть гладкой.
     -- Гладкое полированное серебро?
     -- Именно. Йорам-- благовония и то, в чем их можно сжигать.
     Йорам кивнул.
     -- А Алистер...
     -- Не уверен,  что я  действительно  хочу знать, но  продолжай,--  тихо
пробормотал Каллен.
     Камбер засмеялся, встал,  подбирая складки  окровавленной одежды и ради
Каллена притворяясь беззаботным.
     -- Расслабься, друг мой. Может быть, сама процедура покажется тебе даже
интересной. Вот то, что я прошу тебя принести...

     ГЛАВА 2
     А  ты  пребывай в том,  чему  научен и что тебе вверено,  зная, кем  ты
научен;
     Второе послание к Тимофею 3:14

     Синил  добрался до  своих  апартаментов задыхаясь.  Заперев  дверь,  он
прислонился  к  ней  спиной  и так  стоял  несколько  минут.  Сердце  бешено
колотилось, а  руки за спиной  сжимали дверной  засов, словно  подтверждение
действительной безопасности.  Он настойчиво обдумывал  случившееся,  и мысли
понемногу обретали стройность.
     Дыхание выравнивалось,  слепая паническая ярость уступала место чувству
вины  и  испугу.  Пытаясь  справиться  с неприятным,  тошнотворным холодом в
желудке, он, глубоко вздохнув, заставил  себя  отойти от двери и не спеша, с
достоинством войти в крохотную молельню, отгороженную у окна. Там он упал на
колени и, спрятав лицо в ладонях, вознес молитву.
     О,  Боже,  что  делать? Он  так  долго  и с  таким  упорством  старался
выполнять то, что  надлежит,  несмотря  на  все неприятности, в  которые его
вовлекли, сделав королем. И вот грянул роковой день: его прокляли,  вынудили
сделаться убийцей, а потом исцелили.
     Он задрожал, не  надеясь получить прощение за убийство ближнего своего.
К  этому придется вернуться  на исповеди,  но  тогда  он  будет  куда  более
рассудительным. Этот мужчина несомненно  был преступником и заслужил смерть,
и если бы Синил убил его, защищаясь, это было бы самообороной. Но он, Синил,
убил его  не вынужденно и не ради торжества справедливости, а  по злобе и из
страха перед пустыми  словами. Несмотря на то,  что его  действия официально
вполне законны,  он  преступил  Божью заповедь из ложных  побуждений. Упреки
Камбера справедливы.
     А  проклятье?  Был ли Камбер  и  тут прав? Неужели проклятья дерини  не
страшнее человеческих? Как можно полагаться на  слово другого дерини в таком
вопросе? В конце концов эти самые  дерини обманывали его  и прежде. Хотя ему
пришлось  прийти  к  безрадостному  заключению:  они  всегда  действовали  в
интересах королевства.
     Но  как насчет  его  интересов? Его,  Синила? Разве  он-- пустое место?
Неужели так  и  придется жить  у  них под пятой,  быть в  их руках  орудием,
которым пользуются так, как понравится,  и ради целей, ведомых только им? Он
был человеком с бессмертной душой, душой,  которую они уже  ввергли во грех.
Они отняли у него его священный сан, они...
     Нет!  Он  не  должен множить обвинения и загнивать  от жалости к себе и
бессильного гнева. В бесконечной борьбе с самим собой, так истерзавшей душу,
кажется,  наметился  исход.  Он  более  не позволит  пятнать  чистоту  своих
помыслов гневом и мыслями  о мщении. Его внутренний мир должен замкнуться от
всего этого, от позора убийства, проклятья и Камбера.
     Решительно вздохнув, он перешел к  молитвам, обретая покой  в  простоте
слов и  ясности помыслов. Когда он наконец поднял голову и открыл глаза,  то
почувствовал  себя  совершенно  умиротворенным... пока  он  не  взглянул  на
окровавленный  рукав.  Он  застыл.  Исцеленная  рука  задрожала--  он  снова
вспомнил все, что случилось в зале.
     Синил  чуждался  всего  деринийского,  и   даже  исцеление--  таинство,
подвластное только избранным дерини,-- внушало ему благоговейный страх.
     Но Рис ему нравился. Даже то,  что Рис был одним из тех, кто увозил его
из монастыря, не настроило  Синила против  Целителя.  Было в нем и  в других
знакомых  королю Целителях  нечто,  отличавшее их  от  представителей своего
племени, словно их призвание,  основанное на деринийском происхождении, было
от Бога, так же, как и его призвание к церковному служению.
     Он сжал кулак,  мимоходом  отметив  отсутствие  боли и прочих признаков
недавнего  ранения,  и  снова   обратил  внимание  на  окровавленный  рукав.
Поднявшись, Синил с отвращением  скинул пурпурную накидку, и она упала возле
аналоя, а его пальцы искали шнурки нижней рубашки.
     Он повернулся и задержал взгляд; от вида стоявшего у постели огромного,
окованного  железом сундука у него  перехватило дух.  Он  шагнул,  повинуясь
безотчетному побуждению.
     Когда Синил  нагнулся и дотронулся до крышки сундука, его пульс забился
с удвоенной силой.
     Этот ларь, вернее, его содержимое, несколько месяцев назад  стало самым
дорогим достоянием короля, об этом не знал никто. Собранное втайне, иногда с
риском  разоблачения,  то,  что  лежало под крышкой,  было  символом  жизни,
сладостным и запретным, после его вынужденного отречения и коронации.
     Если бы кто-нибудь узнал  о его намерениях, ему  досталось бы множество
упреков, поэтому каждый раз, когда он пополнял сундук, в уголке его сознания
шевелилось чувство вины, но тут же подавлялось. Синил готов был повиноваться
лишь более  высоким наущениям, чем  те,  что исходили  от людей, пусть  даже
дерини.  Ничто  не остановит его в стремлении  к конечной цели. Только  надо
действовать так, чтобы никто ничего не знал.
     Испытывая тайную  радость, Синил  опустился  на  колени  и,  коснувшись
потайных кнопок, открыл запоры. Когда он поднимал крышку, его руки тряслись.
Дрожь  не  прекращалась до тех пор,  пока он не начал перебирать  содержимое
сундука.
     Первый слой служил для маскировки. Он придумал так на случай нечаянного
любопытства,  хотя вряд  ли кто-то посторонний  мог  добраться до  заветного
сундука  в  его  покоях. И  все  же  осторожный  Синил  положил поверх всего
остального свой почти новый коричневый плащ.
     Он скрывал  настоящие сокровища. Он  убрал в  сторону коричневую ткань,
обнажилась   ослепительная    белизна--   тщательно    подобранное,   полное
священническое облачение;
     здесь было все, кроме самой важной ризы для совершения мессы.
     Синил любовно гладил  ослепительную ткань шапочки и стихаря и  прочный,
ладно  сделанный  шнурок-пояс  с его  белоснежными кисточками,  благоговейно
тронул вышивку на епитрахили и прижал ее к груди.
     Однажды, возможно, очень скоро, он снова наденет все это, чтобы служить
мессу, ему не позволяли этого  вот уже год с лишним. Конечно, облачение было
не главным, потому что Господь будет  судить  его  по душе, а не одеждам. Не
для него это было важно. Он хотел принести чистую и совершенную жертву.
     По приказу  человека  он не отступится от  того, что Бог назначил ему с
рождения. Никакие слова архиепископа не в силах изменить этого. Как  говорит
писание, он был священником на веки вечные. Какое значение имеет то, что для
окружающих он вынужден быть королем? Наедине  с самим собой он остался верен
своим обетам  и вновь обретал Бога. В  нем-таки жили  два  человека:  король
Синил и отец Бенедикт.
     Одной  рукой  он  уложил шапочку и стихарь на  место,  другой  все  еще
прижимая епитрахиль к груди, благоговейно осмотрел лежавшее в сундуке--  это
его священные одежды, они еще послужат ему.
     На самом дне, аккуратно завернутые, лежали его потир и дискос-- золотая
чаша  и  маленькая  золотая  тарелочка,  которые  он  добыл  из  королевской
сокровищницы  несколько  недель  назад. В тот день  на  посту был не слишком
сообразительный стражник, ему  и в голову не пришло  удивиться, зачем обычно
не  в меру бережливому и воздержанному  во  всем королю  потребовались такие
роскошные вещи.
     Снова  укладывая  сундук,  он   улыбнулся,  трепетно   коснулся  губами
епитрахили и положил ее сверху. Придет время, очень скоро, а теперь...
     Синил  весь был  в  блаженном прошлом, вдруг стук в дверь вернул  его к
действительности.
     -- Кто там?
     Он закрыл сундук, запер его и встал, чувствуя себя виноватым.
     -- Ваше Величество, это я, Алистер Каллен. Можно поговорить с вами?
     Каллен!
     Синил  застыл в  смятении, бросил взгляд на сундук,  соображая, мог  ли
настоятель что-то видеть  сквозь  дерево двери и  сундука.  Затем он покачал
головой, поправил  одежду и быстро подошел к двери-- пожалуй, даже дерини не
могли проделать подобного.
     Он  глубоко вздохнул,  успокаиваясь,  вытер  влажные  ладони  о  бедра,
положил  руку на  засов,  окончательно взял себя в  руки,  отодвинул засов и
выглянул в щелку.
     -- В чем дело, отец Каллен?
     -- Я  тревожился за  вас, Государь. Если позволите, я хотел бы  войти и
поговорить. Я зайду попозже, если появился не вовремя.
     Синил внимательно изучал  лицо  своего посетителя, не замечая признаков
обмана. Разумеется,  он не мог  считывать мысли  с  дерини,  как  с обычного
человека, но, казалось, Каллен не ищет ничего, кроме того, о чем просит.
     Пожав плечами, Синил отступил, в сторону, освобождая вход. Каллен вошел
с изъявлениями благодарности и склонился в поклоне.
     Синил запер  дверь и начал  мерить шагами  комнату,  сцепив руки  перед
собой.
     -- Вам нет нужды беспокоиться о моем душевном состоянии, святой отец,--
сказал  он  после  минутного  молчания.-- Должно быть,  вы  понимаете,  меня
потрясли события нынешнего дня. Если  я показался небезупречным, прошу  меня
извинить.
     -- Да, показались,-- отвечал стоявший неподвижно Каллен.-- Вы доставили
Рису много хлопот.
     --  Понимаю.  Я  же  сказал,  искренне  сожалею.  Король остановился  у
северного  окна,  поставив ногу  на каменную  скамью,  выступавшую у  стены.
Каллен последовал за ним и заговорил, глядя в королевскую спину.
     --  Вы были чересчур  резки с Камбером,  не так  ли?  А ведь он  немало
сделал для вас.
     --  Неужели?--  прошептал Синил.-- А разве  он заботится  не о  режиме,
который сам  и создал? Пусть он оставит меня,  святой  отец. Ему не по нраву
мои поступки, пусть смирится с этим, как я смирился с моим положением.
     -- А вы смирились со своим положением?
     В вопросе викария не слышалось никакого подвоха, но  Синил на мгновение
обмер, а потом смущенно отвернулся.
     Что известно Каллену? Может, он и сейчас читает в его мозгу?
     Король судорожно глотнул и заставил свои мысли успокоиться. Разумеется,
Каллен  не касался его сознания. С умением  и возможностями,  которые  Синил
получил от дерини, он приобрел полную власть над  своим мозгом  и множеством
других вещей. Он знал, что  теперь  дерини  не в состоянии узнать его мысли.
Каллен никак не мог сделать этого.
     Он полуобернулся к настоятелю, избегая встречаться с ним взглядом.
     -- Было очень одиноко, святой отец. Но я пережил.
     -- Так-таки пережили?
     -- А  что еще оставалось делать?--  Он с упреком взглянул на Каллена.--
Ваши  друзья-дерини отняли у меня бесценный дар,  заменили  сияние моей веры
холодом и  тяжестью короны.  Даже те, кому я верил,  в конце концов  предали
меня.
     -- Предали вас?
     -- Больше других повинен  Камбер  с его дутыми принципами и  безупречно
правильными поступками. И  архиепископ.  Он  запретил мне быть  священником,
объявив,  что долг  призывает  меня  за  стены  монастыря.  И Эвайн...--  он
уставился в пол и шумно глотнул.-- Эвайн, которую я считал своим другом, та,
которая понимала меня. Она использовала мое доверие, чтобы сделать послушным
Камберу и  его  заклинаниям. И  вот  теперь  я один,  не решаюсь  довериться
никому, лишенный  своего  священного сана, живущий во грехе с навязанной мне
женщиной, отец болезненных малюток, чьи недуги-- мое наказание за грехи...
     Он  умолк,  всхлипнув,  склонил голову, пытаясь справиться  со  слезами
горечи. Возможно, это  и удалось бы,  если бы  Каллен  не  приблизился  и не
положил руки на его плечи.
     Синил  безутешно расплакался. Его не  смущало то,  как он жалок, весь в
слезах,  уткнувшийся в  плечо настоятеля; это  скорее утешало  короля  перед
лицом неисчислимых страхов  в прошлом, настоящем и будущем.  Наконец здравый
смысл  возобладал  в  нем, король  отстранился  от Каллена  и вытер  рукавом
покрасневшие   глаза.   Пока   Синил  пытался   вернуть  себе  эмоциональное
равновесие, пауза делалась все более неловкой.
     -- Прошу прощения,-- в конце  концов прошептал он.--  Мне  следовало бы
лучше владеть собой. На... на  мгновение мне показалось, что я могу доверять
вам.
     Каллен склонил голову, потом взглянул на Синила.
     -- Я  хочу  помочь  вам,-- тихо  произнес он.-- Я  знаю,  вам  пришлось
нелегко. Если  бы я  мог как-то исправить то, что было сделано, не подвергая
королевство опасности...
     -- Вот ключ ко всему, святой отец,  вы сами сказали,-- в  голосе Синила
звучала горечь,--  "не подвергая  королевство  опасности". Королевство стоит
выше короля. О,  я  знаю это.  И  в определенном смысле согласен,  если  это
правило  касается других.--  Он  вздохнул.--  Простите меня, святой отец.  Я
знаю, вы хотите, как лучше, но...
     Его голос замер. Синил знал, что, каким бы милым не казался ему Каллен,
тот по-прежнему оставался дерини, вовлеченным в дела Камбера и остальных. Он
водил пальцами по оконной раме и смотрел на дождь, не замечая его.
     -- Вам что-нибудь еще нужно, святой отец? Если нет, я хотел бы остаться
один, если не возражаете.
     --  Ничего, что не может быть отложено до следующего раза. Ах да, утром
Джебедия собирает военный совет,  чтобы окончательно определить нашу военную
стратегию.  Он думает, и я согласен с ним,  что ваше присутствие  оказало бы
моральную поддержку. Постарайтесь держаться увереннее.
     --   Неужто  я  действительно  нужен?--  капризно  произнес  Синил.  Он
повернулся  к Каллену.--  Что понимает  бывший  священник  в  военных делах,
святой отец?  Впрочем,  я  со своим сверхневежеством  понимаю, что положение
неравное.
     -- Все меняется,--  ответил  Каллен.-- К началу  заседания  может  быть
получена дополнительная информация.
     Сами  по  себе  слова  были  нейтральны, но Синил почувствовал  в  речи
викария некий пророческий тон, и это возбудило его интерес. Склонив  голову,
он с любопытством оглядел настоятеля.
     -- Вы ожидаете изменения ситуации?
     --  Не  ожидаю,  но  у  нас  есть  определенные надежды.  А  почему  вы
спрашиваете?
     --  Мне послышались  нотки...-- Он посмотрел  в пол, размышляя над тем,
что сказал  Каллен  и о  чем умолчал, потом снова  поднял глаза.--  Неважно.
Пожалуй, это как раз  то,  что мне хотелось  услышать. Вы же  знаете, мне не
безразлична наша военная ситуация, несмотря на все мои речи.
     -- Порой мысли претворяются  в молитвы.-- Каллен улыбнулся.-- Кстати, у
меня есть новости, вам, вероятно, еще не известные. Я сам узнал о них только
вчера.
     -- Да?
     --  Вы без сомнения, помните,  что епархии Ремутская  и Грекотская были
свободны какое-то время. Имр отказался заполнить вакансии,  будучи неуверен,
что  на выборах посчитаются с его предложением. Однако,  руководствуясь тем,
что в ваши планы входит возвращение  столицы  в  Ремут,  архиепископ  Энском
решил восстановить архиепископскую епархию Ремутскую.
     Синил кивнул/
     -- Я знал об этом, Роберт Орисс,  мой  брат  по  Ордену, вскоре наденет
лиловую сутану.
     -- Он заслужил ее,-- согласился Каллен.-- Но вы могли не слышать о том;
что и Грекотская епархия  тоже восстановлена, а теперь архиепископ  и  синод
назначили меня руководить ею. Через несколько  месяцев, как только окончится
война, мы с Робертом получим ваше благословение/
     -- Вы-- епископ Грекотский!--  прошептал Синил. Радостное выражение  на
его лице сменилось разочарованием,-- Но это так далеко отсюда и в нескольких
днях езды от Ремута. Значит, я никогда не увижу вас.
     Каллен беспомощно пожал плечами.
     -- Даже став епископом Грекотским, я надеюсь некоторое время  проводить
в столице, где бы  она ни была. Но я тронут вашим беспокойством, Государь. В
связи  с  этим назначением у  меня тоже весьма противоречивые чувства, этому
несколько причин. Разумеется, я рад  вернуться  в Грекоту. Вы ведь знаете, я
учился  там.   И   приветствую  предложение  восстановить  там  епархию.  Но
заботиться  о  стольких  душах  сразу  весьма обременительно.  Это  означает
неизбежное расставание с моими михайлинцами.
     -- Михайлинцами...  Правильно.  А я и забыл. Вы не можете  сохранить за
собой оба поста?
     -- Нет,  но, может  быть, мой преемник  будет руководить Орденом лучше,
чем я. Даже с той  щедрой поддержкой, которую вы оказываете,  уйдут  годы на
то, чтобы восстановить все потерянное при Имре.
     --  Вы  несли потери  ради  меня,-- Синил  растрогался.-- Чем  я  смогу
отплатить этот долг?
     -- Только молитесь за  нас,--  просто ответил  Каллен.-- И, пожалуйста,
помолитесь за меня, чтобы Господь даровал мне силы и волю в новом начинании.
Ваши молитвы очень дороги для меня, Синил.
     После долгого взгляда король робко улыбнулся собеседнику.
     --  Значит,  у меня привилегия молиться за вас,  святой отец... или мне
следует говорить "Ваше Преосвященство"?
     -- Святой отец-- тоже хорошо. Или, если хотите, Алистер.
     --  Нет,  не  Алистер. Не теперь,  по крайней мере. Епископ, Вы станете
епископом. Как это чудесно!
     -- Может быть, мы сможем  делиться друг  с другом  мирскими проблемами,
Ваше Величество,--  сказал Каллен, касаясь руки Синила в знак прощания.-- Вы
станете рассказывать мне, как быть королем.  А я вам-- как быть епископом. В
этом нет ничего запретного.
     Синил, исполненный благодарности, провожал взглядом своего гостя. Когда
тот  дошел  до  двери  и  повернулся, чтобы отдать прощальный поклон, король
произнес:
     -- Спасибо, что зашли, святой отец.
     -- Спасибо, что выслушали меня, Ваше Величество,-- улыбнулся Каллен.
     Когда он ушел, Синил уселся у окна и вздохнул.
     Каллен  станет епископом, епископом Грекотским! И  это как  раз сейчас,
когда он стал казаться Синилу единственным дерини, которому  можно доверять.
Разумеется, Грекота не так далеко, и все-таки...
     Дерини, близкий к нему, не спасет,  но может быть полезен.  Возможно, с
помощью Каллена удастся вернуть его сан. Или обратиться с этим к Ориссу? Тот
во  главе  Ремутской  епархии  приобретал  более  высокий ранг  и влияние  в
сравнении с Калленом, особенно в  случае возвращения столицы в Ремут. К тому
же Орисс не дерини, а обыкновенный человек.
     Правда, Орисс не знал Синила в период его монашества. Вероятно, никогда
не слыхал о брате Бенедикте Синиле,  покуда  Йорам и  Рис не  уговорили того
выйти   из   аббатства  святого   Фоиллана.   Но   после   рукоположения   в
архиепископский  сан  Орисс  станет  равен  Энскому,  да  еще  Каллен  будет
епископом в Грекоте. Может быть, тот день, когда Синил снова отслужит мессу,
не так уж далек!
     Он долго обдумывал это, мечтая о будущем. Вдруг совершенно новая  мысль
посетила его столь неожиданно, что он не  сразу  ухватил ее суть и удивленно
глядел  по   сторонам.   Потом,   более  не  занимая  себя  размышлениями  и
взвешиванием аргументов, он дотянулся  до сонетки  над постелью и  позвонил.
Тотчас же явился Сорл, его лакей, запыхавшийся и озабоченный.
     -- Сорл,  попроси отца  Альфреда зайти  ко мне,-- распорядился  король,
избегая смотреть на сундук возле кровати.--  Скажи, пусть принесет пергамент
и чернила. У меня есть дело для него.
     Заинтригованный,  Сорл  поклонился  и  отправился  выполнять  поручение
господина. В восторге Синил упал в постель, попирая ногами заветный сундук.
     Какая восхитительная возможность! Когда Каллен и Роберт будут принимать
свои епархии, Синил как король преподнесет приличествующие случаю подарки. А
что может быть более подходящим, как не комплекты церковного облачения?
     И никто никогда не узнает, что не все они достанутся  новым  епископам.
Никто никогда  не  узнает,  что  по крайней  мере один  комплект  перейдет в
благоговейно дрожащие руки Синила Халдейна!

     ГЛАВА 3
     Ибо  смерть  входит  в  наши  окна,  вторгается  в  чертоги наши, чтобы
истребить детей с улицы, юношей с площадей.
     Книга Пророка Иеремии 9:21

     Камбер сидел в своей спальне в мягком кресле перед камином.  Его взгляд
блуждал по языкам пламени, а ноги покоились на маленькой скамеечке.
     Сейчас на душе было легко,  не пугала встреча с любыми неожиданностями.
Он покинул тронный зал без провожатых, сумев настоять на этом, в одиночестве
вернулся в свои покои, сменил окровавленную одежду и отдыхал, набираясь сил,
перед вечерней работой.
     Беспокоились его сподвижники. Очевидно,  получив  наставления  Йорама и
Эвайн,  явился Гьюэр  и, присвоив себе роль  слуги, уговорил  принять ванну,
нагретую загодя. Едва  Камбер выбрался из нее и облачился  в  чистые одежды,
чувствуя себя  много лучше, чем мог ожидать,  как перед  камином обнаружился
стол,  сервированный  к  обеду.  Тут,  конечно,  не обошлось  без Эвайн; его
ожидали говядина, сыр,  хрустящий хлеб с толстым слоем масла и меда и доброе
красное вино.
     Следовало собраться с  мыслями перед  ночным магическим ритуалом,  да и
обилие яств было явно чрезмерным.
     Но Гьюэр  был тверд, а Камбер  никак не мог втолковать, почему не хочет
есть.  Пришлось капитулировать. Гьюэр  непреклонно возвышался над ним,  пока
добрая половина еды не была уничтожена.
     После этого Камберу удалось отослать новоявленного слугу, сославшись на
желание  отдохнуть, и в  этом  была  немалая доля правды.  Следующий  час он
посвятил  приготовлениям в своей гардеробной. Перебравшись в постель, Камбер
отдал должное деринийским упражнениям по наиболее полному расслаблению-- это
должно поддержать его в случае нужды-- и наконец уснул.
     Он проснулся через  несколько  часов,  комната погружалась  в  закатные
сумерки, а он был совершенно подготовлен. До окончания вечерней мессы Камбер
пребывал  в  полном  самоуглублении,  мысленно  повторяя   свои  предстоящие
действия. Дождь, не прекращавшийся за окном, своим монотонным ритмом помогал
сосредоточиться и перемещаться в сознании до самых сокровенных уровней.
     Замысел Камбера не был отчаянно  безрассудным, но не стоило забывать об
опасности и быть небрежным. Подготавливая комнату,  он  еще  раз сверился  с
манускриптом-- автор настоятельно советовал действовать осмотрительно.
     Главной заботой  оставалась точность исполнения всех действий  при том,
что  поддерживать переток энергии можно было лишь  ценой полной концентрации
сознания.  Того, кто  упустит какую-то  тонкость  в  многосложном  процессе,
поджидают совершенно неожиданные последствия, но Камбер рассчитывал на своих
детей, Риса, Каллена. Эта четверка не знала, что такое страх.
     Образы близких возникли перед ним среди пламени, и Камбер позволил себе
полюбоваться каждым из них: Эвайн и Рис, любимая  дочь и  недавно обретенный
сын,  безупречные,  готовые   на   все;  Йорам--  не  первенец,   но  теперь
единственный оставшийся его сын, плоть от  плоти его, невероятно  упрямый и,
может  быть, оттого  самый  любимый;  Алистер  Каллен,  грубоватый  и  порой
циничный,  прежде  советчик,  а  теперь сподвижник и Друг, только не слишком
доверяет волшебству.
     Камбер зевнул  и  потянулся всем телом.  Блик пламени  камина  упал  на
пурпурный  бархат  его  одежд.  Удивительно, но  рукопись  предписывала  для
исполнения ритуала  облачение непременно такого  цвета.  Забавный вид был  у
Гьюэра, когда сегодня его просили отыскать в гардеробе прежнего короля нечто
подходящее. Бархат приятно щекотал кожу, напоминал о домашнем уюте... Камбер
резко  поднялся, беззвучно подошел к  двери и распахнул ее  прежде, чем двое
стоящих за ней успели постучать.
     Рис и Эвайн молча вошли и направились к  камину, Камбер задвинул засов.
Целитель сел на скамью, а Эвайн устроилась на меховой подстилке у его ног, в
складках ее плаща скрывалось нечто громоздкое.
     Камбер вернулся  к своему креслу, но  не сел, а остался стоять, положив
руку на спинку и глядя на дочь.
     -- Другие тоже придут?
     Эвайн кивнула и стала разворачивать  то, что  прижимала к  груди; тепло
камина еще не одолело знобящую сырость, и она не сняла плаща.
     --  Сегодня  Йорам  занят на вечерней  службе, а потом Синил хотел  его
видеть. Отец Каллен будет в ризнице ожидать окончания их встречи. Это сосуд,
о котором ты просил. Подойдет?
     Она поставила чашу перед отцом,  пламя камина заиграло  теплыми бликами
на серебряной поверхности, отбрасывая искорки в глаза Камбера.
     -- Как раз то, что нужно.
     Он осторожно поставил  чашу на сундук у двери  в  гардеробную, две пары
глаз внимательно следили за каждым его движением.
     Рис негромко кашлянул, привлекая внимание к себе.
     --  Теперь  ты  можешь  сказать,  что  задумал,  или  будем  дожидаться
остальных?
     -- Если не возражаешь. Мне бы не хотелось объяснять дважды.
     Они ожидали. Внешне Камбер оставался совершенно спокоен, но вынужденная
пауза  вызвала беспокойство  внутри. Наконец он  услышал тихие шаги,  знаком
руки  попросил  всех оставаться  на местах и  поднялся  открыть дверь. Когда
раздался стук в дверь, он отодвигал засов.
     --  Прости, что  запоздали,-- буркнул Йорам,  войдя  в комнату вместе с
Калленом.-- Синил задержал. Я принес благовония.
     Когда дверь была заперта,  Каллен извлек из-под сутаны тугой сверток  и
передал его Камберу.
     -- Это оказалось не так просто,  как ты  думал. Кое-чего из упомянутого
тобой  не  нашлось. Ариэлла  могла увезти с собой,  или же забрала королева.
Надеюсь, это подойдет.
     Камбер сел в кресло и принялся разворачивать ткань. Каллен кивнул Эвайн
и Рису и  опустился возле кресла на колено, чтобы видеть руки Камбера. Йорам
приветствовал  сестру  поцелуем, коснулся плеча своего зятя  и  устроился на
скамеечке с другой стороны.
     -- О, ожерелье Халдейнов!-- воскликнул Камбер.  Он  расправил  ткань  и
поднял цепь со множеством алмазов  и необработанных  рубинов, каждый  из них
был размером с горошину. Когда ожерелье легло на ладонь, камни заиграли.
     Каллен, привалившись к подлокотнику, наслаждался эффектом.
     --  Ты  говорил,  требуется  нечто  такое,  что  она часто  надевала,--
торопливо заметил он.-- А теперь не скажешь ли, для чего это нужно?
     Камбер с улыбкой рассматривал ожерелье, оценивая его пригодность. Через
несколько секунд он накрыл драгоценность ладонью и взглянул на собравшихся.
     --  Это--  наш  мостик  к  Ариэлле.  Используя  ее  вещь  для  сгущения
магических сил, я  смогу  проецировать образы памяти Ариэллы  на поверхности
темной  воды.  Если  повезет,  удастся  и  некоторое  перемещение  мысленных
образов-- сдвиг во времени вперед или назад.
     Рис  разинул рот, Эвайн  проглотила слюну,  а  Йорам  приподнял белесую
бровь. Каллен поджал губы, качая головой.
     -- Ты уверен? Понимаешь, что делаешь?
     Камбер усмехнулся.
     -- Я уже говорил,  ты можешь уйти, если хочешь. Замысел все равно будет
воплощен. Только не думаю, что он способен вызвать проблемы с  твоим здравым
смыслом.
     Каллен  поморщился   и   пробурчал   что-то  невнятное,  отчего  Камбер
рассмеялся.
     -- Перейдем в соседнюю комнату, и я объясню, что мы будем делать.
     Прихватив чашу,  Камбер направился в приготовленную им гардеробную. Вся
одежда  и  прочие  вещи  были  заранее  разложены по  сундукам  и  коробкам,
сдвинутым  к  одной   стене,  чтобы  загородить  дверь   в   ныне  пустующие
апартаменты.  Единственное высокое  окно  было  завешено  тяжелым гобеленом,
защищавшим  от   непогоды  и   призрачного  света  взошедшей  луны.  Даже  к
вентиляционной решетке Камбер придвинул ларь.
     В  центре комнаты небольшой квадратный стол был накрыт белой тканью. На
столе зажженная свеча бросала блики на графин лазурного стекла и воду в нем,
завернутые в полотняную салфетку, лежали четыре новых восковых свечи. Тут же
стояла  небольшая   закупоренная  бутылка.  Принесенную  Эвайн  чашу  Камбер
водрузил  в центре.  Йорам положил  на стол  кадило,  извлек  из-под  сутаны
пакетик с благовониями и оставил рядом.
     Когда Камбер  запер  дверь,  все расположились вокруг  стола.  Он занял
место напротив окна, положил ожерелье  рядом  с  чашей,  достал из-за пазухи
небольшое серебряное распятие и поместил на столе.
     --  Скоро я  попрошу вас помочь  мне обратиться  к четырем архангелам и
установить  преграды,  как  мы  делали это  на  церемонии  наделения  Синила
могуществом,-- желая  подбодрить  остальных,  он  говорил,  улыбаясь.-- Рис,
оставайся  там,  где  сидишь.  Ты,  наш Целитель,  будешь  Рафаилом.  Йорам,
поменяйся  местами с  Алистером и  сядь справа. Ты--  Михаил. Алистер,  твое
место  на  севере,  ты  будешь  говорить  за  Ариэля.  Эвайн  остается  роль
архангела-вестника.
     После  необходимых  перемещений за столом воцарилась выжидающая тишина.
Пламя единственной  свечи  отражалось  в чаше,  отбрасывающей  свет  на лицо
Камбера. Перед ним, между чашей и краем стола, рядом с холодом бриллиантов и
рубинов, тепло светилось распятие.
     Камбер вылил из графина воду в чашу, сосредоточенно изогнув уголок рта,
и поглядел на Каллена.
     --   Это  обычная  вода  и  больше  ничего.   Алистер,  благослови  ее,
пожалуйста.
     -- Просто перекрестить или требуется большее?
     -- Мне кажется, последнее лучше. Используй пасхальное освящение, только
изменив сообразно случаю.
     Глубоко вздохнув, Каллен простер руки к воде.
     -- Благословляю и освещаю тебя, вода, именем Господа,  правдой Господа,
именем святого Господа  нашего,  который в самом  начале единым словом Своим
отделил тебя от тверди и Духа, который витает над тобою...
     Он  перекрестил поверхность воды  и пальцами  разбрызнул ВО все  четыре
стороны так, что капли упали на каждого.
     -- Который заставил тебя бежать из  фонтанов рая и поить землю четырьмя
реками. Который  превратил тебя из  горькой  в сладкую, сделал пригодной для
питья и выбил из горы, чтобы утолить людскую жажду.
     Каллен снова осенил воду, нагнулся, чтобы трижды дохнуть на нее,  как в
начале начал Бог-Отец дышал на воду со Святым Духом.
     -- Благослови, о Боже, эту воду, чтобы  вместе с  телами, она очищала и
умы. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
     Когда Каллен поднял голову, Камбер передал ему восковые свечи.
     -- А теперь освяти свечи.
     Зажав все  четыре свечи в руке, отец Алистер  окунул их концы в чашу  с
водой.
     --  Пусть  сила  Святого  Духа  перейдет  к  этой воде,  чтобы все, что
коснется ее, очищалось.-- Он поднял свечи.-- Per omnia saecula saeculorum.
     -- Аминь,-- эхом  ответили остальные.  Каллен отряхнул свечи от воды  и
подал их Камберу, тот вытер их салфеткой и раздал единомышленникам.
     -- Теперь поставим преграды. Рис, когда  мы  будем готовы, зажжешь свою
свечу от центральной. Алистер, я намеренно поставил тебя последним, чтобы ты
понял суть и вступил, когда настанет твой черед. Вопросы есть?
     Он  встретил только взгляды, более  или менее  решительные. Вопросов не
было.  С улыбкой Камбер склонил голову и закрыл глаза,  опираясь о стол  под
белой тканью. Спустя несколько секунд он отметил световую  вспышку-- это Рис
зажег свою свечу.  Следом  возникло  ощущение покалывания-- магические  силы
стекались, побуждаемые словами Риса:
     -- Я  призываю могущественного архангела Рафаила, Целителя и  хранителя
ветров  и  бурь.  Пусть  твои ветры  этой ночью несут  прохладу  и свежесть,
принося то, что мы должны знать. Fiat, fiat, fiat volunlas mea.
     Камбер почувствовал, как справа от  него шевельнулся Йорам, воспламеняя
свою свечу  от центральной. В наступившей  тишине голос сына звучал строго и
решительно.
     -- Я призываю  могущественного архангела Михаила, защитника и хранителя
врат Эдема. Дай нам свой меч на эту ночь, чтобы ничто не помешало нам узнать
то, что мы должны знать. Fiat, fiat, fiat voluntas mea.
     В воздухе вокруг пощелкивали  искры. Эвайн легонько задела Камбера, она
зажигала свою свечу.
     --  Я  призываю  могущественного  архангела Гавриила-посланца  с благой
вестью к Богородице. Мы все дети воды, так пусть сегодня ночью вода принесет
новые вести, чтобы  смогли узнать то, что мы должны знать. Fiat,  fiat, fiat
voluntas mea.
     Круг завершался.  Когда  вступил  Каллен,  Камбер  позволил  себе  чуть
расслабиться.
     -- Я взываю к  могущественному архангелу Ариэлю, ангелу смерти, который
уносит наши души  к берегу  последнего пристанища. Минуй нас сегодня ночью и
принеси лишь то, что мы должны знать. Fiat, fiat, fiat voluntas mea.
     Эхо последних слов Каллена затихло, Камбер открыл глаза и снова оглядел
всех.  Теперь они  были  спокойны, даже Каллен.  Выражения лиц  смягчал свет
матовой полусферы, возникшей над столом  и опускавшейся к полу за их спинами
на расстоянии вытянутой руки.
     Решительно  улыбнувшись,  Камбер  взял   центральную   свечу  и  слегка
приподнял ее.
     --  Воздух,  Огонь,  Вода,  Земля  и Дух.-- Он перевел  взгляд на пятый
огонек  в  своих руках.-- Человек. В  этом  круге  все соединилось  в Единое
Целое.
     Он поставил свечу и взял ожерелье.
     --  Теперь,  друзья  мои,  мы двинемся  в  неизвестность,--  беззаботно
произнес   он.--   Мы   используем  предмет   (в  нашем   случае  ожерелье),
принадлежавший тому, с  кем мы желали бы установить связь, используем это  в
качестве линзы, чтобы сфокусироваться на Ариэлле.
     Он приподнял  цепь и аккуратно погрузил  в чашу с водой. В  воде рубины
сияли  теплым  светом,  но  каждый  чувствовал холодок, которым  повеяло  от
камней,-- в них скапливалась энергия их бывшей владелицы.
     Камбер глубоко вдохнул и, засучив рукав, крестил воду правой рукой.
     -- Да будет благословен Создатель ныне и присно,  от альфы до омеги, от
начал и до конца.
     Крест, начертанный им над водой, светился в воздухе; на его восточном и
западном концах читались греческие буквы.
     -- Он жив в годах  и веках, и слава о Нем гремит сквозь  века. Да будет
благословен Господь. Да будет благословенно Его святое имя.
     Камбер говорил и  чертил знаки стихий-- воздуха, огня, воды и земли-- в
квадратах, образованных сторонами креста. Его  волей и мановением руки знаки
погрузились в воду и исчезли из  глаз в туманной  дымке  над чашей. Когда он
поднял глаза, казалось, и сама вода изменилась.
     Камбер, чувствуя на себе взгляды соратников,  взял бутылочку, открыл ее
и вылил прозрачное содержимое в воду единым  движением, заключающим крест  в
круг.  От  соприкосновения с водой  жидкость из бутылки  мгновенно  чернела.
Когда сосуд опустел,  вода в  чаше сделалась абсолютно черной, ожерелье было
недоступно для глаз, но открыто внутреннему зрению.
     Поджидая, пока поверхность воды успокоится, Камбер огляделся.
     -- Йорам,  теперь  пора  воскурить  благовония.  Потом я  попрошу  всех
поднести  свои  свечи  к  краям чаши в  четырех квадратах и  соединить  вашу
энергию,  чтобы я мог воспользоваться ей. Если все получится, уже вскоре  на
поверхности появятся образы. Возможно, вы тоже увидите их.
     Он потушил центральную свечу, когда  Йорам  открыл крышку  кадильницы и
протянул к ней руку.
     Спустя мгновение над углями взвился  дымок, и Йорам подбросил несколько
щепоток благовоний. Он закрыл кадило,  и через отверстия  в крышке в комнату
потек вместе с дымом приторно-сладкий аромат, Йорам обратился к отцу:
     --  Хочешь,  чтобы  курильница   оставалась  здесь,  или  поставить  ее
подальше? Запах не кажется резким?
     Камбер придвинул  дымящиеся благовония к чаше, дымок  пополз  вверх  по
серебряной стенке и заклубился над водой.
     --  Вот  теперь  хорошо,--  оценил  Камбер.--  Я  хочу  видеть  дым   и
чувствовать  аромат.  А теперь  вступим  в  связь  и  посмотрим, что удастся
выяснить.
     Четверка  стеснилась у стола. Свечи были  поставлены  возле чаши, левая
рука  каждого  привычно  отыскала  и  коснулась  правой руки соседа.  Камбер
подвинулся поближе к  Йораму, чтобы оказаться точно  посередине между  ним и
Эвайн, и  положил  руки  на края чаши. Его  запястья соприкасались  с руками
детей, образуя энергетическое кольцо.
     Камбер  закрыл  глаза, аромат священных снадобий и тишина расслабляли и
обостряли восприятие,  сознание  очищалось. Сознание его  близких  окутывало
Камбера,  каждый мозг  был  хорошо  знаком,  но  пока  они не  обрели четких
очертаний и не слились воедино.  Полному соединению  личностей мешала  некая
пассивность.  Он  медленно   открыл  глаза  и  посмотрел  на  крестообразные
отражения свечей в чернота, обрамленной серебром.
     В  тишине  росло  напряжение.  Камбер  заглянул  в  себя.  Обратился  к
процессам, протекавшим в  мозгу, все  его чувства предельно  обострились. Он
уходил все глубже, уже не , прилагая никаких усилий. Перед ним возник темный
тоннель, потом осталась только черная вода и дым курений над нею.
     Не  было  мыслей,  все  сознательное  и  бессознательное  в  его  мозгу
заключалось  теперь в  черноте,  которая была  водой  в  чаше  и  вселенской
пустотой. Он воскресил  в  своей  памяти  Ариэллу  такой, какой видел  ее  в
последний раз-- надменной  и  гордой, и соединил образ  с ожерельем  на  дне
чаши.
     Даже  в  сумеречном  состоянии  Камбера  не покидало чувство,  что  его
защищают друзья. Он начал поиск ниточки, ведущей к Ариэлле. После того как в
глубине сплошного  мрака появились и двинулись к нему  первые образы памяти,
Камбер даже моргнуть боялся.
     Вот оно! Он распознал лицо, умудренное  жизнью лицо старца; нет это был
младенец, стало  видно все его  тельце. Ребенок пяти-шести месяцев  от  роду
куксился,  сжимая   кулачок   возле  недовольного  ротика.  Завитки   дивных
каштановых  волос  на  голове. Ребенок открыл  золотисто-коричневые,  слегка
навыкате  глаза и посмотрел прямо  на  Камбера. Он видел  ребенка Ариэллы ее
собственными глазами. Камбер моргнул, и  образ затуманился, но связь удалось
сохранить.  Несколько мгновений  все  плыло,  потом картина  прояснилась,  и
появился новый образ. На  этот раз карта, женская рука с перстнем кропила ее
водой. Сама  карта оставалась неясной, и он ничего  не мог с этим  поделать,
пока не понял, что ту, перед кем в действительности лежала карта, интересует
не ее содержание, а магические действия на ней.
     Ариэлла твердила заклинания по изменению погоды, и он это видел!
     Камбер снова  моргнул,  на этот раз  неудачно--  образ растаял.  Терять
контакт было никак нельзя! Восстанавливая порядок в сознании перед следующей
попыткой, он  решился повлиять на Ариэллу, заставить  ее  снова вспомнить  о
карте. Ее стратегия -- вот что требовалась выяснить прежде всего.
     Камбер закрыл  глаза,  давая  им передышку,  потом  снова уставился  на
черную  воду,  концентрируясь  только  на  Ариэлле  и  ее  карте.   Связи  с
действительностью слабели  и исчезали одна за другой, требовалось  только не
мешать  самоуглублению. Обрывочные  образы мелькали, и  ничего не  удавалось
разглядеть.
     Он должен был понять! Он подобрался так близко, что  не мог отступиться
просто так.
     Еще один  глубокий  вдох, и Камбер своим сознанием потянулся к  Ариэлле
через  многие  мили между  ними,  сблизился  с  ее  спящим мозгом и коснулся
сновидений.  Вызвать  образ карты Гвинедда, соседних королевств и Торента со
столицей Кардосой удалось без особого труда. Оставалось ждать.
     Постепенно  карта ожила: проступили  пометки и  значки вроде  тех,  что
используют Джебедия и Каллен; чьи-то  руки переставляли их, намечая движение
войск.
     И  Камберу  открылся замысел Ариэллы, направление  ударов  ее  войск  и
численность атакующих.
     Можно было выбираться из чужого мозга;  вдруг ясная картина померкла, и
он  ощутил  на  себе  взрыв  ярости. Ужасная боль сдавила  голову, ослепила.
Камбер был обнаружен!  Его прикосновение  оказалось слишком грубым,  слишком
очевидным!  Ариэлла  проснулась, поняла  все  и  теперь не  давала разорвать
мысленную связь, чтобы добраться до него и уничтожить!
     С  криком боли он зажмурился и  отвернулся от черной  воды, хватая ртом
воздух. -- Йорам, вытащи меня!
     Камбер не  знал, видят ли Йорам и остальные  то, что он, достигла ли их
исходящая от Ариэллы опасность. Но по крайней мере Йорам и Эвайн были готовы
действовать и  в  подобной ситуации. Йорам  уронил свечу и схватил  отца  за
плечи,  психическая  энергия  сына стала  преградой на пути  в мозг Камбера.
Забыв об осторожности, осмотрительный Каллен присоединился к Йораму. Эвайн с
ритуальной чашей поспешила к сливному отверстию в стене, Рис освобождал его,
отодвигая ларь.
     Порыв ветра ворвался  в  комнату, подняв  гобелен  на окне, но встретил
надежные защиты, здесь его  ждали. Не  успела Эвайн выплеснуть воду из чаши,
как порыв, столкнувшись с преградой, разбился о нее; вторжение прекратилось,
и Камбер обмяк в руках сына.
     Он стал недоступен для Ариэллы.
     Когда Камбер открыл глаза, комната поплыла. Первое, что он увидел, было
бескровное лицо  Йорама  и  его серые  глаза,  усталые и удивленные.  Камбер
глотнул  и,  в надежде прервать  движение окружающих предметов, ухватился за
руку Каллена и край стола. Он дышал глубоко, со всхлипом. Совсем недавно его
неудержимо несло к порогу смерти, и противостояние истощило силы Камбера.
     --  Мне  очень  жаль,--  с  трудом  выдавил он.  Я  действовал  слишком
неосторожно. Никто не пострадал? Вы поняли, что это было?
     -- Ты  вошел в  контакт с  чем-то непосильным для тебя,-- резко ответил
Каллен.-- Что это было? А ты знаешь?
     -- Значит, вы не видели?
     -- Видели  что?-- не понял Рис.-- Я  видел твои переживания и отражения
свечей в черной воде, а потом как тебя затрясло.
     -- Я тоже ничего не увидела, отец,-- произнесла Эвайн.
     -- О-ох.
     Камбер подавил внезапную тошноту, его состояние никак не располагало  к
глубокомысленным размышлениям. Он  хотел  приосаниться, но обессиленное тело
не   повиновалось.   Признав   свое  поражение   в  борьбе  с  ним,  Камбер,
облокотившись на Йорама, закрыл  глаза  и  снова обратился к  своим  мыслям,
пытаясь привести их в порядок.
     Рука Риса  коснулась его лба,  и Камбер почувствовал  в себе холодок от
присутствия мозга Целителя, но недовольно покачал головой и открыл глаза.
     -- Скоро  все будет  нормально,  Рис, обещаю. Я  узнал  то, что  хотел;
прежде чем окончательно свалиться,  мне необходимо сообщить вам все, что мне
стало известно. Йорам, сними  преграды, а Эвайн пусть принесет карту и перо.
Расположение войск Ариэллы теперь  известно,  и, думаю,  у меня  хватит  сил
запечатлеть его, потом придется отсыпаться.
     Он  сделал  знак  рукой,  плохо  повинующейся, отяжелевшей  рукой.  Рис
поддерживал  Камбера, пока Йорам снимал преграды. Когда  растаяла серебряная
полусфера, все ощутили, как  холодно в комнате. Эвайн отперла дверь  и вышла
из гардеробной.
     Рис  и  Каллен  проводили Камбера  к его  креслу перед  камином,  Йорам
набросил ему  на плечи еще один плащ. Убедившись, что Камберу удобно, Каллен
сходил к столу за картой. Эвайн принесла перо и чернила. Подошедшего Каллена
встревожил вид Камбера-- казалось, он потерял сознание.
     -- С ним все в порядке?
     Проверив пульс, Рис прижал  пальцы к  вискам своего тестя, на несколько
секунд закрыл  глаза, потом кивнул и знаком попросил Каллена  положить карту
Камберу на колени. Когда Эвайн вложила перо в его  руку, Йорам взял  свечу с
каминной полки и поднес ее поближе.
     Камбер открыл глаза и вздохнул.
     -- Итак, вот ее главные силы, здесь, здесь и здесь.-- Перо скользило по
пергаменту, отмечая расположение и состав войск.-- Около тысячи, большинство
из  которых  всадники,  миновали  Арранальский  каньон  и  стоят  лагерем  в
Колдойре. Еще восемь сотен тут, в Кардосском ущелье. Завтра утром они должны
соединиться. Отряды собираются встретиться у Йомейра через два дня.
     Каллен  и Йорам понимающе закивали,  Камбер  зажмурился и перевел  дух.
Когда  он   макал  перо  в  протянутую   Эвайн  чернильницу,  голова  слегка
подрагивала.
     -- Еще одна  существенная деталь. В этом  месте,--  он указал  точку на
карте,-- и здесь у нее  размещены  рыцари  резерва. Она также намечает новый
маршрут  для  пеших  через  этот  перевал,  тогда  к  ее армии добавится еще
несколько сотен  людей. Если  Ариэлла воспользуется этим планом, вот здесь и
здесь наши позиции  делаются  очень  уязвимыми даже  при поддержке  Сайхира.
Кстати, ей донесли, что армия сейчас западнее Йомейра в одном дне пути.
     И  последнее.  У нее есть  небольшой  отряд, возможно,  около  тридцати
воинов, то ли отборная стража,  то ли  солдаты-застрельщики для горячих дел.
Кажется, с ними  связано что-то особенное.  Ариэлла  подозрительно довольна,
что имеет этот отряд. Может статься, они просто дерини. Утром после отдыха я
постараюсь снова к этому вернуться и проверю впечатления, может быть,  смогу
вспомнить что-нибудь еще. Эти  гвардейцы сейчас  при  ней, расквартированы в
Кардосе вместе с пятью сотнями горной кавалерии.
     Перо зависло  над изображением города в окружности  гор и опустилось на
пергамент.  На карте появился кружок, а в нем число "550". Пальцы разжались,
перо выпало.
     Камбер откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул.
     -- Это все?-- спросил Йорам. Камбер закрыл глаза и кивнул.
     --  Все  самое важное. Детали  позже.  Теперь  спать.  Он  замолчал  на
полуслове и мгновенно уснул. Когда Каллен убирал карту,  Камбер  еще  глубже
провалился в кресло, в тишине Комнаты слышалось его легкое, ровное дыхание.
     Рис проверил пульс спящего.
     -- Он очень утомлен, но, отдохнув, придет в норму. У  Йорама отлегло от
сердца.
     -- Отлично. Скорее  покажем эту  карту Джебедия и остальным. Вы с Эвайн
останетесь с ним? Возможно, ему следует спать под дополнительными защитами.
     --   Мы  сделаем  все   необходимое,--  ответил  Рис,  подхватив  тестя
подмышки.-- А пока ты здесь, помоги, пожалуйста, уложить его в постель.
     Эвайн  побежала в спальню,  а Йорам,  держа  отца за ноги,  помог  Рису
перенести его в  кровать  под балдахином.  Когда Камбера осторожно опустили,
Эвайн развязала пояс и стянула  сапоги,  а Рис проводил до  дверей Каллена и
Йорама, Эвайн накрыла спящего всеми нашедшимися одеялами. Ночные переживания
основательно вымотали ее, но душевное равновесие возвращалось.
     --  Я  видела  его  таким  и  раньше,  Рис. Уверена,  наутро  он  будет
чувствовать себя прекрасно.
     -- Только  не  говори  мне, что ты  и раньше помогала ему в подобном,--
сказал Рис, проверяя пульс пациента, и заглянул под приподнятое веко.
     -- Однажды,-- призналась Эвайн.-- Ты не одобряешь?
     -- Я бы  не взялся отговаривать,  даже если бы не  одобрял,-- с улыбкой
говорил  Рис  и,  от  усталости присев  на  край кровати, смотрел  на  жену,
искавшую что-то в кошеле у пояса. Я знаю, как важна для тебя работа с отцом;
вероятно,  для тебя это то же,  что для меня-- целительство.  Кроме того, вы
принимаете все необходимые меры предосторожности.
     -- Стараемся,--  ответила  она, лукаво  улыбнувшись, Достав  из  кошеля
небольшой  замшевый мешочек, она встала на  колени возле кровати, распустила
стягивавшие верх шнурки  и вытряхнула  содержимое.  На одеяло  упали  восемь
отполированных кубиков--  четыре белых и  четыре черных. Перебирая их, Эвайн
взглянула на Риса.
     -- Поможешь установить преграды?
     -- Конечно.
     Опустившись на колени, он наблюдал, как она раскладывает кубики: четыре
белых--  в квадрат, вплотную друг к другу,  четыре  черных-- к  самым  углам
этого квадрата, но не касаясь их.
     -- Начинай,-- тихо сказала  Эвайн.-- Ты  сконцентрируешься без  всякого
труда. Остальное за мной.
     Кивнув,  Рис глубоко  вздохнул,  прижав  пальцы  правой  руки  к  белым
кубикам; закрыв глаза. Потом согнул все пальцы, кроме указательного, касаясь
кубика в левом верхнем углу, и тихонько произнес:
     -- Prime.
     Кубик засветился призрачным опаловым светом.
     --  Seconde--  Он коснулся кубика, лежавшего справа  от первого,  и тот
тоже зажегся.
     -- Tierce.
     Ожил еще один кубик.
     -- Quarte.
     Засветился последний,  все четыре кубика  слились  в квадрат  молочного
света.  Рис выдохнул и  откинулся назад,  наблюдая, как Эвайн сосредоточенно
притронулась  к  первому черному  кубику. Свет  белого квадрата  заливал  ее
невозмутимое лицо, казалось, на постели сияет маленькая луна.
     -- Quinte.
     Негромкий голос Эвайн разбудил кубик, заигравший переливами света,  как
крыло черной бабочки.
     -- Sixte.
     Сверкнул черный кубик в правом верхнем углу.
     -- Septime. Octave.
     Зажглись последние два кубика, Рис снова подобрался и взял Prime. Левую
руку он положил на  одеяло  и накрыл ее правой с кубиком. Сверху легла левая
рука Эвайн,  правой она взяла Quinte и поднесла его к  Prime.  Руки и кубики
соединились и могучие  защитные  силы пришли в движение, когда два голоса  в
унисон произнесли:
     -- Primus!
     Соединенные пальцы  пронзило покалывание.  Эвайн добавила к  выложенной
фигуре продолговатый предмет, отливавший металлом, подняла Sixte, а Рис взял
Seconde. Она закрыла глаза, и кубики соединились.
     -- Secundus!
     Камбер зашевелился  во  сне,  вероятно,  ощущая  пробуждавшуюся  вокруг
энергию, но успокоился, когда его дочь и зять соединили Septime и Tierce.
     И наконец,  Quarte и  Octave  образовали  "Quartus".  На постели лежали
четыре  металлических  бруска.  Рис взял  два и  поставил  на  пол слева  от
кровати: Tiertius-- у изголовья и Quartus-- в ногах. По правую сторону Эвайн
точно  так же  разместила  два других--  Primus  и  Secundus.  Рис  проверял
самочувствие   Камбера,  положив  руку  на  лоб,  Эвайн  у  изножья  постели
активизировала преграды.
     Она  воздела руки,  на  мгновение  запрокинула голову  и закрыла глаза,
потом  взглянула  и  указала на  каждый  брусок по  очереди,  называя  их  и
произнося магическую формулу:
     -- Primus, Secundus, Tertius, et Quartus, fiat lux!
     На  последних  словах снопы  серебряного  света  взметнулись  вверх  по
контуру, определенному брусками. Подойдя к мужу, Эвайн улыбнулась, взяла его
руку и  нежно прикоснулась к ней губами.  Рис легко  вздохнул, обнял жену за
талию и  усадил  к себе на  колени. Эвайн склонила  голову  мужу на  плечо и
неожиданно рассмеялась.
     -- Тебе весело? Сейчас?
     Она отстранилась и озорно взглянула.
     -- Любовь моя, когда я скажу тебе, в чем дело, ты расхохочешься.
     Рис удивленно поднял бровь, опустившиеся уголки его рта поползли вверх.
Эвайн прикоснулась к его губам своими и снова прыснула:
     -- Я вспомнила,  как мы наводили порядок в гардеробной. Между прочим, в
спешке в клоаку было выплеснуто и ожерелье Халдейнов.
     -- Ты, конечно, шутишь!
     Эвайн, смеясь, покачала головой.
     --  Нет, дорогой муженек, завтра кому-то  придется порыться в выгребной
яме и отыскать его.
     Рис, все еще не уверившись, прижал жену к себе.
     -- Я знал, что это не могло пройти так гладко,-- он потеребил ее за ухо
и  усмехнулся.--  Теперь  остается  только  решить,  кому  придется лезть за
ожерельем. Посмотрим... кого следует поставить на место?

     ГЛАВА 4
     Ибо,  если угодно воле  Божией, лучше пострадать за добрые дела, нежели
за злые.
     Первое послание Петра. 3:17

     В  конце  концов  выяснилось, что копаться  в выгребной яме  в  поисках
ожерелья придется Камберу. Он не допускал даже мысли возложить это поручение
на другого. Вовсе не следовало вовлекать посторонних в их дела.
     Камбер проснулся и  обнаружил возле себя спящих  в объятиях  друг друга
Риса  и  Эвайн. Голова была ясной, тело--  отдохнувшим, а  память  полностью
восстановилась.  Разбудив  дочь и  зятя, он  быстро оделся и  поручил  Эвайн
прибрать в комнате. Риса он взял с собой.
     Поиски  оказались вовсе не  такой  грязной и утомительной  работой, как
представляли себе Рис и  Эвайн. Достигнув подземелья,  куда  выходили каналы
клоаки,  Камбер просто мысленно обследовал сливную  яму,  вызвав в  сознании
образ ожерелья, занимавшего его мозг ночью.
     От  непрерывных  дождей, ливших  уже  неделю,  вода  в яме  была  почти
прозрачной,  но  ни  глаза,  ни  внутреннее  зрение  поначалу не  обнаружили
драгоценности.  Дальнейшие  изыскания  показали,  что в яме  искомый предмет
отсутствует,  а находится он над  головами  кладоискателей, застряв в канале
неподалеку  от его окончания. Камбер  полез наверх, к забитой мусором  дыре.
Когда он расчистил отверстие, вместе с нечистотами оттуда вывалилось прямо в
руки  фамильное   королевское  украшение,   нисколько   не  пострадавшее  от
пребывания в клоаке. На замковом дворе Камбер ополоснул его водой из колодца
и тщательно завернул в  чистый лоскут, предусмотрительно запасенный для этой
цели.
     Потом  он  отправился  в свои покои переодеваться, а  Рису велел отдать
ожерелье  Каллену,   который   позднее  должен  вернуть  его  в  королевскую
сокровищницу. Перед уходом Рис  между  прочим заметил, что  теперешний наряд
Камбера наверняка никогда не попортит моль, а также мыши и прочие вредители,
и всерьез усомнился в том, что добрая  Эвайн пустит отца  на  порог в  таком
виде.
     Понюхав рукав, Камбер хмыкнул и признал безоговорочную правоту Риса.
     Полчаса спустя в большом зале собрался военный  совет Гвинедда, на  сей
раз на  нем присутствовал  король Синил, не  безразличный по  обыкновению, а
весьма заинтересованный.  Здесь были и военные лидеры страны:  Джебедия,  по
праву главнокомандующего расположившийся справа от короля;
     Каллен и Йорам, представлявшие рыцарей Ордена  святого Михаила и других
военных Орденов;  Камбер и Гьюэр Арлисский--  предводители кулдийских войск;
Джеймс Драммонд, родственник  Камбера по женской линии  и  союзник во  главе
отряда Драммондов, поддерживавших Синила; Бэйвел де Камерон, престарелый, но
не  утративший  мудрости  архиепископ Энском и  четыре  его  епископа, также
командующие  войсками  мирян;  юный  Эван  Истмарчский,  старший  сын  графа
Сайхира,  приехавший  ночью, чтобы  говорить  от  имени  своего  отца и  его
союзнической армии. В зале было еще  около двадцати  менее родовитых дворян,
которые сумели привести своих людей в Валорет.
     Решения принимались быстро и единодушно. Джебедия, временами при помощи
Каллена, изложил все известное о военных силах Ариэллы и их расположении, не
упоминая  источник этих сведений. Все  тут  же  было  внесено в карты. Совет
наметил встречные меры, и писцы принялись строчить приказы  по армии. Солнце
едва  поднялось  к  зениту,  а приказы  были  уже  подготовлены,  утверждены
подписью  послушного Синила,  скреплены королевской  печатью  и разосланы  в
войска. На закате  армия выступала из  Валорета, и участники совета поспешно
расходились, чтобы подготовить своих людей к походу. От всего этого у Синила
захватило ДУХ.
     Он  не  был  воином  и  никогда  не  хотел   им  стать,  плохо  понимал
происходящее.  А  приближенные суетились вокруг, то  и дело  испрашивали его
согласия  по самым разным  вопросам,  отлично зная  о  неспособности  своего
короля принимать решения и обращаясь только для вида.
     Но  даже  неопытный глаз  Синила  заметил внезапные резкие  изменения в
предполагаемом расположении войск Ариэллы. Само по себе изменение экспозиции
не вызывало удивления. Важно только, чтобы новая информация была достоверна.
     Синила   удивила   безаппеляционность,   появившаяся   в  голосах   его
командиров. Они высказывались совершенно определенно, исчезли неуверенность,
опасения  и  сомнения,  терзавшие  их на том  предыдущем  заседании  совета,
которое он почтил своим вниманием.
     А теперь все  сделалось  слишком ясным для того, чтобы ставить вопросы,
задумываться, что будет, если действия станут развиваться не по плану. И это
его беспокоило.
     Ариэлла  была коварна. Даже если сегодняшняя информация была верна, что
кажется довольно вероятным, она может  и  переменить замысел. Женщины  часто
так поступают. Или, да простит Бог,  информация неточна или  заведомо ложна.
Если любое  из этих  предположений--  истина,  Джебедия и  другие  командиры
поведут армию Гвинедда к гибели. Синил, признаться, удивился, обнаружив, что
подобные вопросы волнуют его.
     Когда  последние  приказы  были подписаны  и  запечатаны, а большинство
военных  разошлось готовиться к выступлению,  он обратился к  Рису.  В делах
стратегии и  тактики молодой Целитель разбирался ничуть  не лучше короля, но
сегодня  на  совете  был  совсем  на себя  не  похож.  Всегда  молчаливый  и
незаметный, нынче он держался  с достоинством, многозначительностью, во всем
поддержав остальных. Откуда вдруг эта самонадеянность?
     --  Можно тебя на  два слова, Рис?-- позвал  Синил,  когда тот оказался
возле его кресла.
     Молодой Целитель приветливо улыбнулся.
     -- Чем могу служить, Ваше Величество?
     --  Ответь на  несколько вопросов,--  произнес Синил, указывая на место
около  себя.--  Сегодня  утром  все  кажутся   такими  решительными,  такими
всеведущими. С чего это вдруг?
     Рис пригладил взъерошенные рыжие волосы и склонил голову.
     --  Не  знаю,  что  и  ответить,  Ваше  Величество.  Я  не  солдат,  но
полководцам надлежит быть бодрыми. Это вдохновляет подчиненных.
     Синил остался недоволен ответом, он откинулся в кресле и, прищурившись,
глядел на собеседника.
     --   Мой   скромный   опыт   подсказывает,    что    для   предводителя
предпочтительнее  трезвые  оценки и суждения. Вчера  отец Каллен упоминал  о
вестях, ожидаемых вами. Похоже, вы рискнули поставить все на эту информацию.
Она в самом деле достоверна?
     --  Те,  кто искушен в военном ремесле,  полагают,  что да, Государь,--
выпалил Рис.-- А о чем отец Каллен говорил вам?
     --  Что  возможно получение  каких-то  известий.  По  правде говоря, он
высказался как-то туманно.
     -- Понимаю.
     Рис  глядел  под ноги, соображая,  как  выпутаться из этого  разговора.
Синил подался вперед и положил руку на руку Целителя.
     -- Рис, если ты  хочешь помочь мне, говори без  обиняков,-- тихо сказал
он.-- Что  он имел в  виду? Если должно  было произойти что-то важное, тебе,
конечно, дали об этом знать.
     -- Был... шпион, сир.
     -- Шпион? За или против нас?
     --  За. Он... добыл планы военной кампании Ариэллы и ночью доставил их.
Нам... известно, что сведения точны или были точны, когда попали к нему. Так
что теперь  мы вынуждены действовать как можно быстрее, чтобы у нее  не было
времени изменить  стратегию и сообразить, что нам стало известно. Вот почему
выступление назначено на сегодня.
     -- Шпион.-- Синил вновь  погрузился в кресло, не сводя глаз с Целителя.
Встретив  его  взгляд,  король  смог прочесть в нем только  горячее  желание
ответить на любой вопрос монарха. Задумчиво пожевав губами, Синил неожиданно
почувствовал, что Рис что-то скрывает.
     -- Продолжай. Почему ты замолчал? Рассказывай! Я не дитя и понимаю, что
шпионы приносят куда больше новостей.
     Рис поднял рыжую бровь и оценивающе посмотрел на короля.
     -- Не  знаю,  стоит  ли говорить  или  нет,  но  рано  или поздно  вам,
Государь, все равно придется  узнать. Как известно, когда Ариэлла  бежала из
Гвинедда,  она  носила под  сердцем, ребенка Имра. До нынешней ночи никто не
знал,  что  несколько  месяцев  назад  она родила  сына.  Ребенок  здоров  и
подрастает.
     У  Синила  пересохло  во рту,  он  едва не  бросился в детскую.  Почему
ребенок  кровосмесительницы растет не  по дням,  а по часам,  тогда, как его
собственные дети...
     Он  тряхнул  головой,  заставив себя думать о  том, что сообщил ему Рис
Турин. Если сын Ариэллы вырастет, то станет угрозой трону, даже если удастся
уничтожить его мать.  Он старался  внушить  себе, что опасность ничтожна, но
ничего не получалось. Несмотря на свои увечия, его сыновья достойны жить, не
думая  о войнах. В конце концов они наследуют  престол.  Несправедливо, если
этот щенок...
     Пальцы  сжались в  кулак с  такой силой, что ногти вонзились в ладонь и
выступила  кровь.  Синил  грохнул  кулаком  о  стол, Рис скривился.  Король,
спохватившись, взял  себя в  руки и  как ни  в  чем  не  бывало посмотрел на
Целителя.
     -- Это плохая новость, но хорошо, что ты  сообщил ее,-- мягко  произнес
он.-- Что еще вы узнали?
     -- Вероятно, Ариэлла осуществляет магические действия,-- ответил Рис.--
Мы уверены, что в  непогоде, по крайней мере частично, повинна и она. Теперь
наиболее опытным из нас придется поломать голову  над тем, как противостоять
этому...
     -- Полагаю, под "опытными" ты подразумеваешь, дерини?
     -- Другого способа справиться с Ариэллой нет.
     Синил  вздохнул, прикрыв  глаза рукой  и  покачиваясь. Что ни говори, а
могущество дерини будет  полезно в этой  войне. Поняв  это,  он  вздрогнул и
вспомнил  о  том, каким  могуществом наделили дерини его  самого,.. И  вновь
содрогнулся,  теперь  от  воспоминания, каким  образом  он  использовал  это
могущество  накануне  в  гневном  ослеплении.  Ночная встреча  с  духовником
окончательно  убедила его,  что следует  избегать использования  деринийских
способностей, как бы  ни  было  велико  искушение. И все-таки что-то  внутри
нашептывало  ему,  что уже  на  этой неделе  предстоит обратиться к  подарку
дерини.
     Синил вышел  из  задумчивости  и  с  удивлением отметил, что Рис  успел
встать и откланяться. Кто-то подходил к  креслу  сзади; получив этот сигнал,
он  тут  же  узнал--  приближаются  королева и  Эвайн.  Приняв  бесстрастный
монарший вид, он повернулся, убедился в правильности своей догадки, поднялся
и поклоном приветствовал дам.
     Меган... Как  она пугала Синила в  первое  время, да и  сейчас вызывала
смущение.  Когда  она выходила  замуж,  ей  не  было и  шестнадцати,  теперь
семнадцать с небольшим, а  она успела родить ему трех сыновей.  Полтора года
супружества заметно  изменили ее. Тоненькой большеглазой девушки, которую он
впервые увидел в день их свадьбы, больше не было.
     Пшеничные  волосы  как  прежде   отливали  золотом,   веселые  веснушки
по-прежнему осыпали вздернутый носик. Но бирюзовые глаза стали печальными, а
прекрасный  лоб  омрачали  постоянные заботы.  Отороченную  мехом накидку из
шерсти бирюзового цвета она надела, чтобы  порадовать его, он знал об  этом.
Но в голубом обрамлении лицо  выглядело еще более осунувшимся,  а украшенный
драгоценными камнями чепец замужней женщины  и королевы, скрывавший волосы и
уши, еще больше заострял подбородок.
     Он  знал,  что  не  принес  ей  счастья. Его  равнодушие  и замкнутость
причиняли ей боль, большую, чем физические мучения. Синил  сожалел об  этом,
но не умел справиться с собой. Он просил бы прощения у королевы, но семейное
счастье означало отступничество от того, к чему Синил тянулся всем сердцем.
     Он  поцеловал ее  руки, как всякий  мужчина должен  целовать руки своей
избранницы,  а лба  коснулся губами по-отечески. Меган подняла  голову,  она
словно ожидала чего-то большего, но Синил поспешно отвернулся к Эвайн.
     -- Доброе  утро, дамы,-- провозгласил он, целуя ей  руку и взмахом руки
поднимая застывших в глубоком  поклоне фрейлин  королевы.-- Что означает это
женское вторжение в зал военного совета?
     Эвайн взяла Риса за руку, прижалась к нему и взглянула на Синила.
     --  Я  рассказала  Ее Величеству,  что сегодня  вечером  вы,  Государь,
выступаете с армией. И она пожелала надеть на вас доспехи, как принято перед
Первым сражением. Все готово. Пожалуйста, не возражайте.
     Синил перевел взгляд с  Эвайн на Меган,  потом  снова на Эвайн и понял,
что сдается.
     -- Вижу, силы  противника  превосходят  мои,--  весело  сказал он.--  Я
побежден.

     x x x

     Часом позже, приняв ванну, он стоял в центре комнаты, терпеливо ожидая,
пока женщины завершат затянувшуюся процедуру одевания.
     Его теперешний наряд был похож на тот, что был на нем в день коронации,
хотя  на  этот раз  его  дополняли  не  парадные,  а боевые  доспехи. Поверх
шелковой  рубахи  и кожаной  куртки на него надели позолоченную кольчугу;  в
глаза бросалась ее странность, словно кольчуга попала в Гвинедд из какого-то
нездешнего мира. Руки Синила  защищали золоченые поручни, такие  же пластины
охватывали голени поверх кожаных штанов. Поверх всего была надета накидка из
пурпурного  шелка  с  аппликацией,  изображавшей  гвинеддского  льва.  Меган
собственноручно  пристегнула к поясу  меч; когда она  застегивала пряжку  на
белом кожаном ремне, ее пальцы дрожали.
     Затем было позволено войти Сорлу, слуге  Синила,  который принес щит  и
шлем  с копией короны Гвинедда.  Король  внимательно осмотрел  оба предмета,
словно  надеялся что-то  найти  на  них,  взял  протянутые  Эвайн  пурпурные
перчатки и заткнул их  за пояс. Прежде  чем во главе процессии  спуститься в
королевскую часовню на мессу, Синил надел изготовленную для него корону.
     Он так и знал, все они уже собрались: Камбер, Йорам, Каллен, Джебедия и
остальные  участники военного  совета.  Он кивнул, и они последовали  за ним
внутрь  часовни.  Шедшая рядом Меган ступала, гордо подняв  голову, ее глаза
следили за каждым движением короля.  Эвайн присоединилась к  мужу, остальные
дамы--  к  своим  возлюбленным.  Близился  момент  расставания.  Королевская
процессия вступила в часовню, все опустились на колени, хор запел "Те Deum".
Синил склонил  голову  в молитве, отрешившись от всего  земного, архиепископ
Энском начал службу.
     По  окончании мессы  Синил  задержался в часовне;  пока  все  остальные
выходили наружу, Меган стояла на коленях рядом с ним. Им предстояли нелегкие
минуты.
     Когда они остались одни, Синил поднялся, повернувшись.
     -- Милорд,-- прошептала она, и ее глаза наполнились слезами.
     Синил покачал головой и коснулся пальцем подбородка жены.
     -- Нет, малютка Меган, не надо плакать. Я скоро вернусь. Ты должна быть
мужественной, беречь наших сыновей и молиться за меня.
     -- Я обещаю, милорд,-- сказала она, стараясь не всхлипывать. Но если вы
не вернетесь, я...
     Она  уронила голову,  не в  силах продолжать. Синил неловко обнял  ее и
прижал к себе.
     -- Меган,-- спустя мгновение пробормотал он.
     -- Милорд?
     -- Меган, я очень сожалею, что не могу быть таким, каким ты хочешь меня
видеть.
     -- Я знаю, милорд.-- Она отодвинулась,  доверчиво и невинно взглянув на
него.-- Нет,  милорд, не говорите так. Я... я самая  счастливая  из  женщин.
Только... только милорд так нечасто бывает со мной и...
     -- Знаю, Меган. Мне очень жаль. Но я... я такой, какой есть.
     -- Понимаю, милорд.
     Меган  опустила  глаза,  ее   нижняя  губа  дрожала:  она  была  готова
разрыдаться. Синил  знал, что не вынесет  этого, и  придумал способ избежать
душераздирающей сцены без компромисса с самим собой.
     -- Меган, ты сделаешь для меня кое-что? Кое-что особенное?
     Она тотчас  же засветилась надеждой  и  ожиданием.  Торопливо, не желая
подавать несбыточных надежд, Синил опустился перед ней на колени, взяв ее за
руки. Меган тоже хотела встать на колени, но он не позволил.
     -- Нет, не нужно. Выполни мою просьбу, только ты способна сделать  это.
Я  хочу...  мне нужно  твое  благословение,  чтобы оно хранило меня в бою.--
Одной  рукой  он  держал  ее  руки, другой снял  корону  и склонил голову.--
Благослови меня именем своей любви, моя маленькая  королева,-- прошептал он,
молясь,  чтобы  она  не разгадала его  маленького представления, затеянного,
чтобы поддержать ее, да и его в час расставания.
     Последовала  долгая пауза,  на мгновение  он даже  испугался,  что  она
откажется, но потом ощутил нежное  прикосновение к своим  волосам,  ласковые
руки Меган обняли  его  голову. Он закрыл глаза,  стараясь  понять  чувства,
владевшие сейчас его женой.
     --  Отныне  и  во  веки  веков  пусть  пребудет  наш  Господь  с  вами,
возлюбленный  муж мой.  Пусть  тень Его  крыл хранит и  защищает  вас. Пусть
Всемогущий  Бог будет  милосерден к, нам  и отпустит все грехи наши. И пусть
покров Пресвятой Богородицы осенит вас,,  и пусть дева  Мария вернет  вас ко
мне. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
     Меган  отняла руки от  головы Синила и перекрестилась. Синил последовал
ее  примеру.  Ее  слезы  высохли, лицо  смягчилось. Синил  поднялся и  надел
корону.
     -- Благодарю тебя, моя королева.  Твое благословение, как  щит,  укроет
меня  во  время  сражения. А  теперь..,--  он целовал ей  руки,  одну, потом
другую.-- Я должен идти.
     Синил  хотел  было  поцеловать  жену в  лоб  как днем  в  зале,  но она
приподнялась на цыпочки  и прижалась губами  к его губам,  Он  растерялся  и
отпрянул, но Меган еще теснее прижалась к нему.
     Синил, укоряя  себя за неумение  смирить  плоть, уходил из часовни. Эта
победа далась  с  трудом, но совсем не радовала.  Он отстоял верность своему
выбору ценой унижения женщины, прекрасной, на все  для  него готовой... А он
разыграл это недостойное представление.
     Часть его души стремилась к ней, стоявшей на  коленях у  алтаря. О, как
хотелось обнять  Меган, прижать хрупкое  тело, ощутить его тепло даже сквозь
кольчугу и кожу костюма, снова поцеловать ее.
     Дойдя  до двери,  он нервно  проглотил слюну и вышел потупившись. Синил
надеялся  скрыть свое пунцовое  лицо от нескромных взглядов, и шлем  тут был
очень кстати.  На улице  темнело,  закат  был таким  же  серым,  как и  весь
ненастный день, и  вряд ли кому-то  было дело  до цвета его  лица. И все же,
приближаясь  к придворным, он затеял  возню  со своими  перчатками, а  когда
Сорл, приняв корону, натянул на его голову наголовник, Синил обрадовался.
     Каллен  накинул  ему на  плечи  длинный,  подбитый  мехом  плащ.  Синил
поглубже  надвинул  капюшон и поспешил сесть на своего боевого коня. Рядом с
ним уже  сидел в  седле Йорам; Камбер  и Рис, тоже верхом, стояли впереди, а
Эвайн держалась за стремя.
     Синил кивнул Каллену и с его помощью сел на  коня. Разбирая поводья, он
видел, как Сорл и отец Альфред вскочили в седла, а Каллен гарцевал  на своем
гнедом.
     Колонна тронулась  со  двора,  впереди  михайлинский  рыцарь  нес знамя
Гвинедда. Чувство  вины перед  Меган  и  горечь  расставания  с  ней  теряли
остроту. Короля  все более отвлекали  неприятности  тряской  езды  и  седло,
растиравшее ноги. Предстоял длинный переход.

     ГЛАВА 5
     Итак, неужели я сделался врагом вашим, говоря вам истину?
     Послание к Галатам 4:16
     Под   прохудившимися   небесами   королевская   армия   двигалась,   не
останавливаясь ни  ночью, ни утром. Дождь  то затихал, то  припускал с новой
силой; насквозь вымокли лошади,  солдаты и челядь, промокли дворяне в  своих
кожаных или промасленных дождевых плащах.  В  неярком  свете  нового дня над
колонной клубился пар.
     Около  полудня был сделан  привал. Лошадям позволили  напиться и задали
корм, люди получили отдых. Позади осталась половина пути.  Солдаты проделали
марш длиной  в  полстраны  без отдыха и сна,  но даже  пехотинцы не казались
изможденными. За  это нужно было бы благодарить Имра -- после него  осталась
тренированная,  боеспособная  армия. Только  один среди  множества людей был
после перехода в отчаянном положении.
     Каждый мускул Синила отзывался болью. На истерзанных бедрах  и ягодицах
вряд ли остался  хотя  бы кусочек здоровой кожи.  В  последнее время  король
заметно  усовершенствовался в искусстве верховой  езды,  но дальних  поездок
верхом  не совершал. Ночью на  марше он  не раз  пытался подремать в  седле,
доверив груму  следить  за лошадью,  но каждый шаг животного отзывался в нем
новой болью. Теперь впечатления от  нескольких прежних опытов скачки галопом
казались прямо-таки блаженством.
     Когда колонна остановилась,  король несколько минут  оставался в седле,
прикидывая, хватит  ли оставшихся  сил, чтобы  добраться до  земли достойно.
Скорее  всего   предстояло  позорное  падение,  но  и  промедление  делалось
неприличным.  Джебедия  и  его  офицеры,  спешившись, стояли вокруг.  Сейчас
кто-то подойдет принять его коня.
     Синил   увидел   среди   лошадиных   спин   и   спешившихся   всадников
приближающегося  Гьюэра. Молодой лорд  взялся за повод, в его  открытом лице
было неподдельное участие.
     --  Ваше Величество нуждается  в помощи? Синил покачал головой  и начал
слезать  с  коня.  Вздохнув,  он  оперся  о стремя,  вытащил  правую ногу  и
попытался  одним махом перебросить через заднюю  луку седла. Это препятствие
король  одолел  со стоном. В  конце  концов ему удалось спуститься вниз, но,
ступив на землю,  Синил был вынужден ухватиться за стремя, чтобы  не упасть.
Ноги дрожали, в лице не было ни кровинки.
     -- Как вы себя чувствуете?-- спросил Гьюэр.
     -- Все прекрасно,-- прошептал Синил.
     Скопление вокруг  редело-- лошадей  уводили на водопой.  Король даже не
успел  сообразить, куда  это  расходится  его  свита,  как из беспорядочного
движения и  ржания возник Сорл и предложил своему господину раскладной стул.
Синил с облегчением опустился на сидение, вытянул сначала одну, потом другую
ногу, встречая сопротивление окаменевших мышц и вздрагивая. Закрыв глаза, он
пытался расслабиться и дать отдых телу. Когда он снова взглянул по сторонам,
обнаружилось, что  Гьюэр увел коня, а рядом появился  Рис с хлебом, сыром  и
вином. Он первым делом протянул кубок.
     -- Выпейте, государь. Еда и вино вернут вам бодрость.
     Только  осушив  кубок  до дна,  Синил  спохватился--  прежде  следовало
выяснить,  не  подмешано ли  к вину какое-нибудь снадобье. Он хорошо помнил,
как  однажды  Целитель попотчевал  его зельем, не  предупредив. Воспоминания
были не из приятных.
     Теперь беспокоиться уже поздно. Если Рис действительно что-то добавил в
вино, это уже  внутри  и  действует.  На этот раз могло быть  снотворное или
что-то вроде. Пока  королевский организм  не ощутил влияния лекарства. Кроме
того,  Рис  хоть  и  дерини,  но Целитель, подчиненньй  этическому  кодексу,
строгому, как монашеские обеты.
     Король протянул кубок за новой  порцией вина и взялся за хлеб и сыр. Он
заметил смешливые  огоньки  в глазах Риса, казавшихся прямо-таки  янтарными,
как  солнце,  скрытое  облаками. Ловко наполнив кубок,  Целитель передал его
Сорлу.
     -- Я вспомнил другой случай, когда ваша боль была столь же сильной,-- с
улыбкой  заговорил   Рис.--  Вы  позволите  мне  попытаться  облегчить   ее?
Путешествие было довольно долгим.
     Губы  Синила дрогнули в  невольной улыбке.  Неужели  эти  дери ни умеют
незаметно читать его мысли? В который раз он удивлялся их прозорливости.
     -- По-моему,  с лошадьми мне всегда будет нелегко, Рис. И я сомневаюсь,
что на этот раз ты  сможешь чем-то помочь, или ты дал мне ту же гадость, что
в моей прошлой поездке?
     Рис отрицательно покачал головой.
     --  На этот раз просто вино, Ваше Величество.-- Он, конечно, понял, что
имелось в виду.-- С вашей  помощью я хотел бы попробовать избавить ваше тело
от некоторых последствий долгой езды верхом. Вы позволите?
     Синил,  пожав  плечами, кивнул. Коснувшись королевского  колена, лекарь
будто вздохнул, наполняя легкие воздухом, и погрузился в транс.
     Самочувствие   Синила  в   предвкушении  поддержки   измученному   телу
улучшилось. Он  лихо опрокинул  второй кубок, больше не тревожась о том, что
вливает в себя.  Проглотив вино, король увидел  Каллена, Камбера  и  Йорама,
кивнул, когда они с поклонами приблизились, и отломил кусочек сыра.
     -- Все нормально?-- спросил он, разглядывая троицу.
     Камбер кивнул.
     -- Пройдено немало, но  времени  на передышку нет. Тронемся, как только
отдохнут  лошади.  Еще  до наступления ночи мы должны  прибыть  к выбранному
месту и  стать лагерем. Разведчики докладывают, что  войско Ариэллы движется
туда же и подойдет почти в одно время с нами.
     Синил прожевал хлеб и сыр и проглотил, задумчиво глядя вдаль.
     -- Вы так уверены. А что если ее планы изменятся?
     --  Замыслы  могут  меняться   стремительно,--  ответил   Каллен,--  но
возможностей  и  времени  для  неожиданного  маневра у Ариэллы остается  все
меньше. Своим ночным маршем мы исключили  ее атаку еще в одном направлении..
Можно  считать, что  определилось  наиболее  вероятное место сражения.--  Он
помолчал  и  добавил с натянутой  улыбкой.--  разумеется,  всего  предвидеть
нельзя.
     Йорам  мрачно  хохотнул,  а  Камбер  обратился  к изучению носков своих
подкованных сталью сапог.
     Синил почувствовал,  что  все  трое скрывают  напряжение,  а  нарочитое
внешнее  спокойствие предназначается исключительно для  него.  Рис, закончив
работу, тоже смотрел на Камбера и его спутников.
     Внезапное открытие повергло Синила в смущение.
     -- Кажется, погода улучшается,-- в конце концов промямлил  он, указывая
на небо. -- Это вы устроили?
     Камберу не хотелось отвечать, но он все-таки взглянул Синилу в глаза.
     --  Сир, несколько человек трудились над этим  всю ночь, и, добавлю, не
щадили при этом ни сил, ни здоровья. Нам не были известны в точности формулы
заклинания  Ариэллы,  мы противодействовали несколькими способами,  надеюсь,
угадали, и результат будет.
     -- Вы трое тоже трудились?
     -- Ни один из нас  впрямую, Государь. Это отняло  бы почти  все силы, а
нам они еще пригодятся.
     -- Что ж, по крайней мере вы действуете,  не таясь,-- Синил раздраженно
поморщился.--  Магия не прикрывается лживыми фразами, деринийское могущество
используется открыто.
     -- Если ваша  милость предпочитает  путешествовать и воевать в бурю, то
можно и обойтись...-- пробурчал Каллен.
     Возмущенный  Синил  открыл  было  рот,  но Каллен  поднял  затянутую  в
перчатку руку.
     -- Нет, Ваше Величество,  не надо отвечать. Во мне говорили раздражение
и усталость. Но вашей милости я давно известен как дерини, вовсе не склонный
злоупотреблять  магией. В  любом  случае я не позволил  бы волшебства,  видя
возможность не применять его. Для  противодействия  Ариэлле, я вынужден  был
признать, необходимы такие действия. Мы  не должны пренебрегать ничем, когда
дело касается наших жизней.
     Синил  опустил  глаза, пристроил хлеб и сыр на кубок и поставил все это
на землю рядом с собой, аппетит пропал совершенно.
     -- Мне это  не нравится. Честно говоря, все ваши способности вызывают у
меня множество сомнений. Господь не дарует такого могущества смертным.
     -- Разве вы, Государь, не простой смертный?-- спросил Каллен.
     -- Да, и мои способности  мне тоже не нравятся. Повисла зловещая, почти
осязаемая тишина, длившаяся до тех пор, пока Йорам не закашлялся.
     --  Милорд, сейчас не время и  не место обсуждать подобные  вопросы. Мы
все  утомлены,  впереди   сражение,  слишком  легко   совершить  ошибку  или
испугаться  того, что  в нормальной  обстановке  совсем не  страшно. А  пока
считайте  деринийские  способности у меня  одним из редкостных  человеческих
талантов, которые, как известно, даются  Богом. Вот, к примеру, целительский
талант.
     Словно благословляя, священник положил руку на плечо Риса и взглянул на
Синила прямо и вызывающе.
     Синил не выдержал взгляда, у него перехватило дыхание. Кто мог отрицать
значение Целителей, особенно  накануне сражения. Без  них после битвы  число
жертв  будет  куда  больше,  десятки жизней прервутся без помощи  Риса и его
коллег.
     Руки  короля в пурпурных  перчатках,  словно  окровавленные, лежали  на
коленях, ему никого и ничего не хотелось видеть; он закрыл глаза и заговорил
едва слышно.
     -- Вы целите  в самое уязвимое место. Знаете,  что  я не стану спорить,
когда  дело  касается  жизни  моих  подданных.  Вы  заставили  меня  принять
ответственность за них. И я не отрекусь от нее.
     --  Откровенно  говоря,  волшебство, которое  так беспокоит вас,  почти
неприменимо в столкновении войск,-- сказал Камбер.-- Все меняется  в схватке
слишком быстро. Даже  от самого сильного заклинания  мало пользы, если тому,
кто его произносил, срубают голову, не дожидаясь, пока магия спасет его.
     -- Значит, в сражении вообще не будет волшебства?
     -- Я этого не говорил,-- ответил Камбер.-- В столкновении  один на один
с Ариэллой любой из нас будет просто вынужден вспомнить сразу обо всех своих
способностях. А  успех сражения решит  вовсе  не  магия.  На стороне Ариэллы
численный  перевес, у нас-- тактическое преимущество и точные сведения о  ее
силах и намерениях. Победа будет взвешена на этих весах.
     Синил  помолчал, склонив  голову на руки,  и  поднял ее на стук  копыт.
Гьюэр  отвел прежнего  коня Синила  в  обоз, с которым двигалась королевская
конюшня.   Оттуда  на  подмену  был  приведен  серый  в   яблоках   жеребец,
исключительно легкий на ногу.
     Он заржал, приветствуя хозяина, и заслужил улыбку.
     -- А,  Лунный Ветер,--  прошептал  Синил  скорее сам  себе.  Он  встал,
покачнулся и ухватился за поясницу. С  каждым шагом  навстречу  коню  каждый
мускул в  нем все  сильнее сопротивлялся приближению новой  пытки, но Синилу
хватило мужества подойти и даже погладить своего скакуна.
     -- Спасибо, Гьюэр. Как я понял, это означает, что мы трогаемся?
     Гьюэр налегал  на  поводья,  осаживая  нетерпеливого жеребца,  и весело
рассмеялся.
     -- Боюсь, что так, Ваше  Величество. Лорд Джебедия хочет разбить лагерь
еще  до  темноты.  Остаток  пути  на Лунном  Ветре будет для  вас легче, чем
путешествие на фростлинге. Вы утомлены  ездой, мы сменой лошади рассчитывали
уменьшить для вас тяготы пути.
     Грумы и слуги подвели  лошадей к остальным, лорды и офицеры  взлетали в
седла  с ловкостью  и  щегольством.  Взяв  ременный  повод Лунного  Ветра  и
набираясь  мужества и  сил,  чтобы  подняться в седло,  как на  плаху, Синил
смотрел, как садятся на лошадей Камбер, Рис и Йорам. Слуга-михайлинец подвел
коня к Каллену, но  викарий,  вместо того,  чтобы  сесть  в седло, подошел к
Синилу, поклонился и предложил свою помощь.
     Синил  с благодарностью  принял  предложение.  Когда  он  взобрался  на
лошадь,  тщетно  отыскивая удобное  положение,  Лунный Ветер затанцевал  под
седоком. Каждый шаг коня отзывался волной боли во всем теле.
     Но  жалеть себя  было некогда. Как  только  Каллен,  вскочив  в  седло,
подъехал,  Джебедия  оказался  с другого  бока  и  подал  сигнал  выступать.
Тронулись  рысью, и  поначалу удивленному  Синилу казалось, что быстрая езда
дается ему легче, Через четверть  часа наступило разочарование-- Синил опять
не чувствовал ничего, кроме боли. Наги налились непомерной тяжестью.
     Наконец Лунный Ветер изъявил желание  сбавить ход, предоставив всаднику
возможность не только страдать, но и думать.
     Синилу были  очень любопытны слова Камбера и остальных  про магию, хотя
им  этого  не следовало  знать.  Он  удивлялся истории про "трудившихся  всю
ночь", гадая  о  месте пребывания этих  "тружеников"--  они идут  с  армией,
остались в Валорете или сидят неведомо где?
     Вдоль колонны взад-вперед скакали  всадники. Когда  они проезжали мимо,
Синил пытался  заглядывать  в их мысли.  Но что толку! Люди  никак не  могли
участвовать  в   нейтрализации  волшебства  Ариэллы,  а  дерини,  во-первых,
тщательно  защищали  свой  мозг,  а во-вторых, думали совсем  не  о  прошлых
делах-- слишком многое ожидало впереди. Синил мог  открыться любому из них и
установить мысленный контакт, но тогда  все  погребенное в его душе стало бы
достоянием чужого  мозга.  Нет,  пусть  уж лучше как  прежде  дремлет  в нем
деринийская магия.
     Ближе к вечеру тучи  в небе рассеялись. Закатное светило явило  себя во
всем великолепии.  Первое  сражение  Ариэлла проиграла. Синила это,  как  ни
странно, обрадовало.
     Ничто не  мешало ему  оставаться наедине со своими мыслями.  Около часу
назад  военачальники  с  Камбером оставили королевский  эскорт  и отъехали в
авангард за свежими донесениями разведчиков.  Каллена король увидел,  только
когда  армия  вступала  на  лагерную стоянку. Пристроившись  рядом,  викарий
михайлинцев  кивнул; в его голубовато-зеленых  глазах не было  коварства или
умысла,  только уважение.  Лучи  заходящего солнца били  в  спину,  и  перед
лошадьми скользили по земле длинные, резкие тени.
     -- Мы станем  лагерем на гребне той горы. Командиры  Вашего  Величества
обследуют  вершину и  местность с другой стороны.  Желаете  присоединиться к
нам?
     Он  указал  на  группу всадников,  отделившуюся  от  колонны.  Над  ней
трепетали  стяги Кулди, Ордена  святого Михаила и знамя  Гвинедда-- штандарт
главнокомандующего  Джебедия.  Синил   устало  вздохнул   и,   подав  своему
знаменосцу знак следовать за собой, направился вслед за Калленом.
     Скакали  легким галопом,  не  отвечая  на приветствия  солдат, и вскоре
оказались  у подножия  хребта,  где их  поджидали.  Синил принял  изъявления
почтения и остановил коня между Камбером и Джебедия.
     Джебедия, прикрывая глаза от солнца, повернулся к королю.
     -- Государь, наш план осуществляется, мы успеем занять позицию. События
развиваются так, как мы  и  предполагали. Взгляните туда, на дальний хребет.
Вы видите?
     Синил, прищурившись, привстал в стременах.
     -- А что я должен увидеть?
     -- В общем-то, солнечные блики на  оружейной  стали.  Мы  полагаем, там
устраивают военный лагерь. Не знаю, заметили нас или еще нет.
     Синил снова  опустился  на  седло, не отводя взгляда  от того, что было
скоплением  мелькающих точек  и множеством  его врагов.  Он  страстно желал,
чтобы все  разрешилось  как можно скорее. С  него довольно ожиданий в ночной
бессоннице и свете  дня, добавившего нетерпения и  страхов. Уж лучше смерть,
чем эта гнетущая неопределенность.
     -- Мы можем  атаковать  немедленно, используя внезапность?-- Неожиданно
для  себя  он спросил  вслух,  заметил, как  они поглядели друг  на друга, и
впервые  пожалел,  что  не  обучен военному  делу.  Следовало устранить этот
пробел и не смешить подданных своими вопросами.
     -- Ваше  Величество, близость противника кажущаяся,-- ответил Джебедия,
не раздумывая.--  До него даже  по равнине  скакать  не менее получаса, а по
холмам на наших уставших конях-- куда дольше. Мы доберемся до них затемно, а
ночная атака не вполне разумна.
     Вздохнув,  Синил  кивнул  и  уставился  на руки в пурпурных  перчатках,
стиснувшие  красные  поводья.   Он  припоминал  слова,  которыми  его  учили
пользоваться  для преодоления мышечных судорог  и сердечных спазмов, а также
против душевного  смятения. Он  поднял  глаза,  совершенно спокойный внешне.
Знал, что этим никогда не обманет  проницательных дерини, но надел маску для
самого себя.
     -- Ты, разумеется,  прав,  Джебедия. Делайте  то,  что считаете нужным.
Видимо, мы разобьем здесь лагерь, полагая, что  наши  враги  тоже  не станут
действовать ночью?
     -- Мы  станем лагерем, но не будем чересчур доверчивы. Вокруг расставим
часовых,  вышлем лазутчиков, как только  стемнеет, и к утру будем совершенно
готовы. Если Ваше  Величество позволит, мы хотели бы  установить наши особые
преграды. Все должны хорошенько выспаться перед битвой, и лучше предупредить
любые вторжения в сознание. Синил слушал, открыв рот.
     -- Она может проникнуть в чужие сновидения?
     --  Она может вмешиваться в них.  Я предпочитаю не искушать судьбу.  На
рассвете каждый солдат должен встать в строй в самом лучшем виде.
     Скрывая зашевелившийся внутри страх, Синил  поспешно  кивнул, поворотил
Лунного Ветра и поехал вниз. Он был бы рад не думать об опасениях  Джебедия,
но тому никто  не возразил, стало быть, речь шла  о вполне реальной  угрозе.
Внизу, у подножия холма, копошились сотни людей,  оборудующих лагерь.  Среди
них он не без труда отыскал глазами Сорла и  своего духовника отца Альфреда.
Они приглядывали за тем, как под крышей деревьев ставится королевский шатер.
Синил пустил коня туда.
     Его страх  оставался  с  ним. Не  принесла  успокоения беседа  с  отцом
Альфредом. Они провели  вместе около часа, прежде чем Синил отчаялся найти в
общении  с молодым  священником душевный покой, отпустил его и побрел в свой
шатер.
     Под ногами хлюпала жижа, в которую превратили вымокшую землю тысячи ног
и лошадиных копыт. Меланхолически кивнув стражникам, он прошел внутрь. Сорл,
ожидавший у входа, помог снять шлем и предупредил, отодвигая занавесь.
     -- У вас гости, мой Государь.
     Шатер освещали свечи;  в центре, возле походной жаровни, сидели Йорам и
Каллен. Спущенные  кольчужные  наголовники  обнажали  золото и серебро волос
двух михайлинских  вождей, шлемы и перчатки лежали  на толстом ковре рядом с
ними.  Оба были в полном вооружении; поношенные кольчуги поблескивали, мечи,
висевшие поверх голубых одежд Ордена, были на виду.
     Они  поднялись  навстречу. Каллен  продолжал  греть  руки над жаровней.
Возле  нее Йорам поставил  еще один  складной  стул  и  с поклоном предложил
королю занять его.
     -- Лагерь почти безопасен, Ваше  Величество. Поразмыслив,  мы поставили
не  защитные преграды,  а сигнальные.  В  них  куда  меньше  волшебства,  и,
преодолевая их,  многие попросту ничего не заметят. Тем не менее нашим людям
разрешено   перемещаться   только   в   пределах  лагеря,   благодаря   этой
предосторожности все останется в секрете.
     Синил опустился на стул,  расстегнул пояс, и его  меч беззвучно упал на
ковер.  Он потянулся, усталость  накатывала почти осязаемой волной, валила с
ног, заглушала речь Йорама.
     --  Вы  пошли  на это, вняв моим сомнениям?-- Вопрос прозвучал так, что
ответа не требовалось.  Синил стянул перчатки и в  сердцах  хлопнул  ими  по
колену, вздрогнув от удара. Каллен вздохнул и заговорил:
     --  Синил, я знаю ваше мнение, но мне  казалось,  что вы поняли, почему
это необходимо. Нам отнюдь не повредит проснуться завтра бодрыми и в здравом
уме. А  этого нельзя  гарантировать под угрозой тайных враждебных действий в
течение ночи. Сигнальные преграды будут стеречь нас во сне.
     Синил поднял глаза.
     -- Понимание и  одобрение не  всегда совпадают, отец  Каллен. Я понимаю
причины, но не просите у меня одобрения.
     -- Но вы и не запрещаете?-- спросил Йорам.
     -- Нет. Вы этого хотели от меня, не так ли? Я, как и всякий другой,  не
тороплюсь умирать. Однако предпочитаю более ничего не знать о  ваших методах
и действиях.
     -- Так и  будет, Ваше Величество.  Не смею больше беспокоить вас  своим
присутствием.
     Йорам  подобрал  с ковра  свою амуницию и вышел. Синил смотрел в пол, а
Каллен, помолчав, спросил:
     -- Можете уделить мне несколько минут?
     -- Как будет угодно.
     -- Не очень любезное согласие, но я благодарен и за такое.
     Он  придвинул стул и сел,  хорошо смазанная кольчуга тихонько звякнула.
Король досадовал,  что  его  никак не оставят в покое,  и гадал о  причинах,
заставивших его гостя задержаться, а Каллен молчал и чего-то выжидал.
     Синил  стянул  кольчугу с головы,  пригладил  тронутые  сединой  волосы
дрожавшей от усталости рукой и спрятал лицо в ладонях.
     -- Итак, святой отец, что еще? Я устал, зол  и, честно говоря, напуган.
У меня нет сил пускаться в споры или исследования тайных струн души.
     Каллен переменил позу.
     -- У меня тоже. Нам  обоим нужен  отдых. Но вас  что-то тревожит, нечто
большее,  чем обычное раздражение на еще одно  проявление деринийской магии.
Может быть, страх смерти завтрашнем бою.  Я видел, как  вы говорили с  отцом
Альфредом,  видел,  что  вы  не  удовлетворены беседой. Думаю, что не  юноша
поможет вам облегчить душу, а человек более зрелый. Кажется, мы с вами почти
одного возраста.
     Синил понял, куда клонит викарий, но не решался принять предложение.
     -- Мне нравится мой духовник отец Альфред.
     -- Не спорю. Он  прекрасный, добродетельный  молодой священник. Если бы
он не состоял при вас, я  с радостью уговорил бы его перейти ко мне, когда я
стану  епископом. Но  он  юн и в сыновья вам годится, Синил. Он  никогда  не
сталкивался с  теми силами,  управлять которыми вы и  я вынуждены учиться. Я
предлагаю себя не как  духовника, я предлагаю  дружбу. Во  многом  мы  очень
схожи. Неужели эта близость не поможет забыть о различиях между нами?
     Синил   слушал,   не  отваживаясь   поднять   глаза.  Каллен   повторял
предложение, сделанное несколько дней  назад. Тогда они толковали о том, что
могли бы  делить радости и печали королевской и  епископской  жизни. Как  не
хватало как раз такого друга. Кто, как не Каллен, был достоин им стать... Но
что-то отталкивало в нем и во всех дерини.
     Завтра по их воле будут разбужены и приведены в движение таинственные и
страшные силы, которым обычным людям не дано противостоять.
     В голову закрадывались чудовищные вопросы. Кому они служат? Кто владеет
их душами? Может,  могущество  дерини от  Лукавого?  Будь  проклят враг рода
человеческого вместе со своими прислужниками. Тогда все происходящее с ним--
бесовское искушение, его морочат, внушая веру в полезность магии. Он кое-что
слышал  о зверствах, богохульстве  и иных  мерзостях, которыми было отмечено
правление Имра. Его кровосмесительный  брак с родной сестрой Ариэллой был не
последним в этом устрашающем перечне. А Синилу,  затворившемуся от  мира  за
монастырскими стенами, становилось известным далеко не все.
     Он вздрогнул, вспомнив,  что сейчас не один. Каллен выжидающе глядел на
него,   ледяные   глаза   до   самых   глубин   светились    ясным    светом
доброжелательности, надежды  и еще чего-то,  чего Синил  никогда  прежде  не
замечал на морщинистом лице.
     Еще секунда, и  Синил  поддался  бы искушению  довериться, открыться  и
вручить  свои мысли другому, поделиться горестями,  страхами и опасениями за
свою судьбу и будущее того мира, в который он был ввергнут против воли.
     Но прошло  еще мгновение.  И он уже  не мог сделать  этого--  только не
сейчас и не здесь, в окружении Камбера и  его сообщников, всех этих  дерини.
Не стоит. Пока...
     Вздохнув, он покачал головой  и бросил  перчатки  на пол рядом с мечом.
Когда он наконец  посмотрел  на  Каллена, его  глаза  покраснели  и  едва не
наполнились слезами.
     -- Благодарю, отец Каллен, но уже поздно, к тому же у меня ноет  каждая
косточка.  Пока  будет довольно  и  того,  что  вы станете извещать  меня  о
малейшем изменении планов. Сейчас мне хотелось бы отойти ко сну.
     --  Как  прикажете,  Ваше Величество. Потупив взор,  настоятель  поднял
шлем,  перчатки  и  встал,  наконец-то  взглянув  на  короля.  Он  собирался
заговорить,  но  потом поклонился и вышел, не  оглядываясь.  Синил оставался
недвижим.
     Даже после ужина он не пришел в себя. Принял ванну, помолился и лег, но
сон не  шел к нему.  Он  ворочался,  дремал,  погружался в кошмары  и  снова
страдал от бессонницы; казалось, этому не будет конца.
     Однажды  он даже  поднялся, зажег свечу,  бездумно глядел  на огонек  и
старался обрести ясность в мыслях.
     В конце концов он встал за несколько часов до рассвета,  , надел костюм
для  верховой  езды--  мягкая кожа  почти  не стесняла  движений.  Натягивая
сапоги,  он  вздрогнул от  боли, сразу  вспомнив  все  прелести  путешествия
верхом,  и  замахал  руками на Сорла,  разбуженного возней и заглянувшего  к
нему. Синил прицепил к поясу кинжал, решив, что в военном  лагере  королю не
пристало появляться без оружия, набросил на плечи черный плащ,  завязав  его
под  горлом,  и  надвинул отделанный  мехом капюшон. Считая,  что экипирован
полностью, он выскользнул наружу,  ходьбой будоража кровь и прогоняя вялость
мышц.
     Никто  не останавливал Синила,  не  заговаривал  с  ним,  но  инкогнито
сохранить не удалось. Очевидно, стража у  его шатра передала другим часовым,
что король без свиты обходит лагерь и не желает провожатых. Он чувствовал на
себе взгляды солдат-- весть о приближении короля каким-то неведомым способом
опережала его без всякой деринийской магии.
     Когда  он  направился  к  холмам,  чтобы посмотреть  на огни  вражеских
аванпостов,  один  из  часовых  пошел  следом,  соблюдая дистанцию. Синил не
замечал его, укрывшись в тени дерева, он осматривал равнину перед собой. Его
беспокоила тишина. Даже обычные ночные шорохи и звуки, казалось, приглушены.
Синил стал вслушиваться в звуки спящего мира. Позади него пофыркивали лошади
и  тихо  били  копытами о  землю,  чуть  ближе  вышагивали  часовые,  бряцая
доспехами при каждом шаге.
     Где-то далеко мычали  запертые  в загонах коровы, и это напомнило ему о
том, что он стоит в самом  сердце своей  страны, и о  том, почему  он здесь.
Серебристый лунный свет играл в  каплях росы на еще зеленой пшенице и нежной
траве.  Что-то  будет  завтра на  этом поле.  Он  задрожал.  Никогда люди не
убивали друг друга на его глазах, стенка на стенку, армия на армию.
     Синил поплотнее  завернулся  в  плащ и  пошел  обратно. Обходя стороной
постовые  костры, он оказался  среди стреноженных  лошадей,  в  конце концов
наткнулся  на   Лунного  Ветра   и   Фростлинга.   Жеребцы,  подняв  головы,
приветственно заржали, а Лунный Ветер  с  грубой лаской толкнул его в  грудь
бархатным носом. Синил прижался к шее коня. Позабыв о своих переживаниях, он
наслаждался запахом лошадиного нота и  теплом шелковистой шеи Лунного Ветра.
Фростлинга он почесывал за ухом.
     Это было подарком судьбы. Но вскоре ноги привели его  в центр лагеря, к
рядам палаток и пирамидам оружия. Двигаясь  наугад, король  очутился у шатра
михайлинцев, данного Алистеру Каллену. Синил подумал о том, как нынче спится
викарию, и было бы сейчас спокойнее ему, прими он дружескую руку Каллена.
     Вдруг он услышал голоса в шатре.
     Синил взглянул вверх. Чернота неба  свидетельствовала, что  до рассвета
осталось несколько часов, а звезды указывали время-- шел четвертый час.
     Он  отступил  в  тень  и прислушался;  доносившиеся из  палатки  голоса
принадлежали участникам  далеко не праздного разговора. Иногда  все говорили
разом со странной горячностью, от которой мурашки бежали по телу. Потом спор
затихал, и речь держал  один. Среди всех выделялся голос Каллена, других  он
не узнавал.
     Он закрыл глаза, тщетно пытаясь разобрать  слова.  Его волю и  ум снова
парализовали недавние страшные сомнения.
     Что они  делали? Кто там был? Могли ли они тайно исполнять какой-нибудь
деринийский ритуал, который он заведомо  не одобрял? Может быть, поэтому они
собрались ночью, когда весь лагерь спал? Надеялись скрыть от него?
     Синил должен был все выяснить. Внимательно оглядевшись, он не обнаружил
поблизости часовых и никаких признаков  того, что  его присутствие замечено.
Проверил внутренним зрением-- никто вокруг не думал о короле.
     Оглядевшись  еще  раз,  Синил  двинулся  вперед,  проскользнул  полосу,
освещенную луной, и  замер в темноте у шатра. Его  сердце бешено колотилось,
он  слышал только его  удары, отдававшиеся в висках  оглушительными толчками
крови.
     С глубоким вздохом он приказал себе расслабиться.  Выждал  мгновение  и
набрался смелости, чуть-чуть раздвинув полотно, заглянуть внутрь.
     В шатре было темно. После лунного света  Синил, пока не привыкли глаза,
различил только группу мужчин  (около дюжины), большинство сидело на коленях
спиной к нему.
     Один, кажется, Каллен, стоял в стороне, отвернувшись. Когда он нагнулся
над сундуком или  столом, покрытым белой тканью,  за  ним стала видна свеча.
Другой,  светловолосый,   склонив  голову,  ждал,  расположившись  слева  от
Каллена. Синил решил, что это Йорам.
     Глаза привыкли к полутьме, и он узнал в мужчине со слегка посеребренной
шевелюрой Камбера,  а  в  огненно-рыжем  незнакомце  --  Риса.  Когда Каллен
выпрямился,  все  посмотрели  на  него,  и  Синил  узнал   в  присутствующих
большинство  своих  командиров:  Джебедия,  Бэйвела  де  Камерона,  Джаспера
Миллера,  юных Джеймса Драммонда и Гьюэра,  графа  Сайхира  с двумя из троих
своих  сыновей, а также михайлинцев,  которых король не помнил по именам, но
знал в лицо.
     Тут  до него дошло,  отчего фигура Каллена поначалу  вызвала сомнения--
отец  Алистер  был  в  облачении  священника,  только  не  в  обычном,  а  в
темно-синем, михайлинском,  с особыми крестами Ордена  на ризе, вышитыми  по
традиции золотыми, серебряными и красными нитями. На столе, в  котором Синил
наконец  узнал  походный алтарь,  виднелись  сосуды для  таинства причастия.
Синил хотел уличить своих друзей-дерини в  совершении  таинства  и  оказался
прав. Но какой стыд! Он вовсе не ожидал стать свидетелем святого  причастия.
В  нем  просыпались  и сжимали  грудь  такие  знакомые  чувства--  любовь  и
умиление. Каллен поднял потир со священным телом Господа и произнес:
     -- Ессе Agnus Dei ecce qui tollis peccata mundi.
     -- Domini,  non sum dignus,-- негромко  в унисон ответили  остальные.--
Господи, я  не достоин  того, чтобы Ты  снизошел ко  мне.  Просвети меня, да
будут слово и душа моя исцелены.
     Синил  преклонил голову и закрыл  глаза, давая неподвластным времени  и
дорогим  его  сердцу словам наполнить все его существо. Даже в устах дерини,
тем  более такого  дерини,  как Алистер  Каллен,  эти слова  сохраняли  свое
значение и сущность, давая силы пройти все, что ему суждено.
     Синил  открыл  глаза  и  увидел,  что  Каллен  протянул  потир  Йораму,
поклонившемуся и отпившему глоток. Затем Каллен  повернулся,  чтобы  взять с
алтаря другую чашу, и начал  обходить  собравшихся, подавая причастие. Йорам
прислуживал,  давая  каждому  отпить из чаши, которую держал,  и  каждый раз
вытирая ее край.
     Слухи  оказались  правдой.  Синилу   говорили,  что  иногда  михайлинцы
причащаются,  нарушая  обряд, но он  думал,  что так делается только в самом
Ордене.  Здесь  же присутствовали  и  те, кто не  был михайлинцем, и даже не
монахи --  Камбер, Рис,  Гьюэр и  другие мирские;  они  принимали  причастие
наравне с членами Ордена.
     Но  не время размышлять  об этом. Пора уходить, пока его не обнаружили.
Если все дело только в необычном способе причастия, королевская бдительность
чрезмерна.
     Синил огляделся, убедился, что никто  не появился  поблизости,  и вдруг
увидел надвигавшуюся тень.  В  испуге он втянул  голову в плечи, бежать было
поздно. Высокая фигура  Каллена  загородила  луну, взгляд  главы михайлинцев
пригвоздил Синила к месту, он чувствовал себя птицей, угодившей в силок.
     -- Вы могли открыто присоединиться к нам, Государь. -- Голос священника
был совсем  не  сердит.-- Вам незачем было стоять в темноте  и  холоде.  Все
братья во Христе -- желанные гости у Его престола.
     Синил в  замешательстве даже пальцем пошевелить не мог, только  видел и
слышал. Слева от отца Алистера в полосе света возник Йорам, скрипели ремни--
кто-то  развязывал  полотнище  входа  в  шатер, Джебедия  и  Джаспер  Миллер
отбрасывали парусину. Он оказался перед участниками полночной мессы.
     Щеки заливала  краска  стыда. Король  попался,  как  воришка  на  месте
преступления. Что они подумают? Как поступят с ним?
     Прерывая мучительные переживания, чьи-то крепкие недобрые руки ухватили
Синила, подталкивая, повели вперед, к собравшимся в середине шатра.
     Перед  алтарем  он  опустился на колени,  пристыженно опустив  голову и
закрыв  глаза.  Синил  слышал,  что  Каллен  и  Йорам  продолжают  раздавать
причастие, доносились негромкие реплики на  латыни, смотреть  на обряд он не
решался.  Перед  лицом  Господа  нарушил  совершение  священного   таинства,
оскорбил  чувства,  верующих,  поймали, как злоумышленника,--  и  все  он. У
Синила комок  встал  поперек  горла,  когда  кто-то--  а  это  был  Каллен--
остановился перед ним.
     --  Egо  te absolve,  Синил, -- позвал голос. Он  почувствовал свет над
своей склоненной  головой.--  Добро пожаловать,-- продолжал Каллен  мягко.--
Разделите ли с нами причастие в утро битвы?
     Синил открыл глаза, но не отважился поднять их выше колен Каллена.
     -- D-Domine, non sum dignus -- удалось выдавить в ответ.
     -- Ты навеки священник,-- прошептал Каллен.
     Король  вздрогнул, но, в  страхе  подняв  глаза  на  Каллена,  увидел в
ледяных  глазах тепло и ласку,  то, что накануне он открыл для себя  в  этом
человеке.
     Каллен взял из чаши кусочек просфоры и протянул Синилу.
     -- Corpus Domini nostri  Jesu Christi custodiat  animam  tuam  in vitam
aeternam,-- Каллен умолк и опустил святой хлеб в дрожавшую руку Синила.
     Тот кивнул,  не в  силах вымолвить ответ, и  поднес  руку ко  рту. Этот
обычный хлеб был  самой чудесной вещью из всех.  Переполняемый чувствами, он
опустил просфору в рот. Рядом появился Йорам с чашей.
     -- Sanguinis  Domini nostri Jesu Christi custodiat animam tuam in vitam
aeternam,-- произнес Йорам.
     Когда он подносил  чашу  к губам Синила, тот наконец поднял глаза  и не
увидел  в  сыне  Камбера ни  тени гнева  или  недовольства. С  глотком  вина
воспарила  душа  Синила.  Он  склонил  голову  и на несколько секунд  впал в
забытье.
     Все остальные  поднялись  и поклонились  королю, прощаясь.  Когда Синил
вернулся  к   действительности,   Каллен   и   Йорам  складывали  алтарь   и
разоблачались. Слева, наклонившись к нему,  сидел Камбер,  а Рис молча стоял
рядом. Четверо оставшихся в шатре исподволь изучали Синила.
     Поднимаясь, король нерешительно их оглядел.
     -- Я проходил мимо и услышал голоса,--  он запоздало извинялся.--  Я не
мог заснуть. Не думал, что в столь ранний час у кого-то могут быть дела.
     -- Священники отслужат очень короткую мессу для людей,--  неопределенно
произнес  Камбер.--  Существует обычай,  что командиры слушают мессу  раньше
остальных, если не заняты приготовлениями к битве.
     -- Я и не знал,-- пробормотал Синил.
     --  Вы  не  спрашивали,--  ответил Камбер,-- Мы не  догадались,  что вы
захотите послушать мессу, а то пригласили бы вас. Однако вы, судя по  всему,
хотели бы присутствовать на службе вашего личного капеллана.
     -- Я не собирался подглядывать, но...
     --   Но  Его  Величеству  было   очень   интересно,--   сказал  Каллен,
поворачиваясь  и  жутко  глядя  на Синила.--  А  когда  он  увидел,  что это
михайлинская месса, деринийская месса, он побоялся самого худшего.
     Он сложил ризу и начал снимать стихарь.
     -- Ваше Величество удивлен или разочарован?
     --   Разочарован?   --  Синил   обиженно   взглянул  на   полураздетого
священника.-- Причащаться  подобным образом... это...  это было... Боже мой,
Алистер, я думал, хотя бы вы поймете!
     Каллен, оставшийся в нижнем  белье, теперь одевался  в кожаный костюм и
кольчугу.
     --  Праведные слова,  Синил. Но вы  ожидали  чего-то большего?  Неужели
преступного осквернения этого  величайшего  таинства,  несмотря на  единство
нашей веры? Может  быть, вы  надеялись на это как  на  повод порвать с расой
дерини и успокоить свою совесть?
     -- Что?-- Синил был потрясен.
     -- Значит, я прав?-- упорствовал Каллен.
     -- Да как вы смеете!-- вскричал Синил.-- Вы... больше всех остальных вы
виноваты в моем теперешнем состоянии!
     --  Это  вы   виноваты  в  своем  состоянии!--  вмешался   Йорам.--  Вы
произносите благочестивые речи, но  ваши действия говорят об обратном. Никто
не принуждал вас к тому, что вы совершили.
     --  Никто  не  принуждал? Да  как я, наивный священник, сорок  три года
знавший  лишь монастырскую жизнь, мог отказаться. Вы и  Рис  вырвали меня из
обители против  воли,  отняли жизнь, которую  я  любил, и отдали людям,  еще
более жестоким, чем вы сами!
     -- С вами плохо обращались?-- спросил Каллен.-- Вам причиняли боль?
     --  Физическую-- нет,-- прошептал  Синил.-- Да  вам  и  не  требовалось
этого.  Вы  были  настоятелем  одного из самых  могущественных  и  уважаемых
Орденов в этом мире. А Камбер был Камбером. Что тут еще  нужно добавлять? За
вами стояли  Целитель,--  он  указал на  Риса,-- и  мой брат во  Христе отец
Йорам,  и  архиепископ  Энском,  примас  Гвинедда. И даже  ваша застенчивая,
невинная дочь, Камбер. О, как коварно она  предала меня! И  все вы говорили,
что  моей священной обязанностью было оставить излюбленное поприще и принять
ненавистную корону!
     -- И вы послушались,-- спокойно сказал Камбер.
     -- Да.  Что еще  оставалось делать? Если бы я попробовал  перечить,  вы
убили  бы меня или подчинили себе, сломив мою волю. Я не  мог  противостоять
всему и всем. Я всего лишь слабое человеческое существо.
     -- Разве раньше не бывало мучеников?-- холодно осведомился Каллен.-- Вы
могли выбрать этот путь,  но не решились.  Если ваша вера  столь дорога вам,
почему же  вы так быстро  сдались? Да, мы  не слишком церемонились, но вы не
можете  перекладывать всю ответственность на  наши плечи,  Синил. Если бы вы
были стойки, нам ничего не удалось бы.
     --  А  может быть,  вам  так  ничего  и  не удалось!-- крикнул Синил и,
сверкнув глазами, бросился вон.
     -- Открытая война,-- пробормотал Камбер, когда шаги короля затихли.
     -- Он скоро придет в себя,-- сказал Каллен.-- По крайней мере,  должен.
Или  я  всех нас  погубил. Прошу  простить. Кажется, мое негодование в конце
концов разрядилось.
     Йорам, повесив голову, перебирал в пальцах епитрахиль.
     -- Отчасти это и моя вина. Я утратил выдержку. Прости, отец, что и тебя
втянули.
     Он виновато взглянул на Камбера, но тот улыбнулся, пожав плечами.
     --  У него есть  несколько часов, чтобы остыть. Возможно, ему следовало
услышать все это. Ведь мы правы, как, впрочем, и он.
     -- Верно.-- Каллен  вздохнул  и  надел меч  поверх  синей  михайлинской
сутаны.--  Верно. Полагаю, через несколько часов выяснится подлинная правота
каждой из сторон.

     ГЛАВА 6
     Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил.
     Второе послание к Тимофею 4:7

     Размышлять о возможных последствиях  спора времени не  было. Пора  было
отдать последние приказы, выслушать  донесения разведки,  напоить и оседлать
лошадей, проверить перед боем оружие.
     Сопровождаемый  сумрачным Йорамом, Камбер  отправился  к своему отряду,
чтобы  выслушать  доклады офицеров. Каллен осмотрел михайлинских рыцарей  со
строгостью, невиданной  прежде. Молчаливый, поджав  губы, он вместе со своим
заместителем обходил ряды воинов.
     Рису выпала  обязанность разбирать  палатки  для раненых,  распределять
обязанности  между дюжиной  Целителей и  вдвое большим числом лекарей-людей,
которых  подобрали  специально.  К концу дня  у  хирургов и подручных  будет
полным полно дел, другие займутся легко  раненными, Целителям придется иметь
дело с тяжелыми случаями. Те, кому  они будут бессильны помочь, перейдут  на
попечение священников.
     При  самой  лучшей  организации  лазарета  после  боя  здесь  неизбежна
неразбериха,  и  даже втрое  больше  Целителей  не  смогли  бы  спасти  всех
страждущих.  Многих не удастся сразу перенести  в лагерь, и они останутся на
поле брани до окончания  сражения. Посылать к ним Целителей  во время  битвы
было бы неоправданным риском при сильном недостатке лекарей.
     Покинув Каллена и остальных, король поспешно вернулся в свой шатер и не
выходил  оттуда до тех  пор, пока не  пришло  время садиться  на Фростлинга.
Короля сопровождал Джебедия, предупрежденный  Йорамом о  перепалке  Синила и
Каллена, поэтому он  старался  не быть навязчивым  и держаться  с наибольшей
предупредительностью.  Приказания   отдавались  негромко,  непременно  после
королевского  дозволения. Синил  старался  отвечать как можно более  кратко,
подавляя  свой гнев.  Никто не  решался  попусту  тревожить его, а  молчание
короля воспринималось как  решимость.  Синил стискивал зубы и  старался  как
можно крепче держать поводья, радуясь, что лицо скрыто забралом.
     На  противоположных  сторонах  поля   выстраивались  войска.  Противный
холодок  возник  внутри  и  комком застрял  в  горле. Сейчас  так не хватало
надежного друга. Король скакал  в окружении рыцарей личной охраны, среди них
далеко не все были дерини, но  Синил никого из них не знал настолько,  чтобы
положиться на него.
     Чуть выше  на холме Камбер с сыном наблюдали за построением противника.
Над легкой влажной  дымкой утреннего тумана возвышались знамена, штандарты и
рыцарские  значки на  сотнях копий. Ниже, у границы тумана, тенями двигались
пехотинцы, их оружие отбрасывало слепящие блики.
     Камбер посмотрел на Йорама, а потом снова на серую пустую равнину перед
ними, догадываясь, что мысли сына во многом схожи с его собственными.
     --  Ты  думаешь о том,  чего все это стоило, не  так ли?-- спросил  он,
иронически улыбаясь.
     Йорам прищурился, продолжая вглядываться в даль.
     -- Сегодня утром я оказался круглым идиотом,-- расстроенно сказал он.--
Все, на что  было положено  столько  усилий, обратилось  в  прах. Неужели он
никому не верит?
     --  Очевидно, нет,  по  крайней  мере  пока.  Наши с  тобой  надежды на
Алистера  и  его дружбу обмануты,  возможно,  они  изначально  были  велики,
принимая во внимание мою  совершенную несостоятельность в  данной области. Я
никогда не думал, что Алистер... или ты сможете вот так его завести.
     Йорам рассматривал луку седла.
     -- Но ты сам признал, что это правда.
     -- Верно. Но чем  больше я об этом думаю, тем больше  убеждаюсь, что он
не  был  готов к своему преображению. Должен признаться, мне казалось, что у
Алистера хватит терпения еще ненадолго.
     --  Так  и было,--  пробормотал  Йорам.--  Не успел рассказать тебе, но
прошлой ночью он опять  пытался втолковать Синилу, что хочет помочь ему. Тот
снова отказался. После возвращения Алистера мы с Джебедия битый час убеждали
его, что его попытка не напрасна, и неудача-- это проблема Синила, а не его.
Как мне  кажется, Каллен  чувствовал, что Синил был почти готов принять  его
предложение. Признаю, я был нетерпелив. Вчера вечером, когда  Синил возражал
против наблюдательных преград, мне пришлось выйти из палатки. Боялся сказать
резкость,  о которой  потом придется сожалеть. Наверное,  утром  тоже стоило
уйти.
     -- Тогда почему Алистер...
     -- Сегодня утром? Полагаю, это было в ответ на то, что Синил шпионил за
нами. К тому же не  следует забывать о  возбуждении перед битвой. За суровой
наружностью нашего викария прячется чувственный, легко ранимый человек.
     Камбер вздохнул.
     -- Я ничего не знал о прошлой ночи. Как по-твоему, положение поправимо?
     --  Трудно сказать. Ты  знаешь,  Алистер  Каллен горд, но  он по-своему
заботится  о  Синиле. В последний  год он  привязался  к  нему. Я думаю... я
надеюсь, что Синил  чувствует это. Видит Бог, если наш король хочет выжить в
этом мире, то должен научиться доверять кому-то.
     --  В таком случае, может,  это лишь  временное препятствие,-- произнес
Камбер.-- Синил испуган  и оттого упрям.  Думаю,  он  не понимает, что имеет
дело с человеком, почти таким же упрямым, как и он.
     Несмотря на серьезность ситуации, Йорам засмеялся.
     --  Это  точно. Алистер  один из самых  упрямых  людей,  с которыми мне
приходилось сталкиваться. Почти такой же упрямец, как ты временами.
     Камбер тоже развеселился.
     --  Нет,  таким,  как я, никто  не  может  быть. Даже  твой настоятель.
Кстати, вот и он, грозный, как Апокалипсис, Алистер!
     Каллен  преодолел последние метры по  склону холма  и  натянул поводья,
останавливая своего жеребца. Его  синяя накидка была  уже испачкана  грязью,
лицо горело возбуждением.
     -- Остался еще час  или около того. Нам известно-- распределение ее сил
совпадает  с твоим описанием. Наш разъезд  ввязался в  небольшую стычку с ее
патрулем, обошлось без потерь.
     Камбер мрачно улыбнулся.
     -- Не думаю, что ей известно о нас столько, сколько удалось узнать мне.
У  нее не было  времени для того, чтобы существенно менять планы,  продолжая
наступление.
     --  Удача, которая ничего  не решает. Но удача,-- пробормотал Каллен.--
Это сегодня и нужно. Ее силы по-прежнему превосходят наши.
     -- Как Синил?-- спросил Йорам, меняя тему разговора. Каллен вздохнул.
     -- Старательно  избегает  меня.  Не думаю, что  это затянется  надолго.
Конечно, его чувства оскорблены. Но он держит себя в руках. Думаю, когда все
закончится, дело пойдет на лад.
     Камбер похлопал Каллена по плечу и кивнул.
     --  Добрые  вести. Теперь  о  сражении. Нам следует  кое  о чем помнить
особо?
     Поодаль,  где  остановились  король,  Джебедия,  Бэйвел  де  Камерон  и
рыцари-телохранители,  раздался  сигнал  рога.  Каллен  подобрал  поводья  и
улыбнулся.
     -- Просто держи  свои  защиты повыше,  а  голову пониже,--  ответил он,
поворачивая коня.-- Удачи вам, друзья мои, даст Бог, увидимся вечером!
     Он поехал, пустив коня галопом к михайлинской коннице,  собиравшейся на
северо-востоке. На равнине внизу выстроилась гвинеддская пехота и двинулась,
теряясь  в тумане. Михайлинцы Каллена спустились с холма и уходили на север,
выполняя обходной маневр.
     Камбер посмотрел на боевые порядки  малочисленной  армии графа Сайхира,
присоединившейся к ним  накануне,  и вздохнул, а  затем развернулся к  своим
кулдским рыцарям,  ожидающим  приказа. Сегодня  своих воинов  поведут  они с
Йорамом, приняв на себя командование конницей и половиной пехоты. Юный Гьюэр
тоже передал своих вассалов из Арлисса  под  команду Камбера, а сам  нес его
личный штандарт, с которым решил сопровождать графа Кулдского в битве.
     Когда Камбер развернулся в  седле, молодой человек  поспешил к  нему  в
сопровождении оруженосца со щитом. Брат-михайлинец подал щит Йораму, и Гьюэр
занял место слева от Камбера.
     -- Лорд Джебедия сообщает, что готов выступить, милорд,-- сказал Гьюэр.
     Камбер  поднял  щит с мечом и короной на  лазоревом  и  красном  полях,
привстал на стременах и  махнул рукой,  подавая знак Джебедия,  стоявшему  в
четверти  мили  к югу.  Взявшись  за  рукоять меча, он  оглянулся  на  своих
рыцарей.  Они  прекрасно поняли  его  жест  и  не нуждались в дополнительной
команде.  Рука  стиснула  повод,  ноги  плотно  обхватили   лошадиные  бока,
деринийские защиты упрочились.
     Камбер скомандовал  выступление и тронулся с холма вниз, сопровождаемый
Йорамом и  Гьюэром. Впереди  в  долине  двигалась  пехота,  обнаруживая себя
линией знамен, колышущихся в утреннем небе.
     Синил  в кольчуге  и  шлеме, с  мечом  на поясе и щитом  с изображением
Гвинеддского  льва  тоже  спускался  с  холма. На  случай  непосредственного
соприкосновения  с  противником он  вооружился булавой-- оружием, применение
которого не  требовало специального умения, Короля сопровождал  михайлинский
рыцарь-знаменосец,  а впереди скакала группа отборных рыцарей с михайлинским
наставником.
     Шелковые  знамена  плыли  по   равнине.  Войска  сближались.  В  тишине
слышалось бряцание оружия и стук копыт о мягкую землю. Люди топтали  молодую
пшеницу, а скачущие лошади  с  корнем  выворачивали  из  земли  наливающиеся
колосья. В низине  скопилась  дождевая  вода,  и  великолепие одежд и оружия
конных рыцарей мгновенно запятнала жидкая грязь.
     Они  скакали  целую  вечность,  постепенно  ускоряя  движение.  Наконец
гармонию  летнего утра  нарушили  боевые  кличи-- пешие  и конные  бросились
вперед изо всех сил.
     Противники схватились врукопашную. Стратегия,  тактика-- все забылось в
хаосе  битвы. Равнина через несколько часов превратилась в море грязи, крови
и искалеченных тел людей и животных.
     Вражеская армия представляла довольно  разноплеменное  сборище. Большую
ее  часть составляли  войска торентских союзников  Ариэллы-- родственников и
подданных семьи и матери. Эти  воины в конических шлемах, украшенных шелками
и перьями, в латах, нагрудники которых покрывали странные письмена,  бились,
не ведая жалости. Они не знали пощады и не просили ее.
     Еще опаснее были гвинеддцы, принявшие сторону Ариэллы. При Фестилах они
стали крупнейшими землевладельцами и теперь поддавались на посулы вернуть им
отнятые  богатства,  если их госпожа завладеет  короной. Этим, в отличие  от
торентцев, было что  терять--  в случае  поражения их ожидала кара Халдейна,
нынешнего владыки Гвинедда. Для них смерть в бою была спасением от бесчестья
и изменнического клейма.
     В жестокой сече ряды противников заметно редели. Еще до полудня Камберу
стало  известно, что он потерял почти  четверть  рыцарей и шестьдесят  пеших
воинов, в середине дня потери удвоились. Дважды его сбивали с  коня,  и  оба
раза он  остался  невредимым. Сначала выручил Гьюэр. Схватив  поводы  лошади
нападавшего, юноша изо  всех  сил дернул, тот  от неожиданности вывалился из
седла,  попал под копыта  собственного  коня.  Гьюэр,  не выпуская  знамени,
прикрывал Камбера, пока тот не выбрался из грязи и снова не вскочил в седло.
В  другой  раз после случайного падения Камбера воин из  королевской  охраны
помогал ему  поймать  коня,  и  в  это  время  лошадь этого  рыцаря  упала--
вражеское копье пронзило ее шею.
     Однажды в пылу сражения Камбер увидел неподалеку Ариэллу. Она проезжала
в первых рядах войска, вдохновляя солдат, но подступиться к ней с мечом было
невозможно-- два десятка тяжело  вооруженных рыцарей надежно  защищали  свою
предводительницу. Ариэлла оделась, как  настоящий воин,  в  кольчугу  поверх
кожаного  костюма,  скрыв  свою  изящную  фигуру.   Темные  вьющиеся  волосы
выбивались из-под стального шишака  с  короной. Появлению Ариэллы  в войсках
предшествовали попытки  применить волшебство, но дерини на стороне Синила их
успешно отражали,  а  ее  людям магия  причиняла урон.  Отказавшись от  нее,
Ариэлла  появлялась теперь в наиболее  опасных  местах, своим  видом  внушая
мужество сражающимся, но оставалась безоружной и не участвовала в битве.
     То же самое можно сказать  и  про Синила,  хоть его булава и обагрилась
кровью каких-то неистовых пехотинцев, самым невероятным  образом  избежавших
мечей охраны и  оказавшихся рядом  с королем.  А его командирам  приходилось
размахивать мечом  без устали. Тяжелее  других  приходилось  Йораму-- он  со
своими  рыцарями был отрезан от  Камбера и сражался в окружении, теряя людей
одного  за  другим.  Потери,  немногим  меньше,  несли  и Джеймс Драммонд  и
Джебедия.
     В рядах  Алистера Каллена тоже появились бреши, но михайлинцы держались
стойко. К вечеру наметился перелом. Армию Ариэллы кое-как удалось потеснить.
Единая  линия  сражающихся  стала  распадаться.  Дрогнули  и побежали  воины
Торента, сообразившие, что собственная жизнь  дороже чужой распри.  Каллен и
Джаспер Миллер пустились в погоню с небольшим отрядом и, нагнав  отступающих
на  опушке  леса, изрубили,  не взяв  ни одного  пленного. Они  поворачивали
коней, чтобы вернуться к своим, когда Джаспер вскрикнул, показывая в лес.
     -- Неужели Ариэлла?
     Каллен развернулся  в  седле, прищурившись,  всмотрелся в  полумрак под
деревьями и с криком пришпорил коня. Лихим галопом отряд  последовал за ними
и вскоре оказался у цели.
     Горстка рыцарей, среди которых был и Целитель, разворачивалась в боевой
порядок, чтобы  в  своей  последней  схватке защитить госпожу.  Ариэлла  без
доспехов  зябко  куталась  в белый  шерстяной  плащ, по=детски  сжавшись  на
огромном  боевом  коне.  Оттененное  копной блестящих волос,  ее  лицо  было
возбужденным.
     -- Сдавайся, Ариэлла!-- крикнул Каллен, поднимая коня на дыбы, его люди
тем  временем  строились.-- Твои войска  разбиты.  Тебе не  удастся сбежать.
Сдавайся и молись о милосердии короля!
     --  Милосердие короля?-- крикнула в ответ  Ариэлла.-- Какое мне до него
дело?
     --  У  тебя  нет  надежды спастись,--  Каллен  осадил  коня.-- Сдавайся
немедля, чтобы избежать новых бессмысленных смертей. Битва проиграна.
     Ариэлла не ответила. Поляну внезапно наполнил блеск  деринийских защит,
поднятых  рыцарями  Ариэллы.  Окруженные  слепящим  сиянием,  они  двинулись
вперед.  Михайлинцы  Каллена  отразили магический  удар  и,  принимая вызов,
тронулись  навстречу.  Крики,  ржание  и  звон   оружия  разнеслись  вокруг,
умноженные эхом. Противники обменивались  ударами волшебства,  выбрасывая  и
разбивая их сверкающие сгустки.
     Первыми жертвами стали лошади-- они были наименее защищены, а спешенный
рыцарь, даже дерини, имел не много шансов уцелеть в поединке с всадником.
     Каллен бился,  как одержимый, он вертелся на коне, стараясь  прикрывать
своих и истреблять врагов,  оставаясь к седле. Магической энергией  в момент
столкновения были поражены несколько рыцарей с обеих  сторон, но, оказавшись
лицом к лицу,  противники больше  надеялись на  физические  силы и искусство
владения мечом. Скрежетала разящая сталь, хрустели  кости, со стонами падали
умирающие.
     Джаспер Миллер убил двоих  из семи защитников  Ариэллы, прежде  чем был
сражен. Его убийцу  прикончил меч другого михайлинца, который в свою очередь
пал жертвой Целителя  Ариэллы,  безупречно  владевшего  оружием, несмотря на
свою профессиональную клятву.
     Уже через несколько  минут Каллен  был сброшен с  лошади,  но продолжал
отчаянно рубиться. Наносил  сокрушительные удары и получал их, был несколько
раз  серьезно  ранен, остался на ногах  и в конце концов оказался один среди
бездыханных тел. Один  на  один  с Ариэллой, как  ангел  мщения и  последняя
преграда к ее бегству. Обеими руками Каллен стискивал окровавленный меч.
     Слева  от  него едва  слышно  стонал михайлинец, а  смертельно раненный
Целитель  корчился в попытках подползти к  своей  госпоже: рука у него  была
отрублена у локтя  и держалась на сухожилии. Ариэлла оставалась  в седле, но
ее  жеребец,  возбужденный боем и запахом  крови,  раздувал ноздри и  громко
фыркал,  кося налитым кровью глазом.  На коне можно было избежать встречи  с
Калленом  и  его  мечом.  Плечи  Ариэллы  подрагивали,  растрепанные  волосы
ниспадали  на спину,  как  еще  один плащ. Она  хорошо понимала преимущества
своей  позиции  и  то,  как  выглядит  со  стороны;  успокоив  своего  коня,
претендентка   на  престол  горделиво  вскинула  голову  и  смерила  Каллена
взглядом.
     -- Вы храбро сражались,  святой отец.-- При звуке ее голоса жеребец под
ней  взбрыкнул, но тут  же присмирел.-- Если вы поклянетесь  верой и правдой
служить мне, я смогу простить вашу измену.
     Пораженный Каллен уставился на нее.
     --  Поклясться служить тебе?  Ты с ума  сошла? Ты говоришь так,  словно
одержала победу. Ты пленница, а не я.
     --  Ваша пленница?-- Ариэлла засмеялась и приблизила на несколько шагов
своего горячего коня.-- Настоятель, разве не я сижу в седле без единой раны?
Взгляните на себя. Отдайте меч, и я дарую вам жизнь.
     В ответ Каллен, мотая головой, закричал бессвязно и яростно. В том, что
произойдет  дальше,  он  не  сомневался--  оскаленная  лошадиная  морда  уже
нависала   над  ним.  Каллену  чудом  удалось  выскочить  из-под   копыт  и,
увернувшись, накинуть на голову коня свой плащ. Животное в испуге рванулось,
наткнулось  на  острие и всей своей тяжестью  навалилось  на  меч с жалобным
ржанием.
     Ариэлла не  удержалась в седле. Испуганный жеребец  сбросил  ее,  и она
упала  в кусты. Выбираясь из-под лошадиного крупа, Каллен полагал,  что она,
самое меньшее, в глубоком  обмороке, и сражение окончено. Он увидел Ариэллу,
когда подбирал  свой окровавленный плащ. Едва держась на ногах, она, бледная
и негодующая, творила заклинание.
     Каллен  мгновенно  мобилизовал  свои  защиты. Нужен  был контрудар, для
которого  придется обратиться к  силам, покуда никогда не применявшимся.  Он
сознательно этого избегал,  но сейчас, истекающий кровью,  иначе  не  сможет
одолеть Ариэллу. Силы утекали, как кровь из ран, зрение слабело. Все ресурсы
души и  тела были брошены против опасной противницы. Он умирал,  и не стоило
обольщаться   относительно   своего  будущего.  Чувства  Каллена  слабели  и
притуплялись, но он должен был  остановить Ариэллу. Немедленно. Отдать силы,
свою веру, любовь и ненависть-- всю жизнь. И уничтожить ее.
     Тяжело  опираясь на меч,  Каллен поднимался с колен.  Ценой невероятных
усилий ему удалось распрямить ноги.
     Ариэлла,  стоявшая в центре поляны с закрытыми глазами, раскинув руки в
стороны, увеличивала силу своего натиска. Он чувствовал, как напрягаются его
защиты, и  знал, что в  запасе лишь  несколько мгновений.  Потом  у  Ариэллы
станет одним врагом меньше. И она будет свободна!
     Каллен подобрался и  припал  с  поцелуем  к рукояти  меча,  заключавшей
святые мощи. Он вознес молитву над святыней, взывая к милости Творца.
     Затем взял меч,  как  копье, и  послал точно в  цель.  Лезвие прорезало
пальцы до кости, но об этом ранении отец Алистер уже не узнал.
     Глаза его  навсегда  закрылись, как только меч вылетел из руки. Впереди
было море мрака.

     ГЛАВА 7
     И увидят народы правду твою и. все  цари--  славу твою, и назовут  тебя
новым именем, которое нарекут уста Господа.
     Книга Пророка Исаии 62:2

     Пока  войска победителей собирались к своей исходной  позиции, тени  на
земле  сначала удлинились, а потом и вовсе пропали. У подножия холма Синил и
Джебедия  принимали  первые невеселые  рапорты  о  потерях.  Камбер  и Йорам
въехали на вершину  и теперь, сидя на лошадях бок о бок, оглядывали равнину,
на глазах погружавшуюся во тьму.
     В сумерках  двигались  тени: санитары отыскивали в  грудах тел все  еще
живых,  грумы  собирали  уцелевших  лошадей, возвращались раненые, способные
ходить.  Левее, яркими точками выделяясь в сумерках, горели постовые костры,
а за ними оживал лагерь.
     Вдали,  во  вражеском  стане,  собирали трофеи  и провизию;  сторожевые
разъезды  осматривали  окрестности,   вылавливая  нерасторопных  сторонников
Ариэллы.  Конные  патрули  были  высланы и на  поле  битвы,  чтобы отпугнуть
мародеров и защитить санитаров и сборщиков трофеев от нападения безрассудных
одиночек. Из тишины сгущавшихся сумерек до  двух всадников на вершине  холма
долетали стоны.
     На правой перчатке Йорама остался багровый след,  кровью был перепачкан
и  лоб,  но то  была чужая кровь. Ею была забрызгана и  кольчуга, ни разу не
пробитая в минувшей  битве.  Мокрые волосы михайлинца  слипались  бронзовыми
завитками.  Камбер был покрыт  солидным слоем  грязи, на его  накидке  сияла
огромная дыра,  но он  тоже  был невредим.  Его  непокрытая  голова блеснула
серебром в слабеющем свете солнца, когда он протянул оруженосцу свой  шлем и
щит.
     -- Скольких ты  потерял?--  спросил  он,  бросив взгляд на михайлинское
знамя, под которым конвой Ордена куда-то уводил пленных.
     --  Слишком многих, такова цена.-- Йорам,  свесившись  в седле, опустил
щит на землю.-- А ты?
     -- Столько же.-- Камбер промолчал.-- Но по крайней мере с Синилом все в
порядке. Ты не знаешь, как его дела? Йорам пожал плечами.
     --  Ты  же его видишь. В седле держится. С  виду все нормально.  Сейчас
меня  больше волнует то, что после полудня никто не  видел  Ариэллы. Как  ты
думаешь, она не могла убежать?
     -- Господи, надеюсь, что нет.
     Камбер  поднял  руку, приветствуя  приближающегося  зятя.  Рис  натянул
поводья,  становясь рядом с ними. Оберегая себя от холода  и ночной сырости,
он надел мантию  Целителя, из-под нее выглядывала рубаха,  подол которой был
выпачкан  в  крови/-- Рис вытирал рубахой руки. На пальцах все еще виднелись
бурые  пятна. Целитель был  бледен и выглядел усталым,  под глазами  залегли
темные круги. Он шумно вздохнул.
     --  Не  могу  задерживаться  надолго,  если не  нужен  вам, но хотел бы
узнать, когда  вы в последний  раз видели  отца Каллена. Внизу готовы отдать
Богу  душу  несколько  человек,  кое-кто из  них хочет, чтобы непременно  он
отпустил им грехи.
     Лицо Йорама омрачилось, он снова оглядел поле брани.
     -- Я не видел его несколько часов. А ты, отец?
     Камбер склонил  голову,  словно  припоминая,  затем  указал  вправо  на
небольшой лесок.
     -- Он с группой михайлинцев преследовал отступавших  в том направлении.
Это было полчаса назад. Надеюсь, ничего не случилось.
     От подножия холма донесся крик, Рис поднял руку в ответ.
     -- Боюсь, не смогу помочь вам в поисках. Я нужен внизу.  Когда  найдете
его, присылайте ко мне.
     -- Разумеется.
     -- Да поможет вам Бог.
     Он  развернулся и поехал  вниз. Йорам резко натянул поводья,  чтобы его
лошадь не увязалась за конем Риса, и взглянул на отца.
     -- По-твоему, что-то не так?
     -- Давай выясним.
     Йорам  сжал  пятками бока лошади  и  начал  спускаться с  холма. Камбер
последовал за ним, щадя своего захромавшего коня.
     На  опушке   они  обнаружили,  мертвого  телохранителя  Ариэллы,  потом
встретился  и  первый  михайлинец,  чья  синяя  накидка  казалась  черной  в
полутьме. Камбер ненадолго задержался  над телом,  пытаясь  определить,  что
произошло, но  ехавший  впереди Йорам  крикнул,  что увидел  труп  в  одежде
фестилийских захватчиков.  Затем Йорам  пустился еще дальше, скрывшись среди
деревьев.
     Дурное предчувствие все более  крепло в Камбере. На втором найденном им
михайлинце  был значок личной охраны Алистера Каллена; заглянув под забрало,
Камбер узнал в нем преданного друга и секретаря Каллена Джаспера Миллера.
     Камбер обеспокоился всерьез,  и  его  рука  непроизвольно  потянулась к
мечу-- если убит Джаспер, Каллен в опасности.  Неподалеку  вскрикнул  Йорам,
ужаснувшись чему-то. Вздохнув, Камбер  пришпорил коня и. пустил на голос, не
сомневаясь в том, что сейчас увидит.
     Остановившись  на краю  поляны, Камбер спрыгнул  на землю, сотворил шар
мягкого серебристого света и поспешил к найденному сыном телу.
     Каллен лежал на боку, словно спал, положив голову на руку. На этой руке
была кровь  и на груди тоже. На ребрах  остался след  удара-- страшная  рана
разрывала кольчугу, кожу и мясо.
     Камбер застыл от ужаса и в то же время проверил округу, но не обнаружил
опасности.  Он  уловил  Йорама, тот продирался через  кусты  в дальнем конце
поляны, нервничая, но был  невредим. Им ничто не угрожало. Оставалось только
тело,  лежащее у его ног,  другие тела;  людей и животных  и  запах  крови и
смерти.
     Усилием воли Камбер  преодолел  столбняк безысходности,  поразившей его
над телом Алистера, Повесив огонек, как маленькую луну, в  ярде от земли, он
опустился  перед  мертвым  викарием на колени, стянул  перчатку  и  коснулся
холодного лба.  Его  сознание  проникло в  тело мертвеца...  Камбера ожидало
новое потрясение.
     Какой  дьявольской  силой совершилось это. Каллен не был жив, но он  не
умер! Телесная оболочка была  разбита,  но часть  его  существа  по-прежнему
жила, безнадежно отторгнутая от тела, но прочно привязанная к нему невидимой
нитью, не разорвавшейся  даже со смертью убийцы  Каллена.  И нет возможности
вернуть  это тело к  жизни-- серебряный  шнур единства души и  тела  лопнул.
Плоть погибала безвозвратно.
     Как  освободить душу, Камбер  не  знал и  ничего  не  мог придумать. Он
призвал  на помощь все свое мужество и тут же  резко поднял голову-- в  круг
света от волшебного шарика вступил его сын.
     В бескровном лице Йорама без труда читалось все, что  творится  у  него
внутри, никаких расспросов не требовалось. Йорам тяжело опустился на колени,
уронив голову на грудь. Камбер испугался за сына, но, услышав его сдавленный
всхлип, понял, что Йорама сразил не предательский удар, а скорбь.
     Взглянув  на лежавшее  между  ними тело  Каллена,  он протянул  руку  и
положил ее на плечо Йорама. Молодой священник вздрогнул под отцовской рукой,
тяжко вздохнул, и покачал головой, когда Камбер хотел заговорить. щ
     -- Мы, дерини, не всегда исповедуем честную борьбу,-- произнес Йорам.
     Его голос сорвался, и Камберу показалось, что он не в себе; с проверкой
отцовских  опасений  тем  не  менее   можно  было  повременить--  разрешения
требовали более неотложные вопросы.
     -- Что ты нашел?
     --  Ариэллу.  --  Йорам  невидяще смотрел  на распростертое тело  между
ними.--  Очевидно,  Каллен  и  его люди  увидели,  что она хочет убежать,  и
догнали ее в этом лесу. Рыцари убивали друг друга, а Каллен и Ариэлла бились
между собой насмерть, впрочем, она продолжала и после...
     -- Что?!
     -- По крайней мере, больше не придется об этом тревожиться,-- прошептал
Йорам.-- Она проиграла.
     Он кивнул на кусты, в которых только что побывал. Камбер взглянул туда,
потом на Йорама, поднялся и побежал через поляну.
     Ариэлла полулежала  на  земле, привалившись  к дереву, с мечом в груди;
рукоять  качнулась движением воздуха  от  приближения  Камбера.  Не  решаясь
поверить  глазам,  он опустился на колени, засветил  еще один огонек и узнал
меч Каллена с гравировкой  священных символов на стали. Головка рукояти была
покорежена и обуглилась, однако клинок не поддался разрушению.
     Камбер  перекрестился  (сейчас  это  был  не  просто привычный  жест) и
обратился к  женщине, осторожно  стянув с  нее набухший  кровью  белый плащ.
Сначала  ему  показалось, что она  хотела  вырвать  оружие из  своей груди--
мертвые  скрюченные  пальцы застыли  совсем близко  от его  лезвия-- и долго
боролась со смертью.
     Но  внимательнее приглядевшись к пальцам, понял: они вовсе не тянутся к
мечу.  В  свои  последние  минуты  она  пыталась сделать совсем  другое.  Ее
окоченевшие  руки, прижатые к груди,  ее пальцы замерли  в момент исполнения
заклинания,  которое большинство дерини считало невозможным.  Неудивительно,
что Йорам был так потрясен.
     Камбер сделал подготовительный вдох и легко провел руками над телом, не
касаясь его и внедряясь в мозг. В этом поверженном существе уже не теплилась
жизнь.  Заклинание,  позволявшее   сохранить  ее,  волшебство,   на  которое
растрачены последние силы,  не удалось. Жизнь и могущество покинули Ариэллу.
В противоположность Каллену, она была мертва.
     Камбер  накрыл  лицо Ариэллы  ее окровавленным плащом, а своим  обернул
руку и выдернул сталь  из  ее груди.  От  прикосновения меч завибрировал (он
почувствовал это сквозь несколько слоев шерстяной ткани) и зазвенел низко  и
глухо.
     Прошептав слова, прогоняющие все напасти, он коснулся губами священного
оружия, и оно сразу же стало обыкновенным старым мечом.
     Камбер прикрепил его к поясу, тщательно завернул Ариэллу в плащ и  взял
на руки. Перебросив тело через седло  лошади Йорама, оказавшейся поблизости,
крепко  привязал  и,  глядя  на  коленопреклоненного  сына  в  круге  света,
задумался  о  своем  погибшем  друге.  Со  смертью   Каллена  слишком  много
оборвалось.
     Все это было  связано с военной победой,  концом Ариэллы  и сохранением
трона  за  Халдейнами.  Где-то  в  безопасном  месте  Ариэлла оставила сына,
который  обязательно  объявится  в  надежде  вернуть  себе   утраченный  его
родителями  престол.  Наследник  Ариэллы  достигнет  совершеннолетия,  когда
Гвинедд будет  менее  всего  готов  дать  ему  отпор.  Несмотря  на  крепкое
здоровье, Синил проживет  еще лет двадцать  (если не станет жертвой случая),
но одряхлеет  раньше; один  из  его сыновей немощен, другой-- урод с увечной
ногой. Чтобы  противостоять наследнику  Фестилов  во главе торентских армий,
Халдейнам придется немало попотеть.
     Угроза возврата Фестилов тем  серьезнее, чем  сильней кипящая в  Синиле
внутренняя борьба. В смятении короля повинен и он. Слишком неосторожным было
говорить с  Синилом со всей прямотой. Этот несчастный  и недалекий  государь
видел в жесткой откровенности оскорбление своей августейшей  персоны. Он все
более воспринимал Камбера как недруга  и  распространял  враждебность на все
племя дерини.
     В  безотчетной подозрительности Синила был определенный смысл. Все  его
враги были дерини,  те, кто вытолкнул  его  из  монастыря и теперь руководил
каждым  шагом  в  чужой  и  малопонятной  жизни, тоже.  Король, слава  Богу,
достаточно  рассудителен,  его  подозрения  и  неприязнь  пока не обернулись
опалами и  казнями.  А случись что-то? Если вдруг Синила не станет  до того,
как его  сыновья повзрослеют, вместо сдержанного  недовольства  дерини могут
начаться открытые гонения на это пугающее людей и слишком независимое племя.
     Такое развитие  событий  весьма вероятно и даже скорее всего неминуемо.
Можно  ли  будет  остановить  грядущий  шквал  тупой  нечеловеческой  злобы?
Предотвратить  его? Или хотя  бы  ослабить мстительный удар? Есть  ли способ
сберечь великое наследие дерини? Господи, избавь от всего этого!
     Нет.  Провидение  не  спасет ни  жизни  его  собратьев, ни  деринийские
знания, Камбер пришел  к этому печальному заключению и принялся  безо всякой
нужды  проверять качество ременных узлов,  которыми было приторочено к седлу
тело Ариэллы.
     Но  пути  спасения  должны  существовать. Удар можно  по  крайней  мере
смягчить.     Можно,    хорошенько    обдумав,    предпринять     встречные,
предупредительные  шаги, привлечь к  этому делу лучших из дерини, непременно
использовать, даже не во все посвящая, возможности Каллена.,.
     Нет. Алистера больше  не  будет с ними.  Беспорядочные мысли роились  в
склоненной  голове Камбера.  Среди вороха  давних  полузабытых  воспоминаний
мелькнул проблеск.  И возникла идея.  Сумасшедшая  и рискованная, она тем не
менее могла помочь им. Только бы Йорам согласился помочь сделать этот шаг.
     Приготовившись к  возражениям  сына, Камбер  потрепал  лошадиную шею  и
пошел к Йораму. Он опустился на колени  так, что  тело викария разделяло их.
Немного погодя Йорам осенил себя крестом и поднял голову.
     -- Что она с ним сделала, отец?-- прошептал  священник.-- Что-то совсем
не так.
     --  Знаю, И  займусь этим. Но сначала  хочу спросить кое  о чем.  Очень
важном.
     -- Более значительном, чем бессмертная душа Алистера?
     -- Если взглянуть на это широко, пожалуй, да. Хотя твоя скорбь помешает
понять это сейчас.
     Йорам  резко вскинул голову и рукой в перчатке  прикрыл глаза, стараясь
подавить рыдания.
     -- О чем ты?
     Камбер откинулся на пятки.
     -- Ты поверишь, если я скажу, что смерть Алистера может положить начало
осуществлению великого замысла?
     -- Что ты говоришь?
     --  Я  говорю  о Синиле,  о его  растущей враждебности ко мне и  нашему
народу,  за редкими исключениями для  таких,  как Алистер.  Мы создали  его,
Йорам. Сделали  королем простого,  усердного и набожного священника. Научили
тому, что он должен знать,  и он постарался усвоить все как можно  лучше. Мы
очень торопились с  преображением  Синила-- даже такой Халдейн  на троне был
предпочтительнее безумца-дерини, властвовавшего тогда.
     -- Причем тут Алистер?
     -- Настраивая Синила  против дерини Имра, мы, не  желая того, настроили
его против всех дерини,  пусть пока он и не вполне осознает это. Алистер был
одной  из  наших  надежд  заставить его  думать по-другому. О  да, ближайшие
несколько лет  будут  спокойными,  возможно,  такое  положение сохранится до
смерти Синила, да подарит ему Господь долгую жизнь. А  потом?  Если Синил не
преодолеет  себя  и  не  создаст гарантий  терпимости людей  и  безопасности
дерини,  нам несдобровать. Впрочем, даже  благожелательность Синила, если мы
ее  добьемся, вряд  ли  спасет наш народ. В будущем дерини  ожидают  тяжелые
времена. Мне страшно об этом подумать.
     -- Неужели ты не предотвратишь этого?-- Йорам начал понимать реальность
и масштаб угрозы.
     -- Боюсь, Камберу это не по  силам. Ты сам  видел,  как  Синил  на меня
реагирует. Знаешь, почему в последние месяцы Алистер и Рис приучали Синила к
мысли о необходимости моего присутствия возле короля?
     Йорам виновато потупил глаза, а Камбер продолжал.
     -- Только что  меня  посетила  одна  мысль.  Я,  кажется,  знаю  способ
приумножить  свое  влияние и  пользу.  Пока я  благополучно  превращаюсь  из
королевского сподвижника в  управляющего его делами. В этом виноват и Синил,
и мы тоже. Я  уже подумывал о том, чтобы  удалиться, исчезнуть  и  исподволь
притормаживать  маховик,  неосторожно  раскрученный  нами. Теперь появляется
иной, на мой взгляд, лучший выход.
     --  Я  что-то не  понимаю тебя,--  несмело заговорил  Йорам.--  И  мне,
похоже, не хочется этого.
     -- То  же самое можно сказать  и про меня,-- ответил Камбер.--  Замысел
страшит,  и этого  не выразить словами, но  исполнение его  разрешит задачи,
которые мне, Камберу, не разрешить никогда. Нас только двое, никто другой не
знает о смерти Каллена.  Мы известим тех,  кого необходимо. Если я займу его
место...
     Йорам протестующе взмахнул руками,  загораживая  от отца тело  викария.
Кровь отлила от лица михайлинца.
     -- Нет! Я знаю, о чем ты, и не позволю этого.
     --  Йорам,  не заставляй  меня  тратить  время на объяснения,  иначе мы
погубим дело. Поверь, это единственный способ. Алистер Каллен должен жить, а
значит,  Камбер  МакРори   умрет.   Кстати,  нужное  заклинание   совершенно
безопасно.
     -- Нет,-- упрямо повторил Йорам, которого слова отца  повергли в полное
смятение.
     -- Да. Соглашайся же. Ты знаешь, я не умру совсем. Кроме того, оставить
о себе воспоминания как о воссоздателе династии Халдейнов-- завидная участь.
Даже Синил, несмотря на скопившуюся в нем желчь, не станет  возражать против
достойных похорон Камбера Кулдского где-нибудь в Кэррори, рядом с прахом его
предков,  А я как  Алистер  Каллен  буду продолжать делать  то,  что Камберу
теперь не под силу. Думаю, наш старинный друг не стал бы возражать.
     Он взглянул на неподвижное лицо Каллена.
     -- Йорам,  возможно, это не самое лучшее решение, но самое  действенное
из всех  Доступных. Если мы упустим эту возможность, когда  еще  нам выпадет
такое? Вспомни о Синиле. Подумай о Гвинедде. Неужели ты не поможешь мне? Без
тебя мой план неосуществим.
     Йорам убрал руки и прижал к груди, потом зажмурился и обреченно склонил
голову.  Он  поднял  взгляд  на  отца  после долгой  паузы.  В  серых глазах
отражалась безграничная печаль.
     -- Тебе необходимо это?
     -- Думаю, да.
     Йорам  глотнул, пытаясь  унять  навернувшиеся  слезы  и вернуть течение
мыслей в русло логики.
     -- Совершив это, ты окажешься на краю пропасти, особенно в отношениях с
Синилом. Не понимаю, как ты надеешься его обмануть? А остальных?
     --  Приобретением памяти Каллена, тем, что знаем мы с тобой, а еще буду
молиться. Я могу сослаться на опустошение после битвы и потрясение от смерти
Камбера, а возможно, сумею и удалиться куда-нибудь на время.
     -- И что потом?-- спросил  Йорам.-- Отец,  ничего не известно толком  о
его дружбе с Синилом. Кроме того, есть еще Орден, отнимающий силы и время, а
ты даже не священник. Добавь сюда епархию, которую он собирался принять. Бог
мой, даже помышлять об этом-- безумие!
     -- Пусть безумие и  я-- сумасшедший, но ты либо поможешь,  либо предашь
меня} Что ты выбираешь? У нас нет времени на споры. В любую минуту нас могут
увидеть.
     Отец  и  сын  смотрели  друг  на   друга.  Оба  испытывали  смущение  и
упрямились,  были  полны  решимости   и  терзались  сомнениями,  мучались  и
сострадали друг  другу.  Потом Йорам  нагнулся  и  принялся освобождать ноги
Каллена от доспехов.  Когда он возился с застежками,  на полированный металл
поножей упала слеза.
     Облегченно вздохнув,  Камбер освободил  голову  викария  от кольчуги  и
положил  руки   на   лоб  под  серебристыми   волосами.   Закрыв  глаза,  он
сконцентрировался и проник к тому, что оставалось Алистером Калленом.
     Уцелевшие образы  памяти  были  разрознены, беспорядочны и  уже тронуты
тленом. На большее надеяться не стоило. Камбер не стал копаться в памяти, он
спешил   сделать  ее  своей.  Пришлось   только  позаботиться  о  сохранении
существующей  последовательности   вплоть   до   самых   мелких  деталей   и
освободиться от запечатленных в мозгу призраков смерти. Утраченные фрагменты
воспоминаний Камбер дополнит собственными, это  будет сделано позже-- сейчас
надо было поскорее извлечь  живые мысли  из разбитой телесной оболочки. Цена
поспешности была высокой.  Принимая чужую  память  вот так, целиком,  Камбер
обрекал  себя  на физические страдания,  когда он станет приводить в порядок
сознание Каллена.  Муки  умирающего  станут его  ощущениями  от  первого  же
прикосновения. И чем скорее перетерпеть, тем лучше. Хаотические воспоминания
существуют  в  мозгу,  как  опухоль,  растущая  с  каждым  днем,  угнетающая
сознание. Давление делается непереносимо и способно свести с ума.
     Он  не станет  этого  дожидаться. На  следующей  неделе  выберет  время
обратиться  к  воспоминаниям Каллена, возможно, с помощью  тех, чья любовь и
преданность  помогут  ему  успешно  сыграть  свою  новую  роль.  Разумеется,
останутся и провалы,  которые ему никогда  не заполнить,  но все  же добытые
образы--  лучше,  чем  ничего,  если  он  собирается  стать  для  окружающих
Алистером Калленом.
     Камбер  принял его  сознание  и  закрепил  в мозгу.  Снова обратился  к
Каллену, на этот  раз  за  тем,  чтобы  коснуться  других  связей-- темных и
страшных уз  между ним  и Ариэллой. Разбил их и уничтожил все следы таинств,
которые Йорам называл не всегда  честными. Когда  последнее заклинание  было
нейтрализовано, казалось,  и воздух  посветлел. Простившись со своим  бывшим
единомышленником, критиком и вдохновителем, другом и братом, он открыл глаза
и встретил испытующий взгляд сына.
     -- Он...
     -- Теперь покоится с миром.
     Йорам опустил глаза,  прошептал  молитву,  перекрестился  и  взялся  за
доспехи.  Отец помогал  ему  в  молчании.  Когда  Каллен был  освобожден  от
кольчуги, Камбер  начал  снимать собственную амуницию;  Йорам обряжал в  нее
покойника,  а  Камбер  облачался в  доспехи  викария.  Покончив с ремнями  и
пряжками,  он  опустился  на  колени  напротив  сына.  Йорам  расправлял  на
бездыханной  груди  куртку голубой  кожи,  защищавшую во  многих боях  грудь
МакРори.  Камбер  спохватился,   стянул  с   пальца  фамильный   перстень  с
монограммой и надел на левую руку Каллена, перепачканную в крови. Йорам снял
печатку настоятеля михайлинцев и бережно положил ему на грудь.
     --  Чем ты объяснишь смерть Камбера? Когда  мы  отправлялись на  поиски
Алистера, ты был невредим. Тебя убила Ариэлла?
     Камбер взял увенчанный крестом шлем  Каллена и надел поверх кольчужного
наголовника.
     -- Мы расскажем все,  как было, сместив происшедшее во времени.  Поехав
сюда,  мы  стали свидетелями поединка  Каллена и  Ариэллы.  Я  вступил в бой
вместо израненного  Алистера,  но  получил смертельный удар, и  тогда Каллен
убил Ариэллу. Мы привезем в лагерь тела погибших. Кто возьмется оспорить наш
рассказ?
     Йорам безразлично кивал, не поднимая головы. Камбер наклонился вперед и
положил руки на плечи сына.
     -- Теперь мы так все  и  сделаем. Йорам порывисто  обнял  отца, вытирая
слезы тыльной стороной ладони. Камбер улыбнулся.
     -- Будь добр, поставь защиты.
     Йорам с  глубоким вздохом воздел руки и заговорил  с закрытыми глазами.
Слова таинства были привычны, он проделывал его множество раз, с отцом и без
него, но никогда прежде не вкладывал в волшебство столько чувства.
     Голубоватое сияние, хорошо заметное  в наступившей темноте, взметнулось
вокруг них. Йорам опустил руки, по лицу катились слезы, блестя на щеках.
     Не  замечая  сыновних  слез,  Камбер  нагнулся  над Калленом  и  тронул
перстень на  его левой  руке-- холодный белый  свет ударил из кольца.  Левая
рука отца и правая сына протянулись  друг к Другу и соприкоснулись кончиками
пальцев; правую руку Камбер положил на лоб Каллена.
     -- Вспомни,-- глухо промолвил он, силой  любви сближая их, как это было
два с лишним года назад в часовне Кэррори.-- Протяни мне свою руку, сердце и
мозг и, когда мы станем едины, соедини свой свет с моим.
     Тем временем  взгляд Йорама потускнел,  дрожащие  веки  опустились.  Он
безропотно  покидал реальный мир,  погружаясь в глубокий деринийский  транс.
Камбер перевел взгляд на перстень между ними, свечение становилось все ярче.
Спустя  мгновение он закрыл  глаза и сосредоточился-- все, соединяющее  души
отца и сына, стянулось в тончайшую нить. Теперь Йорам был подготовлен.
     Оставалось волнение, поверхность сознания не походила на зеркало пруда,
скорее напоминала танец ручья, бегущего по камешкам солнечным весенним днем.
Но  в  глубине,  куда  устремился   Камбер,  холодный  ровный  свет  заливал
сознание-- Йорам раскрывался, все более подчиняясь.
     Он уже не волен был влиять на происходящее, да и не пытался. В  слиянии
с Камбером сыну пришло  осознание  смысла и целей,  поставленных  отцом,  их
значения для будущего, Больше не было недавних страхов.
     -- Смотри,--  зазвучал  голос Йорама;  по  успокаивающейся  поверхности
заскользили  зеленые листья.-- Вот твоя телесная  оболочка. Смотри, отец, ее
суть  раскрывается тебе. Она та же, что и у тела нашего друга.--  Он перевел
дух-- Пусть в холодном огне, дремлющем Меж нами, смешаются два облика. Прими
вид Алистера Каллена, а  его телесная оболочка примет облик графа Кулдского.
Да будет так. Fiat. Аминь.
     Губы Камбера искривились,  словно он хотел заговорить, но  не  издал не
звука.  Йорам открыл глаза и  со страхом смотрел  на лицо  отца, окутавшееся
туманной дымкой.  В ней  исчезали, стирались родные  черты.  Он  взглянул на
Каллена-- преображался и его облик.
     Магический перстень  полыхнул так,  что Йораму пришлось рукой  прикрыть
глаза.  Когда он снова обрел способность видеть, на  коленях перед ним стоял
уже не его отец. На  лице, совсем недавно мертвом, ожили бледные глаза цвета
морской волны и неуверенно взглянули. А на земле  у его ног застывшие  черты
Камбера принадлежали тому, кто погрузился в вечный сон.
     Йорам отдернул руку от мертвеца и судорожно сглотнул.

     ГЛАВА 8
     Не много поспишь, не много подремлешь, не много, сложив руки, полежишь.
     Книга Притчей Соломоновых 24:33

     В лагерь  они возвратились в ночной тьме.  Между палатками солдаты жгли
костры. Кое-где, обозначая дорогу, горели воткнутые в землю факелы.
     По пути попалось несколько групп с  телами убитых и раненых, и еще двое
михайлинцев с такой же печальной  ношей не привлекли ничьего внимания. После
тяжких ратных трудов отдых был наслаждением, а любопытство-- роскошью.
     Йорам сопровождал тело,  в  котором  все  скоро узнают Камбера МакРори.
Следом Камбер вел за повод коня с мертвой  Ариэллой, В темноте они несколько
раз  увязали в грязи,  но  не воспользовались факелом, не желая обнаруживать
себя  до  поры. Скоро Йорам предстанет перед  всеми в  сыновнем горе. А пока
пусть  его лицо будет  скрыто спасительной темнотой. Впереди у  них  опасная
игра.
     Йорама узнали, когда  они  благополучно  обогнули  королевский  шатер и
двинулись к  михайлинскому,  сначала  какие-то  рыцари  его Ордена,  а потом
компания слуг МакРори, собиравшаяся у костра под графским штандартом. Тут но
шапке  серебристых волос  узнали и викария; у костра зашептались,  и  Камбер
потупился.
     Навстречу бросился  Гьюэр  Арлисский,  этот  бесхитростный  юноша  явно
заждался их  и  сейчас был искренне обрадован. Его приветствие оборвалось на
полуслове -- он взглянул в лицо Йорама, не задержавшего шаг и  продолжавшего
путь  к шатру МакРори.  Гьюэр  остолбенел,  потом  пустился вдогонку и  взял
священника за локоть.
     -- Отец Йорам, что случилось?
     Йорам отвернулся, его плечи задрожали. Гьюэр  взглянул  на ношу лошади,
затем с  тревогой--  на  Йорама  и,  осененный  страшной  догадкой,  на  его
спутника-- Алистера  Каллена.  Бросился  к  лошади Йорама,  откинул  плащ  и
посветил факелом. Стон сорвался с его губ.
     --  О, Господи, не может быть! Лорд Камбер!-- он  вцепился  в  Йорама и
развернул к себе.
     --  Нет, скажите, что это не он! Это другой лорд убит! Кто угодно, хоть
сам Господь Бог, но только не Камбер!
     Трое  людей Камбера,  потерянные,  с  застывшими лицами, приблизились и
отвели  рыдающего  Гьюэра в сторону. Йорам бросил  повод  и  развязал ремни,
крепившие  к седлу страшную поклажу.  Вокруг собирались люди, дымящие факелы
образовали кольцо мерцающих огней.  Камбер-- теперь  викарий-- передал  коня
какому-то михайлинцу, теперь одному из его Ордена, и помогал сыну.
     Кто-то  разостлал  на  земле  у   ног  лошадей  меховой  плащ.  Четверо
михайлинцев-- глава Ордена, священник и двое рыцарей-монахов-- бережно сняли
тело  с  седла  и  опустили  на  плащ.  В  свете  факелов  на  земле  лежало
безжизненное тело графа  Кулдского, черты его заостренного смертью лица были
спокойны. На теле зияли раны, каждая из которых могла стоить жизни, засохшая
кровь казалась черной.
     Испуганный  шепот и  горестные  восклицания  раздались вокруг, один  за
другим  михайлинцы  и  прислуга  графа опускались  на  колени с  обнаженными
головами, отдавая  последний долг тому, кто привел их сюда и утром возглавил
в бою.
     В безмолвии приблизились король и Джебедия. Во взгляде широко  открытых
глаз Синила была настороженность. Он как  пришибленный стоял между Йорамом и
мнимым  Калленом. К нему,  мельком  взглянув  на  тело, обратился  Джебедия.
Камбер сделал вид, что не заметил.  Отвечать было особенно  нелегко-- дружба
отца Алистера и Джебедия была общеизвестна.
     --  Что случилось?-- спросил  Синил после долгой паузы. Йорам попытался
ответить, но исторг из себя только сдержанный стон. Тогда, глядя исподлобья,
отрывисто заговорил Каллен.
     -- Я со  своими людьми преследовал  Ариэллу и ее эскорт, Государь.  Это
было  в лесу  неподалеку  отсюда. Мы  догнали их, и  она, видя, что  бегство
невозможно, решила биться до последнего. В схватке мои люди были перебиты, а
я ранен и  обессилел.  Появление Камбера и Йорама уравняло силы, но перевеса
мы не  получили.-- Он оперся рукой о седло,  словно собираясь с силами. -- В
поединке с последним  телохранителей Камбер был тяжело ранен,  а Йорам лежал
без чувств. Из последних сил я  метнул в нее  меч, бросок оказался смертелен
для Ариэллы.-- Камбер положил руку  на сломанную  рукоять меча Каллена.-- Но
графа Кулдского это уже не могло спасти.
     Он   опустил  голову,  не   желая  и  не   решаясь  продолжать.   Синил
непроизвольно потянулся к лежащему  перед  ним телу,  но спохватился и резко
выпрямился. Когда он обращался к  Йораму,  лицо  короля  было бесстрастно  и
только глаза выдавали его возбуждение.
     --  Мы  разделяем  ваше  горе   и  скорбим  о  кончине  вашего  отца,--
пробормотал он,-- благодарим за услуги, оказанные сегодня. Было бы подлинным
счастьем, если бы граф Кулдский разделил с нами радость победы.
     Он  развернулся  и  поспешно направился к своем  палатке,  Отдалившись,
король   едва   не   припустил   бегом.   Разросшаяся   толпа  вокруг   тела
безмолвствовала, потом поднялся нарастающий ропот.
     --  Отнесем его в  палатку,-- негромко  предложил  Камбер, осваиваясь в
новой роли.
     Он нагнулся и  хотел  подхватить  под руки  своего  убитого друга,  но,
увидев,  что  Джебедия хочет  ему  помочь, зашатался,  изображая  обморок,--
нельзя было позволить главнокомандующему коснуться тела Алистера.
     --  Со  мной  все  в порядке,  Джеб,--  буркнул он. когда сильные  руки
Джебедия подхватили его, а Йорам и Гьюэр взяли тело.-- И все же ты не мог бы
пойти и пригласить ко мне Риса.
     --  Насколько  серьезно  ты  ранен?--  спросил  Джебедия,  не  отпуская
Камбера.--  Я  боялся, что  с тобой что-то серьезное. У меня появилось очень
странное чувство.
     Камбер  закрыл глаза и, глубоко вздохнув, выпрямился. Он не ожидал, что
Джебедия  сможет  угадать  смерть   Алистера,   и  молился,  чтобы  остались
незамеченными различия в манере речи и поведении.
     --  Не  волнуйся  обо  мне,  Джеб,--  горячо  зашептал он.--  Несколько
несерьезных ран и великая усталость. А теперь ступай и пригласи ко мне Риса,
пожалуйста.
     Кивнув и не  сказав ни слова, Джебедия исчез в темноте, оставив Камбера
наедине с его беспокойством. Йорам и Гьюэр уносили тело в шатер, который еще
недавно принадлежал ему.
     Они ступили внутрь, двое рыцарей Камбера встали на пост у  входа. Толпа
медленно расходилась в полном  молчании, солдаты, оставленные позаботиться о
мертвой Ариэлле, взялись за дело с видимым неудовольствием.
     До Риса новость дошла почти через час, Джебедия разыскал его в одной из
хирургических палаток и дождался, пока Рис  проведет исцеление глубокой раны
на ноге  молоденького солдата.  Под  влиянием Риса рана превратилась в узкую
маленькую полосу, о которой юноша наверняка через неделю и думать забудет.
     Но  пока  молодой  человек был  вне себя  от боли,  Целитель  продолжал
ощущать ее,  бинтуя  рану, тут он  увидел поблизости Джебедия  и махнул  ему
рукой, на которой виднелись следы его занятий.
     -- Джеб, помоги. Мне надо поберечь силы для  настоящего исцеления.  Его
нужно погрузить в сон.
     Не  говоря  ни  слова,  Джебедия опустился на колени  и положил руку на
голову  парня.  Его  глаза,  лихорадочно  блестящие,  заметались, потом веки
дрогнули и опустились.  Джебедия  пробормотал:  "Спи",-- на несколько секунд
закрыл глаза и, грустно глядя на Риса, поднялся.
     --  Лорд Камбер  вернулся в лагерь,--  тихо сказал  он. Отмывая руки от
крови в  деревянной лохани, которую перед ним держал  слуга, Рис  через силу
улыбнулся.
     -- Значит, он нашел Алистера?
     -- Да.
     Краткость  ответа,   многозначительность  тона   и  суровый  вид  воина
заставили Риса вздрогнуть. Вытирая руки о мокрое окровавленное полотенце, он
всматривался в лицо Джебедия.
     -- Что случилось? Ты недоговариваешь?  Оставь нас, Тобан,-- подтверждая
приказание,, он толкнул пажа в плечо.
     -- Камбер убит, Рис.
     -- Убит? Но ты сказал...
     Джебедия избегал смотреть на Риса, в горле у него першило.
     -- Я сказал, что  он вернулся в лагерь. Его тело вернулось. Он  и Йорам
нашли  Алистера  сражающимся  с   Ариэллой.  В  конце  концов  Ариэлла  была
повержена, но Камбер умер от полученных в бою ран.
     -- А Йорам? Алистер?
     -- Алистер послал  меня за тобой. Он говорит, что  легко ранен и просто
обессилен, но я чувствую, что-то здесь не то. Йорам, кажется, невредим.
     Рис поспешно кивнул.
     -- Разумеется, я приду.  Мне все равно нужна передышка от  здешних дел.
Но Камбер... Это невозможно. Этого не может быть.
     Джебедия стиснул плечи молодого человека, потом, махнув рукой, подозвал
другого Целителя, появившегося в палатке.
     --  Лорд  Рис необходим одному из придворных, Дарин.  Вы можете сменить
его?
     Не дожидаясь подтверждения, Рис пошел  к выходу, совершенно  выбитый из
колен  сообщением  Джебедия.  У  выхода  из  лазарета  к  ним  присоединился
михайлинец  с  факелом. Рваные тени  метались под ногами, впереди,  словно в
конце  бесконечного  коридора,  возник  шатер МакРори. Рис  ничего больше не
видел, кроме родового знамени перед входом и двух стражей по обе  стороны от
него. Он так никогда и не вспомнит подробностей пути. Перед салим шатром Рис
вдруг обнаружил, что остался один. Джебедия тактично отстал, предоставив ему
возможность побыть наедине со своим горем.  Он  не чувствовал под собой ног,
он вообще лишился способности чувствовать,  оцепенел и никак не мог поверить
в происходящее.  Глубоко вздохнув, взялся за полотнище,  завешивающее  вход,
привычным движением  отбросил  его  и  вошел.  Услышал,  как  за его  спиной
прошелестела ткань опускавшейся занавеси, и вынудил себя поднять глаза.
     Взгляды находившихся внутри обратились к Рису. Гьюэр стоял на коленях в
головах походной  кровати Камбера, мертвенно бледный Йорам  молился  у  тела
отца, Алистер  Каллен  стоял, опираясь о  центральный шест палатки.  Никогда
раньше Рис не видел викария в таком волнении.
     Он безотчетно отметил это, целиком обратившись к тому, что так боялся и
должен был увидеть.  Тело в белоснежных одеждах лежало на кровати. Покойника
можно было принять за спящего. Это был Камбер.
     На несколько секунд все застыли, потом Гьюэр вновь принялся расчесывать
золотые с серебром  волосы  своего  покойного сеньора.  Рис,  убедившийся  в
горькой правде, больше не  мог видеть мертвого Камбера. Он искал поддержки и
ответов на свои вопросы, заглядывая в глаза живых.
     --  Лорд  Джебедия нашел меня и рассказал все,-- наконец произнес он.--
Алистер, он  говорил,  вы были  ранены?  Изможденный Каллен выдержал  взгляд
Целителя.
     -- А я и забыл,--  просто ответил  он, коснулся окровавленных одежд  на
боку и пошатнулся, скривившись от боли.
     Рис поспешил поддержать викария за плечи,  как вдруг раненый прижал его
к себе с недюжинной силой.
     Не  выдавай меня,  Рис.  В его  мозгу  звучал  знакомый голос. Реагируй
только на то, что ты видишь. Умер Алистер, а не я.  Йорам знает это, Гьюэр--
нет.
     Целитель  от  неожиданности ахнул, и  в  другой  ситуации  это  было бы
замечено,  но вскрикнуть,  переживая  смерть близкого,  вовсе не грех. Гьюэр
ничего не заметил, а "слабость" не оставляла Каллена, пока Рис не успокоился
и не услышал над ухом:
     --  Не  надо  слез,--  теперь голос  только напоминал настоящий, звучал
резче.--  Он был  воином  в полном  смысле слова и  не  одобрил  бы излишней
чувствительности.
     Для  Риса и  Йорама  слова  имели  двойной смысл,  о котором  Гьюэр  не
догадывался.  Рис отстранился от  нового Камбера и заглянул в его  необычные
глаза цвета морской  волны и льда.  Горестное лицо удалось воссоздать не без
труда,  но Гьюэр и остальные должны видеть его скорбь. Слава Богу, теперь он
избавлен от проливания фальшивых слез.
     -- Да, отец Каллен,-- с чувством прошептал Рис.-- Я  постараюсь помнить
об  этом. Идемте, я  осмотрю ваши раны.  Сколько  сил понадобится мне, чтобы
вернуться к нормальной жизни.
     -- Мои раны несерьезны,-- сказал Камбер.
     -- Может, и так, но позвольте  мне судить об  этом. Мы перейдем к вам в
шатер или останемся здесь? Камбер слабо махнул рукой.
     --  Ко  мне, здесь  я все  равно  бесполезен--  минувший день  оказался
непосильно тяжек.
     Без лишних слов Рис взял под  руку, не вполне соображая, кого именно, и
они направились к выходу. Задержались, чтобы еще раз взглянуть  на того, кто
казался мирно спящим между Йорамом и безутешным Гьюэром, и  вышли. Стражники
отсалютовали  и  ослабили стойку, двое, рука об  руку,  направились  к шатру
настоятеля Ордена святого Михаила.
     Там дожидался Джебедия,  объяснявшийся с  двумя  офицерами,  настойчиво
приглашавшими  его  куда-то. Он приветствовал хозяина шатра взмахом  руки, и
Камбер махнул в ответ так, как это делал Каллен.
     Жест,  кажется, не смутил Джеба, и он  со спокойной душой последовал за
своими подчиненными.
     -- Слава Богу,-- зашептал Камбер, когда  они отошли,--  Не думаю, чтобы
он заподозрил что-то.  Но  новых  поводов  не  следует  давать.  Помоги  мне
разыграть  этот  спектакль, Рис, поддержка особенно нужна  сейчас, пока я не
вошел  в  роль.  О  необходимости   этого  циничного  маскарада  мы   успеем
поговорить.  Для  всех  я буду выздоравливать не сразу, а постепенно. Я могу
рассчитывать на тебя?
     -- Ты  же знаешь,-- шепнул  Рис и замолчал,  опасаясь ушей михайлинской
стражи.
     Рыцарь в синем склонился перед ними и отступил в сторону.
     --  Говорят, вы ранены, отец  настоятель,-- произнес он  с  волнением в
голосе.-- Не нужно ли кликнуть прислугу?
     --  Нет,  лорд Рис  позаботится  обо мне,--  ответил  Камбер.--  Прошу,
проследи лично, чтобы нам не помешали.
     -- Будет исполнено, настоятель.
     Когда полость  шатра опустилась, Риса пробрал  озноб. Камбер обнял и до
тех пор прижимал его к  себе, помогая успокоиться, пока Целитель  не овладел
своими чувствами.
     --  Бог  мой,   Камбер,  что  ты  наделал!--  возбужденно  зашептал  он
наконец.-- Ради Бога, зачем...
     -- Тес... Ты не должен произносить это имя. Известный миру Камбер умер.
Только тебе и Йораму известна правда.
     --  А  Эвайн?  Ей можно будет узнать?-- спросил  Рис,  освобождаясь  из
объятий, чтобы увидеть ответ в бледных ледяных глазах.
     Камбер с деланной озабоченностью стал возиться с застежкой пояса.
     --  Да, пожалуй. Хотел  бы  я изыскать способ сообщить ей,  но она сама
услышит новость еще до нашего прибытия...
     Он умолк и начал освобождаться от одежд и  доспехов  с  многочисленными
следами  битвы.  При  виде  кольчуги,  перепачканной  засохшей  кровью,  Рис
заволновался, но Камбер усмехнулся и принялся отцеплять шпоры.
     --  Нет, это его  кровь,-- сказал он.-- Я  же  говорил, со мной  все  в
порядке.
     Он замолчал, нагнулся,  чтобы снять ножные латы, опустился на  походный
стул и позволил молодому человеку стянуть с себя башмаки. Из кольчуги Камбер
выскользнул ловко-- многолетняя практика чего-нибудь да  стоила, но стеганая
безрукавка под доспехами тоже оказалась в крови.
     -- По-твоему, это не  ранение?-- пробормотал Рис, стараясь добраться до
тела.
     Камбер хитро улыбнулся.
     --  Я  же говорил, все это  представление,  Я  достаточно  владею своим
телом.
     Он  устало  прикрыл глаза.  Рис  освободил торс  от остатков  одежды  и
поначалу поразился  самообладанию своего тестя. Перед  Целителем зияла самая
настоящая рана, только хорошенько обследовав ее, он убедился в обратном.
     Послышались  приближавшиеся шаги;  Камбер  не  реагировал никак--  роль
страдающего от  раны и истощения сил была сейчас наиболее легкой. Поняв это,
Рис  сразу  же  превратился  в  озабоченного  лекаря   и  захлопотал  вокруг
неподвижного  Камбера. Завеса над  входом отдернулась,  в шатер  проник свет
факелов снаружи.
     -- Прошу простить,  отец  настоятель, я услышал, что вы ранены и принес
теплой воды и полотенце.
     Говорил личный  слуга  Алистера  Каллена  Йоханнес,  мирянин  в  Ордене
святого  Михаила,  совсем  недавно  принятый к  Каллену. По счастью,  он  не
дерини,  и это тоже было на руку Камберу и Рису. Соблюдая  осторожность, они
могли избежать разоблачения, впереди встречи с людьми, очень близко знавшими
викария,  но успех  всего предприятия Камбера  тем не менее  в  значительной
степени зависел от первой встречи с его теперешним слугой.
     -- Ты появился как раз вовремя,-- Рис знаком подозвал Йоханнеса.-- Отец
настоятель утверждал, что его раны не  опасны, но я хотел убедиться  в этом.
Кажется,  наши представления  о тяжести ранений не  совсем совпадают.  Подай
воду сюда.-- Он махнул стражнику, заглядывавшему в  палатку.  Благодарю, сэр
Верен. Все в порядке.
     Когда полотнище снова опустилось за рыцарем,  Рис  принял  от Йоханнеса
посудину  с  водой  и поставил  на ковер, попросив  лакея  встать за  спиной
хозяина  и поддерживать  его.  Настоятель сделался  мертвенно-бледен, и  Рис
подивился способности Камбера так быстро освоиться в сложной роли.
     Он  принялся  очищать  раны  и  открыл  мозг  для  контакта,  о котором
встревоженный Йоханнес даже не заподозрит.
     Я  последую  туда,   куда  поведешь   ты,--  подумал  он,  взглянув  на
полуприкрытые глаза Камбера.-- Лучше  всего притвориться истощенным болью от
ран и пережитым потрясением. Это вполне  естественно,  а  тебе даст повод не
показываться на люди, пока ты не подготовишься как следует.
     Мозг Камбера ответил:
     Я думал  об этом, сынок. Сейчас мы достаточно убедительно  исцелим  эти
раны, чтобы наш  славный Йоханнес  отдохнул от переживаний  за  жизнь своего
несчастного хозяина. Клади руку на большую рану в боку, я закрываю ее.
     Рис выполнил  просьбу. Целителю было очень непривычно, рана  под  рукой
затягивалась безо всяких усилий с его стороны. Камбер тоже оценил странность
ситуации, понимая в то  же  время разницу между подлинным исцелением  и этим
балаганом. Он мысленно попросил Риса  перенести  руку к меньшей ране. Первая
уже сморщилась  в узкую влажную полосу--  полное "исцеление", когда  Рис так
утомлен, казалось бы неестественным.
     Камбер откинулся  на руки Йоханнеса,  будто теряя сознание, и  проверил
мысли   в  беззащитном  мозге  слуги--  тот  искренне  верил  происходящему.
"Исцеление" продолжалось, Камбер все более валился на Йоханнеса.
     -- Он  совсем  обессилел,-- шепнул  Рис, вытирая  окровавленные руки  о
полотенце,  и  отодвинул таз с  буревшей водой.-- Я хочу,  чтобы  он заснул.
Помоги уложить его в постель.
     -- Нет,-- выговорил Камбер,  зашевелившись и едва приподнимая голову,--
Я должен увидеть моих людей. У нас много дел.
     -- О  них позаботятся другие.  Вам  необходим покой,--  объявил  Рис  и
вместе с Йоханнесом он повел слабо сопротивляющегося Камбера к кровати.
     Для большей убедительности  Камбер  продолжал упираться, пока  Йоханнес
полностью его не раздел и не  облачил в чистую рубаху из мягкой белой ткани.
На все протесты Рис отвечал непреклонно.
     -- Не  надо  споров, отец  настоятель.  Теперь вы должны  спать.--  Рис
положил руку  ему  на  лоб.--  Не  противьтесь, не  втягивайте меня в пустое
препирательство.  Меня  ждут  раненые,   я  растрачиваю  без   толку   силы,
необходимые для них.
     Бледные глаза  закрылись. Казалось, больной уснул. Рис  собрался убрать
руку со лба, когда в его сознании зазвучал повеселевший голос Камбера:
     Жестоко  так  обманывать  воина! Если бы вместо  меня был Алистер,  для
усмирения  потребовалось  бы больше  сил.  А теперь  ступай и  делай то, что
должен. Я обещаю хорошенько отдохнуть.
     Выполнить обещание удалось лишь после того, как у верного  Йоханнеса не
осталось ни одного надуманного повода далее оставаться возле хозяина. Сквозь
прикрытые веки  Камбер  следил  за его бестолковыми  перемещениями, имитируя
глубокое и мерное дыхание спящего всякий раз, когда слуга склонялся над ним.
В конце концов Йоханнес потушил все свечи, кроме  одной, и удалился.  Камбер
слышал, как он несколько минут болтал со стражниками, потом голоса стихли, и
снаружи доносился лишь обычный шум военного лагеря.
     Облегченно вздохнув, Камбер  позволил себе расслабиться  по-настоящему.
Если повезет, его не потревожат до утра.
     Он  выровнял  дыхание, привел мысли в  порядок и  потянулся всем телом,
проверяя свое  самочувствие в  новой оболочке. Во всем, кроме лица и рук, он
не  нашел  значительных  перемен:  они  с  Алистером  оба  были  худощавы  и
высокорослы,  хотя  Алистер  был,  пожалуй,  на дюйм  повыше. Одним  словом,
различия если и были, то несущественные и легко объяснимые. Они вполне могли
быть приписаны истощению, бремени забот, свалившихся на Каллена после гибели
Камбера.
     О лице вообще  не стоило  беспокоиться. При  всем желании прежние черты
могли  быть возвращены  только в результате сложных магических манипуляций и
немалых усилий. Можно считать, что маска Алистера приросла к нему. Она будет
оставаться на месте во сне и даже если он потеряет сознание. Кроме того, его
маска подвластна только его воле, так что внешность не подведет.
     Но  вот  манеры  и  привычки... Алистер Каллен  был весьма оригинальной
личностью и  очень общительной. Джебедия и Синил значились даже не  в первых
строчках  длинного  списка  близких к  викарию  персон.  Конечно,  к Камберу
перешло то, что осталось от памяти Каллена, вернее, перейдет, когда появится
возможность уединиться и поддержка, чтобы  усвоить приобретенное. Теперь  не
время.   Пока  придется  полагаться  на  свои  воспоминания  о   настоятеле,
прислушиваться  к  интуиции  и  ссылаться  на последствия ранения  и  горечь
потери.  Ничего  иного не было у Камбера,  чтобы стать  Калленом  не  только
внешне.
     В  его нынешнем  положении  был,  пожалуй, один плюс-- Алистер  Каллен,
наиболее консервативный  из  всех  дерини, никогда публично  не  пользовался
своим  могуществом.  Если только  он не  был  совершенно другим  под  кровом
Ордена, в чем  Камбер  сильно сомневался.  Кроме того, духовенство, особенно
деринийское, стремилось  к  замкнутой жизни,  храня себя от мира,  почти как
тайну исповеди. Епископство еще более отдалит Алистера от случайных людей. В
общем, трудности Камбера  кажутся  преодолимыми, и даже  от дерини  возможно
будет  утаить  истину. Когда  память  Алистера  перейдет  к  нему,  в  любых
мысленных контактах с собратьями он будет неуязвим.
     Камбер задумывался над тем, как авантюрная затея начинает влиять на его
собственное "я", о переменах в судьбе после посвящения  в епископы, и  вдруг
услышал голоса снаружи. Нахмурившись,-- он не ожидал никаких посещений среди
ночи-- Камбер обратился в слух. Противная дрожь пробрала его-- там был голос
Синила.
     -- Я знаю, он  ранен, Знаю, что лорд Рис велел не беспокоить,-- говорил
Синил.-- Но мне необходимо видеть его; Я не отниму много времени.
     Воцарилась  тишина,  потом  зашелестела  отодвигаемая ткань.  Камбер  с
закрытыми глазами  молился, отвернувшись от входа.  Он просил Бога  избавить
его от этой встречи.

     ГЛАВА 9
     Я  по  данной  мне  от  Бога благодати, как  мудрый  строитель, положил
основание, а другой строит на нем; но каждый, смотри, как строит.
     Первое послание к Коринфянам 3:10

     Еще несколько секунд было тихо-- Синил, должно быть, стоял у входа. Так
и подмывало повернуть голову и убедиться в этом, но он боялся выдать, что не
спит. А так Синил мог и уйти, не потревожив.
     Наконец, когда  неизвестность сделалась невыносимой,  напряженный  слух
уловил почти беззвучные шаги по толстому ковру. Они приближались и замерли у
изголовья, Камбер почувствовал прикосновение к своему плечу.
     Он  продолжал притворяться  спящим в  легковерной  надежде.  что король
все-таки  отступится, но его уже бесцеремонно трясли  за плечо. Со  стоном--
Камбер  надеялся, что убедительным,-- он скривился и слегка повернул голову.
Комедия  пробуждения разыгрывалась добросовестно: Камбер жмурился  от света,
непонимающе глядел  перед собой, снова закрывал глаза; потом улегся на спину
и окончательно "проснулся". Печать тревог лежала на лице августейшего гостя,
сейчас он казался стариком.
     -- Ваше Величество?
     Синил кивнул и отступил на шаг.
     --  Простите, что разбудил  вас,  отец Каллен, но я  не мог  оставаться
один.
     Со вздохом немощи Камбер на постели, кутаясь в меха, потер рукой глаза,
подавил зевок-- он торопливо соображал.
     Очевидно,  разговора  не  избежать.  Со слов Йорама  известно о  беседе
Алистера  в королевском  шатре. После бурной  сцены  на  утреннем  причастии
простительна забывчивость в деталях. Бог даст, пронесет.
     Снова зевнув, Камбер заставил себя взглянуть  Синилу в глаза, его новое
лицо выражало покорное ожидание.
     -- Простите, Ваше Величество. Рис заставил  меня уснуть, сопротивляться
ему непросто. Чем могу служить? Синил смущенно уставился в пол.
     -- Извините, святой отец. Я знаю, вы были ранены, но я... мне нужно вас
спросить о Камбере, Не могу поверить, что он мертв.
     Камбер отвернулся. Уж очень опасная  тема предлагалась,  придется очень
искусно защищаться.
     --  Вы  видели тело,-- осторожно  сказал он.-- Почему же  вы не  можете
верить? В конце концов разве не этого вы в глубине души желали?
     Синил, бледнея,  открыл  рот,  и  Камбер забеспокоился: не  слишком  ли
далеко он зашел.
     -- Я желал? Святой отец, я никогда...
     --  Возможно, безотчетно,--  прервал  его Камбер, не  давая возможности
оправдываться.-- Но  все, кто был вместе  с вами и  около вас,  ощущали вашу
неприязнь, и Камбер был средоточием этой неприязни. Он нашел вас, оторвал от
жизни, которую вы любили, и день за днем подавлял ваше сознание до  тех пор,
пока вы не примирились со своей участью.
     -- Но смерти ему я никогда не желал!
     -- Может, и нет. Пусть это останется на вашей совести,-- устало ответил
Камбер.-- Он  мертв.  Ретивый и назойливый наставник  навсегда покинул  вас.
Никто более не будет докучать вам напоминаниями о королевском долге.
     Синил  со стоном  опустился  на стул, закрыв  лицо  руками,  его  плечи
сотрясали беззвучные рыдания.
     В молчании Камбер  дождался  прекращения слез. Король  поднял  на  него
заплаканные глаза, и Камбер постарался смягчить свой взгляд.
     -- Простите, Синил, не следовало этого говорить. Сейчас слишком поздно,
я устал, хочу спать и немного не в себе.
     -- Нет, вы в чем-то правы,-- прошептал Синил,  утираясь рукавом.--  Я в
самом  деле винил его в том, что  лишился своего сана, и  думаю,  что  так и
было.-- Он шумно вздохнул и опустил глаза.-- Но он был мудр, по-своему любил
эту страну и ее народ, вероятно, я  его не  понимал и, быть  может, не смогу
понять.  Во  многом  он  был  прав:  сколько  бы  я  не  противился,  другой
кандидатуры на трон не было. Ради блага Гвинедда я должен помириться с этим.
Но поймите и меня, когда в душе я тоскую о том, чего навсегда лишился.
     Королевские  откровения  удивляли.  Его  отношение к Камберу  оказалось
более сложным  и неоднозначным,  в словах  звучало искреннее сожаление, но и
обольщаться не  стоило.  Нет, никогда любовь и  признательность не перевесят
неприятия к Камберу в этом сердце.
     Оставалось выяснить,  поможет  ли  смерть  МакРори  сближению с Синилом
новоявленного Алистера Каллена.
     ~-- Кажется, я понимаю, Государь,-- сказал он после дол* гой паузы.-- И
что еще более важно, думаю, что и Камбер понимал.
     Лицо Синила со следами слез озарилось надеждой.
     -- Вы так думаете, святой отец?
     -- Да. Он  умер на руках у нас с Йорамом; в последние минуты он думал о
том, что ожидает вас, Гвинедд и  жителей  страны, когда  его не  станет.  Он
всегда помнил о вас, Синил, вы были очень дороги ему, сын мой.
     --  Не я  достоин  последних мыслей,-- произнес  Синил  с  тоской.-- Он
должен был обратиться к Богу.
     --  Он  сделал и это,-- ответил Камбер.--  У  мер с  уверенностью,  что
прожил жизнь наилучшим образом. Легкая смерть. Я верю, он спит с миром.
     -- Только бы вы оказались правы,-- прошептал король. Наступила неловкая
пауза, Синил потупил взор и погрузился в собственные мысли, потом  с  робкой
надеждой взглянул на собеседника.
     -- Возможно, сейчас  не время спрашивать об  этом, святой отец, но, мне
кажется, Камбер одобрил  бы  это.  Я  хотел  спросить,  не...  еще не поздно
принять ваше вчерашнее предложение.
     --  Почему вы решили, что может  быть  поздно?-- осведомился Камбер, не
понимая смущения Синила. Король теребил край плаща, не поднимая глаз.
     -- Сегодня утром мы оба были вне себя.
     -- Был трудный день,--  прервал Камбер.-- Мы  оба мало  спали и слишком
много переживали. Мне не следовало выходить из равновесия.
     -- Нет, я говорил ужасные вещи,-- настаивал Синил.-- Вы были правы, а я
не хотел  в это поверить. Если бы я был тверже в  вере, истина мне открылась
бы сразу, но Господь не пожелал этого.
     --   Господь  предоставляет  нам  свободу   воли.  Он  не  подсказывает
правильных поступков.
     --  Увы.--  Синил  вздохнул  и  встал.--  Мною  сделан выбор. Я  должен
научиться  уживаться  с  последствиями  этого,  независимо  от  его  причин.
Спокойной ночи, святой отец.
     --  Спокойной  ночи,  Ваше  Величество,--  пробормотал Камбер  в  спину
удаляющемуся  Синилу.-- Нам всем  нужно учиться,-- добавил он, когда  король
вышел.
     Возвращение победителей в Валорет откладывалось. Люди и лошади отдыхали
после  битвы.  Целители души и тела  корпели над живыми,  похоронные команды
заботились о  мертвых. В долине Йомейра поднимались могильные курганы, меняя
ее  вид  в  память  и  назидание  грядущим  поколениям. Только тела наиболее
именитых отправятся с войском назад,  чтобы упокоиться в  родовых гробницах.
Продолжалась и работа,  за которую принялись в  ночь  после сражения. Отряды
ловких и опытных  солдат обыскивали холмы  и горные долины Йомейра в поисках
сторонников Ариэллы, избежавших пленения на поле боя. Те из них, кто остался
цел,  разумеется, унесли ноги, но  слишком много раненых и увечных  не могли
сбежать.  Их  и  вылавливали  королевские  войска,  поручая   одних  заботам
хирургов, а других -- священникам и могильщикам.
     Число  торентских  пленников достигало  сотни,  в  большинстве дворяне,
обязанные Ариэлле Фестилийской своим положением. Этих Синил немедленно лишил
права выкупа, чтобы, обретя  свободу, они тут же не встали под знамена  ярых
врагов Гвинедда.
     Торентским пленникам надлежало вместе с войском отправиться в Валорет и
пребывать там. Строгость содержания каждому была назначена в соответствии со
знатностью и положением. В этих условиях рыцарям предстояло ожидать прибытия
посольства от короля Торента и исхода его переговоров с королем Синилом.
     Захваченные победителями уроженцы  Гвинедда  не  могли  рассчитывать на
снисхождение как  изменники, хотя, воюя  против Синила,  они держали сторону
его  предшественника,   такого  же  короля.  Именно  поэтому   они   и   все
сомневающиеся должны  были  раз  и  навсегда запомнить, кто владычествует  н
Гвинедде, получить суровый урок. И Синилу предстояло решить, каким он будет.
     Королю этого вовсе не хотелось, но Джебедия  и граф Стихир  настаивали.
По просьбе Синила  советники определили перечень подобающих  и  справедливых
наказаний,  описав  их  подробно  и  красочно,  чтобы  наивный государь  мог
составить о  новом для него предмете исчерпывающее представление. Они своего
добились,  Синил  взялся  за  дело  и  после   горячих   молитв  в   заранее
отрепетированных   речах   сумел  обосновать   свое   первое   по-настоящему
независимое решение. Приговор короля был справедливым и милосердным.
     Каждый десятый из двухсот  пятидесяти пленников-гвинеддцев,  независимо
от положения  в обществе, будет публично казнен, пусть все видят, какая кара
ожидает  изменников. Избавленные жребием от  виселицы  вместе  с торентскими
пленниками  прибудут в  столицу,  и там  им  будет объявлено  о  королевском
милосердии. Домой они вернутся  в оковах, лишенные всех титулов  и прав, а в
Валорете будут прощены, получат свободу и право начать новую жизнь.
     Отрубленная голова Ариэллы  была  водружена  на копье  и отправлялась в
Валорет с  королевскими лучниками (таково было предложение Сайхира), ее тело
четвертовали  и  разослали по городам,  чтобы  выставить на  воротах.  Пусть
ропщущие умолкнут, а злоумышленники убоятся восставать на короля. Синилу был
нужен мир в стране, новой войны он не мог допустить.
     Решения были приняты, и армия  покидала Йомейр. Сайхир повел свою армию
домой в Истмарч залечивать раны,  а  Синил и его люди отправились в Валорет.
Приговор Синила исполнялся через каждые пять миль пути. Невиданные  страшные
плоды   раскачивались  на  деревьях  вдоль   дороги  на  Валорет,  привлекая
стервятников. Местным  жителям разрешалось снимать  повешенных  по истечении
тридцати дней, ослушники объявлялись вне закона и  подлежали изгнанию. Синил
заставил  себя  присутствовать при первой  казни, но за  остальными попросил
следить Джебедия.
     Король  по-прежнему раскаивался  в своих недавних нападках на покойного
лорда МакРори и остальных дерини.  По его приказу на время пути телу Камбера
воздавались  почести.  Облаченное в  саван тело,  каким-то  чудесным образом
хранимое  Рисом  от  разложения  на  июньской  жаре,  помещалось в  повозке,
запряженной парой белых коней. Траурный экипаж безотлучно сопровождали шесть
лордов в полном  вооружении. Почетная стража  сменялась дважды в день, чтобы
последние почести мертвому дерини успели оказать все высокородные дворяне.
     Перед повозкой и позади шли священники со свечами И крестами--  кадили,
читали псалмы и молились об  усопшем. А Камбер в  обличий  Алистера  Каллена
следовал  сразу за траурной колесницей  во главе михайлинцев. Иногда  к нему
присоединялся Йорам-- как сын Камбера он был вправе приближаться к гробу.
     Вся  эта  пышность  сразу же  не  понравилась Камберу,  ее сопровождала
неизбежная суета и праздные речи. И он совершал путь, углубившись в себя или
напуская на себя такой вид. Его добровольное душевное затворничество имело и
свои минусы, так как давало слишком много времени для рассуждении и  взгляда
на происходящее со стороны.
     Смертным не дано наблюдать реакцию других на собственную смерть. Камбер
удостоился видеть. Был  удивлен, польщен и несколько обеспокоен, хотя не мог
понять причину своей тревоги.
     Он ожидал изъявлений печали и был к ним готов. Кое-как представлял себе
благодарность людей за  восстановление Халдейнов  после всех ужасов Имра. Но
никак не думал обнаружить в простом люде такую огромную симпатию к себе. Что
знали  они о  лорде  МакРори  и  его истинной роли  в  возведении  Синила на
престол? Вероятно, молва  разнесла и оснастила  многими  выдумками историю о
его роли в воцарении Синила. Так,  ничего для этого не предпринимая, Камбер,
похоже, становился новым  народным героем.  От этого делалось немного не  по
себе.
     В дороге докучливая суета досаждала, в стенах Валорета  Камбер  всерьез
занервничал. Похоронный кортеж задал скорость движения  войскам, казни через
каждые  пять  миль еще более задерживали армию. Она пробыла в пути до  конца
июня, и весть о победе и возвращении войск достигла Валорета, опередив их на
несколько дней. Город притих в  ожидании и встретил  победителей, единодушно
высыпав  на  улицы. Синила встречали  радостными криками  и поклонами, перед
гробом Камбера умолкали и падали ниц.
     Король выглядел все более подавленным, со  своего места в торжественной
процессии  Камбер  это  сразу заприметил. Синил, очевидно,  ревновал к славе
покойника.
     Когда  они  въезжали  в  замок,  у  Камбера появился другой  повод  для
беспокойства.  В толпе придворных,  среди фрейлин  королевы,  рядом  с  ней,
архиепископом  Энскомом   и  другими   священнослужителями,   стояла  Эвайн,
маленькая, одинокая и потерянная. Жена Катана Элинор теребила ее за рукав, а
толпа теснила со всех сторон.
     Остановив коня посреди замкового двора, Камбер  видел только свою дочь,
но  принадлежал другим.  К  нему  направлялся Энском. Он  спешился и  ожидал
архиепископа, указав Рису на Эвайн.
     -- Подойди.
     Опускаясь на колени, чтобы поцеловать перстень архипастыря,  он опустил
глаза.
     -- Ваша милость,-- невнятно начал Камбер.
     Кивнув,   Энском   поспешно   поднял  его.   Взгляд   священнослужителя
остановился на гробе. Старик  прикрыл рукой  глаза и  смахнул  навернувшиеся
слезы,  потом  торжественно  опустился  на  колени рядом с  гробом и  стоял,
склонив  голову.  Вслед  за  ним  преклонили  колени   другие  клирики.  Гул
оживленных голосов сменился благоговейной тишиной.
     Встали на колени и Камбер,  и, рядом с ним, Йорам. Он тоже видел  Эвайн
среди встречающих. К ней  наконец-то протиснулся Рис и обнял, а она спрятала
лицо на груди мужа. Встреча  Синила с  женой  получилась куда  прохладней, в
этот момент короля, кажется, куда больше занимало происходящее у гроба.
     Лицо Синила было бесстрастно, когда он в сопровождении свиты удалялся в
покои, но неприятное предчувствие осталось у Камбера. Радовало только одно--
Рис  добрался  до  Эвайн и  его дочь  уже все  знает. Надо  поскорее  самому
объясниться с ней и окончательно успокоить.
     В это время Энском закончил молитву, перекрестился, поднялся,  и  опять
начались странные вещи.  Священники приняли тело  у сопровождающих рыцарей и
направились  к королевской часовне,  Энском обернулся к Камберу, встал между
ним и  Йорамом,  положив руки им  на  плечи. Траурный  кортеж почти  целиком
скрылся под сводами часовни, туда же довольно решительно архиепископ увлекал
отца и сына. Поднимаясь по ступеням, Йорам покачнулся.
     --  Я думаю, Йорам, ты  понимаешь, как тяжело мне было услышать весть о
смерти твоего отца,-- ровно  заговорил Энском, останавливаясь перед входом в
часовню.--  Мне  не нужно  объяснять  тебе, мы были  с  ним, как братья, его
дружба так много  значила для меня. Надеюсь, ты примешь мою посильную помощь
во имя памяти и той привязанности, которую я всегда к тебе испытывал.
     Йорам принялся  складывать слова признательности, подобающие скорбящему
сыну. Камбер знал, какой трудной была для него эта задача.
     -- Алистер,-- продолжал архиепископ, искоса глядя на Камбера,-- я знаю,
вы  будете очень тосковать по Камберу, в последнее время  вы сблизились и со
всей его семьей. Поэтому,  надеюсь,  вы не сочтете  дерзостью мою  просьбу о
большой услуге.
     Камбер  кивнул,  не  решаясь отвечать  и  не  догадываясь,  что задумал
Энскон.
     --   Прежде  всего  знайте;  погребальную  церемонию   я   назначил  на
послезавтра. Печальную  весть о смерти твоего отца, Йорам, я получил  раньше
других  и  помог твоей  сестре  пережить первые минуты горя. Эвайн-- молодая
особа, весьма сильная духом, тебе, должно быть, это известно лучше меня. Она
сразу же испросила  моего позволения  участвовать  в  погребальной мессе для
себя и для тебя. Надеюсь, о твоем согласии нет нужды справляться.
     -- Нет, ваша милость,-- прошептал Йорам.-- Ни  одна небесная или земная
сила не заставит меня отказаться от этого.
     -- Я так и думал. А вы, Алистер? Выбор, разумеется, за вами. Хотя Эвайн
и просила, Камбер  не  принадлежал вашему  Ордену,  поэтому ваш отказ был бы
извинителен.
     Камбер задумчиво вздохнул: достанет  ли ему  мужества присутствовать на
собственных  похоронах.  Эвайн  просила  Энскома, не  ведая  правды, зная  о
взаимной  приязни и дружбе между отцом и Алистером Калленом, и  была  вправе
ожидать согласия викария.
     Стоило ли  даже ради сохранения приличий принимать  участие  в мессе по
кому бы то ни было. Будучи диаконом (этот  скромный, но все же священный сан
он  принял  несколько  лет  назад),  Камбер надеялся  преодолеть трудности в
совершении   обрядов,  но  избегать  этого  без  крайней   необходимости.  В
погребальной мессе  ему  отводилась  роль  прислужника--  вести  мессу будет
Энском, а  он  может стать  единственным, кто  во время  печальной церемонии
по-божески простится с действительным Алистером Калленом.
     Когда  еще  представится возможность  достойно  проводить  в  мир  иной
доброго викария.
     Камбер  заметил,  что сын наблюдает за  ним,-- Йорам,  должно быть, уже
догадался, что творилось в его  голове. Оставалось надеяться, что,  говоря с
Йорамом, он не даст Энскому повода для подозрений.
     -- Йорам, я поступлю  так,  как  пожелаешь ты,-- произнес  он, стараясь
придать  своему  лицу  как  можно  более печальное  выражение,--  Если  тебе
захочется, чтобы на церемонии присутствовали только  самые  близкие люди, я,
безусловно, пойму.
     Йорам покачал  головой.  В его глазах  к горечи  примешивалась радость,
появление которой было понятно Камберу после стольких лет тесного общения.
     -- Спасибо за предложение, настоятель. Мне кажется, моему отцу  была бы
приятна ваша помощь нам. Былые его разногласия с нашим  Орденом  принадлежат
прошлому, я знаю, что в последнее время он очень дорожил вашей дружбой.
     --  Тогда я почту за честь принять предложение,-- Камбер изящно склонил
голову.
     -- Примите мою признательность, Алистер,-- сказал Энском.
     -- Я бы хотел попросить вас об одной вещи, отец настоятель,-- продолжал
Йорам. В его голосе послышалось  нечто, говорившее  о  важности просьбы.-- Я
хотел получить ваше разрешение похоронить его в ризе Ордена святого Михаила.
При  жизни он  не принадлежал  к нашему Ордену,  но  мог стать  его почетным
членом и желал  этого. Моя просьба не так уж необычна, и, думаю, сестра тоже
одобрит ее.
     Камбер опустил  глаза, в который раз оценив своего сына.  Йорам говорил
чистую  правду  и предлагал способ воздать  должное  Алистеру,  который, без
сомнения, должен быть погребен по обычаям Ордена.
     --  У меня нет  возражений,--  Камбер на  мгновение встретился с  сыном
глазами.--  Если  капитул  не возразит, я  не вижу других  причин  отклонить
просьбу. Ваша милость, что вы на это скажете?
     -- Это ваш Орден, Алистер,-- ответил Энском.-- Однако  мне кажется, что
Камберу это  понравилось бы.  Вы  знаете, что в детстве мы вместе готовились
принять  священный  сан.  После смерти двух братьев  отец  забрал Камбера из
семинарии,  и я  остался один.--  Энском вздохнул.-- Возможно, он осудил  бы
меня за это, но я сказал бы, что из него мог выйти превосходный священник.
     -- Я думаю,  он был бы  польщен, ваша  милость,-- сказал  Йорам, бросив
взгляд на Камбера, о котором архиепископ  совершенно забыл.-- Если больше не
нужен вашей милости, я пойду к сестре.
     Его слова вернули Энскома из воспоминаний юности.
     -- О,  прости, Йорам. Я такой бесчувственный.  Кроме  того, вы,  должно
быть, устали  с  дороги. Еще одно, Алистер,  и я сразу же  отпущу вас обоих.
Возможно, не время спрашивать  об этом,  но  мне интересно знать. Вы избрали
преемника на пост настоятеля? Когда вы были на пути в Валорет, мы с Робертом
Ориссом  условились выбрать возможным днем вашего возведения  в  епископский
сан следующее воскресенье. Этот срок вас не смущает?
     Камбер задумчиво поднял кустистые брови.
     -- Нет, не думаю. Йорам, а ты?
     У  Камбера  не было  ни  малейшего представления,  на  кого  пал  выбор
Алистера и почему.
     Йорам пожал плечами и покачал головой. Энском удовлетворенно кивнул.
     --  Прекрасно,  Я  передам Роберту,  что  вы согласны, и  велю начинать
приготовления к церемонии.--  Он собрался было уходить, но потом развернулся
к ним.-- Кстати, кого вы собираетесь назначить своим преемником?
     Этого вопроса  я  и боялся, подумал Камбер, стараясь  выиграть  время и
глядя под ноги.
     --  По  совести говоря,  ваша  милость, в прошедшую  неделю я не уделял
этому  должного  внимания,--  честно  признался  он.--  Однако,--  продолжил
Камбер, поглядев на Йорама и не увидев признаков несогласия,--  как только я
сделаю выбор, сообщу вам.
     -- Хорошо,-- в голосе Энскома звучало полное удовлетворение.-- Теперь я
покину вас. Знаю, вас ждет множестве дел.
     Когда Камбер и Йорам поцеловали его кольцо, Энском развернулся и вместе
со своим секретарем направился в  часовню. Когда они скрылись  там, Камбер с
тревогой обратился к Йораму.
     -- Ну как, я справился?-- он спрашивал, одновременно проверяя, не могут
ли их подслушивать.
     -- Неплохо.-- Йорам тоже, будто между прочим, огляделся.-- Кстати, уж и
не  знаю, на  кого пал выбор  Алистера. Может.  Джебедия это известно, но не
думаю,  что тебе  хочется  выведывать  у  него  имя  кандидата,  прежде  чем
прояснятся их взаимоотношения с Алистером. Преемника выбирает настоятель, но
окончательное решение за капитулом Ордена. В общем, ты выглядел молодцом.
     -- Ты тоже,  с  михайлинской  ризой. Я бы  не  додумался до  такого или
сообразил  бы  слишком поздно, хотя  совершенно очевидно, Алистеру  это было
нужно.
     Йорам кивнул.
     --  Должно быть. Я позабочусь, чтобы  все было сделано как  должно. Но,
знаешь,  мне  все  это  не  нравится, несмотря  на  предчувствие,  что  твой
спектакль удастся.
     -- Сейчас не время и не место обсуждать это,-- буркнул Камбер, суетливо
оглядываясь по сторонам, хотя знал,  что вблизи никого нет.-- Наш разговор с
Энскомом выявил  безотлагательные проблемы, поэтому  память Алистера  должна
перейти ко  мне  как можно скорее. Видит Бог,  от  нее осталось  немного, но
сейчас годится любая помощь. Меня уже  начинают мучить  головные  боли.  Как
скоро можно будет привести ко мне Риса вместе с Эвайн?
     Йорам рассматривал плиты, которыми был выложен двор.
     -- Главной проблемой будет заполучить Эвайн. У Риса и у меня есть повод
находиться в  твоих покоях, они,  кстати, расположены во дворе архиепископа.
Не перепутай и не вернись к себе домой.
     -- Я не ошибусь. Что еще посоветуешь?
     --  Сегодня  вечером  мы  не  соберемся,  это  совершенно  определенно.
Предстоящее  требует  немалых  сил,  а ни  один  из  нас  не  спал нормально
несколько недель.
     -- Хорошо. Тогда, может быть, завтра вечером?
     -- Возможно. А пока, я думаю, ты должен выказывать полное истощение сил
(впрочем,  это  недалеко от  истины)  и улечься в  постель. Я  пришлю Риса и
накажу  ему  освободить  тебя  от  всех  обязанностей  и  подольше. А  брата
Йоханнеса  отошлю  куда-нибудь до поры. вернем, когда узнаешь о его  хозяине
довольно, чтобы не вызывать подозрений.
     --  Слуга меня  не тревожит, но делай все, как сочтешь нужным. Когда ты
пришлешь Риса?
     -- После обеда. Подходит? По-моему, он заслужил немножко  времени около
Эвайн. Разве нет? Камбер устало потер лоб.
     -- Конечно, Йорам. Извини. На самом деле я не такой черствый. Но в моем
доме осталось несколько документов, которые Эвайн должна просмотреть, прежде
чем мы соберемся. Я скажу Рису, как найти их. Это очень важно.
     -- Понимаю,-- очень тихо ответил Йорам.-- И знаю, что мы действуем ради
благих и великих целей. Только все время вижу поляну и тело Алистера на ней.
А потом другое, над  которым теперь читают молитвы в часовне.-- Он указал на
дверь.-- И  никому, кроме  меня,  нет и не может  быть до этого дела. Можешь
считать, что я напрасно мудрствую.
     -- Но ты не веришь в это.
     -- Нет. И ничего не  мог/ с собой  поделать.-- Йорам  поник.-- Я пришлю
Риса, как только появится возможность.
     -- Спасибо. А Эвайн? Йорам вздохнул.
     -- Что-нибудь придумаю.

     ГЛАВА 10
     Торжествует отец праведника, и родивший мудрого радуется о нем.
     Книга притчей Соломоновых 23:24

     В  тот  же  день,  под  вечер,  Эвайн  отправилась выполнять  отцовское
поручение,  хотя  и  удивлялась  ему. Еще она завидовала  мужу, который  был
сейчас  с отцом, и  обижалась  на то, что  остается в стороне,  правда,  Рис
уверял, что это ненадолго.
     Из  окна  резиденции  Камбера  был  виден  дворец  архиепископа,  Эвайн
хотелось угадать: за каким окном сейчас ее отец. Становилось  свежо, а Эвайн
пустилась в путь  в  одном платье. Она перебралась поближе к огню, прихватив
покрывало  с  кровати. Бархат  и  мех вернули ощущение  тепла,  защитили  от
промозглой сырости стены, к которой она прислонялась.
     Эвайн  снова переживала события  минувшего дня, разом переменившего все
вокруг.  Это было второе невероятное преображение мира за неделю.  Семь дней
назад летний полдень померк  перед ней--  слова "он мертв"  ударили  в мозг,
всего лишь простые  слова.  Преподобный  Энском,  близкий,  почти как  отец,
сокрушался сам и как мог старался облегчить страдания в первые часы.
     Сначала  она просто не  поверила ему, сказала,  что  верит, все равно в
глубине  души не могла  принять горестную весть. Они  с  отцом были  слишком
близки, чтобы в минуту его гибели душа не отозвалась, чтобы потом не ощутила
возникшей пустоты. Этого не могло быть! Он не умер!
     Но  проходили  дни,  все  оставалось по-прежнему, и Эвайн  усомнилась в
себе. Вид траурной  колесницы, въезжающей в замок, заставил  сжаться сердце,
будто  ледяные  пальцы  стиснули  его. То, во  что она отказывалась  верить,
все-таки  правда, и она потеряла надежду.  А потом появился Рис, обнял ее, и
всего два слова вырвали ее из мрака: "Он жив!"
     Людям вокруг  ее слезы казались выражением горя,  прорвавшегося  наружу
после  долгого ожидания. Рис  и Эвайн поторопились укрыться от посторонних в
комнатах,  где дочь  Камбера томилась  в неизвестности и  скорби.  Несколько
радостных  часов  прошли с главным  в ее  жизни  человеком, равным отцу. Рис
рассказал  о  событиях похода и  о  том,  как Камбер остался жив, а  Алистер
погиб. Вечерело, слуги принесли ужин; они выпустили друг  друга из объятий и
устроились есть возле камина. Рису пора было идти к Камберу за наставлениями
по дальнейшим действиям.
     Эвайн  в общем  понимала, почему отец так  спешно требует Риса  к себе.
Судя  по  рассказу  мужа,  превращение Камбера в Алистера  Каллена прошло не
совсем гладко.  Упадок сил, душевных  и  физических, растраченных в жестокой
сече, тоже мог сказаться на результате. Йорам, которого она успела повидать,
говорил,  что  отцу  пришлось  потрудиться над разрушением посмертной  магии
Ариэллы. Камберу досталось, Даже Йорам и  Рис--  тридцатью  годами  моложе--
после такого нуждались бы в продолжительном отдыхе...  А отец  не  мог  себе
этого позволить.
     По  словам Йорама,  предстояло завершить то, что началось на  поляне  в
Йомейре,--  усвоить память  мертвого  Алистера  Каллена.  Сейчас эти  образы
отнимали все силы его мозга и угрожали безумием или смертью,  если  не будут
упорядочены.
     Эвайн  вздрогнула.  Она  знала,  что  отцу  по  силам  сделать  и  это.
Догадывалась  даже,  откуда ему  известен секрет  этого  волшебства.  Как-то
мимоходом он  упоминал  о  документах,  которые  описывали множество  тайных
обрядов,  там говорилось о таинстве гадания на хрустальном шаре, исполненном
ими  несколько  недель назад. Если источником служили  эти  рукописи, она их
найдет и поможет отцу.
     Эвайн не стала  ждать возвращения  Риса.  Не стоило терять  драгоценное
время. Взобравшись под балдахин кровати,  она расшвыряла подушки, освобождая
доступ к тяжелому  гобелену  в изголовье, и заглянула за ковер. Свечей Эвайн
не зажигала и долго шарила впотьмах по стене,  пока не  обнаружила  искомое.
Тогда она про себя произнесла  несколько слов.  В  обычной речи  это было бы
странным сочетанием  звуков, бессмыслицей,  но в ответ на слова  часть стены
двинулась и отползла в сторону.
     Открывшийся  за ней деревянный шкаф хранил в себе  полдюжины  аккуратно
свернутых  свитков,  уложенных  в  просмоленные кожаные мешочки на  шелковых
шнурках.  Эвайн взяла свитки, выбралась из-под гобелена и  сложила добычу на
развороченной постели. Опустившись  на  кровать и  закутав  босые ноги,  она
взяла первый попавшийся манускрипт, развязала  шнурок и машинально засветила
свечи, стоявшие  в  подсвечнике у  изголовья.  Поднеся пергамент к огню, она
принялась за его изучение.
     Рис вернулся  спустя час.  Сбросив плащ, он  нагнулся, чтобы поцеловать
жену,  и  сел на край кровати, усеянной свитками, мешочками  и  развернутыми
листами рукописей. Два свитка остались нетронутыми.
     --  Что  это?--  спросил Рис, поглядев  на беспорядок.  Эвайн  отложила
очередную бумагу и вздохнула.
     --  По-моему, это не то,  что нужно, Рис. Остались последние два, а все
это-- сочинения Парджэна Хавиккана,  очень ценные произведения искусства, но
совсем не то, что просил найти отец.
     -- Где ты их раздобыла?-- весело, с улыбкой спросил Рис.
     --  Похоже, не там,  где  следовало,-- она засмеялась,-- хотя,  судя по
твоему лицу, ты знаешь,  где нужно искать. Эти были за гобеленом. Я  думала,
все важные документы хранятся там.-- Она кивнула на стену и вздохнула.
     Рис,  ничего не говоря,  коснулся  пальцем кончика ее носа и поманил за
собой. Войдя в гардеробную, он принялся вытаскивать  сундук  из-под висевшей
на деревянных вешалках одежды. С помощью Эвайн он перевернул сундук на бок и
взялся за боковые углы у дна. Что-то  щелкнуло, в плотно подогнанных  досках
появилась щель.
     Рис расширил  ее,  и они  увидели  края пожелтевших от времени свитков.
Когда  подвижная дощечка  отошла  полностью, обнажились четыре  манускрипта,
Эвайн задержала дыхание.
     -- Он  сказал,  какой  нам  нужен?--  прошептала она,  касаясь дрожащим
пальцем пунцового шнурка на одном из них.
     Шнурки на остальных свитках были  черного, зеленого и золотисто-желтого
цветов. Рис указал на последний.
     -- Этот. Он также сказал, что, независимо от обстоятельств, нам следует
прочитать  и остальные. Он упомянул, что информация о гадании на хрустальном
шаре  содержится в  одном из  них,  и  обмолвился,  что  не  чувствует  себя
достаточно опытным, чтобы иметь дело с тем, о чем говорится в двух других.
     Эвайн коснулась  зеленого шнурка, потом черного, и задумчиво посмотрела
на мужа.
     -- Три части познания Добра и Зла?
     -- Похоже на то, но это писала не Ева,-- усмехнулся он.
     -- Наверняка.-- Она взяла свиток с желтым шнурком и  прижала к груди.--
Тогда  давай  уберем, чтобы  не искушать  себя. Кажется,  у нас и  без  того
достаточно забот.
     Улыбнувшись,  Рис задвинул дощечку  и  убрал сундук. Придав гардеробной
прежний  вид, он  вернулся  в спальню.  Свиток с  желтым  шнурком  лежал  на
кровати.  Сев на ее край, Рис разулся, снял  жилет и взял рукопись как раз в
тот момент, когда Эвайн вынырнула из-за гобелена и примостилась рядом.
     --  Открой  его,--  он  протянул  скрученный  лист.--  Неизвестно,  что
случится, когда будет развязан шнурок, лучше, если это сделаешь ты.
     --  Если  я  это  сделаю?--  Рука  Эвайн,  уже  потянувшая  за  шнурок,
застыла.-- Рис, это всего лишь свиток.
     -- Возможно. Однако, когда дело касается Камбера,  никто не может  быть
уверенным,-- значительно сказал он.
     Несколько  секунд она с любопытством  смотрела на мужа, сомневаясь, что
он говорил серьезно, а потом улыбнулась.
     -- Пожалуй.
     Она коснулась  его губ своими губами, затем развязала  желтый  шнурок и
отложила в сторону, потом раскрыла свиток. Текст  был написан старым шрифтом
черными  чернилами  на  языке  древних. Голубые  глаза  Эвайн  пробежали  по
строчкам, потом вернулись к началу. Ей было любопытно, насколько умело читал
старинные  тексты  Рис.  Этот  документ  выглядел  для  непосвященного,  как
иноязычный.
     -- Посмотрим, "Здесь  содержится знание,  с которым  одержимый потеряет
душу и сможет навязать свою волю слабым. Но для благоразумного,  почитающего
и боящегося Богов, это пища для  ума и питье, которое возвысит  его душу  до
звездных высей".
     "Знай, о, сын  мой, то,  что прочтешь ты, может убивать  и сохранять. А
посему не поддавайся искушениям Зла использовать полученные сведения с худым
умыслом.  Ибо все действия и их последствия  обращаются на совершавшего  их.
Посему делай Добро, и умножится твое достояние".
     Эвайн взглянула на Риса.
     -- Своевременное предупреждение. Успеваешь разбирать?
     -- Язык  понятен.  Некоторые из моих текстов по  исцелению примерно  из
того же  времени. Почерк не  очень разборчив.  Читай дальше, я постараюсь не
отставать.
     --  Хорошо.  "Часть  Первая,  посвященная  принятию  облика умершего  и
сопряженным с этим опасностям". Кажется, отсюда отец почерпнул свою идею.
     --  А потом  соединил ее  с обменом личинами,  как  делал на  похоронах
Катана, когда  мы  с  Йорамом передали свои обличия  Кринану  и  Вульферу,--
согласился Рис.-- Второй заголовок? Что-то насчет мозга умершего?
     Эвайн кивнула.
     "Часть Вторая, представляющая мудрые советы относительно  чтения памяти
умершего и страшных бед, подстерегающих неосторожных".
     Рис кивнул.
     --  Это  он тоже  уже  сделал.  Насколько  я  могу  судить,  он  принял
оставшиеся  воспоминания  и блокировал их до лучших времен. Если  восприятие
памяти было осуществлено  неверно, он может сойти с ума,  запутавшись в том,
какая часть его существа принадлежит ему самому, а какая-- Алистеру.
     -- Об  этом  Третья часть,--  произнесла  Эвайн  и продолжила.-- "Часть
Третья,  представляющая  собой  наставления к  безопасному  усвоению  памяти
другого,  уделяющая  особое  внимание опасности  сумасшествия и  возможности
избежать его".
     --  Итак, нам нужна последняя часть этого свитка,-- сказал Рис, помогая
свернуть часть свитка с двумя первыми наставлениями.
     Наконец  среди  текста они  увидели название,  точно повторяющее третий
пункт оглавления. Под ним было несколько строк, исписанных мелким  почерком,
куда более ясным, чем в начале. Эвайн склонилась  к  свитку, а Рис придвинул
свечу. В его жене  не чувствовалось напряжения и беспокойства, но читала она
с волнением.
     "Человек,   теряющий  разум   от   желания  получить  память   другого,
действительно безумец.  Но если уже ничем  нельзя этому противостоять, то он
должен сделать все, чтобы уменьшить цену принятия памяти,  которую предстоит
заплатить ему и окружающим.
     Он  не должен медлить,  потому  что оказавшаяся в ловушке  чужая память
подобна  гнойной  язве и  может  уничтожить того,  кто принял ее. Он лишится
своей  энергии  и  способности  исцелять  телесные  раны,  станет  подвержен
головным болям и будет пребывать  в полусонном состоянии.  Воздействие будет
усиливаться по мере  увеличения чужеродной памяти... А посему мудрый человек
пригласит помощников для осуществления этой задачи,  чтобы обратиться  к  их
силам для восстановления собственных.
     Ему должны помогать по крайней мере один Советчик, Целитель и Охранник.
Возможно соединение названных функций,  однако  предпочтительнее присутствие
троих, чтобы использовать тройную силу".
     Дрожащий  голос Эвайн  затих, и она взглянула  на Риса.  Он помолчал  и
улыбнулся, ободряюще сжав плечи жены. Вздохнув, Эвайн продолжала:
     -- "Завершать принятие памяти другого надлежит следующим образом..."
     Они читали еще долго, до самого  утра. Покончив с разделом, посвященным
принятию памяти, Рис и Эвайн просмотрели предыдущие, чтобы понять суть того,
что  Камбер  сделал  прежде. Все,  что  они  узнали,  только  дополнило  уже
известное Целителю со слов Камбера  и  укрепило  его в подозрениях,  которые
давно беспокоили  и  Йорама: Камбер на очень скользкой дорожке  и должен как
можно скорее  завершить начатое. Даже если он откажется от принятого облика,
память  все  равно  должна  быть прочитана. Что бы ни  осталось  от Алистера
Каллена,  плохое  или  хорошее,  благородное  или  отвратительное,  с   этим
предстоит  встретиться  и  принять  очень  скоро.  Признаки  нездоровья  уже
проявились. При встрече Камбер жаловался на головную боль, о  которой ни  за
что  не упомянул бы,  если  бы  мог переносить ее. Уже  несколько дней тесть
терял силы, и это беспокоило Целителя.
     Рис  и  Эвайн уснули  под утро,  следующей ночью им  придется  помогать
Камберу; будет нужна их энергия, а  бессонная ночь  отнюдь не способствовала
ее пополнению. Проснулись они  около  полудня.  Когда  Рис  поднялся,  чтобы
послать за едой, ему сообщили, что отец Йорам уже несколько раз справлялся о
них.
     Поблагодарив слугу, Рис взял поднос с завтраком и попросил его передать
Йораму, что  они готовы встретиться  с ним, где  тому  будет  удобно.  Через
несколько минут в дверь постучали.
     Держа в  руке тарелку с копченой сельдью,  Рис пошел открывать  двери и
обнаружил   за  дверью  нетерпеливого  Йорама.  Он  выглядел,  как  человек,
скрывающийся от  слежки,  через руку был переброшен плащ. Когда Рис  впустил
шурина, тот облегченно вздохнул.
     --  Я уже  подумал, что  вы  проспите целую вечность,--  заговорил  он,
кивнув Эвайн пока Рис запирал дверь.-- Вы знаете, сколько сейчас времени?
     -- Скоро полдень,-- Эвайн поднялась и поцеловала брата в щеку;  оставив
на ней хлебные крошки.-- Позавтракай. Похоже, ты голоден.
     -- Мне не до еды. Что вы узнали? Эвайн взяла куриную ножку, внимательно
оглядела ее и отщипнула кусочек.
     -- Прежде  всего  то, что голодание никому не идет на пользу,-- сказала
она с полным ртом.-- Если ты не поешь, я ничего не скажу.
     Рис, усаживаясь  за спиной  шурина, улыбнулся и поспешно спрятал глаза.
Йорам обиженно надулся, совсем как в детстве, потом пересел поближе к  еде и
взял ломтик сыра.
     -- Ладно, я уже ем,-- буркнул он, раздраженно  раскрошив сыр.-- Что  вы
узнали?
     -- Ешь.
     Вздохнув,  Йорам откусил сыр и  начал жевать. Эвайн улыбнулась, вытерла
пальцы о полотняную салфетку, нагнулась и подняла с  пола свиток, отнявший у
них с Рисом столько времени. Она положила его на стол возле подноса с едой и
с беззаботным видом нацедила брату эля.
     -- Эта рукопись-- трактат на тему так называемого "Протокола Орина". Он
состоит из трех частей, последняя представляет непосредственный интерес  для
нас. Мы с Рисом исследовали ее всю ночь напролет, а потом  просмотрели и две
первые. Это будет нелегко, но нам под силу.
     --  Слава Богу,--  прошептал  Йорам.  Взяв  наполненный Эвайн бокал, он
потянулся за следующим куском сыра.
     --  Однако медлить  не  следует,-- продолжала она, притворяясь,  что не
заметила  проснувшегося  аппетита брата.--  Не  могу  не  сказать о важности
скорейшего  восприятия  памяти. Рис говорит,  что у отца проявляются опасные
признаки, о которых предупреждает этот документ. Давайте отложим  любые свои
ближайшие дела и поскорее соберемся для совершения таинства.
     Йорам  пил  большими  глотками, внешне он стал спокоен,  но Эвайн  было
хорошо известно, насколько обманчива внешность брата.
     -- Сегодня  поздно  вечером,--  ответил он, протягивая бокал  за второй
порцией.-- Я, к сожалению, не  вижу  способа  уклониться  от наших обыденных
дел. Вы оба должны соблюсти  приличия и появиться в соборе. А я  пробуду там
весь  день до вечера. Хорошо еще, что  нам удалось на время оградить отца от
исполнения обязанностей главы Ордена.
     -- От церковных служб?-- спросила Эвайн.
     -- От растрачивания жизненных сил,--  поправил Йорам,-- хотя, вижу, это
беспокоит и вас. Я даже  не заводил разговора о священном сане Алистера и не
знаю,  что  он  собирается  делать  в  этом  отношении.  Возможно,  в  целях
безопасности отцу придется смошенничать, но  не думаю, чтобы он терпел такой
фарс  долго.  Однако сейчас  не  время говорить об этом. Я  согласен,  что с
проблемой памяти нужно покончить как можно быстрее. Что нужно для этого?
     Эвайн отрезала кусочек апельсина и положила в рот.
     -- Сейчас  у  нас мало времени,  так  что детали  сообщим тебе вечером.
Никаких особенных приготовлений не нужно, не в пример  тому, что приходилось
делать  раньше.  Главное,  разумеется,  чтобы  нам не помешали. И,  конечно,
давайте решим, как я, не вызывая подозрений, попаду во дворец  архиепископа,
куда женщинам доступ закрыт.
     --  Ну  с этим я справлюсь,--  улыбнулся Йорам. Поставив свой бокал, он
нагнулся к тому, что  Рис  и Эвайн приняли за обычный плащ. Это и был  плащ,
синий  с  пурпурно-серебристым знаком михайлинцев.  Но внутри, спрятанная от
любопытных  глаз, находилась  темно-синяя  михайлинская  ряса с капюшоном  и
пунцовой подпояской. Вынув ризу, Йорам знаком  велел Эвайн встать.  Когда он
протянул облачение, Эвайн улыбнулась.
     -- Итак,  я сделаюсь монахом, а, братец?-- спросила она, весело блеснув
глазами.
     Йорам пожал плечами с довольным видом.
     -- Тебе известен лучший способ попасть туда, куда вход женщинам  строго
воспрещен? Если  хорошенько уложить волосы и надвинуть капюшон на  глаза, то
не вызовешь подозрений. Плащ, надетый поверх, скроет твою фигуру.
     Эвайн села, сложила монашеские одежды на коленях и улыбнулась.
     -- Хорошо.  Но  что за  брат-михайлинец явится  с посещением  к  своему
настоятелю в неурочный час?
     -- Я проведу тебя,--  сказал Йорам.--  На  всякий случай викарий вызвал
тебя  для нравоучения о дисциплине. В этом нет ничего странного. Кроме того,
ни у кого нет оснований для подозрительности или иного беспокойства.
     Рис задумчиво кивнул.
     -- Звучит  логично. А я могу прийти немного  раньше, чтобы справиться о
самочувствии больного, Эвайн, сколько времени займет вся процедура?
     -- Зависит  от  количества полученных  воспоминаний.  Если  верны  твои
предположения, Йорам, и вы нашли  Алистера  вскоре, отец  получил  многое, и
процедура  займет полчаса или  около того. Если он  воспринял больше, чем мы
предполагаем,--  таинство может продлиться два-три часа.  Не думаю, что мы в
состоянии   продержаться  дольше,  так   что,  будем  надеяться,  этого   не
понадобится.
     -- И все же,--  сказал  Рис,-- чем больше образов памяти  он воспримет,
тем больше шансов получит в своем плутовстве. Если он на него решился, будем
молиться об успехе этого замысла.
     -- Да будет так,-- сказал Йорам.
     Оставшаяся часть дня прошла без  значительных происшествий,  по крайней
мере для Риса и Эвайн. Верные своему решению, они отправились в собор отдать
дань покойнику в облике МакРори. Они даже видели Камбера у гроба, стоящим на
коленях   среди  монахов-михайлинцев.  Псаломщики  архиепископа  читали  над
усопшим, будоража чувствительные деринийские души Риса и Эвайн.
     Камбер видел, как  они взошли на хоры  и  опустились  на  колени  возле
гроба.  Глядя  на Эвайн, он даже  усомнился-- понимает  ли она, что на самом
деле он  жив. Дочь двигалась  слишком медленно и тяжело для  своих  двадцати
трех лет, опираясь на руку Риса, тени горя и измождения залегли под глазами.
Рис выглядел лучше,  но даже его огненно-рыжие волосы, казалось, потускнели,
словно стесняясь сиять среди всеобщего траура.
     Камбер несколько минут следил за дочерью со страстным желанием мысленно
соприкоснуться с ней, и не решаясь рискнуть. Просто подойти к ней на  правах
близкого друга семьи Алистер Каллен,  конечно, мог, но это общение наверняка
привлекло  бы внимание посторонних, а  Эвайн могла не  сдержать себя.  Лучше
дождаться ночи, тогда им  не придется играть роли на глазах людей и  дерини.
Он не должен позволять чувствам брать верх над разумом.
     Камбер знал, что горе  Эвайн мнимо,  но все равно не в силах был видеть
ее в  таком состоянии. Наклонившись  к Йораму, он  прошептал, что  чувствует
слабость  и возвращается  к себе в покои, в то же время его  рука  ободряюще
пожала руку сына, показывая, что недомогание-- лишь предлог удалиться. Когда
Камбер  вышел  из  собора, опираясь на руку одного из  своих  рыцарей, Йорам
приблизился к сестре и опустился на колени рядом с ней.
     Возвращаясь с лордом Дуалта в свои покои, Камбер позволил себе сбросить
напряжение.  С  юным  михайлинцем он не  чувствовал опасности,  Дуалта  лишь
недавно  был  принят в  Орден и  к тому  же не был  дерини. Ничто  в  манере
поведения Камбера не  должно  выдать  его такому, как Дуалта,  хотя недавний
михайлинец был наблюдательный  молодой  человек,  прошедший в Ордене хорошую
выучку.
     Нет, Дуалта не тот,  кого мог бояться Камбер.  Король--  возможно.  Или
Энском. Или...
     Джебедия!  Как только  Камберу  показалось,  что он обрел относительную
безопасность,  из-за  угла  коридора  вывернул  навстречу  им  этот  опасный
собеседник.  Провожатый уже  открыл  дверь, но  ускользнуть не  было никакой
возможности, встреча была неизбежна.  После преображения Камбера они  не раз
виделись на советах, но не встречались лицом к лицу. Его не просто провести,
Джебедия-- дерини.
     --   Добрый  день,   Джеб,--   сказал  Камбер  тоном,   предупреждающим
пространный разговор.
     Джебедия склонился, чтобы поцеловать кольцо главы Ордена.
     Скорее для Дуалты, чем из почтения, подумал Камбер.
     --  Добрый день, отец настоятель. Я думал, что остаток дня вы проведете
в соборе. Надеюсь, ничего не случилось?
     Дуалта с поклоном отступил в сторону. Камбер вошел в комнату.
     -- Все в порядке. Я почувствовал небольшую слабость.  Вот и  все. Жара,
благовония... Немного отдохну, и все придет в норму.
     -- Вы уверены, что это все?-- спросил Джебедия. Когда он  последовал за
Камбером   и   Дуалтой,  на   лице  у  него   было  выражение  неподдельного
беспокойства.-- Дуалта, ты можешь идти,-- продолжал  он, занял место юноши и
помог  Камберу устроиться в  кресле у  потухшего  камина.--  Я позабочусь  о
настоятеле.
     Молодой рыцарь вопросительно взглянул на Камбера, тот  кивнул, страстно
желая, чтобы ушли оба. Дуалта вышел, Джебедия перебрался к камину, опустился
на колени и, не оглядываясь на Камбера, принялся разводить огонь.
     -- Что-то не так, Алистер. Почему вы не  позволяете помочь вам? Со  дня
сражения вы как-то... отдалились.
     Камбер сцепил пальцы,  осмотрел  кольцо  на руке,  машинально потер его
чеканное серебро большим пальцем, повторяя излюбленный жест Алистера. Сейчас
он не собирался открывать правду о себе.  Это может случиться не раньше, чем
будет  прочитана  память Каллена и не станет  ясно, насколько  далеко  зашла
дружба  его с Джебедия. Если бы эту встречу можно было отложить на несколько
дней, на несколько часов...
     Он  поднял  глаза, прекрасно  зная,  что Джебедия наблюдает  за  ним  и
удивляется  его  неловкости.  Впрочем,  никаких подозрений он не  испытывал.
Видел в этом излишнюю осторожность. Волнение? Переживания?
     -- Прошу прощения, Джеб. Меня  слишком многое занимает.  А мое здоровье
после битвы, как ты знаешь, оказалось хуже, чем я желал бы.
     Джебедия ответил так тихо, что Камберу захотелось придвинуться поближе,
он едва разбирал слова.
     --  Вы сравнительно  молоды, Алистер, всего  на  пять  лет старше меня.
Неужели Целители ничем не могут помочь? Камбер пожал плечами.
     -- Рис говорит, что заметно улучшение. Однако в исцелении  нуждается не
только тело.
     -- Что же,  еще  печаль  по  Камберу2--  в  голосе  Джебедия  слышалась
насмешка.--  Я знаю,  что вы с  ним  были близки, но  и раньше вам случалось
терять  таких  друзей.  Джаспер  тоже  умер,  да  и   многие  другие,  долго
перечислять. Кроме того, не так давно вы с Камбером были противники, едва ли
не враги.
     --  Мы никогда не  были врагами,-- прошептал  Камбер.--  Никогда. Кроме
того, меня тревожат не смерти.
     --  Нет?--  Джебедия поднял  глаза, его  рука и щепка в ней застыли над
фигурами, которые он чертил в каминном пепле.
     -- Надеюсь, не я тому виной. Камбер покачал головой и улыбнулся.
     -- Нет,  не ты, мой друг. Ты  всегда придавал  мне  силы, Тень  Камбера
здесь ни  при  чем,  хотя, по-моему,  ее присутствие буду ощущать всю жизнь.
Нет, боюсь, меня тревожат другие демоны.
     --  Демоны?-- Джебедия  был  удивлен,  бросил щепку в камин и поднялся.
Когда он  опустился  на пол рядом с  Камбером, на его открытом лице читалось
беспокойство.--  Какие  демоны, Алистер? Что за суеверная  чушь?  Наследство
Ариэллы?  Расскажите же,  поделитесь тем,  что  тревожит  вас,  и  я  помогу
справиться с этим.
     Камбер  отвел глаза, решая, не слишком  ли далеко он зашел. Сам того не
понимая,  Джебедия  наткнулся   на  То,  чем  можно  было  обусловить  любые
расхождения в поведении  Камбера и  Алистера, и  что следовало бы приберечь.
Теперь придется  рассказать  значительно  больше, но  явно  недостаточно для
возбуждения  опасных подозрений; они и  так бродят в голове у друга Каллена.
По  крайней  мере  идея продолжающейся борьбы  с  влиянием  Ариэллы позволит
Джебедия успокоиться, не чувствуя  обиды за недомолвки (Камбер знал, что это
чувство в нем было столь же сильно,  как и беспокойство за Алистера). Но как
половчее подвести его к этому?
     --  Нет, не проси  о слишком многом.-- Камбер легонько  коснулся  плеча
Джебедия, встал и подошел к камину.-- В  день сражения произошло нечто, тебе
не  известное.  Смерть  Ариэллы  не прошла  бесследно, я  уже не  говорю  об
остальных смертях. Платить за  это мне одному,  чтобы между  мной и тем, кто
создал нас всех, воцарился мир.
     -- Вы только позвольте... Я мог бы помочь...
     --  Не  могу  поделиться  этим,  Джеб, даже  если  бы  захотел  и  тебя
подвергнуть опасности,  которую  предстоит одолеть мне. Я  не могу  делиться
этим ни с кем.
     Джебедия,  оставаясь  на коленях, откинулся на пятки и следил за каждым
движением  Камбера--  тому  оставалось только неотрывно глядеть  в камин. Он
боялся,  что  объяснения  не будут  приняты, но возражений  не  последовало.
Выждав,  Камбер, широко  улыбаясь,  повернулся  к  Джебедия и  с покорностью
судьбе вздохнул.
     --  Прости,  но так  должно  быть, по крайней  мере  сейчас. Пока  я не
избежал   опасности   и   не  расплатился   по  счетам,   мои  слова  должны
предназначаться только моему духовнику, и даже он не узнает всего.
     Джебедия опустил глаза, с трудом проглотив подкативший к горлу комок.
     -- Когда-то я был для вас почти духовником.
     --  И, возможно, снова  станешь им,-- мягко произнес  Камбер, все более
изумляясь  тонкости душевного  общения  этих двоих.--  Пока это  невозможно.
Прошу тебя, давай не будем продолжать об этом.
     -- Как... пожелаете.
     Наступила  тишина,  которая,  казалось,  будет длиться  вечность, потом
Джебедия поднялся и вынужденно улыбнулся.
     -- Теперь  вы должны отдыхать, отец  настоятель, меня ждут  дела.  Если
что-то будет нужно, вы знаете: стоит меня позвать, и я приду.
     --  Я  всегда  это  знал,--  благодарно  отозвался  Камбер,  подумал  и
добавил.-- Да благословит тебя Бог, друг мой.
     Джебедия  кивнул,  развернулся  на  каблуках и,  уныло  повесив голову,
вышел. Камбер вздохнул, вернулся  в  кресло  и  поставил  ноги  на небольшую
скамеечку. Ему будет в чем-то проще после предстоящей ночи-- с этой надеждой
Камбер погрузился в сон.
     Несколькими часами позже он проснулся от шороха штор на широком окне. В
камине горел огонь, в подсвечнике, на полу, слева от него,  стояли зажженные
свечи;  в  полумраке  за  ними  было  трудно  что-то  разглядеть,  и  Камбер
прищурился. В  видневшемся  силуэте  угадывались знакомые  черты, но  еще не
пробудившийся мозг никак не мог подсказать точный ответ.
     -- Рис?-- позвал он и улыбнулся, когда фигура у окна обернулась к нему.
     -- Кто же еще мог войти в комнату, не разбудив тебя?-- Целитель еще раз
поправил  плотно закрытые  шторы и вступил в круг света  на полу, очерченный
свечой.-- Правда, могу назвать еще двоих, но они появятся только  через час.
Так что сейчас придется побыть в моем обществе. Как ты себя чувствуешь?
     Он присел  возле  Камбера,  тронув  запястье  своей  прохладной  рукой.
Отлично понимая, что именно беспокоит Целителя, Камбер улыбнулся.
     --  Превосходно или,  по  крайней  мере,  вполне нормально для подобной
ситуации.  Головная  боль  почти  прошла,  а  после  сна  я   чувствую  себя
отдохнувшим.   Соответствует  ли   мой   отчет  вашим   предположениям,   о,
могущественный Целитель?
     Рис убрал руку с запястья Камбера и сел в кресло.
     -- Разумеется, я  хотел бы  видеть  тебя  более крепким, но этого стоит
ожидать  не  раньше,  чем мы  справимся  с нашей  ночной работой. Уже завтра
должно наступить заметное улучшение.
     -- Завтра я буду в лучшей форме, обещаю. Кстати, кто сегодня в карауле?
     -- Юноша, что сопровождал тебя из собора. Кажется,  его зовут Дуалта. А
что? Камбер вздохнул.
     -- Уже лучше. Я боялся, вдруг это будет Джебедия.
     -- Чего боялся?
     --  Когда  я  вернулся  из  собора,  у нас была  с  ним  беседа,  очень
обеспокоившая меня. Очевидно,  я вел себя не совсем естественно,  по крайней
мере  в его глазах. Все  больше убеждаюсь, они  с Алистером были  куда более
близки,  чем  мы предполагали.  Если  мы не  будем чрезвычайно осторожны, он
может оказаться проблемой не меньше Синила.
     -- К тому же он дерини,-- заметил Рис.
     -- Поверь, я ни на минуту не забывал  об этом. По-моему, в конце концов
я успокоил его. Объяснил свою слабость поединком с Ариэллой, дав Понять, что
за победу должен  заплатить какую-то  таинственную цену. Разумеется, все это
правда, хотя и несколько в другом смысле.  Но  в самом конце мне показалось,
что его чувства оскорблены тем, что я  отверг прежнюю  близость. Одному Богу
известно, как должно было вести себя. Может, Йорам это знает. Или, возможно,
что-то скрыто в воспоминаниях.
     Камбер постучал себя по лбу, а Рис задумчиво склонил голову.
     -- Что ты будешь делать, если не удастся пролить свет на их отношения?
     -- Действовать,  повинуясь  интуиции,  и  стараться изо всех  сил.  Мое
епископство позволит встречаться с ним лишь на  официальных собраниях. Если,
несмотря  на все  наши  старания,  у  него  возникнут  подозрения,  придется
раскрыть ему нашу тайну.  С  другой  стороны, если они с Алистером были  так
близки,  как  мне   начинает  казаться,  не  думаю,  чтобы  он  простил  мне
когда-нибудь обман и то, что я занял место его друга.
     Рис поджал губы.
     -- Будь осторожней с этим, Камбер,-- тихо произнес он.-- Я хочу,  чтобы
ты обещал мне не  предпринимать подобного  шага,  не посоветовавшись с нами.
Все это становится слишком опасным.
     -- Даю  слово.--  Камбер  улыбнулся.-- А теперь займемся более срочными
делами. Полагаю, вы с Эвайн нашли нужный документ?
     --  Мы   прочитали  его  прошлой  ночью.  Он  оказался  очень  ясным  и
подробным...
     -- Однако?-- поторопил его Камбер, почувствовав неуверенность зятя.
     -- Однако  что?-- спросил  Рис,--  У меня роль самая  простая. Я должен
следить за тем, чтобы твои легкие не переставали дышать, а сердце продолжало
биться. Вам с Эвайн придется посложней.
     --  Что  в  таком  случае  беспокоит?  Уверен,  ты  не  сомневаешься  в
способностях своей жены? Рис невесело усмехнулся.
     -- Неужели мои чувства так легко узнать? Нет, я беспокоюсь  не за Эвайн
и не за себя или Йорама.
     -- Ты беспокоишься за меня.
     -- Не совсем.  Все  дело  в  самом  таинстве  и точности  действий всех
участников.  Раньше нам случалось выполнять и более сложные вещи. Видит Бог,
некоторые из выпавших на мою долю исцелений куда  более страшили поначалу...
Но  это  совершенно другое.  Кроме того,  твои силы  истощены. Лучше  бы  мы
сделали это раньше.
     --  Прошлого  не воротишь,-- пробормотал  Камбер.-- Но  довольно. Я уже
несколько  месяцев   не  заглядывал  в  эту  рукопись.  Освежи  мою  память,
постарайся  вспомнить  как  можно  больше деталей.  Нам  полезнее  во  время
ожидания занять свои умы.
     Рис ответил  глубоким  вздохом и,  потянувшись к креслу тестя, приложил
свои пальцы к  его  запястью. Камбер  закрыл глаза, сделал  глубокий  вдох и
выдохнул. Он отчетливо слышал мерное дыхание Риса.
     Как и множество раз прежде, возникла прочная связь. Взаимопроникновению
только мешал  беспорядок и напряжение в части сознания Камбера.  Рис  открыл
каналы  и  излил информацию  своему другу и  наставнику. Когда  с  этим было
покончено,  оба вернулись  к  действительности. Рис  выглядел  сконфуженным.
Камбер одобряюще улыбнулся, но добился не того, чего хотел.
     --  Это  исполнено прекрасно,--  сказал он,  погладив руку  Риса, потом
поднялся и подошел к камину.-- Всегда приятно убедиться, что по крайней мере
чья-то память в порядке.
     -- А его память?
     Камбер положил руки на край  каминной полки и прижался лбом к холодному
камню.
     -- Что, так заметно?
     -- Да.
     -- Прости.
     -- Тебе не в чем извиняться. У тебя снова болит голова, так?
     -- Немного, но не сильно. Когда Эвайн и Йорам?..
     -- Скоро. Я могу чем-нибудь помочь...
     Раздался легкий стук в дверь, оба поднялись и посмотрели друг на друга.
Стук повторился.  Камбер  поспешно уселся в кресло, натянул на  себя одеяло,
откинул голову на спинку и  закрыл глаза. Убедившись,  что Камбер устроился,
Рис пошел к двери.
     -- Кто там?
     -- Отец Йорам,--  последовал ответ.-- Я по делу. Рис  отодвинул засов и
приоткрыл  дверь.  За  ней в самом  деле стоял  Йорам. Капюшон  скрывал  его
золотистые волосы  и отбрасывал тень на лицо. Чуть позади стоял его спутник,
руки, сложенные на груди, скрывались в широченных рукавах михайлинской рясы,
склоненная голова  пряталась  под  капюшоном.  Если  бы  Рис  ничего не знал
заранее, он не догадался бы, что этим монахом была его жена.
     Он взглянул  на  Йорама, хорошо помня после разговора с Камбером, что в
конце коридора  на страже стоит  Дуалта. Чтобы  успокоить себя  и не вызвать
недоумения  Дуалты,  он заговорил подчеркнуто церемонно  и несколько громче,
чем требовалось.
     -- Отец Йорам, я не ожидал, что вы придете. Настоятель отдыхает.
     Йорам и глазом не моргнул.
     --  Надеюсь, мы  не очень  его обеспокоим, Рис.  Отец  настоятель хотел
видеть этого монаха.  Незначительный вопрос  о  дисциплине не слишком утомит
викария.
     Рис оглянулся, словно желая убедиться, что  настоятель и впрямь ожидает
посетителей,  потом  отошел в  сторону и впустил гостей. Закрывая дверь,  он
заметил, что  Дуалта  отвернулся  и  продолжает скучать на  посту-- визит не
привлек его внимания.
     --  Маскарад  удался.--  Эвайн  отбросила капюшон  со  своих  тщательно
стянутых волос.  Не успел Рис задвинуть дверной засов, а она уже бросилась к
креслу.  Поднимавшийся навстречу мужчина  залился  бледностью  и покачнулся,
попав в  жаркие объятия. Невольные свидетели встречи понимающе переглянулись
и, не  сговариваясь,  уставились  на  дверь,  погруженные в заботы  о  мерах
предосторожности во время  предстоящего действа. Эвайн не размыкала объятий,
пока руки не нашли подтверждения тому, в чем не ведало сомнений ее сердце.
     -- Я верила,  он не мог умереть!-- горячо прошептала  Эвайн,  когда они
отстранились,  чтобы  взглянуть друг на  друга  глазами,  полными  радостных
слез.-- Я бы узнала! Я бы обязательно узнала!
     -- Если бы  мог, я предупредил  бы тебя,-- Камбер прижимал ее  голову к
груди и целовал волосы.-- Дитя  мое, как  мне хотелось дать  знать  тебе, но
выхода не было. Рис рассказал тебе обо всем.
     --  Да,  и мы поможем  тебе,--  сказала  она,  снова  отступила,  чтобы
оглядеть Камбера с  ног до головы, но не отпускала его.-- Мы  готовы сделать
то, что должны.
     -- Я  благодарен  больше, чем вы  об  этом можете думать,-- ответил он.
Освободившись  от ее  руки,  Камбер опустился в  недавно покинутое  кресло и
посмотрел туда, где стояли мужчины.
     -- Господа, преграды выставлены?
     Йорам кивнул и вместе с Рисом приблизился.
     --  Никому  снаружи  не  удастся  уловить  волшебство.  Кроме  того, мы
поставили преграды звукам, а я буду настороже.
     -- Хорошо. Есть план действий на случай, если нам помешают?
     --  Как тебе  известно, Дуалта на посту, он  знает,  что в покоях мы  с
"братом Джоном",-- Йорам  с улыбкой  указал  на сестру.-- Доблестному стражу
дали понять, что викарий занят дисциплинарным взысканием, Дуалта не позволит
кому попало отвлекать  отца Алистера.  А если  все же позволит, мы  с  Эвайн
просто  удаляемся  в  твою  молельню.--  Он  кивнул  на  одну  из  дверей.--
Разыгрываем  сцену  покаяния. Рис  остается  с тобой  и  помогает  управлять
возникшей ситуацией.
     --  Знаете,  это  действительно  опасно,--  сказал Камбер.--  Если  нам
помешают, не уверен, что смогу справиться со своей ролью.
     -- Помоги нам Бог, чтобы не дошло до такого.-- прошептала Эвайн.
     Кивнув,  Камбер  откинулся  в  кресле, сделал  глубокий вдох,  медленно
выдохнул, потом оглядел каждого из них: дочь, сына и зятя-- и снова кивнул.
     -- Начинаем.

     ГЛАВА 11
     И  ныне,  Господи,  воззри  на  угрозы их  и дай  рабам  Твоим со  всею
смелостью говорить слово Твое.
     Тогда как Ты простираешь руку Твою на исцеление и на  содеяние знамений
и чудес именем Святого Сына Твоего Иисуса.
     Деяния святых Апостолов 4:29-30

     Рис встал за кресло  Камбера, а  Йорам перешел к двери и облокотился на
нее.  Эвайн сняла михайлинский плащ и  положила на свободное  кресло,  потом
опустилась  на  скамейку у ног отца. Одной рукой любовно поглаживая расшитые
комнатные  туфли,  другой  она  достала  из-под  одежды  сверкающий  предмет
размером с куриное яйцо.  Потерла о  рукав, и пламя  свечей янтарным блеском
заиграло на нем. Крупинки включенной в глубине хрустальной сферы отбрасывали
блики на синюю монашескую рясу.
     -- Лучше бы это  был шар, что дал мне  ты,-- говоря, Эвайн  разогревала
шар дыханием.-- К сожалению, тот я отдала Синилу. Этот-- подарок Риса.
     Передавая  шарик Камберу, она взглянула  на мужа, и в ее голубых глазах
отразилась его  улыбка.  Тоже улыбнувшись, Камбер обхватил хрустальную сферу
пальцами  и оперся  о подлокотники.  Несколько секунд он  неотрывно  смотрел
внутрь ширала-- хорошо известного средства от нервного перенапряжения, потом
едва заметно покачал головой и снова посмотрел на дочь.
     --  Не  умею освобождаться от  нагрузки в  теперешнем  облике,-- сказал
он.-- То есть могу, но при этом лишусь возможности следить за своим видом, и
мы не закончим того, что должны сделать. Сейчас я возвращаю свое обличие.
     Пока  Камбер  говорил,  словно дымка  тумана набежала  на  его  лицо  и
исчезла.  В первый раз  со  дня битвы при Йомейре он  снова был  МакРори.  В
знакомых  чертах проступали усталость и напряжение, которые, однако,  тотчас
исчезли, едва он вздохнул и вновь сконцентрировался на ширале.
     Прикусив  губу, Эвайн  наблюдала,  как  серые  глаза  отца  стекленеют,
тускнеют, в них появляется  что-то потустороннее,  ее успокаивало только то,
что такое она уже  видела. Камбер заговорил глухо и монотонно-- он отдалился
от реального мира.
     --  Сейчас  лучше,-- пробормотал он.--  Рис,  теперь я готов. Оставаясь
позади  Камбера,  Рис  положил  руки  ему  на плечи,  мысленно  отыскивая  в
открывшемся сознании  особое  место, откуда он сможет черпать все введения о
состоянии  его  тела.  После его  прикосновения Камбер  глубоко  вздохнул  и
выдохнул, и  новые волны напряжения исказили  его лицо.  Полуприкрытые серые
глаза  оставались  бесстрастны. Эвайн встала  и приблизила  ладони  к плечам
отца.
     -- Я ключ, открывающий любые двери,-- произнесла она.  Камбер  видел ее
отраженной в хрустальном шаре. Огни свечи отбрасывали  блики на локти и тени
на  плечи и лицо. В его  сознании,  слившемся  с  личностью Риса, сам  собой
зазвучал ответ зятя:
     -- Я единственный замок, открывающий доступ к свету.
     -- Я свеча, горящая в ночи,-- продолжала Эвайн.
     -- Я лоза, дающая жизнь огню.
     Они произносили  слова литании, а Камбер двигался в недрах своего мозга
по  нехоженым  путям.  Ему  редко приходилось  забираться  так  глубоко,  но
предстояло  дальнейшее  погружение.  Он  почувствовал, как Эвайн  нагнулась,
взяла хрустальный шар, более не нужный, и спрятала его под рясой. Пальцы при
этом  продолжали сжимать пустоту, а руки-- держать "шар"  у груди,  и  Эвайн
осторожно  убрала их  на  колени.  Отец, казалось, уже  утратил  способность
реагировать.
     -- Я свет, идущий  от  звезд,-- прошептала  Эвайн,-- и наполняющий чашу
сознания.-- Она оперлась руками о кресло и заглянула ему в глаза.
     --  Я  сосуд,  открывающий  мою  волю,--  почти  беззвучно  прошелестел
Камбер.-- Я поворачиваю ключ, поджигаю лозу и... наполняю.
     Его  глаза  оставались  открытыми,  а  мозг   кое-как,  но  воспринимал
происходившее вокруг, правда, теперь почти  все поле  зрения закрыла голубая
ряса Эвайн. Он  слышал ее ровное дыхание,  но все остальные  звуки  казались
очень  отдаленными.  Даже  движения дочери казались совершенно беззвучными--
шороха одежды Камбер уже не слышал.
     Теперь ты стоишь на  краю, --  это заговорил  мозг  Эвайн.-- Пусть  все
воспоминания вольются в тебя, оживи их. Каждое из них должно быть прочитано,
принято и  должно стать  частью тебя.  Давай  же.  Мы  позаботимся  о  твоей
безопасности.
     Камбер  вдохнул  глубоко  и  свободно,  потом  медленно  выдохнул,  его
сознание продолжало  путь  в самое себя, он  догружался в  еще  неизведанное
безмолвие.  Уже не  оставалось сил смотреть,  веки  задрожали,  опустились и
застыли, теперь  о телесном  мире  Камберу  напоминало  только  его дыхание,
доносившееся как бы со стороны. Он не почувствовал, что Эвайн отняла руку от
его лба, а прикосновение Риса перестал ощущать уже давно.
     Надо идти... Надо идти...
     Камбер,  подчиненный  естественному ходу вещей, почувствовал, как поток
чужеродных  воспоминаний накрывает  его  мозг.  Часть его  существа  поразил
страх, но другой частью он осознал, что не должен уклоняться. Отказываясь от
защит и сопротивления,  он расторг последние узы и дал этому случиться. В то
же мгновение его сознание наполнилось роем чужих мыслей.
     Солнечный свет. Тепло  и  пьянящий запах летнего поля.  Глаза  Алистера
упивались зелеными,  золотыми  и розовыми  оттенками  летней растительности:
высокой  травой,  тучной почвой  и  сотнями цветов.  Под  его босыми  ногами
расстилался ковер из полевых цветов-- белых, розовых, лиловых. Подобрав свою
синюю рясу, он переходил  прохладный ручей по отшлифованным водой камням. Он
был еще совсем молодым, таким его  Камбер МакРори никогда не знал.  На целый
час  он отказался  от  своих  занятий, чтобы  насладиться радостями  простой
жизни.
     Он зарылся в сочный  клевер и лежал среди цветов, щекотавших уши, нотой
сорвал  один и начал высасывать  сладкий сок из его стебля, наблюдая, как на
лазурном небе меняются облачные фигуры. В поле его зрения попал кузнечик. Он
лениво приподнял руку, чтобы насекомое заползло на его большой палец. Легкое
щекотание лапок и усиков кузнечика, самые разнообразные оттенки цветов-- все
это было до боли прекрасно. Вдруг все оборвалось.
     Теперь он  был немного старше, недавно принявший  сан священник помогал
своим  братьям убирать  алтарь в  Челттхэме. В луче  прозрачного  солнечного
света  плавали  пылинки.  Даже  отбеленные  ткани,  которые  он  с  братьями
перетряхивал и укладывал на гладкий камень алтаря, пахли солнечным светом.
     Натирая вырезанную из дуба  статую  Михаила,  он  вдыхал терпкий аромат
кедрового масла. Он вдохнул знакомый запах, а выдохнув, оказался в темноте.
     Какой ужас! Каким-то образом  он понял, что  лежит  на  кровати один  в
своей  келье, но в то  же время он боролся с кем-то или с чем-то, что душило
его! Его ночной кошмар все  сильнее сдавливал горло, мешая дышать.  Он знал,
что на руках его врага когти,  способные вырвать и жизнь, и душу из него. Он
метался,  отчаянно  пытаясь освободиться, проснуться, одолеть врага,  спасти
себе жизнь!
     Неожиданно наступила темнота, и  он больше не метался в постели, борясь
за жизнь, хотя по-прежнему часто дышал.
     Теперь  он  уже совсем  взрослый  человек,  настоятель  Ордена  святого
Михаила. В  написанном  его  рукой листке имена возможных преемников. Список
содержит десять имен.
     Алистер-- на коленях возле камина, подносит пергамент к огню, чувствуя,
что Джебедия  расположился рядом.  Когда бумага  занялась,  он бросает  ее в
камин  и поднимается. дружески опираясь на  плечо  Джебедия.  Ему спокойно и
уютно...
     И  немного  не по  себе. Перед ним  на  коленях  стоит монах-послушник,
молодой  человек, одаренный чрезвычайно тонкой интуицией, необычной даже для
дерини,  за  исключением  немногих  Целителей.  В  своем  кресле  настоятелю
Алистеру легко  вести себя, повинуясь внутреннему голосу. Он может придумать
что-то такое, что может навсегда нейтрализовать таланты этого  юноши, сделав
его самым обычным монахом, похожим на десятки его  товарищей. Юноша  смотрел
на  него со слепым доверием,  и Алистер  знал, стоит ему только приказать, и
тот охотно откажется от стремления возвысить свой талант.
     Обеспечение правильного обучения в Ордене и  направление  этого таланта
было  делом  куда  более сложным,  требовало большего времени и его  личного
участия. Отважится ли он принять подобное решение?
     Вспышка.  Снова  перемена  места и  времени. Сейчас  он рыцарь-новичок,
принимающий  свой  освященный меч  от давно умершего  наставника.  Еще  один
скачок, всего  год  назад.  Он осматривает  незначительные  раны, полученные
одним   из   его  людей  в  бою  в  центральной  башне,  Синил,  только  что
провозглашенный королем, смотрит на него в удивлении.
     Теперь воспоминания приходили  быстрее, они  стали короче,  но ярче. На
мгновение появилась поляна в лесу, в равной степени знакомая Камберу и тому,
в чьей памяти он пребывал, и он пропустил это воспоминание.
     Камбер ощущал свое тело так же отчетливо, как и то, другое, чувствовал,
как  его  легкие  заполняются  до  половины,  а  сердце  бьется в  немыслимо
медленном ритме. Он просто вручил себя заботам Риса. Перед глазами появилась
следующая картина.
     Он, еще  совсем  юный  Алистер, упражняется с  мечом, стараясь во время
выпада подхватить с земли клочок бумаги. Молодым человеком, он вскакивает на
крупного боевого коня и берет барьеры в  открытом поле, за ним  следуют  еще
пять всадников.
     В  ту  же  ночь он и  еще  один рыцарь скользят по  вражескому  лагерю,
укрываясь  в  тени,  и  это вовсе  не  тренировка.  Во  рту  появился  сухой
металлический привкус, его жертвой должен стать дерини,  и жестокая  радость
наполнила тело, бесшумно крадущееся в ночи...
     Он сидит  у потайного ночного костра вместе с Джебедия и  двумя другими
рыцарями.  В  ноздри  забивается приторно-сладкий  запах  подогретого  вина.
Ощущая покой и тишину ночи, он опирается о колено Джеба, задумчиво глядя  на
горящие поленья, постепенно превращающиеся в пепел. Все четверо говорят.
     Внезапно его внимание было отвлечено от воспоминаний.  Он почувствовал,
как Рис старается загнать воздух в его легкие, а они сопротивляются.
     В ушах  стоял звон,  в  пальцах покалывало,  Камбер чувствовал  то, что
казалось медленной,  непрерывной барабанной дробью,  уносившей  его из  грез
Алистера. С трудом приподняв отяжелевшие веки, он понял, что стук исходил от
двери и Йорам вопросительно переводил  взгляд с него на Риса и  дверь. Эвайн
застыла  возле  мужа,  раскрыв  рот  в удивленном  "о".  Рис, отстранившись,
тревожно заглядывал в его глаза, желая убедиться, что  его подопечный  снова
начал дышать.
     У Камбера кружилась  голова. Режущая  боль  пронзила  глаза и  затылок,
когда он кашлянул и уселся потверже. Словно во сне, он услышал новый  стук в
дверь и знакомый, пугающий голос, называвший его теперешнее имя.
     -- Отец Каллен, мне можно войти?
     Синил.
     Ценой немалых усилий Камбер заставил зрение служить себе и увидел Риса,
чтобы  прочесть  на  его  лице  все свои опасения.  Кому угодно  можно  было
отказать в посещении без особых объяснений,  но Синил будет настаивать, пока
его прихоть не исполнится.
     Камбер сидел в кресле  в  облике  того,  кого  считали мертвым.  Именно
сейчас все могло открыться. Нет, это не могло быть концом!
     Усилием  воли  он собрал  все  силы,  знаком  приказал  Йораму  и Эвайн
спрятаться в молельне,  как они договорились заранее. Простое  движение едва
удалось  ему--  рука  казалось  тяжелее  свинца.  Потом  Камбер  проговорил,
обращаясь к Рису:
     -- Я был очень слаб,  ты беспокоился о том,  что я изнемогаю в борьбе с
темными  силами Ариэллы. Сейчас  я  попробую  вернуть  внешность Алистера  и
постараюсь удержать.
     Рис  хотел  возразить,  но  превращение  уже началось. При этом  Камбер
старался сохранить в себе и поток воспоминаний Каллена. Он не ведал, сколько
выдержит  мозг  в таком  перенапряжении, но  должен  был попробовать.  Снова
открыв глаза, он за открытой дверью молельни увидел Эвайн, ничком простертую
перед  алтарем.  Рядом со  склоненной  золотистой  головой стоял  Йорам. Рис
направился к двери. Оторвав взгляд от изменившегося Камбера, он положил руки
на засов и снял преграды. Промедление длилось не более полминуты.
     Оставалось только вновь закрыть глаза и надеяться на лучшее.
     -- Отец Алистер?-- Синил осекся, увидев у двери Риса, а Дуалта виновато
кивнул из-за королевской спины.
     -- Прошу  прощения, милорд. Я  объяснял Его  Величеству, что настоятель
занят.
     --  Ты  сказал, что  это всего  лишь дисциплинарный вопрос,--  возразил
Синил, тщетно  пытаясь  заглянуть  в  комнату через плечо Риса.-- Мне  нужно
говорить с ним, Рис, Где он?
     Рис  стоял  на  пороге,  опираясь  на косяк,--  рука  прямо  на  уровне
королевских глаз. Синилу так и не удалось ничего рассмотреть.
     -- Спасибо, Дуалта,-- проурчал Рис.-- Ваше Величество. Алистер не готов
принять  еще  одного  посетителя. Довольно и  визита  Йорама,  Викарий очень
устал. Я готовил его ко сну.
     В серых глазах Халдейна блеснула тревога. Отстранив Риса,  Синил увидел
склоненную седую макушку над  высокой спинкой  кресла. Рис отстал, не  сумев
остановить короля и не поспевая за ним.
     Не зная, что он должен делать, Дуалта топтался у порога;
     по знаку Йорама, появившегося из молельни, он запер дверь, и теперь его
живые глаза с любопытством следили за королем и Целителем.
     -- Сир, он то и  дело теряет сознание,--  произнес Рис.--  Возможно,  к
утру  все  образуется,  если  ему  хорошенько  выспаться,  главное  сейчас--
отдых.-- Когда Синил наклонился к неподвижной фигуре, Рис не смел и дохнуть.
     Камберу  удалось   полностью  вернуть  облик  Алистера,  но  теперь  он
действительно  был в обмороке.  Рис поспешно  опустился на колени и  схватил
запястье Камбера, не решаясь смотреть на Синила.
     -- Не понимаю. Что происходит?-- тихо и с испугом спросил король.-- Еще
ни разу со дня нашего возвращения он не был так слаб.
     -- Он заплатил  великую  цену за вашу  безопасность, Ваше Величество,--
сказал  Йорам, возникший  рядом.--  Не  желая беспокоить вас, он никогда  не
рассказал  бы этого  сам,  но его победа над Ариэллой многого  стоила. Я был
там. И знаю.
     Взглянув на торжественное лицо Йорама, Синил неловко опустил глаза.
     -- Я чувствовал, что-то изменилось, чувствовал еще с той  ночи.  Но мне
казалось, что он просто истощен и скоро поправится.
     -- Он часто бредит,-- прошептал Рис.-- Мысленно он все  еще сражается с
ней. Это было не чистой победой.
     Он взял слабую руку Камбера, прижал ее ко лбу, закрыл глаза и попытался
передать энергию по этой связи.
     -- Держитесь, святой отец!--  он  так тихо говорил, что Синил  едва мог
слышать это.-- Боритесь! О, Боже! Дай ему сил!
     Когда  веки  Камбера  задрожали,   Йорам  тоже  опустился  на   колени,
перекрестился отяжелевшей рукой, потом взял в  ладони  другую руку Камбера и
склонил голову, словно между ним и Рисом тоже существовала связь.
     Синил,  открывшись волнам  психической энергии,  веявшим вокруг,  резко
пошатнулся и ухватился за кресло, Дуалта  бросился  к нему  и  подхватил под
руку. Король  не  разбирался  в  подробностях  происходящего, но  чувствовал
эмоциональный ток огромной  силы. Ни он, ни Дуалта не замечали  неприметного
испуганного монаха в дверях молельни.
     Камбер  медленно  возвращался  к  жизни,  ощущая,  как  его   наполняют
целительные  силы.  Поток  воспоминаний Алистера  пришлось  прервать,  и  за
сохранение его лица  теперь можно было не волноваться. К прерванному действу
придется вернуться позже. Будет  ли управляема передача памяти? Кто знает. А
в голове вновь усилилось давление.
     Держись. Еще...  еще,--  твердил он себе, не зная, возможно  ли это, но
понимая, что должен ослабить давление, иначе потеряет все.
     Испробуй  хотя бы одно... легче... легче... Он был в классической школе
в   аббатстве  святого  Неота.  Ему  было  пятнадцать,  и  он  был  наиболее
многообещающим из своей группы.  Когда он поднялся, чтобы отвечать  урок, он
почувствовал  восторженный взгляд  отца Эльрика. Он знал, что  овладел всем,
чему  добрым гавриллитам  было дозволено обучить его. Он провел в послушании
около  двух  лет,  именно  столько было позволено  тому,  кто  не собирается
вступать  в  Орден святого Гавриила. Летом  он  отправится  в  Челттхэм  для
дальнейшего обучения под  наставничеством михайлинцев. Если на то будет воля
Божья, через несколько лет его произведут в рыцари и посвятят...
     Ну вот, это было не так уж и трудно. Попробуй еще одно. Впусти его.
     Он был ранен, хотя боли не чувствовал. Он знал, что  раны были тяжелыми
и, возможно,  смертельными, но знал и то,  что не умрет, не  выполнив своего
предназначения. В этой битве Зло не устоит против него,  потому что он будет
сражаться на стороне Света.
     О, Боже, он оживил воспоминания о последней битве Алистера с Ариэллой!
     Он почувствовал сталь меча на своем  бедре, рассеченную кольчугу и кожу
костюма,  но  продолжал  бороться.  Одна его  часть была  готова  отступить,
избежать  рокового  столкновения  любой  ценой, но победа  над  сторонниками
Ариэллы придавала силы его израненному телу, взбадривая и заставляя забыть о
боли. Один из людей Ариэллы погиб от его меча, потом другой.
     То, что он переживал сейчас как Камбер и как Алистер высшую точку своей
борьбы, витало в воздухе,  открытое для восприятия тех, кто умел разбираться
в этом.
     Рис почувствовал это и еще сильнее сжал руку своего наставника, отдавая
ему энергию, так необходимую в этой борьбе.
     Йорам делился своими силами, положив  руки  на  колени отца,  под видом
молитвы против  дьявольских сил. Голова его склонялась, он  черпал энергию в
самой глубине своего существа.
     Синилу было  не по  себе от всего  этого.  Безнадежны были все  попытки
понять недоступное уму и  прежде невиданное. Не  отрывая  глаз  от дрожащего
Алистера Каллена, он упал на колени.
     Ни король, ни  окаменевший Дуалта не ведали о роли маленького  монаха в
происходящем. Он, менее всех заметный, стоял в  дверях молельни, сложив руки
в молитве и беззвучно шептал слова литании.
     -- Я ключ...
     -- Я замок.,.-- удалось ответить Камберу.
     -- Свеча в ночи...-- послала ему Эвайн.
     -- Лоза, дающая жизнь огню...
     -- Я Свет,-- последовали слова Эвайн.-- Да будет так!
     -- Сосуд,-- слабо откликнулся Камбер.-- Ключ... Лоза... Я наполняю...
     Пути,  пройденные  сегодня,  снова  открывались  в  его  мозгу,  только
медленнее-- часть сознания  следила за сохранением  облика  Алистера, тем не
менее  образы  памяти  вновь  протекали  через  его  сознание.  Воспоминания
короткие,  мимолетные,  не  требующие осмысления,  они  проскальзывали в его
память и становились частицами его личности.
     Он  склонился  над   ярко  разрисованной  картой,  вокруг  только   что
посвященные михайлинские  рыцари, с  одобрением слушает  рассказ  одного  из
самых  толковых--  молодого  светловолосого священника  Йорама, объясняющего
стратегию возможного нападения на...
     Дассу,  святой  город, столицу  принца-епископа Рэймонда, его  дяди  по
материнской линии,  возлагавшего  руки на  его голову  во  время посвящения,
когда его родители с гордостью наблюдали за церемонией...
     Вот он  снова  ребенок, шумно играющий с  другими  мальчиками из  школы
аббатства  святого  Лайэма.  Торопливо  семенит  худыми  ногами   под  синим
форменным стихарем, который обязательно  носил каждый мальчик, собирался  он
стать служителем церкви или нет...
     Огромный скачок  во  времени, и  он снова стал настоятелем михайлинцев,
явившимся    в    церемонном   приветствии   перед   высоким   золотоволосым
лордом-дерини, похожим на повзрослевшего и  возмужавшего того,  дорогого его
сердцу молодого священника.
     Позже, много позже. Он  в  полном  вооружении  на страже  перед  дверью
потайной  часовни. Женщина,  Целитель  и все тот  же благородный лорд-дерини
приближаются, сопровождая  человека с затуманенным взором, уже не священника
и еще не короля. Он чувствовал холод меча в своей затянутой в перчатку руке,
пропуская  их в  дверь,  и  с  уважением склонил  голову. Он знал и не  знал
одновременно, что  еще случилось  в ту ночь,  потому что сейчас  раздвоился,
смотрел на эту дверь и воспринимал ее двумя тесно переплетенными сознаниями.
     Резкая  боль, хруст  костей в его  боку, и  он снова был в Йомейре. Его
могучий боевой  конь метался из  стороны  в сторону,  калеча  и убивая людей
Ариэллы  кованными сталью копытами. Лошадь под ним заржала и упала замертво,
а сам он ранен в бедро,  ему удалось успеть выбраться  и вспороть  живот еще
одному из рыцарей  Ариэллы.  Вокруг умирали михайлинцы и люди Ариэллы. И вот
он остался один,  лицом к  лицу с безобидным на вид врагом. Он в  отдалении,
между ними пространство, залитое кровью,-- поляна.
     Он чувствовал боль.  Горячка схватки больше не отвлекала. Он  сознавал,
что самое  худшее-- впереди.  Шатаясь, стоял  на  пути Ариэллы  к свободе  и
сжимал меч. Словно  во сне, он увидел: она направила к  нему своего жеребца.
Разящие  подковы  над   его   головой,  удар   в   лошадиное  брюхо,   тепло
внутренностей, пустое  седло.  Он вылезает  из-под  сраженного коня  и видит
Ариэллу творящей заклинание смерти.
     Простая и ясная мысль приходит-- твоя  смерть близка.  Вместе с кровью,
сочащейся из дюжины ран на теле, уходят силы. Собрав их остатки, он подносит
меч к дрожащим губам, поцелуем передавая свою решимость и последнюю волю.
     Меч  вылетел из  его  руки,  посланный  в ее  сердце, он чувствует, что
падает, его тело и душа погружаются в непроглядную темноту...
     Другая часть его существа  сознавала происходящее вокруг, хотя и слабо,
но не собиралась  сдаваться. Он не мог заставить свое тело подчиняться, весь
в тумане чужой памяти, и понимал, что  он--  Камбер и должен  сохранять свою
маску.
     Этому  были отданы все силы. Дыхание прервалось. Стоило  вновь привести
легкие в движение, как чужие черты могли сползти с его лица.
     Потом появился  Рис, затем Йорам.  Они не дадут  умереть, но почему так
важно удержать маску, что  вынуждает к этому? Камбер никак не мог вспомнить.
Еще   немного,  и   он  потеряет  контроль  над  собой,  необходимо   что-то
предпринять... Восприятие памяти так  и  не закончено. Только полегче  стало
голове после  оживления  образов  последнего боя Алистера,  давление не  так
сильно.
     Камбер  почувствовал  рядом какое-то движение и догадался,  что решение
уже было  принято.  Он понял,  что его тело тащат на пол, на  мягкий  ковер,
почувствовал  решительное  прикосновение рук, массирующих  затылок,  хлопоты
Риса, снова вдувавшего жизнь в его легкие. Сердце забилось сильнее, подгоняя
кислород к истощенному мозгу, но такой  ритм  не мог быть задан надолго. Рис
понимал это, и  в  следующий  момент  Йорам занял его место, чтобы  Целитель
полностью сосредоточился на замедлении биения сердца.
     Камбер чувствовал на себе чей-то взгляд, но открыть глаза  и оглядеться
было для него непосильной задачей.
     Потом он различил внутри себя присутствие Эвайн. Она по-прежнему стояла
у входа в  молельню,  положив руки  на  косяк. Его дочь обращается  к  мозгу
кого-то  в этой комнате, и это  он почему-то чувствовал очень определенно. А
потом раздался молодой голос, он был явно знаком, но его владельца вспомнить
не удалось.
     -- О, Господи,  если бы  Камбер был  здесь!-- кричал  этот  голос.-- О,
Господи, Камбер мог бы спасти настоятеля!
     Едва живой, Камбер  не  стал  вдумываться  в смысл  этих  слов.  Он так
никогда и не поймет всего дальнейшего.  Уловив поддержку Эвайн, он  изо всех
сил заставлял тело  вернуться  к жизни, приказывая себе дышать раз,  другой,
третий. Йорама  обрадовали  благотворные  перемены,  происходившие прямо  на
глазах, но  вскоре  до  него  дошла  суть  изменений,  а  радость  сменилась
паническим ужасом.
     На  лице  отца  прежняя  маска  Алистера  таяла, уступая  место  чертам
Камбера.
     Рис увидел это одновременно с Йорамом, но не позволил испугу взять верх
над  хладнокровием  Целителя. У него  оставался единственный шанс на то, что
удастся устранить причиненный вред и вернуть Камбера к нормальной жизни.  Он
закрыл глаза и взмолился об удаче.
     Когда  перемены  в  лице  Камбера сделались  очевидны,  Синил стал  еще
бледнее, почти  не  чувствуя железной хватки  Дуалта, в страхе глядевшего на
то, что наделал он своими воплями.
     Все это длилось лишь несколько секунд,  но и того было вполне довольно.
Достаточно для Риса, чтобы провести исцеление, и для Камбера,  чтобы обрести
контроль  над собой, более чем достаточно для  Дуалта, уверившегося до конца
дней своих, что лицезрел чудо, и для Синила, решившего, что помешался.
     Очень скоро на лицо вернулись знакомые черты  Алистера  Каллена,  и  он
задышал медленно и ровно. Стоявший позади всех маленький монах уронил руки и
в изнеможении упал на колени.
     Когда   память  Алистера  Каллена  воссоединилась  с  его  собственными
воспоминаниями,  Камберу  явилось  последнее видение: сложив руки на  груди,
Алистер стоит у окна  своего кабинета в михайлинской крепости и смотрит, как
угасает  день.  За  спиной  кто-то  еще, которого хочется чувствовать  рядом
всегда, и его рука теперь по-дружески лежит на плече главы Ордена.
     Это был Джебедия. Погружаясь в целительный сон, Камбер знал,  что  даже
внешность  Алистера Каллена не  поможет ему  сблизиться с Джебедия так,  как
сроднились между собой эти люди.
     Когда  Камбер  заснул,  Рис  шумно и прерывисто вздохнул,  опустился на
колени  и  от усталости оперся руками о пол. Йорам отпрянул от отца, спрятал
лицо в ладонях и скорчился на полу, заливаясь слезами.
     В  воцарившейся  тишине Синил громко глотнул, перевел взгляд с Целителя
на  священника,  а  потом,  словно  спохватившись,  на бледного  как полотно
Дуалта.
     -- Все...-- Ему  снова пришлось сглотнуть  слюну.-- Все остальные  тоже
видели то, что показалось мне?
     --  Да  будет  благословенно  имя   Господне!--  прошептал  Дуалта.  Он
перекрестился и набожно сложил руки.-- Он послал Камбера помочь нам! Господь
послал Камбера, чтобы спасти слугу Своего Алистера!
     Рис  заметил,  что  после  сделанного Дуалта  заключения  плечи  Йорама
перестали  подрагивать, но больше  всего  его интересовала  реакция  Синила.
Неуверенно  взглянув  на короля, он увидел, что лицо его окаменело  в борьбе
человека веры, готового принять чудо, с другим-- практического склада и даже
циничным.
     Уклоняясь от  ответа на щекотливый  вопрос,  Рис  склонился к спящему и
коснулся его  лба -- о состоянии Камбера в самом деле не следовало забывать.
Ссылка на  вмешательство свыше  неудачна,  но даже  такое толкование все  же
лучше,  чем  истина. Уж  лучше  солгать  в  малом  и  не  путаться  потом  в
нагромождениях новой лжи. Никак нельзя, чтобы Синилу  пришло в голову, будто
он видел в кресле перед собой настоящего живого Камбера.
     -- Кажется, теперь он вне опасности,-- удалось выдавить Рису.-- Не могу
объяснить происшедшего. Вы все лучше меня понимаете в этом. Но  знаю точно--
он выдержал жестокую битву внутри самого себя, и некий источник наполнил его
силами для победы.
     -- От Камбера?-- шепнул Синил.
     Рис пригладил серо-золотистые волосы на лбу спящего и пожал плечами.
     -- Может быть. Не мне давать ответ на этот вопрос.
     Последние  слова  Риса  были  чистой  правдой.   Король  выпрямился  и,
отвернувшись, провел  рукой  по глазам,  словно  убеждаясь,  что чувства  не
обманули его. Слишком поздно  Рис обратил внимание на Эвайн, она по-прежнему
оставалась  в комнате.  Синил  не  мог не  заметить ее  и  наверняка  станет
спрашивать о случившемся.
     Он поспешно взглянул  на Йорама, но священник  оставался недвижим возле
спящего  Камбера,  лицо  скрывалось  в  ладонях. Лица  Эвайн  тоже  было  не
разглядеть, так низко она опустила голову под надвинутым капюшоном.
     Синил  застыл,  только что  заметив  присутствие  в  комнате еще  одной
персоны,  и  стоял  так  несколько секунд, плотно прижав руки  к бокам.  Рис
затаил дыхание, когда Синил приближался к Эвайн,-- даже не прибегая к помощи
своих деринийских способностей, он знал о мыслях короля.
     -- Рис, кто  этот  монах?--  Синил остановился и  кивнул  на  согбенную
фигуру.
     Рис  отвечал  со  всей  мыслимой  немощью,  надеясь,   что  сострадание
перевесит королевскую настойчивость.
     -- Йорам говорил, что его зовут  брат Джон. Он пришел сюда по какому-то
дисциплинарному вопросу. Алистер желал видеть его.
     -- Он находился здесь все время?-- допытывался Синил.
     -- Думаю, да.  Откровенно говоря, я и забыл о  нем. Рис  молился, чтобы
Синил оставил этот разговор, хотя знал, что это несбыточная надежда.
     Синил снова повернулся к "брату Джону" и в раздумье посмотрел под ноги.
     -- Брат Джон, вы видели, что случилось?
     Плечи Эвайн чуть заметно  напряглись. Она  колебалась  всего мгновение,
потом склонилась еще ниже и поглубже упрятала руки в рукава.
     -- Я всего лишь  невежественный  монах,  если вашей  милости  угодно,--
пробормотала она глухим голосом.-- Я не обучался...
     -- Этому не  нужно обучаться,-- фыркнул  Синил  и забегал из  стороны в
сторону.-- Скажи только, что ты видел.  И  смотри на меня, когда я говорю  с
тобой!

     ГЛАВА 12
     Для немощных был  как немощный, чтобы приобресть немощных. Для  всех  я
сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых.
     Первое послание к Коринфянам 9:22

     Король  стоял,  повернувшись  спиной  к  Рису, и  не мог  видеть  ужаса
Целителя, который вызвали его слова. Незамеченным осталось и резкое движение
Йорама,  вскинувшего  голову и едва не  вскочившего на ноги. Дуалта  тоже  с
любопытством воззрился на монаха и не заметил панику двух дери ни.
     Богу  было угодно,  чтобы  Синил не  увидел и того,  как они оторопели,
когда "брат Джон" поднял  нежное  лицо,  обрамленное  юношеской  бородкой, и
глубокими черными (а вовсе не голубыми) глазами взглянул на  короля. Похоже,
тот  менее всего ожидал встретить ясный и смиренный монашеский взгляд. Через
мгновение глаза юного клирика скрылись под пушистыми черными ресницами, губы
(много  тоньше чем у Эвайн) шевельнулись,  и  зазвучал  голос, совершенно не
знакомый Рису и Йораму.
     -- Если вашей милости угодно,  мне показалось, что... перед нами был...
кто-то другой...
     Голос  неуверенно затих,  и Синил  наклонился ближе к  Эвайн, сжимая ее
плечи и сверкая глазами.
     -- Кто-то другой! Продолжайте же! Кто это был?
     -- Это... был он, сир. Его тень прошла по лицу настоятеля.
     -- Имя,-- хрипел Синил.-- Назови мне имя!
     Руки монаха  завозились под  синей тканью  рясы,  черные глаза украдкой
взглянули на короля.
     -- Мне... мне почудилось,  что это был лорд  Камбер, сир. Он умер, но я
видел  его. Раньше  я слышал,  что избранные люди  могут возвратиться, чтобы
помочь достойнейшим, но... п-пожалуйста, сир, вы причиняете мне боль!
     Синил  выпустил руку монаха,  усиленно  моргая  остекленевшими глазами.
Душевное  напряжение слетело с него, будто  лопнула  внутри  туго  натянутая
струна,  и  король забормотал  извинения. Монах опустил  голову и ничего  не
ответил.   С  минуту  Синил  разглядывал  собственную  руку,  возвращаясь  к
реальности, потом медленно повернулся к Рису и Йораму.
     -- Я должен... уйти и подумать обо всем этом,-- сбивчиво проговорил он,
больше не поднимая глаз.-- Этого не может быть, и все же...
     Король все еще не мог оправиться от потрясения.
     --  Передайте, пожалуйста, отцу Каллену, что я  поговорю с ним позднее,
когда  он  окрепнет,--  продолжал он резко.-- И мне  хотелось бы, чтобы  все
молчали  о том,  что  здесь  случилось,  до тех пор,  пока не  осмыслим  все
хорошенько. Если бы только...
     Сокрушенно махнув рукой, он  развернулся и вышел. Дверь хлопнула,  и  у
всех отлегло от сердца.
     Дуалта опустился на  колени и посмотрел на руки, белые и обескровленные
от  слишком  долгого  и  слишком  сильного  напряжения  мышц,  потом перевел
боязливый взгляд на Риса и Йорама.
     -- Отец Йорам, я не понимаю.
     -- Знаю, Дуалта,-- прошептал Йорам, уставясь на собственные руки.
     --  Но я должен говорить об этом,-- настаивал Дуалта.-- Это... это было
чудо! Этого нельзя рассказывать даже своему духовнику?
     Йорам вздрогнул, он не мог взглянуть на рыцаря.
     -- Можно,  если  этот духовник--  я, Дуалта. Король прав. Мы не  должны
распространяться,   не  обдумав   этого  как  следует.--  Он  заставил  себя
посмотреть на молодого человека.-- Согласен?
     -- Вы будете исповедовать меня? Конечно же, если  так нужно.  Но... это
действительно был ваш отец! Я видел!
     Йорам на мгновение  зажмурился, вздохнул и поднялся  на  ноги с трудом,
по-стариковски. Юный рыцарь тоже поднялся. Йорам слегка коснулся его плеча и
тут же проник в мозг Дуалты.
     --  Никто не  оспаривает  того,  что  ты увидел,--  устало сказал он.--
Только  не  говори  об этом.  Молчи  до  тех пор,  пока  не  получишь  моего
разрешения. Ты понял?
     -- Да, святой отец,-- выдохнул Дуалта, не поднимая глаз.
     --  Благодарю,--  Йорам  убрал  руку.--  Теперь тебе  пора  идти.  Отцу
настоятельно необходим отдых,  как, впрочем,  и нам. Можешь разбудить  лорда
Иллана и сообщить, что  Рис разрешил тебе  не  дежурить остаток ночи. Должно
быть, ты порядком утомился.
     Услышав  эту  бесстыдную  ложь, Дуалта  оглянулся  на  Риса и  собрался
возразить,  но  Рис,  сидевший на полу, привалившись спиной к ножкам кресла,
утвердительно  кивнул,  пристально  поглядев  на  юношу  своими  золотистыми
глазами.
     -- Йорам  прав, Дуалта. Мы все устали. Может быть, ты просто не заметил
этого. Скоро поймешь,--  Веки  рыцаря послушно опустились, и он  покачнулся,
одолеваемый зевотой.
     -- Попроси Иллана сменить тебя и иди спать,-- приказал Рис.
     Пролепетав  согласие и  поклонившись,  Дуалта  повернулся  и  побрел  к
выходу. Йорам и Рис  терпеливо  ожидали,  пока  дверь закроется, потом  один
поспешно задвинул засов, а другой  очутился возле стоящего на коленях монаха
и стиснул плечо под михайлинской рясой.
     Эвайн подняла к нему осунувшееся, но свое прежнее лицо.
     -- Как ты?-- озабоченно спросил Рис.
     Успокоительно вздохнув, она ухватилась руками за его пояс, поднялась  и
прижалась к мужу с загадочной улыбкой на устах.
     --  А  как  ты?-- вопросом  на вопрос ответила  она,--  И  отец?  Эвайн
отстранилась  и  посмотрела на Риса. Йорам, приблизившись, жадно припал к ее
руке,  словно  искал  подтверждения тому,  что перед  ним в  самом  деле его
сестра.
     -- Ты изменила облик,-- сказал он с упреком.-- Как?
     -- Сумела.-- Она подошла к спящему Камберу и опустилась на  колени, Рис
последовал  за ней.-- Когда мы с Рисом прошлой ночью изучали  манускрипт, мы
прочли  и  об этом. Мне казалось, будет  лучше, если мы хоть  немного  будем
разбираться в том, что делает отец. Признаться,  никогда бы не подумала, что
придется испытать это на себе.
     Рис  склонился над  Камбером,  Йорам  хмурился. Только  когда  Целитель
закончил осмотр, он подал голос.
     -- Ты сознаешь, что она проделала, не так ли?
     -- Изменив  облик? Не думаю, что  это принесет вред. Да и не оставалось
ничего  иного.  Коли  признаваться  в  обмане,  то  уж  никак  не  во  время
беспамятства и полной немощи Камбера.
     Йорам сел в кресло и бережно опустил руки на подлокотники.
     -- Дело не  в этом.  Дуалта считает, что видел  чудо. Церковь сурова  и
строга в таких вопросах. А Синил... Одному Богу известно, о чем он думает!
     Эвайн удивили слова брата.
     -- И это тебя смущает?  Пусть  лучше поверят в чудо, чем узнают правду!
Рис прав. Это невероятное происшествие и только. Что тут плохого?
     -- Думаю, мы и это узнаем,-- больше не спорил Йорам. Он положил  голову
на спинку  кресла и закрыл глаза.-- Интересно,  вспомнит ли об этом отец,  а
вот Синил, можете мне поверить, не забудет вовек.
     В том же архиепископском дворце возбужденный и перепуганный Синил вошел
в часовню, миновал неф  и приблизился  к гробу  графа Кулдского, освещенному
мигающими  свечами.  По  углам  саркофага,  спиной  к  нему,  стояли  четыре
королевских гвардейца, прижимая к бокам алебарды и скорбно потупя глаза. Они
заметили  короля, но остались неподвижны.  В воздухе,  пропитанном  ладаном,
витал  полушепот псаломщиков--  два десятка  монахов  читали  на  хорах. Все
прочее  было безмолвно и  неподвижно  в просторной часовне.  Синил  с каждым
шагом становился медлительнее-- ноги подгибались  под тяжестью ноши, которая
свалилась на  него. Возле  громоздкого  саркофага, принимавшего тела королей
Гвинедда,  он  остановился  и  осмотрел Камбера  с ног до головы, проникаясь
мрачной красотой погребального убранства.
     В неверном  свете поблескивал златотканный герб МакРори-- древний меч в
короне  Кулди.  Над   черным  бархатом  покрова  синела  михайлинская  риза,
скрывавшая  даже  часть  шеи  покойного.  В  окоченевшие  руки было  вложено
распятие  из  красного  дерева  и  слоновой  кости.  На  пальце  левой  руки
поблескивал  перстень-- печатка  графов Кулдских, чеканное  серебро отражало
пламя свечей цветными бликами.
     Синил всмотрелся в  такое знакомое  лицо,  ухватился  за край  гроба  и
долго-долго не отрывал  взгляда. Смутно он чувствовал  заклинание, невидимым
облаком окутывавшее тело и препятствующее тлению. Но он не знал о другом его
назначении, понятном немногим посвященным,-- скрывать йомейрское заклятье.
     Чего  ты  хочешь  от  меня,  вопрошал  король,   впиваясь   взглядом  в
благородные черты, ты умер. Почему бы тебе не остаться мертвым?
     Восковые  губы не давали ответа, и Синил опустил глаза, переполнившиеся
слезами злобы.
     Ты  не  смеешь  возвращаться,  упрямо  думал   он,  ты  мертв.  Неужели
недостаточно того, что ты уже совершил?
     В душу Синила ворвалось бормотание монахов. Король подавил всхлип, упал
на колени и прижался дрожащим подбородком к побелевшей руке.
     О, Господи,  думал он, Ты  позволил  ему отнять у меня смысл  жизни. Ты
позволил ему забрать меня из Твоего храма. Теперь он ушел, но по-прежнему не
дает мне служить Тебе. Неужели он никогда не даст мне покоя?
     Он  поднял  заплаканные глаза на  спокойный профиль  Камбера. Ответа не
было. Так прошло около  часа;  стража пришла в недоумение, а монахи на хорах
сгорали  от  любопытства.  Король  наконец  понял,  что сделался средоточием
всеобщего внимания в своих безнадежных исканиях, поднялся с затекших колен и
склонился перед алтарем. На душе у него было пусто.
     Синил вернулся в свои апартаменты в центральной башне, но сон  не шел к
нему.
     Вероятно,  после   ночного   инцидента   лучше  всех  спалось  Камберу.
Проснувшись  на следующее утро,  он обнаружил  в кресле  по соседству  Риса,
свернувшегося под пледом, И никаких следов Йорама и Эвайн.  Судя по свету за
окном, только что рассвело.
     Несколько  минут он лежал, собираясь с силами, и в конце концов остался
совершенно  удовлетворен  собой. Исчезла  головная боль,  в теле не было  ни
вялости, ни иных недомоганий, вполне вероятных после всех событий последнего
времени.
     Обличье  Алистера не  причиняло  никаких  неудобств  и  казалось  давно
привычным.  Камбер помнил о  некоторых затруднениях с самоконтролем  прошлой
ночью, было и  еще  что-то, но совершенно скрывалось во мгле беспамятства. В
любом случае, это  не могло  быть  серьезной промашкой, иначе ему  сейчас не
было бы  так спокойно.  Все же ему  надо  будет обо  всем расспросить Риса и
Йорама.
     Успокоенный, он зевнул и осторожно поджал ноги под  одеялом и выпростал
из-под него странную, но знакомую  руку,  растопырил пальцы и удовлетворенно
оглядел  их со  всех  сторон.  Можно с  легким  сердцем  позабыть  о нервных
перегрузках и  физической опустошенности, теперь этот облик стал его плотью.
На пальце сидел прохладный и чуть великоватый перстень Алистера.
     Сейчас  Камбер был равно уверен в надежности принятого облика и  в том,
что память  Алистера нашла свое место среди его воспоминаний. Погрузившись в
глубины сознания, он ощутил память Алистера как свою.
     Откровенно  говоря,  в  принятых воспоминаниях  были  проблемы. Впервые
проникнув в умирающий мозг Алистера, он  узнал,  что многое уже ушло,  обрел
больше,  чем  рассчитывал.  С тем,  что  досталось,  вполне можно  сделаться
Алистером, только о деталях не забывать. Образы памяти подсказывали и манеру
поведения, повинуясь им,  он безотчетно  будет  смеяться  и  гневаться,  как
Каллен, так же, как он, ходить и жестикулировать.
     Камбер повернул голову и снова посмотрел на Риса (не  было нужды будить
его прямо сейчас), потом медленно сел и свесил ноги, касаясь босыми ступнями
расстеленной  у  кровати шкуры. Помедлил, убеждаясь  в том, что на его новое
тело  действительно  можно  положиться, потом  нагнулся  к  Рису  и принялся
внимательно разглядывать его.
     В  кресле было не слишком удобно, но Целитель спал  крепко. Под глазами
темнели  круги, а все краски жизни,  покинув заросшее щетиной лицо, горели в
огненно-рыжих волосах.
     Улыбнувшись,  Камбер  коснулся  лба  Риса,  и  углубил  его сон,  потом
поднялся, осторожно просунул  руки под расслабленное  тело  и уложил зятя на
только  что  освободившуюся кровать.  Накрыв Риса  одеялом, он, не обуваясь,
отправился  в гардеробную,  откуда появился в сутане  цвета полночного неба.
Утренний туалет был совершен всего за несколько минут--  до того, как придут
помогать  облачиться  к похоронам, назначенным  на полдень, нужно было много
успеть.
     Теперь по крайней мере  известны  выбранные Алистером кандидаты на пост
настоятеля  михайлинцев, думал он, усаживаясь за письменный стол.  Забота  о
будущем Ордена-- вот чему теперь должны быть отданы все помыслы.
     Взяв лист пергамента из  стопки,  он  обмакивал  видавшее  виды  перо в
чернильницу. Непринужденно воспроизводя почерк Алистера,  рука вывела список
претендентов, в котором, кроме Джебедия, значилось еще два имени.
     Отложив  этот  лист  в  сторону, Камбер лишний  раз  убедился,  что  не
пропустил нужного и не вписал лишнего имени. Получасом позже он  встал из-за
стола и, захватив оба листа, направился к выходу.
     Прямо напротив двери стоял, прислонившись к стене, Дуалта и беседовал с
камердинером Алистера братом Йоханнесом. Оба умолкли, едва  Камбер ступил на
порог,  и  воззрились  на  него. Оба были в  синих одеждах Ордена. На  плече
Дуалты  виднелся  знак,  а  у Йоханнеса-- серебряный  крест,  означавший его
принадлежность к мирянам. Обоих смутило появление Камбера.
     --  Вы  так  рано пробудились,  отец  настоятель,--  виновато  произнес
Дуалта.
     Камбер  справился  с  желанием  удивленно поднять бровь--  он не ожидал
застать здесь юного рыцаря. Присутствие Йоханнеса понятно-- перед церемонией
он  ждал  своего  патрона,  чтобы проводить в  собор. Камберу  были известны
отношения  Алистера  и  Йоханнеса,  знал он и то,  как продолжить  общение с
камердинером.
     Но Дуалта,.. Разве не он дежурил прошлой ночью? Что-то связано с ним...
Кажется, Дуалта  прошлой  ночью  входил к  нему,  он  был  с  Синилом... Что
происходило потом, Камбер не помнил. Что же успел увидеть Дуалта?
     -- Доброе  утро, господа,-- сказал  Камбер приветливо,  но сдержанно.--
Йоханнес,  мне не доставало твоей помощи. Дуалта, ты пробыл  на  посту не до
утра? Признаться, мне неведома  большая часть событий минувшей ночи, но отец
Йорам  наверняка  не  стал  бы  обременять тебя сверх меры и  задерживать  в
карауле, тем более до этих пор.
     --  Нет, сэр,  не стал.  Он велел передать лорду Иллану просьбу о  моей
замене, я  так и сделал,-- добавил  он, опасаясь.  что настоятель  подумает,
будто он  не подчинился приказу.--  Мне не  спалось, сэр, поэтому я вернулся
после заутрени. Я полагал,  что  могу понадобиться,  прежде  чем вы уйдете в
собор.
     Улыбнувшись улыбкой Алистера, Камбер похлопал  юношу по  плечу-- совсем
еще  мальчик,  куда  моложе  Йорама  и  Риса--  и  заговорщически  подмигнул
Йоханнесу.
     -- Совсем недавно в Ордене, а уже под стать остальным,-- весело  сказал
он.-- Вы все тратите слишком много времени и сил на беспокойство  о вздорном
старике.
     -- Отец настоятель!-- воскликнул Йоханнес.
     -- О да, знаю, сейчас ты будешь отрицать это. Но какая в этом польза?--
он  что-то слишком разгорячился.--  Ладно, если хотите, можете  помогать мне
нынче утром. Йоханнес, сколько у нас времени?
     В глазах Йоханнеса появилась озабоченность.
     -- Вы должны быть в соборе через  час,  настоятель. Можно спросить, что
вы задумали?
     -- Времени вполне достаточно,--  Камбер пропустил  вопрос  мимо ушей.--
Дуалта,  я хочу, чтобы ты доставил эти бумаги  наставнику с моими наилучшими
пожеланиями. Ему  предписывается собрать  членов  Ордена  в  здании капитула
сегодня после похорон.  Собрание  будет посвящено  статусу Ордена и  выборам
моего  преемника.   Архиепископа  я  уведомлю,  когда  буду  облачаться  для
погребальной службы.
     Он подал приказ, скрепленный  личной печатью Алистера, а затем и второе
послание, сложенное и запечатанное синим сургучом.
     -- Это список тех, кого я хотел бы видеть на собрании в первую очередь.
Передай Джебедия и это и попроси его убедиться, все ли извещены.
     Рыцарь кивнул.
     -- Понял, отец настоятель.
     -- Хорошо. Теперь ты, Йоханнес.
     -- Да.
     -- Хочу спросить,  не желаешь  ли  сегодня  утром уделить свое  время и
способности еще кое-кому.  Целитель за этой дверью, ночью он глаз не сомкнул
из-за  меня.-- С  грустной  улыбкой он указал назад.-- Я хочу, чтобы он спал
как можно дольше. В это время приготовь ему чистые одежды и извести его жену
о том, где  он находится. Передай ей  мои сожаления по поводу их вынужденной
разлуки и заверь ее, что во время похорон они будут вместе. А потом проверь,
чтобы все так и было.
     --  А  как  же вы?--  спросил Йоханнес.--  Я  думал  помогать  в  ваших
приготовлениях к мессе.
     --  Для  этого  годятся  многие,  добрый  Йоханнес.  Но  лорда  Риса  я
предпочитаю поручить твоим заботам.
     Взяв слугу под локоть, Камбер ввел его в покои и остановился на пороге.
     -- Когда  он проснется,  скажи  ему,  что  я чувствую  себя  хорошо,  и
объясни, куда я ушел. Полагаюсь на тебя. Доставь его в собор к сроку.
     -- Хорошо, святой отец,-- неуверенно произнес Йоханнес.
     Уходя  по  коридору,  Камбер  чувствовал  взгляды  обоих,  но  ни  тени
подозрения не было в  них, только  искреннее  беспокойство и радость оттого,
что их настоятель снова деятелен и бодр.
     Пока  все шло отлично. Теперь, когда он явится в собор раньше срока,  у
него будет время собраться с мыслями перед участием в церемонии  погребения.
Камбер  понимал,  что  с  этим  ничего  не  поделаешь,  и  все  же испытывал
неловкость   оттого,   что  ему  придется  выполнять  священные  обязанности
Алистера.
     После бессонной  ночи  Синил был  в  скверном  настроении,  а  суливший
множество хлопот день и вовсе портил расположение духа.
     Как и  Камбер, король  покинул  постель с первым светом. Около  часа он
беспокойно  бродил по  комнате, погруженный в  события  предыдущего  вечера.
Потом, забывшись на время, кликнул слуг приготовить ванну.  Пока его мыли  и
одевали, он не проронил ни слова. К десяти часам  облаченный в черное-- цвет
был выбран для участия в  траурной службе-- король отпустил слуг и приступил
к настоящим приготовлениям.
     Он  начал с  исследования неопровержимых фактов, В полдень  над мертвым
телом  Камбера  МакРори  церковь  совершит  погребальный   обряд,  а  завтра
скорбящая семья увезет его,  чтобы  захоронить  в родовых владениях.  И  все
будет  кончено. Так и было бы со всяким обыкновенным человеком. Но Камбер не
был обычным человеком. Он был дерини. Но даже дерини  не могут противостоять
смерти. Или могут?
     Одолевая волну ледяной дрожи, Синил опустился на сундук возле кровати и
погладил полированную крышку, его сундук был по-прежнему на месте  вместе со
всем бесценным содержимым.
     Мать-церковь  допускала  исключения.  К  живым  являлись  умершие,  так
бывало, но  то  были святые--  они  способны  на чудеса.  Минувшей  ночью  с
Алистером  Калленом  произошло   нечто.  Это  очевидная  истина.   Было   ли
превращение викария чудом? Кто показался им? Камбер?
     Он не  святой! Но  вернулся из царства мертвых на помощь Алистеру и Бог
знает зачем еще. Может, Камбер избран для покровительства Гвинедду и короне?
Господи, яви милосердие, избавь. А если он все-таки посланец к живущим, ему,
постигшему тайну смерти, ведомы любые мирские тайны. Возможно, даже известно
о  заветном  сундуке  Синила  и  его бунтарских  помыслах. И  от  этого  нет
спасения... Стон застрял в горле Синила.
     Нет! Он не должен думать  так! Он недостижим для Камбера. Камбер мертв.
И будет погребен. Он просто не может вернуться!
     По лбу короля струился пот, он совершенно взмок. С усилием разжал руки,
сжимавшие  углы  сундука,  вытер  лицо  рукавом,  тоскливо  вздохнул,  качая
головой, и закрыл глаза.
     Он слишком горячился, и разум обуздывал чувства. Какой  смысл  в слепой
панике?  Камбер  мертв  и  больше  не может  приказывать  ему.  Пришло время
похоронить воспоминания о нем.
     Еще раз  вздохнув,  Синил поднялся  и  твердой  рукой поправил  пояс. У
стеклянного  зеркала  решительно  надел  оставленную  слугам  корону, однако
избежал взгляда того, кто смотрел на него из-за стекла.
     Несколькими минутами позже он присоединился  к придворным, собиравшимся
в замковом дворе, чтобы пройти четверть мили  от замка  до собора. Ему давно
удалось  через силу улыбнуться королеве. Под  густой вуалью  почти незаметны
были следы слез  на ее припухшем лице. И не стоило приглядываться-- Синил не
в  силах разорваться между супругой  и Камбером и ни за что не одолеет обоих
сразу.
     К полудню  собор принял под свой кров великое множество друзей и врагов
графа Кулдского,  его обожателей и ненавистников. Церемония началась точно в
срок.   Погребальную  мессу   служили   три  священника-дерини:  архиепископ
Гвинедда, друг детства  Камбера; настоятель Ордена святого Михаила, когда-то
бывший  его недругом; и  единственный  сын  покойного. Они творили  службу в
безупречной и строгой гармонии, не нарушая ее ни голосом, ни жестом.
     Камбер,  в  относительной безопасности  и  покое  под  покровом  чужого
облика, молился о душе  Алистера Каллена. Когда месса  закончилась, все трое
вернулись в уединение ризницы. Позволив ожидавшим причтам освободить себя от
облачения, Камбер скрылся в дальнем углу, прижимая  руки к лицу. Он не хотел
ничего видеть и не пытался унять глубокой дрожи.
     Участие  в церемонии не было в  тягость. Службу вел Энском, а Камбер  и
Йорам только помогали. Для роли  прислужника  хватало с избытком  суммы  его
собственных диаконских  познаний  и  памяти Алистера.  Нет, не это  вызывало
дрожь. Камбер полной грудью вдохнул и погрузился в самую сердцевину страхов,
добираясь  до истинной  причины. Там, за границами логики, первородная часть
его существа сжималась  от ужаса при  воспоминаниях о мертвеце,  лежавшем  в
гробу перед алтарем.
     Смерти  в обычном смысле он не боялся, рано или поздно  она приходит  к
каждому. Даже  Ариэлле со всеми ее тайными  познаниями  не удалось  обмануть
костлявую, хотя Камберу казалось, что он знает причину неудачи.
     Разная   бывает   смерть.   Только   что   он  видел  торжественную   и
обстоятельную. Вид  собственного  навечно упокоившегося лица вдруг показался
символом иного небытия и возрождения  к  иной  жизни. Так или  иначе,  а  он
теперь--  Алистер Каллен и никто другой. Может быть, когда-нибудь и явится в
этот мир ненадолго Камбер МакРори, но сегодня он скончался.
     Придя к такому  заключению,  Камбер обнаружил, что страхи отступают. Он
сделал еще один глубокий вдох и избавился от судорожного напряжения мышц. Со
следующим вдохом сердце забилось ровнее, и дрожь исчезла.
     Ему  не придется больше смотреть  на тело. Когда все скорбящие  покинут
собор, монахи  Энскома накроют гроб крышкой и  обернут  свинцовыми  листами.
Завтра  тело отправят в Кэррори и похоронят. Все  будет  кончено.  А он, для
всех Алистер Каллен, останется жить.
     Камбер вернулся к людям в ризнице, поручив себя заботам Йоханнеса и еще
одного  монаха. Помогая им  завершить переоблачение, он  машинально повторял
движения Алистера. В  этом он  доверился приобретенным воспоминаниям, а  сам
впервые осмотрелся по сторонам.
     Энском ушел. Камбер  подозревал, что архиепископ почти  сразу же  после
окончания  мессы вернулся к себе в часовню, понимая желание своих помощников
побыть  наедине  со  своим  горем. Энском  всегда  был  человеком  "разумной
сентиментальности",  именно  это  сблизило их с  Камбером  более  сорока лет
назад.
     Йорам  оставался  в  ризнице.   В  раздумье,  не  поднимая   глаз,   он
механически, как и  Камбер,  переодевался  в привычную для него михайлинскую
сутану. Наблюдая за сыном, Камбер поднял руки, чтобы  Йоханнес надел на него
белый пояс  михайлинского  рыцарского достоинства. Второй  монах накинул  на
плечи мантию с вышитым  знаком главы Ордена. Камбер нагнулся, чтобы Йоханнес
надел на шею только что принесенный нагрудный крест из серебра. Пристроив на
макушке шапочку,  прикрывавшую тонзуру,  Камбер направился к  сыну. Йоханнес
отослал монаха и поджидал хозяина у двери, готовый его сопровождать.
     Переоблачение  Йорама  заканчивалось. Один соборный  служка  возился  с
завязками сутаны; второй стоял с белым поясом наготове. В глазах сына Камбер
увидел совершенное безразличие.
     -- Я собрался говорить с тобой, Йорам, но подумал, что ты хочешь побыть
один,-- Камбер не мог говорить открыто  в присутствии монахов.-- Думаю, тебе
известно  о  собрании  капитула.  Это  может   показаться   скоропалительным
решением,  но  следующие несколько  дней  ты будешь занят  семейными делами.
Поэтому  собрание  Ордена сегодня  показалось  мне единственной возможностью
заручиться твоим присутствием. Для меня важно твое мнение.
     Скрепив плащ под горлом, Йорам опустил глаза.
     -- Благодарю,  отец  настоятель. Очень  признателен  за ваши  последние
слова.
     -- Не составишь ли мне компанию?--  продолжал Камбер, взяв  Йорама  под
руку и кивком предлагая пройтись.
     Не  смея  отказаться на глазах у стольких  любопытных,  Йорам промямлил
согласие и  пошел.  Он глубоко переживал кончину своего настоятеля, а вместо
этого  вынужден  был притворно скорбеть  о  покойном отце.  Мучительное  для
прямодушного Йорама  испытание  должно было закончиться  завтра-- он повезет
прах в Кэррори. А  Камберу сын  был совершенно необходим во время его первой
встречи лицом к лицу со "своим" Орденом.
     За  дверью  ризницы  их  ждал  Джеллис де  Клири,  регент  хора,  чтобы
проводить на заседание капитула. Вернувшись в  собор через  северную  дверь,
они  прошли  поперечным  нефом и вступили  в  чистый и  светлый монастырский
переход.   У   входа   в   капитул   толпились   десятка   два   рыцарей   и
священнослужителей,  наслаждавшихся   свежим   воздухом   перед   тем,   как
присоединиться к братии в круглой зале. Увидев  настоятеля, они заторопились
внутрь,  расступаясь  при  его приближении. Камбер  вошел  в зал,  наступила
тишина, сидевшие встали и потеснились, давая место опоздавшим.
     Долговязая фигура настоятеля двигалась к центру, седая голова то и дело
приветливо склонялась, улыбка  находила  ближайших соратников. К Камберу все
приходило  из воспоминаний Каллена  само  собой. Он касался хорошо  знакомых
плеч  и  привычно благословлял  склоненные головы. То, что  за  ним  следует
Йорам,  добавляло  уверенности ему  и,  как  ни  странно,  радовало сознание
Алистера Каллена. Вдруг волна печали  захлестнула мозг-- рядом с Йорамом был
Натан, а не верный Джаспер Миллер, неизменно сопровождавший настоятеля почти
с самого его избрания.
     Камбер   сознавал,  что  реальный  Алистер  не  изведал  горечи  потери
Джаспера--  они погибли почти одновременно.  Значит, в нем говорила не чужая
память, это  его сознание  взволновалось от мысли о  смерти ближайшего друга
Каллена. Значит, произошло не просто внешнее преображение. Алистер не только
отдал свое прошлое, но остался в нем, будто  и не умирал вовсе. Этого Камбер
никак не ожидал.
     Поднимаясь  по  пологим  ступеням  к своему--  теперь  уже  ненадолго--
креслу, Камбер ощутил  слабость в ногах-- перед ним колыхалось  море  синего
цвета  в кольце расписных стен  с радужными бликами от  оконных витражей. Он
поймал взгляд  Джебедия,  наставник  Ордена  стоял  справа от  кресла,  руки
покоились на эфесе меча михайлинцев, глаза светились надеждой.
     Камбер подбодрил его вымученной  улыбкой и снова  повернулся  к братии.
Натан  встал  за  узким  столом  слева, двое  секретарей  уже  разворачивали
пергаменты  и  проверяли списки  имен.  Йоханнес стоял за  креслом, а Дуалта
впереди-- там  было место рыцаря  Лорина, он  тоже погиб в  сражении.  Йорам
молча занял свое обычное место рядом с Джебедия, он ни на кого не смотрел.
     Камбер дождался,  пока  опоздавшие  рассядутся, потом  сел  сам, знаком
распорядившись закрыть дверь. Еще  несколько мгновений  тишину нарушал шорох
шагов и стук мечей михайлинцев о каменные скамьи.
     -- Дорогие братья.--  Камбер положил  руки  на подлокотники,  оглядывая
зал.-- Приношу извинения, если собрание созвано слишком скоро после события,
так глубоко  тронувшего вас всех.--  Он вздохнул.-- Если бы не необходимость
срочных действий  и  семейные  дела,  отзывающие одного  из  наших уважаемых
братьев, я рискнул бы  отложить этот  разговор на  более  поздний срок.-- Он
взглянул  на Йорама.-- Однако в сложившихся обстоятельствах,  я  думаю,  нет
ничего  хорошего в том, чтобы откладывать неизбежное. Приношу извинения, что
мое недавнее недомогание не позволило собрать вас раньше.
     Подбирая слова, Камбер посмотрел на сверкавший на его  пальце перстень.
Тишину переполненного зала подчеркивало сдерживаемое дыхание.  В воздухе уже
витало ожидание. Частью своей души он страстно желал оказаться где-нибудь за
много миль отсюда.
     --  Собратья и друзья, в ближайшие недели я  окажусь  перед  величайшим
выбором  своей жизни,  ибо я должен  поручить  вас  заботам  другого  именно
теперь, когда  наш  Орден пережил  подлинную  трагедию. Мы  поддержали  идею
Реставрации и последующего расселения в  безопасных местах, пережили  гибель
нашего брата Хамфри Галларо, упокой Господь его душу...--  он перекрестился,
собравшиеся последовали его примеру,--  и злобные гонения Имра. Мы заплатили
огромную цену  за  то, во что  верили. Но,  я думаю,  мы не могли  поступить
иначе, даже если бы предвидели исход событий.-- Он вздохнул.-- Самой большой
ценой  оказались  человеческие   жизни.  Однако  только  потери  в  сражении
заставляют  содрогнуться. Большинство из вас,  вероятно,  потеряли друзей  и
близких,  но  не всем  известны  размеры  потерь Ордена.  Джебедия,  сообщи,
пожалуйста, полные данные о наших потерях.
     Лицо Джебедия  не изменило выражения-- он был слишком хорошим солдатом,
но Камбер видел, как побелели пальцы, сжимавшие меч.
     --  Более  сорока наших рыцарей  умерли в сражении или на поле битвы от
ран,  отец  настоятель,--  тихо  произнес он.--  Еще  около двух десятков на
волосок  от гибели,  хирурги и Целители борются  за их жизни.  Из  тех,  кто
выживет, многие никогда не  поднимут  меча. На сегодняшний день  число наших
воинов, включая  и тех, кто легко ранен, составляет  сто  десять  человек из
двухсот, бывших под Йомейром.
     Ропот пронесся по рядам. До тех пор  пока разговоры не  стихли,  Камбер
смотрел себе под ноги, и, продолжая свою речь, он не поднял глаз.
     -- Ровно половина от  прежнего числа, братья. Но и  в самом Ордене дела
не  лучше. Натан, расскажи,  пожалуйста, о  состоянии наших  земель и прочей
собственности.
     Молодой человек выступил вперед.
     --  Из  двенадцати  обителей, существовавших  до  начала  гонений Имра,
десять  разграблены,  сожжены  и  обращены  в  руины.  В  отдельных  случаях
разрушены  даже фундаменты. Свинец с крыш  и  из  окон снят,  большая  часть
годного в  дело камня  увезена  людьми  Имра  для будущего  использования  в
строительстве  Найфорда.  То, что  осталось  после  солдат,  было  растащено
местными   крестьянами.   Для  восстановления   практически  любой   обители
потребуются новые  материалы.-- Он заглянул в лежавший на краю стола лист.--
Далее,  более  четырех  с половиной тысяч  голов скота, овец и лошадей  были
отняты у  нас  короной или зарезаны  и брошены гнить. Все  посевы вытоптаны,
поля выжжены, запаханы и потом засыпаны солью. Будет чудом, если в ближайшие
пятьдесят лет хотя бы одно из этих полей даст урожай.
     Раздались крики и проклятия, Камбер поднял руку, требуя тишины. Сверкая
глазами, со своего места поднялся Поррик Ланэл, один из значившихся в списке
Джебедия людей.
     --  Отец  Натан,  упомянуты десять  из  двенадцати  наших  вотчин.  Что
случилось с остальными?
     --  С ними  все  более или менее в  порядке,--  произнес  Натан.-- Гаут
Эйриал и Моллингфорд,  подобно  другим, потеряли свинцовые  кровли и оконные
переплеты, их нивы сожжены и  обращены в бесплодные пустоши, но  Реставрация
спасла  обители от  уничтожения. Большая  часть каменных построек  осталась.
Наши каменщики  считают,  что, разобрав  старую кладку, можно  выстроить  по
соседству здания поменьше.  Мое  мнение-- лучше  перенести  обители в другие
места.  Засоленные поля  еще долго  не смогут прокормить  и  очень небольшие
общины.  Они будут полностью  зависимы от  поставок провизии  извне,  и если
кто-то вздумает прервать подвоз, это не составит труда.
     Натан  посмотрел  на настоятеля. Последние слова  и выражение  лица  не
оставляли  сомнения, кого он имел в  виду,  но  Камбер предпочел не заметить
явный  вызов. Как  и другим михайлинцам, Натану было  хорошо  известно,  что
сейчас между  дерини и  королем  установилось  относительное  равновесие,  а
михайлинцы в большинстве были дерини.
     Камбер  устало  подпер голову  рукой  и  закрыл  глаза,  как  это делал
Алистер.
     -- Разделяю твое беспокойство, Натан,-- пробормотал он.
     -- А как насчет крепости?-- крикнул кто-то справа.
     -- Джеб?-- позвал Камбер, не поднимая глаз.
     --  Крепость спасти не  удалось,-- в  голосе Джебедия слышалась горечь,
Камберу не  нужно  было смотреть на неги,  чтобы знать выражение его лица.--
Мясники  Имра  очень постарались, особенно если учесть, что  Челттхэм  стоял
первым из  наших храмов  в  их  списках.  Нет никакой  надежды  восстановить
Челттхэм  в  его прежнем величии,  даже если бы нас было вдвое  больше и  мы
имели в пять раз больше средств.
     Наступила тишина,  и Камбер поднял голову и оглядел михайлинцев.  Глаза
всех  были устремлены  на  него,  все  ждали. Он понимал, что перед тем, как
приступить к тому, ради чего и назначалось сегодняшнее собрание, нельзя было
не подать надежду.
     --  Вы  слышали  сообщения  наших  братьев,  друзья  мои,--  его  голос
возвысился и долетал до самых последних скамей.-- Мне  бы хотелось, чтобы вы
знали все и не  питали  напрасных иллюзий. С  другой стороны,-- продолжал он
более твердо,-- ресурсы  наши не  иссякли. В нашем распоряжении  по-прежнему
находится сотня рыцарей, едва ли не лучших во  всем  христианском мире.-- Он
взглянул на Джебедия, тоскливо глядевшего  в  пол.-- У нас около  трех сотен
прекрасных священников и братьев, несмотря на то,  что сейчас они не вместе,
а во множестве мест.
     За  несколько  недель  до сражения  король  Синил  подарил  мне  весьма
обширный земельный надел.-- Он поднял руку,  требуя  тишины, так как реакция
на его  слова грозила вообще прервать  его речь.--  И  еще, у нас прекрасный
выбор места для будущей  крепости и военной  базы.-- Кьюэлтейн и Аргод будут
переданы Ордену королевским  указом  после  вступления  в  должность  нового
настоятеля.
     Итак, мы подошли к основной цели нашего собрания.

     ГЛАВА 13
     Ибо,  хотя  я и отсутствую телом, но духом нахожусь  с  вами, радуясь и
видя ваше благоустройство и твердость веры вашей во Христа.
     Послание к Колоссянам 2:5

     Когда  Камбер  наконец-то  покинул здание капитула,  солнце уже село  и
колокола  на соборе звонили к вечерне. Весь день  он выслушивал дискуссию, в
которой  участвовали и  кандидаты, и их сторонники,  высказывающие множество
мнений  и  опасений.  К тому времени, когда Камбер  поблагодарил и  отпустил
собравшихся, он уже выяснил мнение Ордена  и понимал сложность своей задачи,
ожидавшей решения  в ближайшие  несколько дней. Список  возможных кандидатов
сократился до трех персон. В своем окончательном решении он будет полагаться
на впечатления от личных бесед с каждым.
     Несколько братьев не удовлетворились долгим обсуждением и задержались в
здании   капитула  с   намерением  продолжить  дискуссию.  Камбер  не   внял
неутомимым, и  они были вынуждены удалиться  вслед за  остальными.  Джебедия
тоже ушел, даже не  пытаясь восстановить дружеский тон в общении с викарием.
Правда, его ждали  дела в богадельне, где  отхаживали одного  из его  людей.
Среди  первых покинул здание капитула  и  Йорам, спешивший  присоединиться к
Эвайн и Рису и подготовиться к отъезду в Кэррори.
     Отослав от себя всех своих  помощников, в  поисках  так необходимой ему
тишины  Камбер  проскользнул  в  монастырский сад.  Прислонившись  к  стволу
дерева,  он устремил невидящий взгляд  в ночное небо.  Когда растаяли  вдали
голоса михайлинцев, Камбер выбрался из-под кроны и снова ступил на тропинку.
Он направился к южному боковому входу в собор.
     Камбер вошел внутрь, его встретило невнятное бормотание.  Из-за колонны
видны были  несколько фигур в главном нефе и в конце его на возвышение хоров
немногие монахи;  собор  был  почти пуст.  Прямо напротив, в  северном конце
поперечного нефа, за резными ширмами, отгораживавшими одну из  часовен, ярко
горели свечи. Там, наверное, стоял гроб Каллена.
     Камбер  не мог не проститься  с другом.  Он  двинулся по темному  нефу,
почти беззвучно ступая  по плиткам пола.  Он  миновал  открытое пространство
главного нефа и  перевел дух-- до него никому не было дела. Замедляя шаг, он
приблизился  к  дверям часовни, стараясь сделаться еще более  незаметным,  и
заглянул за деревянную ширму.
     По  крайней мере, больше  не придется видеть это лицо. После  церемонии
монахи перенесли тело  в большой дубовый гроб, который обернули в  свинцовые
листы. Покров со  знаками МакРори лежал  теперь на крышке,  а меч  и  корона
графа Кулдского помещались в изголовье. По углам гроба горели четыре толстые
свечи в рост человека в массивных бронзовых  шандалах. У самого входа стояли
два  королевских  стражника  не  знакомые  Камберу.  Своими  алебардами  они
охраняли  и  вечный покой, и  бренные ценности--  корона и меч МакРори  были
настоящим  сокровищем. Ограбить мертвого графа  было не большим грехом,  чем
обобрать простого смертного.  Он получил  благословение церкви на  переход в
мир иной, так пусть и отправляется с Богом.
     При  виде Камбера  стражники не шелохнулись,  но когда он  поравнялся с
ними, один прошептал:
     -- Святой отец?
     Камбер кивнул.
     -- Святой отец, у гроба молится  один человек. Мы не хотели мешать ему,
но он  там  уже несколько часов. Может быть,  вы проверите, не случилось  ли
чего?
     Отведя  взгляд, Камбер  кивнул и  вошел в часовню. Молящийся  стоял  на
коленях у изголовья,  скрытый от случайных взглядов. Закутанные в плащ плечи
вздрагивали  в беззвучном плаче,  голова в капюшоне  поникла.  Дрожащие руки
приподняли  бархатный покров и тронули свинцовую фольгу.  Пламя свечей  было
недостаточно ярким, чтобы рассмотреть что-то еще.
     Задумчиво пожевав  губами, Камбер  подошел ближе и опустился на  колени
рядом  с мужчиной. По тому, как молящийся  вздрогнул от  его  прикосновения,
Камбер понял, что его приближение осталось незамеченным.
     -- Успокойтесь, сын мой,--  Камбер старался, чтобы его шепот звучал как
можно более ободряюще.-- Вы уже ничего не можете для него  сделать. Нам всем
будет не доставать его, но со временем горе пройдет.
     Бледное, опухшее лицо повернулось к Камберу, и голубые глаза безнадежно
посмотрели на Него. Камбер едва не отшатнулся, узнав в человеке Гьюэра.
     -- Разве  я  могу быть спокоен,  когда нет  его?--  прошептал  Гьюэр.--
Милорд Камбер основал то, что сейчас  делается от  имени короля. Без него не
было бы короля Халдейна. Теперь без него...
     Юноша плакал, а Камбер разглядывал бархатный покров, золотую  бахрому и
графскую корону. Как, не открывая всей правды, объяснить  Гьюэру, что Камбер
достиг своей цели и теперь служит им несколько иначе?
     Бесполезно. Этого не объяснишь. Оставалось надеяться, что можно утешить
молодого человека.
     -- Знаю,  сын мой,-- произнес он.-- Нам нужно попытаться продолжить его
начинания. Разве не в этом смысл? Разве не этого он хотел?
     Гьюэр глотал слезы.
     --  Я любил его, отец  настоятель. Для  меня он был... особенным,  я не
могу объяснить этого. Я бы умер за него... с радостью... а теперь...
     -- Тогда вы  должны  жить ради него,--  мягко  сказал Камбер,  стараясь
голосом не выдать своих чувств.-- Вы сможете и знаете это.
     --  Я  могу?-- Гьюэр  невесело  засмеялся,  потом  поднялся  на ноги.--
Возможно, вы  правы,  отец настоятель. Но  пока не могу примириться  с этим.
Чувствую только пустоту и утрату смысла жизни. Почему умер он, а не я?
     В отчаянии он снова разрыдался. Камбер тоже поднялся, с нежностью обнял
юношу за  плечи и  повел  прочь.  Когда  они  вышли  из  часовни,  стражники
уважительно расступились, но  настоятеля  это не удовлетворило, и  пола  его
мантии скрыла лицо Гьюэра от нескромности гвардейцев.
     Тишина летней ночи  и прогулка на свежем воздухе не  облегчили душевных
мук молодого лорда, он весь  был во власти  горя. Было бы чересчур  жестоким
оставить Гьюэра наедине с  его страданиями. Держать  его всю ночь возле себя
Камбер тоже не мог-- после такого дня он заслужил и отдых, и одиночество.
     Войдя в свои покои,  он подвел  Гьюэра к двери Йоханнеса. Камердинер не
удивлялся странным просьбам своего хозяина.
     Ответ на легкий стук последовал незамедлительно.
     -- Отец настоятель?
     Камбер  ввел  Гьюэра  в  комнату и усадил  в кресло рядом  с  небольшим
камином.
     -- Йоханнес,  это Гьюэр, слуга лорда Камбера,-- представил он, погладив
гостя по голове.-- Не можешь ли оставить его у себя на ночь?
     -- Разумеется, отец настоятель. Не  нужно  ли чего  еще?  Что скажите о
бокале вина?
     -- Я возьму у себя,-- ответил Камбер, освобождая ладонь из рук Гьюэра и
знаком приглашая Йоханнеса.-- Посиди с ним, пока я не вернусь.
     В  комнатах,  разыскивая  вино  и  кубки,  он   думал   о  Гьюэре.  Его
привязанность и прежде, чувствовалась, во всяком случае, в ней можно было не
сомневаться.  Мальчиками  они  с Катаном  были  очень дружны,  правда, после
смерти сына Камбера Гьюэр пропал из виду, они больше не встречались.
     А  юный  рыцарь   сохранил   свои  детские  впечатления.  Привязанность
вернулась  к повзрослевшему  Гьюэру, выросла и окрепла за  месяцы,  что  они
вместе  с Синилом провели  у михайлинцев. Теперь  его  любовь и  преданность
Камберу  прошли  испытания  смертью  и вырвались  наружу истерикой.  Что  же
делать?
     Он нашел бокалы,  которые  искал,  в  изголовье  кровати взял небольшую
шкатулку  и принялся искать снотворное. Главным сейчас был сон.  Если только
он не ошибается в своих выводах, горе Гьюэра ослабеет не  скоро-- он слишком
подавлен и не видит  цели в жизни. Его  чувства,  разумеется, после хорошего
отдыха,  стоило употребить  на  что-нибудь  полезное. И пусть он  услышит от
своего героя слова надежды. Пусть сам Камбер напутствует его...
     Камбер  задумчиво  сидел  на   постели,  вертя  в  пальцах  пакетик  из
пергамента, прикидывая, как лучше проделать это, и в конце  концов пришел  к
выводу,  что риск и трудности не особенно велики. Спустя мгновение  он снова
порылся в своей  аптечке  и  извлек еще один пакетик. Содержимое первого  он
высыпал  в бутыль  с  вином,  потому  что  сон потребуется  в равной  мере и
Йоханнесу,  и  Гьюэру, а  второй спрятал  за  пояс, взял бутыль  и  кубки  и
направился в комнату камердинера.
     Йоханнес,  поправлявший  поленья  в камине,  озабоченно поднял  голову.
Гьюэр сидел неподвижно там, где Камбер оставил его, уставив невидящий взгляд
на  каменный  пол под  ногами. На застывшем лице танцевали  красные отблески
огня, но не оживляли его. Если бы  Гьюэр был  изваян  в  камне,  то явил  бы
шедевр  изображения  тоски  и  отчаяния,  но  он  был человеком,  и  вызывал
сострадание.
     -- Вот и вино для нас,--  сказал Камбер.-- Я подумал,  что после такого
тяжелого дня оно кстати.
     Он  поставил на камин три  бокала,  наполнил  их,  достал  из-за  пояса
пакетик  и всыпал  его  содержимое в  один  из кубков. Его действий не видел
Гьюэр,  но  Йоханнес наверняка  за хозяином подглядывал и, конечно, заметил,
как гостю подмешали снотворное.
     -- Когда поспишь,  тебе полегчает, Гьюэр,-- сказал Камбер,  оглядываясь
через плечо.-- Тебе подогреть?
     Ответа не стал дожидаться, он и не рассчитывал  получить его.  Взболтав
содержимое, Камбер вытащил из камина раскаленную кочергу.  Когда он  опустил
пышущий жаром металл в вино, вслед за шипением вокруг распространился пряный
аромат. Направляясь с  бокалом к Гьюэру,  он заметил, что Йоханнес, не долго
думая, взял один из двух  оставшихся и осушил его.  Вкладывая теплый кубок в
руки Гьюэра, Камбер улыбнулся.
     -- Выпей, сын мой. Это поможет тебе забыться.
     Гьюэр подчинился. Каждый  вымученный глоток был слышен в комнате. Когда
бокал опустел, Камбер помог гостю подняться. Пока Камбер и Йоханнес вели его
к  импровизированной  постели,  отяжелевшие  веки Гьюэра уже смежились. Не в
силах  держаться на  ногах, он повалился на  ковер. Камбер положил  ему  под
голову подушку и укрыл снятой с кровати шкурой.
     Йоханнес зевнул и  погрузился  в кресло,  где только что горевал Гьюэр.
Глаза камердинера осоловели.
     -- Спи, сынок,-- бормотал  Камбер, убирая волосы с помутившихся глаз.--
Хорошо поспав, ты почувствуешь себя куда лучше. А теперь спи.
     До сих пор Камбер не решался притронуться к мозгу Гьюэра, он проделывал
это несколько раз в своем прежнем облике, и  Гьюэр мог узнать прикосновение.
Сейчас  этого  можно  было не опасаться,  а воспоминания  об  этом  контакте
сохранятся только нужные. Камбер позаботится об этом.
     Вино делало  свое  дело,  дыхание  становилось  глубже  и  ровнее,  тем
временем снадобье  повышало  восприимчивость  Гьюэра.  Камбер  подождал  еще
несколько минут. Позади он слышал  тихое сопение Йоханнеса и знал, его слуга
нынче не будет страдать бессонницей.
     Он  улыбнулся, прикосновением  ко лбу  проверил Гьюэра, потом поднялся,
посмотрел на Йоханнеса, на всякий  случай заглубил  его  сон и  на  цыпочках
вышел  из  комнаты.  Немного  погодя,  когда  введенные  в  организм  Гьюэра
наркотики полностью  окажут  свое  действие, он  вернется и  постарается все
исполнить безупречно. Не зря его зовут Камбером МакРори.
     Гьюэр стонал и ворочался,  но спал-- глаза  были закрыты. Потом  понял,
что  бодрствует:  ощущалось приятное  тепло наброшенных  шкур;  сквозь  веки
проникали  отблески  каких-то  огней; ноздри  щекотал слабый запах  горящего
дерева и тонкий аромат вина и пряностей.
     Он  вспомнил вкус вина  и почувствовал разливавшуюся  в желудке  и теле
теплоту. Воспоминания о событиях дня медленно возвращались. Как ни  странно,
они больше не вызывали страданий.
     Осталось чувство утраты, в  носу и горле першило от слез и рыданий-- он
проплакал много дней напролет.  А теперь  было спокойно.  А  может быть, это
отец  Каллен,  настоятель михайлинцев,  который угощал  его  вином... Взял и
подсыпал ему чего-то... Над этим стоило призадуматься,  а  мысли, как назло,
еле-еле шевелятся  в голове. И этот сквозняк откуда-то. Или в комнату кто-то
вошел?
     Гьюэр  повернулся на  другой бок и  открыл глаза,  ожидая увидеть брата
Йоханнеса или отца  Каллена, но  Йоханнес  мирно посапывал в кресле  рядом с
камином. Оборачиваясь на дверь, он почему-то знал-- там не Каллен.
     Это был не испуг. Страшно было то, что он предвидел.
     Гьюэр часто заморгал, возможно, глаза сыграли с  ним злую шутку, потом,
потрясенный,  посмотрел на залитую светом фигуру. Легкое  серебристое облако
окружало приближающегося пришельца. Серый плащ до пят подчеркивал рост, лицо
скрывал низко надвинутый капюшон.
     Вспомнив  свои  детские  фантазии,  юноша  подумал,  что  это  призрак,
привстал на локте и обмер, наконец разглядев лицо.
     --  Камбер!--  прошептал  он,  и  ничего,  кроме  священного ужаса,  не
осталось в душе.
     Пришелец остановился, серый капюшон упал со знакомой серебристо-золотой
головы. Лицо было безмятежно, а бледные глаза сверкали так ярко, как никогда
при жизни.
     -- Не  бойся,--  сказал призрак до странного по-житейски.-- Я  вернулся
только на  несколько  минут, чтобы умерить твою печаль и  сообщить,  что мне
покойно в моей новой обители.
     Гьюэр кивнул и не нашел в себе мужества ответить.
     -- Я видел,  как  ты страдал эти  дни,-- продолжал призрак,--  и мне...
грустно, что ты так печалишься обо мне.
     -- Но...  мне не хватает вас, милорд. Так много дел... а теперь все они
останутся незавершенными.
     Призрак улыбнулся, и Гьюэру показалось, будто солнце заглянуло в темную
комнату.
     -- Другие сделают их. И ты, Гьюэр, если пожелаешь.
     -- Я?
     Гьюэр сел и недоверчиво посмотрел на таинственного гостя.
     -- Но как это может  быть, милорд? Я только человек. У меня не достанет
ни сил, ни таланта. Вы были сердцем идеи Реставрации. Теперь, когда вас нет,
действия короля станут неподконтрольны. Я боюсь его, милорд.
     --  Пожалей  его,  Гьюэр.  Не  бойся.  И  помоги  тем,  кто  продолжает
начатое,-- Йораму,  Рису  и моей дочери  Эвайн,  и моим  внукам,  когда  они
подрастут.  А  Алистер  Каллен,  который привел  тебя сюда. Он  больше  всех
остальных нуждается в твоей помощи.
     --  Отец  Алистер?  Но он  такой черствый и самоуверенный. Чем  я  могу
помочь ему?
     --  Он  не  такой независимый, каким  умеет казаться  другим,-- ответил
призрак  со  знакомой улыбкой.-- Да, он бывает резок и иногда слишком упрям,
но ему  более других недостает дружеской  поддержки. Ты поможешь ему, Гьюэр?
Будешь служить ему так же преданно, как служил мне?
     Гьюэру вдруг захотелось узнать, опирается ли его гость о земную твердь?
Но плащ полностью  скрывал ноги пришельца,  и  он снова несмело взглянул  на
сияющее лицо.
     -- Я в самом деле могу помочь ему?
     -- Да.
     -- Служить ему так же, как служил вам?
     -- Он  больше чем  достоин этого,  Гьюэр, и слишком горд, чтобы просить
помощи. Гьюэр проглотил слюну.
     --  Хорошо, милорд.  Я  сделаю так.  И  не дам  умереть  памяти о  вас.
Клянусь! Призрак улыбнулся.
     -- Память обо  мне  не так  важна.  Другое дело--  наша работа.  Помоги
Алистеру. Помоги королю.  И помни, я  всегда с тобой,  даже  тогда, когда ты
меньше всего этого ожидаешь.
     -- Хорошо, милорд.
     Пришелец развернулся,  чтобы уйти, и Гьюэр перепугался не  меньше,  чем
поначалу.
     --   Нет,   милорд!  Подождите!  Не  оставляйте  меня  сейчас!  Призрак
остановился и с любовью посмотрел на него.
     --  Я  не  могу  остаться, сын  мой, и не смогу больше  посещать  тебя.
Оставайся с миром.
     Гьюэр  был в отчаянии, он  расшвырял шкуры,  встал на  колени и простер
руки вверх.
     -- Тогда благословите меня, милорд. Пожалуйста! Не отказывайте в этом!
     Лицо сделалось серьезным,  а  потом  руки легко взлетели над  складками
плаща. Гьюэр склонил голову.
     -- Благодать Божья да пребудет с тобой.
     -- Аминь,-- прошептал Гьюэр.
     Когда рука дотронулась до волос, сознание на мгновение помутилось.
     Он поднял голову и открыл глаз. Призрак исчез. Свет померк, стало темно
и пусто.
     Гьюэр вскрикнул, поднялся и, пошатываясь, шагнул  туда, где только  что
был  его гость. Несколько  секунд он  стоял там,  держась  рукой  за дверной
косяк, и заново переживал только что увиденное или пригрезившееся.
     Камбер  вернулся   к  нему!  Ему   хотелось  кричать   на  весь  дворец
архиепископа  так. чтобы и  мертвые проснулись: его посетил  Камбер! Великий
лорд-дерини возложил на него, Гьюэра Арлисского, презренного человека, долг,
достойных великих!
     Но бедный юноша и рта раскрыть не/мог. Камбер все делал безупречно, его
зелье продолжало  действовать.  Подробности волшебного разговора  уже начали
расплываться и превращаться в нечто, похожее на сон.
     Нет, он  не  мог рассказать миру об  этом чуде. Гьюэр рассудил, что эта
встреча предназначена  ему одному  как высшее откровение.  Такое  не делят с
другими. Да и кто поверит...
     Брат Йоханнес?  Нет. Он набожный и преданный человек,  но все  проспал,
даже  ни разу не  пошевельнулся. Если разбудить  его  и рассказать, Йоханнес
подумает, что это  видение  от лекарств и вина.  Нет,  он не станет делиться
своим сокровищем с Йоханнесом.
     Каллен?  Ну конечно!  Отец Каллен поймет его. Отец Каллен должен понять
его[ В конце  концов именно ему  просил  служить Камбер.  Каллен имел  право
знать.
     Обрадованный Гьюэр выбрался за дверь и отправился на поиски.
     А Камбер, заслышав приближение шагов, скользнул в постель и притворился
спящим. Он  слышал  быстрое  и  взволнованное  дыхание Гьюэра,  когда  юноша
остановился  посмотреть на  него, потом отошел.  Через  несколько  секунд от
камина полился свет.
     Камбер  ждал,  прислушиваясь,  шаги   приближались  с   нова.  --  Отец
настоятель?-- позвал Гьюэр.-- Отец настоятель, вы спите?
     Камбер  повернулся и  приподнялся  на  локте, щурясь на свет, взглянул.
Гьюэр стоял на коленях рядом с кроватью, его лицо освещалось свечой и горело
само по себе.
     -- Спал,-- ответил Камбер, подавляя зевок.-- А почему ты не спишь?
     Гьюэр покачал головой.
     -- Я тоже спал, но...  Пожалуйста, святой  отец, не  сердитесь на меня.
Очень жаль, что разбудил вас, но мне нужно  рассказать кому-то, и я думаю...
я думаю, он не будет возражать.
     -- Он?
     Гьюэр судорожно глотнул, в глазах мелькнула тень сомнения.
     -- Лорд...  лорд Камбер, святой отец.  Он... он пришел ко мне во сне...
по-моему... и... и он сказал, что я не должен печалиться...  что у меня есть
важное дело... его дело... я должен продолжать то, что не успел сделать он.
     Произнося все это,  он  не успевал вздохнуть, словно  опасался, что  не
найдет в себе мужества договорить, если прервется хоть на секунду.
     Камбер кивнул,  снова зевнул  и произнес, не забывая сохранять  сухость
интонаций.
     --  Что  ж, у тебя, разумеется, есть  важная работа. Я говорил  тебе  и
раньше. Камбер во многом полагался на тебя.
     -- Правда? О да, я знаю, святой отец!-- Гьюэр был счастлив.-- Он сказал
еще...--  Его  лицо стало серьезным.--  Он  поручил мне  служить вам, святой
отец. Он  сказал, что я  должен служить вам так же, как служил  ему, что вам
нужна моя помощь. Она нужна вам, святой отец?
     Камбер  неспеша сел, набросил синюю михайлинскую мантию и спрятал босые
ступни в мех шкуры на полу.
     -- Он так сказал тебе?
     Гьюэр торжественно кивнул, не смея говорить. Камбер долго смотрел в эти
бесхитростные глаза. Казалось, Гьюэр готов  довериться  ему во всем.  Что ж,
теперь надо помочь ему сделать это. Так, как помог бы Алистер.
     --  Разумеется, ты понимаешь,  что служба мне не будет похожа на службу
Камберу, Камбер был  светским дворянином, окруженным роскошью, приличной его
положению. В этом нет  ничего  зазорного,--  добавил  он, увидев,  что Гьюэр
собирается возразить.-- Но здесь все совсем по-другому.
     -- Потому что вы священник, святой отец?
     -- Отчасти.  Если  ты  станешь  служить мне,  то  скоро поймешь,  что у
священнослужителя много  обязанностей, которые  не  заботят  лорда-мирянина.
Вскоре милостью  божьей  я стану  епископом--  персоной, наделенной  немалой
властью в мирских  делах. Во многих  отношениях должность весьма выгодная  и
кое-кто  этим пользуется. Но  я не принадлежу к их числу, как ты  знаешь. За
стенами моего дома не будет излишеств королевского двора или даже графского.
     -- Я не ищу этого, святой отец,-- прошептал Гьюэр и выпрямился.
     --  Хорошо. Прежде у меня не было помощника-мирянина, но  попробуем.  А
теперь  отправляйся спать. Возможно, ты умеешь обходиться без  сна, а я  вот
нет.
     Гьюэр кивнул, готовый заплакать  от радости, начал вставать  с  колен и
вдруг припал к руке своего нового друга в горячем и благодарном поцелуе.
     Он ушел, а Камбер, лежа в постели, долго глядел ему вслед.

     ГЛАВА 14
     Боюсь за вас, не напрасно ли я трудился у вас.
     Послание к Галатам 4:11

     Ночное происшествие не имело видимых последствий. Гьюэр взялся за новую
службу всерьез и всякое поручение выполнял без тени недовольства и  жалоб, А
с  непривычки рыцарю было  не  сладко  от  множества  рутинных  обязанностей
Йоханнеса. Тот вводил  Гьюэра в дела и  готовился к  расставанию с Алистером
Калленом после его рукоположения в  епископы. До той  поры Гьюэру  надлежало
освоиться  с  кругом  новых  забот  и  уже  на будущей неделе отправиться  с
Калленом в епископство Грекоты.  А Йоханнес  оставался  в Валорете при новом
настоятеле  Ордена. Гьюэр очень  старался, даже в  одежде  он стал строже  и
щеголял полумонашеским нарядом. Ночной визит покойного Камбера не поминался.
     В оставшиеся дни недели у живого Камбера не было особых хлопот. Те, кто
мог  бы  осмыслить  происходящее,  имея возможность  собрать  часть  мозаики
воедино,-- Йорам, Рис и Эвайн-- были  слишком заняты похоронами в Кэррори  и
должны были  вернуться  в столицу  к пятнице. В тот день семилетнего  Дэвина
МакРори, внука и  наследника Камбера, король должен был  официально объявить
графом Кулдским. В пятницу вместе с Дэвином примут родовые  титулы еще почти
два  десятка дворян, старых  и  молодых, получивших наследство от погибших в
сражении с Ариэллой.
     Погребальные  хлопоты  и  возня   по  приведению  в  порядок  коллекции
старинных  рукописей   Камбера   заслонили  от   его  детей  истинный  смысл
происходившего в Кэррори. Число скорбящих, ежедневно приходивших  помолиться
над склепом МакРори, в котором лежал "Камбер"  рядом со своей давно  умершей
женой, все пребывало. Все это видели, но не придавали значения.
     Никто не вспомнил  о толпах,  встречавших траурный кортеж на пути армии
из  Йомейра,  о том,  что было с Синилом, когда он увидел в  кресле  викария
михайлинцев живого графа Кулдского.
     А  Камбер тем временем жил  жизнью  Алистера Каллена. Ему не могло быть
известно, что  могила в Кэррори  становится  местом  поклонения верующих  из
окрестных деревень и городов, что охваченный горечью король проводит  многие
часы  в  размышлениях  над   тем,  что  видел  в   спальне  настоятеля,  что
михайлинский  рыцарь  не решился бы рассказать  о том,  что, по  его мнению,
произошло той  ночью.  Камбер  с головой окунулся в свои новые обязанности и
укреплял  связи и знакомства, полезные будущему епископу  Грекотскому. В  те
дни Камбер Кулдский и все его проблемы отошли в тень.
     Сейчас самым неотложным было определение  преемника и выборы настоятеля
Ордена.  Почти  три дня ушло на  это. Он  говорил  с  кандидатами  и другими
членами  Ордена,  с  каждым днем  все больше постигая  работу  клерикального
механизма, в который так неожиданно попал и сделался его частью.
     Многое  Камбер  узнавал  самым  обычным  способом--  настоятелю  охотно
рассказывали   очень  многое,  Остальное  легко  было   выяснить,   применив
деринийские способности, если его собеседниками были люди. Иные бедняги и не
ведали,  как  бесполезна и унизительна  их ложь. Даже  от  дерини  удавалось
узнать то, что не прикрывали защиты. Такие сведения любой из  их племени мог
почерпнуть, оставаясь незамеченным.
     Соискатели  из числа людей поддавались  глубокому проникновению. От них
Камбер узнал Алистера Каллена со стороны, увидел их  глазами, понял, чего от
него ждут. Он не так часто вторгался в сознание непрошеным гостем, но теперь
цель оправдывала средства.  Ему предстояло принять решение, с которым судьба
всего Гвинедда будет связана долгие годы.
     В конце  концов  Камбер  остановил выбор  на  человеке  по имени Креван
Эллин,  прекрасном солдате и  богобоязненном священнике, отлично  проявившем
себя  под  командованием  Джебедия  во время  сражения. Креван  был одним из
негласных  авторов   проекта,  предполагавшего  расселение   михайлинцев  по
безопасным местам в тот  год хаоса,  когда Синил готовился стать  королем, а
Имр  старался  погубить  их  всех.  У  Кревана   не  было  врагов,  пороков,
нетвердости в вере. У него была интуиция  особого рода,  позволявшая жить  в
ногу со временем, лавировать в вопросах  незначительных и оставаться твердым
в  том,  чем  не  должно поступаться,  тут  он  мог  устоять  против  любого
искушения. Кроме того, он нравился королю Синилу.
     Последнее  обстоятельство   имело  важное  значение  как  часть  планов
Камбера. Откровенно говоря, один из претендентов пал жертвой и был вычеркнут
из  списка,  несмотря  на  выдающиеся  достоинства,  только  потому,  что не
нравился Синилу.
     А  Креван  был  в  милости,  и  расположения короля  к нему  росло,  и,
возможно, именно этот человек способен занять место у трона, когда недоверие
монарха к  дерини усиливается. Такой человек будет очень полезен михайлинцам
и всему Гвинедду. Синил решил крепко взять в руки бразды  правления,  дерини
теперь почувствуют себя на скользкой дорожке.
     На  службу короне привлекались непременно люди. При  дворе росло  число
тех, кто немало претерпел  во время Междуцарствия, их память покрывали рубцы
обид  и антидеринийских предубеждений, более глубокие и  болезненные,  чем у
Синила.  Реставрация возвращала  к  престолу отпрысков многих могущественных
семей. Недавние  военные союзники короля,  они вернут  себе титул и права на
первом же дворцовом приеме в пятницу. С этими людьми легче ладить человеку--
Кревану.
     В его пользу  говорило  и еще одно... Этот  достойнейший претендент мог
быть  управляем.  Его мысли и  поступки предопределят не  только собственные
идеи, вера и  устав Ордена; он будет  неуловимыми, тончайшими узами связан с
Камбером. Его можно вести по жизни, используя  деринийское могущество,  если
только не  переусердствовать. Камбер  проверил свое влияние  на  Кревана  во
время их последнего свидания и  тогда же сообщил о  своем намерении объявить
его своим преемником.
     Связь  Камбера  и  Кревана  было  почти  невозможно  выявить.  Сознание
михайлинца отныне  было защищено от проникновения. Даже самый умелый дерини,
желающий открыть истину, прежде должен был разрушить мозг.
     Кревана Эллина провозгласили настоятелем в четверг в присутствии  всего
капитула, за исключением Йорама МакРори. Состоялся благодарственный молебен.
Вместо  проповеди  еще смущавшийся Креван обратился к Ордену с негромкой, но
прочувствованной  речью,  кратко  обрисовав  свои  пока  несмелые  планы  на
будущее.
     После окончания  мессы Камбер обедал  со  своим  преемником  и  восемью
другими  членами  Ордена,  занимавшими высшие должности, включая Джебедия  и
Натана. За обедом  было решено, что Кревана благословят на пост настоятеля в
субботу  в полдень,  то есть  за день  до возведения  Каллена в епископы. По
этому случаю Алистер-Камбер загулял, как пьяница-стражник, отмечая окончание
многих лет монашеской жизни в Ордене святого Михаила.
     На  следующий  день  он отправился  в королевский  зал для того, чтобы,
смешавшись  с толпой, стать свидетелем  знакомства короля  с новоиспеченными
лордами. Восемнадцать наследников-- графы, бароны и менее высокопоставленные
персоны-- в возрасте от  шести месяцев до шестидесяти лет шествовали по залу
в блеске знамен и регалий, чтобы преклонить колено перед своим владыкой. Они
были покорны его  воле,  хотя  кое-кто из  смиренных лордов  мог  без всяких
затруднений для своего кошелька скупить на корню все королевские владения.
     Разумеется,  в очереди за титулами  был и  юный Дэвин. Его сопровождала
семья:  мать  Элинор,  вдова  Катана,  регентша графства  до совершеннолетия
Дэвина, его дядя  Йорам и Рис, в синем  михайлинском  и зеленом целительском
нарядах; и  тетя Эвайн, которую он обожал. Младший брат Энсель,  наследующий
ему, нес синюю бархатную подушку  с уменьшенной в размерах графской короной,
а в руках кузена Джеймса Драммонда было красно-лазоревое знамя.
     Родню наследника  МакРори,  едва  ли  не больше,  чем  сама  церемония,
привлекало синее пятно в разноцветной толпе-- группа михайлинцев в окружении
других священнослужителей, вернее,  только одно лицо среди них. Эвайн, Йорам
и Рис  не  подозревали,  что объект  их пламенных взглядов не кто  иной, как
Эллин Креван,  а Камбер преспокойно стоит в сторонке и ожидает, когда придет
черед его внука с трепетом предстать перед королем.
     Семилетний  Дэвин  склонился перед  седеющим королем и  простер  руки с
достоинством и величием взрослого. Глядя в глаза своего сюзерена, он звонким
и чистым голосом принес присягу на верность  и внимательно выслушал ответные
королевские обязательства по защите его жизни и чести, земель и замков.
     Мальчик и  бровью  не  повел,  когда король  касался его плеч  и головы
огромным  мечом державы, который коннетабль  лорд Адаут передавал ему  уже в
семнадцатый раз. Только  когда Синил поднял юного графа с колен и расцеловал
в обе щеки, его достоинство было поколеблено-- борода и усы короля щекотали,
а Дэвин и так слишком долго для ребенка сохранял величавость.
     Он забеспокоился, когда королева Меган надевала украшенный драгоценными
камнями графский  пояс  на  его тонкую талию. Синил  взял  маленькую корону,
слегка приподнял ее и опустил на золотоволосую головку Дэвина. Мальчик стоял
спокойно,  и  только  его  хорошенькое  личико  побледнело.  Он  с важностью
поклонился и вернулся на место, чтобы произнести последнюю клятву.
     Церемония  закончилась, когда длинные  тени уже  ложились  на  дорогу и
солнечный свет таял,  приближалась  ночь. Люди  расходились  из зала. Камбер
постарался задержаться.  Болтая  6  пустяках  с  михайлинцами, он исподтишка
разглядывал  своих домашних. Когда  внуки  с  матерью  в  сопровождении слуг
удалились  к  месту ночлега,  к  Камберу подошла  Эвайн, и он  весьма учтиво
поклонился  дочери.  От нее  Алистер  Каллен получил  приглашение  на  ужин,
которое она была обязана сделать, а он не мог  принять, Камбер не участвовал
в  приготовлениях  к завтрашней  передаче  поста, но  никогда не  решился бы
оказаться за одним столом с  Элинор и мальчиками. Нет  нужды вовлекать  их в
его интриги. Возможно, позднее, когда мальчики подрастут...
     Камбер  любезно поблагодарил, Эвайн присоединилась к мужу и отправилась
вслед за семьей, а он вернулся к своим  терпеливо ожидавшим людям.  Появился
Йорам и, прежде чем он принес поздравления  новоизбранному настоятелю, успел
обменяться  с  отцом  несколькими  малозначащими  фразами  вместо  сыновнего
привета.
     Потом Йорам  искусно перевел  разговор на  тему  о  здоровье  нынешнего
настоятеля Ордена, предположив, что отец Каллен, возможно, желает пригласить
Целителя Риса и его жену отобедать накануне принятия епископской митры. Отец
Каллен уже несколько дней не виделся со своим прославленным лекарем, и всех,
кому  он не безразличен, это  не может  не волновать. Хлопоты,  связанные  с
церемонией,   он,  Йорам,   примет  целиком,  а  викарий  непременно  должен
позаботиться  о  своем  здоровье и не отлынивать от  этого. Отца  Алистера в
Грекоте ожидают многие труды, его друзья и все братья-михайлинцы должны быть
совершенно уверены, что отпускают своего пастыря в добром здравии...
     После  довольно  робких возражений  Камбер  принял  предложение, втайне
восхищаясь  тем,  как  ловко  сын  представил такую желанную  встречу в виде
прямо-таки  необходимого визита лекаря. Ему и в самом деле необходимо видеть
эту троицу,  они несколько  дней не виделись, а так много  нужно обсудить до
отъезда.
     Камбер  едва заметно  улыбался, отправляясь вместе с Креваном на ночное
бдение в личной часовне архиепископа.
     Следующий   день   начался   удачно.   Посвящение  Кревана  прошло  без
происшествий, Камбер и на этот раз только прислуживал, а не вел мессу. После
окончания службы он  с  облегчением разоблачился и  в  сопровождении  Йорама
удалился.
     Проблема, как ни  откладывал ее  Камбер,  тем не менее оставалась.  Уже
завтра  епископ Каллен будет  служить мессу. Ничего,  сегодня они  с Йорамом
обсудят все детали, а обед в обществе Эвайн и Риса придаст ему сил.
     Благополучное  начало  дня,  обещавшее  несуетное  общение  с  близкими
душами, обмануло Камбера.  Едва они с Йорамом  покинули  собор, как  один из
королевских пажей  пригласил  викария  на  прогулку  верхом  от имени своего
господина. Вероятно, тому пришла идея укреплять душу и тело Алистера Каллена
физическими упражнениями и крепко втемяшилась в его королевскую голову-- паж
не принимал отказа ни под каким предлогом.
     Получасом позже Камбер  скакал на коне  по дороге под Валоретом рядом с
королем.  Ему приходилось как следует погонять жеребца,  чтобы  успевать  за
легким  на ногу Лунным  Ветром Синила.  Восемь верховых рыцарей сопровождали
их--  королю Гвинедда не пристало ездить без конвоя.  Рыцари  держались чуть
позади,  предоставляя своему царственному господину иллюзию свободы, которой
он так желал. И мог наслаждаться ей сколько угодно в  обществе единственного
спутника,  стоило не оглядываться  на  облако  пыли, клубившееся  на  дороге
позади, и не обращать внимания на тяжелый стук копыт за спиной.
     Поначалу они скакали галопом, потом перевели  своих иноходцев на легкую
рысь и освежались встречным потоком теплого  летнего воздуха. В тени дубовой
рощи они дали отдых коням, конвой расположился поодаль. Камбер решительно не
понимал, что у Синила на уме, что побудило настоять его на этой прогулке.
     Синил  выпустил  поводья и, не снимая перчаток, оглаживал  шею  Лунного
Ветра,  щипавшего  траву. После возвращения  из похода король, ко  всеобщему
удивлению, пристрастился к верховой езде и вполне уверенно чувствовал себя в
седле.
     Ветерок  шелестел  в листве, успокаиваясь, пофыркивали  лошади, звякала
упряжь... Синил умиротворенно вздыхал.
     -- Итак, теперь у нас  есть  новый  настоятель михайлинцев,--  в  конце
концов произнес  король.--  Каково  почувствовать себя  просто  священником,
правда, это всего на несколько часов?
     Король   улыбался  открыто   и   дружелюбно,   глядел  с   неподдельным
любопытством. Камбер почувствовал себя увереннее.
     --  Откровенно говоря, я  будто раздет,  Ваше  Величество.  И  еще  мне
немного грустно,-- признался он, прилег на седельную  луку  и  вздохнул, как
только  что  Синил.-- Мне будет не хватать  моих  михайлинцев. Ордену отданы
лучшие годы моей жизни.
     -- Возможно, и так, но  впереди вас ждет еще немало замечательных  лет,
как мне кажется.
     -- Такова воля Божья,-- неохотно согласился Камбер.
     -- А ваш  преемник...  он надежен,--  выговорил  Синил после некоторого
колебания.--  С тех пор как мы вернулись из Йомейра, я много говорил с ним и
должен признаться, был поражен. Хотя меня удивило, что вы выбрали человека.
     Камбер  оценивающе  посмотрел  на Синила, искоса,  как это  часто делал
Каллен.
     -- Вы разочарованы, Ваше Величество?
     -- Разочарован?  Нет,  конечно, нет.  Но  я  думал... я  думал,  что вы
непременно изберете дерини,-- выпалил  он, выдав свое возбуждение.-- Вы ведь
не шутили, говоря, что хотите помочь мне?
     -- Я бы никогда  не позволил себе  шутить на эту тему, Государь. В наши
неспокойные времена  Креван  Эллин-- лучший кандидат на этот пост,  будь  он
человек или дерини.  Он станет объединяющим звеном. Это особенно пригодится,
когда в будущем враги захотят испытать вас.
     -- Вы начинаете говорить, как Камбер,-- фыркнул Синил.-- Возможно,  той
ночью он являлся к вам.
     Камбер чихнул и принялся прочищать горло.
     О чем это Синил? Не мог же он знать, что Камбер был теперь Калленом, по
крайней мере не смог бы этого скрывать так умело.
     Но  о  какой  ночи  идет речь? О той,  когда  принималась  память?  Ему
казалось,  что  все  прошло  отлично,  не  было  ничего,  способного внушить
подозрение, иначе Йорам, Рис и Эвайн предупредили бы его.
     С другой  стороны, он не помнил  всего случившегося.  Мерещилось, будто
Синил и еще  кто-то  входили в  комнату,  но вскоре  после этого  он потерял
сознание. Могло ли  в это время случиться нечто, обеспокоившее короля? А его
дети?  Возможно,  они  не  догадались,  что  он  ничего  не  знает  об  этом
происшествии.
     Камбер  повернулся к  Синилу, изобразив  простодушное  недоумение:  так
проще  всего усыпить  подозрительность, а  голосу  надо  сообщить  искреннее
любопытство.
     -- Кто "являлся  ко  мне",  Государь?--  невинно спросил он.-- И  кокой
ночью? О чем вы?
     -- Той ночью, когда вы были больны. Кажется,  это было воскресенье. Как
раз накануне похорон Камбера.--  Синил  удивленно  глянул  на него.--  Вы не
помните?
     Не отводя глаз, Камбер покачал головой.
     -- Правда, не помните?
     -- Что произошло?
     Почти подсознательно Камбер  заговорил  резко и  требовательно  голосом
Каллена,  но куда  более жестким. К счастью, Синил не заметил  перемены,  он
уставился на брошенные поводья, погруженный в свои мысли.
     -- Я... я думал...  мне  казалось,  что вы  понимали, что происходит,--
король  наконец  вышел из  задумчивости.-- Но теперь знаю, что тогда вы были
как одержимый. Алистер... с каким демоном вы боролись в ту ночь?
     Камбер  закрыл  глаза,  словно  воспоминания о  той ночи причиняли  ему
страдания. В  известном смысле он  действительно  боролся  с  демоном  и был
одержим. Да только этого, увы, не объяснишь.
     И все-таки  с чего  Синил связывает между  собой Камбера и Каллена?  Он
должен был выяснить!
     -- Не могу говорить  об этом здесь, сир,-- он снова говорил смиренно.--
Теперь  я чувствую, что помню о той ночи значительно меньше, чем представлял
себе.  Прошу вас, скажите, что произошло. Кажется, я помню, что вы были там,
это  почти все. Когда я проснулся  на следующее утро,  Рис спал рядом с моей
кроватью, и я не захотел будить его. А потом не было времени расспрашивать.
     Синил снова вздохнул и постарался придать своему голосу бесстрастность.
     --  Вы...  перестали  дышать. Рис  старался поддержать в вас  жизнь. Он
сказал, что  вы боритесь  с чем-то, оставленным  Ариэллой. Мы думали, что вы
умираете.
     -- Продолжайте.
     -- Со  мной был  ваш юный друг Дуалта, он  тоже опасался за вашу жизнь.
Даже  мне удалось ощутить то, с чем вы сражались,  или  по крайней  мере ваш
страх и ужас.  А потом Дуалта  упал на колени и стал умолять Камбера  помочь
вам, вернуть вас к жизни.
     -- Он вызвал... Камбера?
     -- Он  сказал... он сказал  что-то вроде:  "О,  если бы  здесь был лорд
Камбер, он бы спас отца Каллена!" А потом...-- Синил  сглотнул  и продолжал,
старательно выговаривая каждое слово.-- Потом по вашему  лицу прошла тень, и
мне показалось, что вместо вашего лица появилось лицо Камбера.
     -- Лицо Камбера!-- прошептал Камбер.
     В то же мгновение он понял, что случилось, хотя совсем не помнил этого.
А было скорее всего  так: сознание поглощено хаосом воспоминаний Алистера, в
этот момент на мгновение теряется его маска, и это успевают заметить.
     Камбер, моргая, искал глазами Синила. Открыл рот, но  так ничего  и  не
сказав, взмахом руки попросил короля продолжать.
     -- По-моему, и вам трудно поверить.  Однако, уверяю вас, мы видели это.
Несколько  секунд видение не  исчезало,  потом дыхание восстановилось,  лицо
Камбера пропало, и вы стали самим собой. Дуалта сказал, что это было чудо.
     Камбер похолодел  и перекрестился,  так, как множество раз делал это на
его глазах Алистер.
     Чудо.  Синил  тоже  так считал?  Как  это предположение подействует  на
бедного,  мучимого совестью короля, который даже со смертью Камбера не может
избавиться от его влияния? Не удивительно, что он так обеспокоен.
     -- Хотелось бы  мне услышать об  этом пораньше,-- произнес Камбер после
паузы.-- Такого я и представить себе не мог.
     -- Рис и Йорам не говорили вам? Камбер покачал головой.
     -- Должно быть, решили, что я помню.  Кроме того, как я уже говорил, на
следующее утро я нашел Риса спящим и ушел в собор до того, как он проснулся.
А во  время  похорон и  собрания капитула  у нас  не  было случая поговорить
наедине до их отъезда  в Кэррори.  Как вы понимаете, подобное не обсуждается
публично.
     -- Разумеется,--  согласился  Синил.-- Кроме того, я  сразу же запретил
это, они могли  говорить только между собой. Кстати, я вспомнил, что  должен
отыскать юного  монаха, находившегося  тогда в вашей молельне, и расспросить
его. Он служит не при вас?
     --  Монах?--  Камбер  понял,  что  Синил  имеет  в  виду Эвайн.--  Нет,
по-моему, он прибыл из какой-то нашей обители, братия которой временно живет
под кровом другого  Ордена, пока не будет заново  отстроен родной монастырь.
Должно быть,  сейчас  он вернулся обратно. Даже не  помню, зачем  он посещал
меня. Кажется, что все это было так давно.
     -- Неважно. Я найду его.
     О нет, не  найдете.-- подумал Камбер. По крайней мере, об этом не нужно
было беспокоиться, хотя он и  не понимал, как Эвайн удалось скрыть, кто она,
особенно если Синил говорил с ней.
     Однако  сейчас  следовало  беспокоиться  о  самом короле,  Дуалта  и...
Гьюэре. Маленький "сон" Гьюэра был обставлен  как визит  сверхъестественного
существа, и пока необходимости  переиначивать  его не было.  Но  если  Гьюэр
встретится с Синилом или Дуалта и они сравнят свои воспоминания...
     Камбер внезапно заметил, что  Синил молчит  и как-то странно смотрит на
него.  Он поглядел  на  короля,  потом принялся  рассматривать  луку  седла,
удивляясь про себя откровенности Синила, но не решаясь говорить.
     Король помолчал, потом вздохнул.
     -- Вы тоже верите в это, не правда ли?
     -- Верю?
     -- Что он возвращался. Что это было чудо.
     Камбер выдержал паузу.
     --  Я... не  знаю,  Синил. Вы  хотите, чтобы  я сказал "да" или  "нет"?
Невозможно  найти  никакой  причины, никакого разумного объяснения  этому. Я
по-прежнему ничего не помню и не имею никаких надежд на прояснение памяти...
     --  Это  называется верой,  святой  отец,--  мрачно  произнес  Синил.--
Когда-то она у  меня была. Совсем недавно была. А теперь... Господи, неужели
я никогда не избавлюсь от него?
     Обтянутый  перчаткой кулак опустился на седло.  Король склонил  голову,
его плечи под красным плащом вздрагивали.
     Камбер  мог  ответить только молчанием.  Каллен  не  стал бы  разделять
предубеждений короля по  отношению к Камберу, Каллен и Камбер были друзьями,
и король об  этом знал. Но дискуссия не состоится.  До тех  пор пока  он  не
выяснит  у Риса, Йорама  или  Эвайн,  что же произошло той  ночью, не  стоит
возвращаться  к  теме  Камбера МакРори. А иначе очень  легко  спровоцировать
весьма опасный разговор, вроде того, что  однажды у них состоялся. Нет, пока
лучше держаться простодушного дружелюбия,  между  прочим, отнюдь не насквозь
лживого, и касаться в беседе самых безобидных тем.
     Камбер  натянул  повод  и  направил  своего  коня  по  поросшей  травой
тропинке, уходившей  в глубину рощи,  Синил  пустился следом. Они говорили о
прелестях  ясной  погоды,  о  глубине ручья,  через который  они переезжали,
вскоре  завели   споры   о  политике  и  обсудили  справедливость  наказания
торентских пленников.
     К радости Камбера,  о нем больше не вспоминали.  Приятно Удивило  и то,
что  многие  идеи Синила о  будущем  королевства были почерпнуты  из  бумаг,
которые они с Йорамом  давали  Синилу, когда  он превращался из священника в
короля.  Теперь  превращение состоялось.  Словно война  и события  прошедших
недель перечеркнули упрямство, так беспокоившее Камбера раньше.
     В оставшуюся часть дня он узнал о том, как Синил вживается в свои новые
обязанности.  Дружба между  королем и будущим  епископом крепла. Превращение
Камбера в Каллена начинало оправдывать себя. Только один вопрос беспрестанно
мучил.
     Что произошло той ночью? Что в действительности видел Синил?  Отразится
ли этот случай на нем?
     Ему  пришлось ждать несколько  часов, чтобы получить  по  крайней  мере
частичный ответ,-- пока  они с Синилом вернутся в Валорет, жаркий и пыльный,
он пройдет к себе в апартаменты, вымоется и переоденется к ужину.
     На  глазах  Гьюэра  и  двух  слуг,  накрывавших   стол,   Камбер,  горя
нетерпением, приветствовал Йорама, Эвайн  и Риса  на манер Алистера Каллена,
как радушный  хозяин, встречающий дорогих гостей. Пока сервировали ужин, они
вчетвером  вели  праздный разговор, затем  кубки были наполнены,  и  трапеза
началась.  Пока приходилось  оставаться только  бывшим  викарием  и  будущим
епископом, ничем не выдавая себя.
     Только когда удалось выдворить прислугу и отослать Гьюэра, Камбер задал
свой вопрос. Он был прав, его детям просто не приходило в голову, что Камбер
мог не помнить: их лица красноречиво все сказали ему.
     Не тратя времени на расспросы, Камбер обратился прямо  к сознанию Эвайн
и в  ее мозгу прочел все о событиях той ночи. Узнал, почему  король считает,
что  говорил с  молодым монахом, отчего  Синил готов  вслед  за простодушным
Дуалта поверить в чудо и какую опасность видит в этом для себя.
     Главное, он не  хочет,  чтобы об  этом пошли  разговоры. Эвайн пришлось
ввести в обман короля, но это лучше, чем выдать то, на что было уже положено
столько  сил.  Даже  Йорам  не  может  не  признать,   что   в   сложившихся
обстоятельствах его решение было наилучшим.
     А   своим   сообщением  Камбер  единомышленников  не  порадовал.  Сразу
почувствовав это, историю с  Гьюэром рассказал  комканно и смущенно, избегая
поднимать глаза. Его благие намерения бесспорно встречали понимание, да  и о
"чуде" он тогда не знал, но положение  осложнялось, Камбер что-то зачастил в
этот мир, добра от этого ждать не приходилось.
     Исправить ошибку было крайне сложно. Поздно пытаться стереть в сознании
Гьюэра эпизод  встречи  с  призраком.  Образ  накрепко  соединился со  всеми
воспоминаниями  о  лорде МакРори, это  было  обширное,  единое поле  памяти.
Манипулировать им так, чтобы юноша ничего не заподозрил, вряд ли возможно.
     В  безрадостных  размышлениях они сообща искали  выход,  пока Йорам  не
вспомнил о  другой  стороне  проблемы.  О  возможности  взаимных  откровений
Гьюэра, Синила и Дуалта  Камбер задумывался  еще раньше, но его  сын смотрел
глубже.
     Итак,  они делятся воспоминаниями.  Если не  докопаются до истины  и не
заметят  подвоха, то примут  все за  чистую  монету.  Что если молва об этом
разойдется?  Камбер МакРори  всегда был любим  простым людом,  в особенности
после  Реставрации.   Его  называли   Взрастителем   королей   и  Защитником
человечества-- он помог низвергнуть дерини Имра. Два чуда, сотворенные такой
личностью, положат начало культу Камбера.
     Голос Йорама замер-- он неожиданно  вспомнил толпы людей, которые видел
в  часовне  Кэррори,  где  покоилось  тело. Лица  тамошних паломников  вновь
предстали  перед ним  и  породили  еще  большие  опасения.  Йорам  торопливо
пересказал,   что   видел.   Эвайн   дополнила  его   рассказ   собственными
наблюдениями, описав  море  цветов  над  могилой,  выражение  благоговейного
трепета на загрубевших лицах окрестных поселян. Неужели это уже началось?
     Слов  не  было, их  мысли  путались. Мрачная тишина сгущалась. В  конце
концов Камбер грохнул рукой  по столу.  Задребезжали столовые приборы, Йорам
встрепенулся. Камбер отодвинулся от стола, лицо Алистера Каллена было чернее
тучи.
     -- Согласен, ты убедил меня. Мы уже не вполне владеем ситуацией.  Ни я,
ни вы  не  предугадали последствий. Что же  теперь делать? Мир пребывает  во
тьме невежества,  ему  не  хватало  только  новой  чудесной  фальшивки.  Бог
свидетель, я не святой и не чудотворец.
     Эвайн улыбнулась.
     -- Мы знаем это, отец, однако убедить в этом  наших добрых друзей будет
совсем  не просто.  Откровенно  говоря,  меня беспокоят  не  столько Синил и
Гьюэр, сколько происходящее  в Кэррори. Если мы не предпримем что-нибудь, то
скоро увидим самый настоящий культ святого Камбера. Все к тому идет.
     --  Мы могли  бы открыть  правду,-- сердито  буркнул Йорам. Рис покачал
головой.
     --  Ты же  знаешь, что не можем,  уже  слишком  поздно.--  Он  обвел их
взглядом.-- Что если мы просто закроем доступ к усыпальнице? А почему вообще
графская часовня открыта для посторонних? В деревне есть своя, где похоронен
Катан.
     Эвайн не оценила идеи.
     --  Мы не  можем  так поступить. Часовня  всегда была открыта для наших
людей и всех, кто  приходил туда помолиться.  Чужие не могут попасть  ночью,
когда  заперты ворота  поместья, а  для  тех,  кто находится в  ограде,  она
доступна во всякое время. Стоит закрыть часовню, и поползут слухи, мы как бы
признаем за этим местом нечто исключительное и сверхъестественное.
     -- Ну надо же!-- воскликнул Йорам.-- Как мы могли быть столь глупы?
     --  Дело не в глупости,-- немного  резко ответил Камбер.-- Никто не мог
знать, как все обернется. Эвайн  безусловно права. Нельзя запрещать доступ в
часовню. По-моему, стоит позаботиться о том, как сохранить  могилу, учитывая
то, что в ней не тот, к кому они стремятся.
     --  Будем  надеяться,  что  правда  никогда  не  выплывет,--  беззвучно
прошептала Эвайн.-- Отец, а если они попытаются похитить тело?
     --  Тогда  у  нас  действительно  будут проблемы.  Успокаивая жену, Рис
тронул ее плечо, но глаза смотрели на Камбера.
     --  Предположим,  мы  выставим   преграды,  что  тогда?   Преграды  над
захоронениями дерини-- обычное дело. По крайней мере они остановят охотников
совать нос в чужие дела.
     -- А почему бы нам. не унести тело и тем исчерпать проблему?--  спросил
Йорам,  высказывая вновь парадоксальность  ума и  чувство  юмора.--  Давайте
ставить преграды,-- добавил он, когда остальные  удивленно повернулись,-- но
тело  надо  перевезти в другое  место. Препятствия не удержат дерини, или их
придется делать сверхпрочными, а это еще более распалит одержимых и заставит
призадуматься рассудительных. Мы этого хотим?
     -- Он  прав,-- согласился Рис.-- Наложенные заклятия-- защита от тления
и смена облика-- не  могут сохранять  свое  действие  вечно.  Пока  они  еще
сильны, в соединении укрепляя друг друга, но перед толковым и  обстоятельным
исследователем-дерини могут и не устоять. Давайте перевезем  тело в потайную
михайлинскую  часовню и  похороним  рядом с  маленьким  сыном Синила  и  тем
монахом, братом...
     -- Хамфри,-- подсказала Эвайн.
     --  Да, Хамфри Галларо.  Йорам,  мне  кажется,  ты всегда хотел,  чтобы
Алистер покоился на земле Ордена?
     Йорам сумрачно усмехнулся.
     -- Не знаю, лучше ли от этого Алистеру, но мне  уж точно. Однако, когда
кто-нибудь все-таки влезет в  могилу,  тебе, Эвайн,  или  кому-то из Кэррори
придется давать объяснения. Ведь не хотите же вы, чтобы подумали, будто тело
вознеслось на небо. Не хватало нам еще одного чуда.
     Камбер, слушавший их все более рассеянно, не мог сдержать улыбку.
     -- Рад видеть,  что вы все снова начали думать, а  не просто причитать.
Рис,  я   думаю,   что  не  надо   чересчур  усложнять.  Придется  объяснять
исчезновение, ты, Эвайн или Элинор скажете правду:  прах перевезен в другое,
более безопасное место потому,  что вы боялись осквернения могилы. У Камбера
было достаточно недругов. Других объяснений не надо,  сколько бы не просили.
Это семейное дело.
     Никто   не  возражал.  Обсуждая  исполнение  задуманного,  все  четверо
приступили к  давно остывшей еде. В конце  концов план по борьбе с грядущими
напастями, удовлетворяющий всех присутствующих, появился на свет.  Случилось
это за полночь, а о завтрашнем возведении Камбера в епископский сан речь так
и  не  зашла.  Эвайн и Рис  избегали  касаться этой  темы,  а Йорам  упустил
несколько удачных предлогов завести разговор.
     Вероятно, они успели сговориться, заключил Камбер.  О посвящении  Рис и
Эвайн считают  неудобным говорить  и  предоставили  все Йораму.  Он, недолго
думая, позвонил,  чтобы убирали со стола, и с бокалом подогретого вина сел в
сторонке у камина. Дети могли все выяснить за его спиной при помощи мимики и
жестов. Слуги, собрав посуду и остатки еды, откланялись с пожеланиями доброй
ночи, а вскоре Рис и Эвайн простились с отцом.
     Йорам, прихватив  кубок, осторожно сел в  соседнее кресло. Слушал,  как
разносится  по коридорам эхо удалявшихся шагов, потягивал вино  и, казалось,
ни о чем не думал.
     Несколько  минут  спустя  Камбер  искоса  взглянул  на  сына  и  угадал
напряжение  в каждой клеточке  его тела.  Разговор предстоял нелегкий, Йорам
никак не мог  к  нему подступиться.  Каково  священнику  обсуждать процедуру
рукоположения в епископы лица самого низкого Духовного звания? А  лицо это--
его собственный отец. Оба не знали, чем кончится церемония, но были обречены
на нее. Выбора не было.
     Камбер посмотрел на сына, Йорам поднял голову,  встретил его  взгляд  и
снова уставился в свой бокал. Набрал полные легкие воздуха и решился.
     --  У  нас не было возможности поговорить раньше. Так?  Камбер глядел в
сторону, на парок над вином,-- Йораму легче говорить, не видя его глаз.
     --  Не было. Я  надеялся провести  этот день с тобой,  но...  Он  пожал
плечами устало и безнадежно, и Йорам перевел взгляд на огонь в камине.
     --  Я знаю,  Синил...--  Йорам  колебался--  Скажи,  ты  много  думал о
завтрашнем дне? Камбер скрыл улыбку.
     --  Если после  стольких  лет ты научился понимать меня  хоть  немного,
должен  был не сомневаться, что мысли о завтрашнем дне  в последнее время не
покидали мой мозг,-- негромко ответил он.-- Я тоже нервничаю,  сынок. Просто
не вижу способа отказаться от того, что должен совершить.
     --  Может,  ты прав.-- Глаза Йорама  скрылись под белесыми ресницами.--
Наверное, это неизбежно. Но тебе не приходило в голову искать и другие пути?
Что если не придется строить решительно все на лжи и обмане.
     -- Как это?
     -- В твоей власти узаконить свой статус.
     -- Каким образом?-- прошептал Камбер.
     -- Приняв священнический сан,-- ответил Йорам, обратив к отцу умоляющий
взор.-- Сделай это  сейчас и завтра ты войдешь в собор с чистой совестью. Ты
можешь! Видит Бог, мы часто разговаривали об этом раньше. Еще в юношестве ты
стал  диаконом.  Уже много лет  ты вдовец. У  тебя есть право на священство.
Уверен, что  в подобных  обстоятельствах Энском сказал  бы то  же  самое. --
Энском?
     Камбер глубоко  вздохнул  и выдохнул, унимая стук неистово  забившегося
сердца, когда смысл слов Йорама проник в глубины его существа.
     Быть  священником,  а не прятать  под  облачением  пустоту.  Эта  мысль
взбудоражила и одновременно напугала. В глубине души он всегда носил надежду
когда-нибудь дать  священные  обеты. Его монастырское обучение сказалось  на
нем значительно сильнее, чем он сам раньше думал.
     Но это было в прошлом, когда он  еще был самим собой, а Алистер  Каллен
жил.  Имел   ли  Камбер  МакРори,   присвоивший   облик   другого,  смелость
приблизиться к алтарю Господнему и просить о даровании священного сана?
     Решится ли он совместить святое служение и греховный обман?
     Может ли позволить  архиепископу Энскому, примасу Гвинедда и давнишнему
другу, надеть на  него епископскую митру? Если  заранее раскрыться Энскому и
добиться  его  согласия, он тоже  ввергнется во грех, либо оттолкнет лжеца и
предаст публичному позору. Так скорее всего и будет.
     Значит,  остается  довериться  судьбе  и  никак  не  влиять на  течение
событий. Что тогда? Он, не став священником,  получает  епископство и, чтобы
скрывать обман,  совершает таинство святой веры и отправляет требы-- то, что
Богом предназначено только священнослужителям, но никак не диаконам.
     Выбор  у  него  невелик:  жить  под  бременем  преступного  обмана  или
послушаться Йорама.

     ГЛАВА 15
     Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все племена.
     Псалтирь 116:1

     Потрясенный,  Камбер  вернулся к  действительности,  чувствуя  на  себе
взгляд сына и не зная, сколько времени провел в своем внутреннем мире.. Его;
пальцы  сдавили  бокал, едва не ломая его, ни  с  того ни с  сего  в  голову
пришло, как  он  будет  выглядеть на  завтрашнем посвящении с  забинтованной
рукой, если бокал все-таки лопнет.
     Он заставил себя ослабить хватку и поставил бокал на пол рядом с собой.
Перевел дух и взглянул на Йорама.
     --  Определенно, ты выбил меня из колеи.  Казалось, больше не  придется
ломать голову над тем, с чего ты начал.  Мы не  можем  не  пройти завтрашней
голгофы, это  ясно.  Не знаю, имею  ли право  подвергать Энскома и  его веру
испытанию, но если ан, узнав правду обо мне, откажет в помощи, его  не в чем
будет упрекнуть.
     --  Неужели ты  думаешь, что  он не поймет?-- робко спросил  Йорам.-- Я
знаю, что он достойнейший, а ведь вы с ним давние знакомые.
     Камбер опустил глаза, поглаживая изгибы резьбы на ручке кресла.
     --  Ты  и меля  знаешь  достаточно хорошо, сынок. Ив  конце концов  ты,
разумеется, прав. Священный сан  и то,  что  за ним  стоит,  значат для меня
слишком  много,  чтобы отказываться  от  этой воистину  высокой  магии.-- Он
поднял голову и  улыбнулся.-- Я просил его  когда-нибудь посвятить  меня, но
это все откладывалось.  Думал,  вот  дети подрастут, вот  Катан повзрослеет,
чтобы принять заботы о графстве. Тогда уж... А теперь Катана больше нет. Его
сын  и наследник совсем дитя.-- Он  вздохнул.-- А  мы  здесь и  сейчас, и я,
подобно Синилу, должен научиться жить с тем, что вынужден был выбрать.
     Йорам на мгновение отвел глаза, потом снова посмотрел на отца.
     -- Значит, ты поговоришь с Энскомом?
     --  Думаю, да. Я хочу еще немного повременить и, если  ты выяснишь, нет
ли поблизости Риса  и Эвайн,  я буду очень признателен. Вы трое будете моими
свидетелями  в  случае согласия  Энскома.--  Камбер  несколько  минут  стоял
неподвижно, глядя на огонь, умирающий в камине, потом перешел в молельню.  В
комнатке горела только  красная лампада, и,  зажигая свечи на алтаре, Камбер
улыбался с наивной радостью простолюдина.
     Нет,  не надо никаких деринийских премудростей  и ухищрений, он  примет
решение с чистой и ясной душой.
     Опускаясь на колени у аналоя, он прикрыл глаза руками и несколько минут
успокаивался, углубившись в слова молитвы,  внутренне собираясь  для важного
шага.
     Сомнения  не покидали. Все ли последствия учтены?  Стоило покопаться  в
себе, обратиться к памяти Алистера, добраться до границ  подсознания. Камбер
легко  расстался  с реальностью-- переход в  трансцендентное  состояние  был
освоен им еще в юности.
     Когда он вернулся и поднял голову, свечи на алтаре стали на  целый дюйм
короче.  Задуваемое сквозняком пламя  колыхалось и мерцало. Сверху, с креста
из  дерева  и  слоновой кости,  на  него с состраданием  взирало  ясное лицо
Спасителя.
     Камбер  склонил  голову набок, пытаясь заглянуть под прикрытые  веки, и
недовольно  скривил  губы,  как  делал  это  ребенком,  потом   улыбнулся  и
капитулировал.  Ему  показалось, будто лицо на  распятии осветилось ответной
улыбкой или свечи разом моргнули.
     Все  равно  добрый  знак.  Он пойдет к  своему старому  другу  Энскому.
Откроет правду и положит ее к ногам того, кто одновременно был ему братом  и
духовным  отцом.  А  потом, если Энском  согласится,  примет  священный сан.
Только так можно пройти посвящение в епископы.
     Плохо сознавая, что  произойдет  дальше, Камбер стучал в дверь Энскома.
Он дышал с натугой, во рту пересохло, руки судорожно подергивались. Рядом, с
факелом в руках, стоял монах-михайлинец.
     Что думал  о нем этот брат, заметил ли его  состояние?  Камбер молился,
чтобы монах  приписал его  нервозность естественному  волнению  кандидата  в
епископы. Тишина за дверью делалась невыносима.
     Потом в нее ударил  кулак монаха, а он  сбивчиво бормотал что-то о том,
что слух у архиепископа сдает, уже не тот, что прежде.
     Камбер замер с рукой, занесенной  над  дверью,-- с другой стороны двери
отодвигали  засов. Отворил сам Энском.  Растрепанный вид  и  заспанные глаза
говорили о том, что он только что покинул постель.
     -- Прошу прощения,  что  тревожу вас  в  такое  время, ваша  милость,--
заторопился Камбер.
     --  Алистер?-- в  голосе  архиепископа звучало  сонное недоумение,--  Я
полагал, вы давно в постели. Что-то не так?
     --  Не мог заснуть, ваша милость, мне нужно исповедаться. Вы  не  могли
бы...
     --  Исповедать вас?-- Энском оглядел бывшего  викария и посмотрел ему в
глаза,  сон   слетел   с  него.--   Мне  казалось,  что  у  вас  есть   свой
духовник-михайлинец, святой отец. Он что, в отсутствии?
     Камбер отвел взгляд и вкрадчиво отвечал:
     --  Он  не архиепископ, ваша милость. Есть обстоятельства, заставляющие
обратиться именно к вам.
     Камбер  подкрепил  свою  речь   многозначительным  взглядом,  и  Энском
посмотрел  на него так, словно только что  увидел. Махнув рукой, архиепископ
отпустил  факельщика, огонь поплыл  по темному  коридору, удаляясь, и Энском
отступил в сторону, приглашая войти.
     Пока он  возился с  дверным засовом, Камбер уже стоял в центре комнаты,
не зная,  куда спрятать глаза. Он был в  смятении, самоанализ не избавил  от
страхов и  робости перед наступающим  моментом откровения. За  Энскомом  он,
трепеща,  вошел  в  молельню  архиепископа,  еще  более  изысканную,  чем  у
Алистера. Хозяин молельни надел лежавшую на аналое бархатную епитрахиль.
     --  Благодарю,   что  приняли   меня   в   столь  поздний   час,   Ваше
Преосвященство. Я не стал бы беспокоить вас, но мою исповедь нельзя доверить
больше никому.
     Энском  приложился  губами  к  епитрахили,  расправил   складки  ночной
рубашки, указал гостю место у аналоя и направился к алтарю.
     Камбер, ухватив за рукав, развернул его  к себе и начал возвращать свой
облик.
     -- Что!..
     На   глазах  архиепископа  на  затуманившемся  лице  проступали   черты
человека,  отпетого  в  кафедральном  соборе  несколько  дней назад.  Энском
привалился  к  стене  и  потянулся  к  своему  нательному  кресту.  Его  рот
открывался и закрывался, наконец сложилось единственное слово: "Камбер!"
     Камбер  смиренно  улыбнулся и опустился на  колени у аналоя, на  место,
предназначенное ему.
     -- Прости, старый друг. Я знаю, как трудно, и то ли еще будет.
     -- Но  как?.. Ты был мертв! Я видел тебя!  Я служил по тебе отходную!--
Энском  качал головой и снова и снова смотрел  на  Камбера, проводя рукой по
глазам, словно желая избавиться от наваждения.
     -- Тебе будут не по нраву мои объяснения, еще меньше понравится то, что
я должен продолжать начатое и просить твоей помощи. Алистер  убил Ариэллу  и
погиб. Умер он, а не я.
     -- Но ты...
     В это мгновение  Энскома  осенило, и  он опустился на  ступеньку  перед
алтарем, как громом пораженный.
     -- Ты изменил облик. Ты понимал, что утрачиваешь  влияние, мы ведь даже
говорили об этом. И решил начать сначала, раз Каллен умер. Он был мертв?
     Энском  так испугался своей догадки,  что  не сумел ее  скрыть. В то же
мгновение  Камбер был возле прелата,  устремив серые глаза в  его  смятенные
голубые.
     -- Милый друг, не думай об этом! Как могло прийти тебе  в голову, что я
убил друга и сподвижника ради своих политических выгод?
     Энском отвел глаза.
     -- Убийство-- очень страшное слово,-- прошептал он.--  Порой достаточно
отказать в помощи тяжело раненному, и результат будет тот же.
     Наступила долгая тишина, потом Камбер ответил едва слышно:
     -- Разве я из числа способных на такое?
     Энском протяжно выдохнул.
     -- Не думаю... Нет.  Но  я и предположить не мог, что ты примешь  облик
мертвого.-- Он поднял голову.-- Скажи мне то, что я хочу услышать, Камбер...
и моли Бога, чтобы это было правдой.
     Энском хотел видеть глаза Камбера, и Камбер тоже этого хотел. Они будто
пытались заглянуть друг другу в душу. Наконец гость заговорил:
     -- Я  не могу  винить  тебя  в  сомнениях,  милый друг. Твоя  совесть и
высокий сан требуют этого. Но, поверь,  я ни прямо, ни косвенно не виновен в
смерти  Алистера Каллена.  Он был  мертв,  когда мы нашли  его. Йорам  может
подтвердить это. Он все время был со мной.
     -- Йорам?
     Энском облегченно вздохнул и вытер рукавом вспотевшее лицо.
     --  Бог  мой,  Камбер,  тебе придется  дать мне  несколько минут, чтобы
свыкнуться  с этим.--  Он нервно потирал  руки. Отвернулся в сторону и снова
заговорил, размышляя вслух.-- Ты поменялся оболочками с Алистером и исполнял
его  роль...  почти  две недели.--  Он замолчал  и  взглянул  на  Камбера.--
Выполнял обязанности священника, не так ли?
     Камбер покачал головой.
     --  По  существу--  нет.  Мне  удавалось не выходить за  пределы своего
диаконского посвящения. Об этом можно не беспокоиться.
     --  Но  ты играл  роль настоятеля михайлинцев. Не хочешь же ты сказать,
Камбер  МакРори, что не служил  мессу, не  исповедовал и не  совершал других
святых таинств, права на которые не удостоен.
     -- Пока нет. Но...-- Камбер вздохнул,-- сегодня вечером, после не очень
деликатной  подсказки  моего сына,  я понял  невозможность  продолжать такую
жизнь и, если ты не поможешь мне, завтра же признаться во всем. Многие, да и
ты тоже, считают меня отчаянно  дерзким,  но никогда  не осмелюсь  я принять
епископскую митру, не будучи священником.
     Энском долго смотрел на него, отыскивая в дымке деринийской премудрости
чистое зерно истины, потом опустил глаза.
     -- Значит, ты пришел ко мне получить священство?
     --  Да. И  это  должно  быть  сделано сегодня, сейчас.  Я  приму  любую
епитимью, искуплю, чем только можно, содеянное мной.  Возможно, я  преступил
дозволенные пределы в своем стремлении сделать добро  Гвинедду. Но ради этой
страны я на все готов. Энском, у меня был сын, и я потерял его. Катан-- одна
из бесчисленных жертв Имра... Но это в прошлом. Ты поможешь, Энском? Введешь
меня в священство?
     -- Камбер...
     Голос Энскома замер, он смотрел на распятие над алтарем.
     -- Камбер, ты понимаешь, о чем просишь? Это совершается раз и навсегда.
     -- Я всегда желал  быть священником, даже  в детстве. И ты  знаешь это.
Если бы братья не умерли так  рано,  я остался бы  в семинарии, и мы с тобой
приняли бы священный сан одновременно. Сейчас я мог быть епископом, а может,
и занимать твой пост.
     Он указал на перстень архиепископа на пальце Энскома, тот вытянул руку,
и аметист  блеснул  на  ней. Архиепископ  поднял  голову,  его голубые глаза
сияли.
     --  Наверное,  ты  прав,--  он  попробовал улыбнуться.--  Ты  мог стать
превосходным епископом.
     --  Надеюсь, я буду им.  По крайней мере,  твое благословение  даст мне
шанс.
     Энском отвернулся,  поигрывая расшитой епитрахилью, потом  долго изучал
свой  перстень.  В конце  концов,  подняв  голову,  он ненадолго  встретился
взглядом с Камбером и решительно поднялся.
     -- Ты  избрал  нелегкий путь, Камбер. Но  хорошо.  Я посвящу тебя.--  К
архиепископу вернулась привычная твердость.
     -- Однако не жди от меня снисхождения.
     -- Я был бы разочарован всякой поблажкой.
     --  Ладно. Мы  поняли  друг  друга. Из того, что ты говорил,  я  сделал
вывод, что по крайней мере Йораму известна правда о тебе.
     -- Йорам ожидает твоих распоряжений. Эвайн и  Рис тоже. Больше никто не
знает истины. Энском кивнул.
     -- Свидетелей не так много. У тебя их могло быть много больше. Придется
утешиться,  что  все  присутствующие  безусловно  желанны,--  он  продолжил,
помолчав:--  Тебе  больше нечего  сказать, не  так  ли? Для одной  ночи было
довольно сюрпризов.
     -- И еще один, последний,-- Камбер улыбнулся.
     -- Ты меня пугаешь.
     -- Вопрос в имени,-- быстро  добавил Камбер.-- Возможно, тебе покажется
пустым, но я хотел бы в новом духовном звании сохранить свое диаконское имя.
     -- Кирилл? Не  вижу  в  этом ничего предосудительного. Ты ведь и прежде
часто использовал  его  как  второе имя, не  правда ли?  Кроме того, об этом
никто не будет знать, кроме нас и твоих детей.
     --  Мне бы также  хотелось прибавить это  имя во  время рукоположения в
епископы. Ведь я вправе принять вместе с новым саном и дополнительное имя.
     Энском поднял бровь.
     -- Тебе хочется присоединить это имя к имени  Алистера? А не поможет ли
это  каким-нибудь  дотошным  умам  приблизиться  к  истине,  сложить  единую
картину?
     --  А  что можно сложить?-- возразил Камбер.--  Легко объяснить решение
данью памяти старому другу.
     -- А вдруг объяснения не удовлетворят?
     Камбер пожал плечами.
     --  Как священник и епископ, хранящий секреты исповеди,  я не могу быть
подвергнут считыванию мыслей, если ты  как архиепископ не потребуешь  этого.
Другого пути доказать, что я не Алистер Каллен, нет.
     --  Это  ты  так  думаешь,--   пробормотал  Энском.--  Будь  по-твоему,
настаиваешь, так и сделаем.
     Он остановился в проеме дверей, сделавшись темным силуэтом на фоне огня
свечей в соседней комнате. Его ночная рубашка и взъерошенные волосы никак не
вязались с торжественной решимостью лица.
     -- И последнее, прежде чем я оставлю  тебя наедине с  твоей  совестью и
пойду заниматься приготовлениями. Очевидно, ты обдумал все  заранее.  Может,
хочешь  провести посвящение в  каком-то определенном  месте?  Разумеется,  в
соборе, как должно, церемония в любом случае не состоится.
     -- Да,  в  михайлинской часовне, где  мы провозгласили  Синила законным
наследником престола. Место вполне подходит. А ты как думаешь?

     ГЛАВА 16
     Ибо  всякий  первосвященник,  из  человеков  избираемый, для  человеков
поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи.
     Послание к Евреям 5:1

     Двумя часами позже часовня была приготовлена. Пустовавшая уже  год  (со
дня  Реставрации Халдейнов),  она была наскоро  вымыта и обставлена  Рисом и
Эвайн под  наблюдением  Йорама.  Камбер--  главное  действующее  лицо драмы,
которая должна была вот-вот начаться,-- еще не видел ни часовни, ни детей.
     Вот уже  битый час  он расхаживал в маленькой комнатке  перед часовней.
Было  холодно, в  долго пустовавшей  комнате  успели убрать пыль, а  времени
разводить  огонь   не   нашлось.  Переодевшись,  он   ждал   своего  часа  в
относительной чистоте, но согреваться  мог у огонька единственной свечи. Она
мерцала на столе над  разложенным облачением священника. Протягивая ладони к
огню, Камбер понимал, что зябко ему от нетерпеливого волнения-- человеческое
начало  одерживало в нем верх над деринийским.  Он досадовал  на  себя и все
никак не мог унять страхов и сделать тепло послушным.
     Разум  и  многолетняя  тренировка  почему-то не  помогали.  Верно,  все
соискатели  священного  сана  переживали подобное в  преддверии  решительной
минуты.
     Ведь  он  теперь-то  в  самом  деле  подготовлен.  В  душе,  измученной
непрестанной  борьбой,  воцарился мир,  и  знания,  необходимые  священнику,
заняли место  в мозгу.  Слава  Богу,  деринийские  способности  воспринимать
неведомую  премудрость  не  подвели,  да  и  память  Алистера  была  немалым
подспорьем.
     До появления у дверей  часовни Камбер провел  час с Энскомом, изучавшим
канонические  тексты с  описанием канонического обряда  посвящения.  Сначала
один, а потом другой--  список с очень древнего  оригинала,  как  он пояснил
Камберу. Архиепископ решил, что эта форма ритуала более подходит для дерини,
особенно таких, как Камбер.
     Еще час  был  потрачен на пребывание в себе.  Камбер взвешивал и  судил
каждое  свое слово и движение, сознавая,  впрочем,  что  тщательная  ревизия
памяти  требует  больше  времени.  Что-то  могло  ускользнуть  или  остаться
незамеченным в глубинах мозга.
     Сейчас,  как воинская  перевязь, его  перепоясывал  орарь--  диаконская
епитрахиль синего цвета с колечком и белым шнуром на конце. Тело от горла до
пят скрывалось под стихарем. Когда же он впервые надел диаконское облачение?
Неужели сорок лет прошло?
     Задумчиво поглаживая  шелковый орарь,  Камбер повернулся  к столу.  Эта
белоснежная риза,  которую он  наденет... Она-- символ достоинства духовного
лица.  Восковая  свеча  лежала  рядом. Ее он внесет  в часовню перед началом
обряда,  и  увидит  Всевышний,  что  чисты  помыслы  раба  его перед алтарем
Господним.
     Внезапный стук в дверь оглушил его.
     Неужели пора?
     В комнату бесшумно проскользнул  Йорам с горящей  свечой в руке, В  его
глубокой озабоченности  угадывалась и  сдерживаемая радость. Не отрывая глаз
от  сына,  Камбер,  повинуясь порыву, шагнул ему навстречу. Они остановились
лицом к лицу, посмотрели друг на друга и увидели новыми глазами.
     Скоро их  навеки свяжут  не только кровные  узы.  Камбер,  осознав это,
вздрогнул, Йорам поспешно поставил свечи на стол и обнял отца-- подумал, что
запоздалые страхи все еще мучат его.
     Камбер прижал сына к себе, поглаживая золотистые волосы, как делал это,
когда Йорам был ребенком, отстранился и встретил его встревоженный взгляд.
     -- Я  не боюсь, сынок,-- сказал он, так жадно вглядываясь в лицо юноши,
чтобы запомнить каждую деталь,-- Правда, не боюсь. Ты думал, мне страшно?
     Йорам  гордо  повел  головой.   Несмотря  на  все  усилия,   его  глаза
наполнились слезами.
     -- Нет, Я просто... просто обнимал  тебя...  брат. Камбер  улыбнулся  и
принялся поправлять и разглаживать свое облачение.
     -- "Брат". Какое чудесное слово, ты можешь говорить так.-- Он с любовью
смотрел на Йорама.-- По-моему, это большая честь, чем быть твоим отцом.
     Йорам нагнул  голову и  заморгал, прогоняя слезы, потом поднял  глаза и
улыбнулся.
     -- Пойдем... отец. Пора придавать этому слову второе значение.
     Гордый,  он умолк,  взял  ризу  и  перебросил через  руку  отца,  зажег
восковую свечу, вложил ее в руку соискателя священного сана.
     Крошечная комната сияла золотом и блеском базальта. Купол  поддерживали
восемь стен, у каждой из  них горело по  толстенной свече желтого воска. Еще
шесть  освещали алтарь  и распятие  на  восточной стене.  Четыре  канделябра
обозначали стороны  света: восточный стоял  за алтарем, западный-- у  входа,
еще  два-- у стен.  Такого не требовалось в обычном  обряде  рукоположения в
сан.
     Все  это  Камбер  мгновенно  увидел  и  внес  в   память.  Изумляли   и
присутствующие. Им  было тесно в маленькой  часовне, а она  казалась  совсем
крошечной.
     Энском  в полном облачении  располагался левее  алтаря,  возвышаясь над
остальными.  Его  лицо  было  непроницаемо.  Рис  и  Эвайн   стояли  справа,
отделенные от архиепископа келдишским ковром, постеленным у ступеней алтаря.
Где-то позаимствованные  михайлинские  мантии  преобразили молодых супругов.
Золотые  волосы Эвайн не уместились  в капюшоне и ниспадали до пояса. Они  с
Рисом приветливо и многозначительно улыбались вошедшим.
     Йорам затворил дверь и задвинул тяжелый засов. Энском сошел со ступеней
у алтаря  и знаком пригласил Камбера  ступить на ковер,  переливавшийся, как
россыпь драгоценных  камней. Камбер опустился  на  колени,  поцеловал кольцо
архиепископа, и тот помог ему подняться.
     --  Переведи  дух,  пока  мы  будем  ставить  преграды,  друг  мой.  Мы
используем  тот  вид  защиты,  который был  обнаружен  тобой.  Эвайн  и  Рис
настаивали на этом выборе.
     Выпрямляясь, Камбер сдержал улыбку, вспоминая, что в последний  раз они
ставили  эти  преграды в этой же  самой комнате.  В  ту  ночь они  надеялись
наделить священника-принца  деринийским  могуществом, а в эту-- дерини давал
священные обеты. Эта проведенная им параллель веселила и пугала его.
     Камбер стоял, вытянувшись и  откинув голову  назад, чтобы ни  на что не
отвлекаться, он щурил  глаза и чувствовал тепло восковой свечи в правой руке
и совсем иное-- тепло ризы-- на сгибе левой. Стоявший рядом Йорам поклонился
архиепископу и взошел к алтарю.  Справа и немного позади стояли Рис и Эвайн.
Слева  слышалось учащенное дыхание  Энскома. Камбер  в  последний  раз перед
шагом в новую жизнь углубился в себя.
     Спустя  мгновение Эвайн  вышла  вперед  и  опустилась на  колени  возле
ступеней.  Йорам  наклонился,  поцеловал  алтарь,  взял в  левую руку  новую
восковую свечу и правою плавно приблизился к нетронутому фитилю.
     Вспышка. Свеча  разгорелась. Йорам повернулся, приглашая Эвайн подойти.
Когда Эвайн  взойдет по  ступеням, возьмет  свечу и  зажжет большую свечу на
востоке, они все должны начать передавать энергию формирующимся преградам.
     Вспыхнуло  пламя  восточной  свечи, Эвайн вернулась и, прикрывая  пламя
ладонью, спускалась по ступеням, направляясь к свече справа от Камбера.
     Камбер зажмурился и обратил свой мозг к  возведенным преградам,  ощущая
концентрацию энергии вокруг. Эвайн зажгла свечу справа и продолжала путь. Он
услышал  шипение  новой  щепоти ладана,  подсыпанной  в дымившее  кадило,  и
перестал  оценивать  происходящее. Йорам  с  кадилом  отмеривал  шаги  перед
алтарем, и Камбер растворялся, слушая его.
     Incensum istud a te benedictum...  Пусть  эти благословенные благовония
вознесутся к Тебе,  о,  Господи.  Et  descendat super nos praesidium tuam. И
пусть Твои покрова защитят нас.
     Эвайн   зажгла   последнюю  свечу  слева,  и  Камбер  слышал,  что  она
возвращалась. В воцарившейся тишине  позвякивали звенья  цепочек качавшегося
кадила,  Йорам окурил  священным  дымом  сестру  и  повернул  направо, чтобы
повторить ее путь. Когда его голос вновь  поплыл среди курений, Эвайн заняла
место позади отца.
     -- Terribilis esl locus  iste: hiс domus Dei  est,  et  porta  caeli...
Устрашитесь-- это дом Господен и врата Небес,  да будет  наречен он обителью
Бога.
     Йорам  обошел  по  кругу  и  теперь  кадил внутри него,  овевая часовню
сладким дымом ладана. Закончив, он оставил кадило у алтаря и вернулся, чтобы
встать справа  от  Камбера, а Рис занял обычное  место Целителя  прямо перед
ним.
     С  закрытыми  глазам   Камбер   остальными  своими   чувствами   тоньше
воспринимал  ход вещей. Вот Эвайн  возвела руки  и всем существом взывает  к
тому,  чье  присутствие  так   необходимо   им.  К  ее   внутреннему  порыву
примешивались  какие-то  реальные  звуки  и  появились  неуловимые,  летучие
чувства, когда она начала заклинание.
     --  Мы  вне времени  и вне земли.  Как просили об этом наши предки,  мы
соединяемся в одно целое. Все присутствующие склонили головы.
     --  Именами  твоих  благословенных апостолов--  Марка,  Луки, Матвея  и
Иоанна--  именами  твоих ангелов,  всеми силами Света  и Тьмы,  мы призываем
Тебя, о, Всевышний.  Защити и сохрани нас,-- продолжала  Эвайн.-- Так  было,
есть, да пребудет вовеки. Per omnia saecula saeculorum.
     --  Аминь,-- разом слетело с губ. Не открывая глаз, Камбер опустился на
колени. Мимо прошел Энском, чтобы подняться на алтарь и начать службу.
     -- Introibo ad altare Dei,-- произнес архиепископ.-- Я взойду на алтарь
Божий.
     -- Ad Deum qui loetificat juventutem meam. Всевышнему, который дает мне
счастье  молодости.--  Эти  слова  принадлежали  Йораму,  последовавшему  за
архиепископом.
     -- Judica me, Deus... Суди меня, о, Господи, и отдели от нечестивцев.
     До  тех пор пока Энском не закончил короткой молитвы,  месса  шла своим
привычным путем.  Когда  последние  слова  замерли  в тишине, Камбер наконец
прибавил к прочим чувствам свое зрение.
     Эвайн  и  Рис  стояли слева, Йорам подхватил под правую  руку,  помогая
подняться. Энском был у аналоя, он потянулся за своим посохом архипастыря, и
драгоценная митра сверкнула,  отражая огни свечей гранями своих каменьев. От
лампады  лицо  архиепископа  было  чуть  красноватым.  Он заговорил  странно
спокойно, почти безмятежно.
     -- Сейчас мы стоим в  доме Господнем,  в центре Вселенной, в которой мы
лишь  гости ненадолго.  Здесь, перед Всевышним и  другими Силами, которые мы
призывали, мы обращаемся к  Камберу Кириллу МакРори, принимающему  священный
сан...
     -- Adsum,-- пробормотал Камбер, склонив голову.-- Я здесь.
     Сопровождаемый Йорамом, он вышел  на три шага вперед и  снова опустился
на колени. Восковая свеча, которую он держал в руке, слегка подрагивала.
     Йорам глубоко поклонился.
     --   Reverendissime   Pater...   Ваше    Преосвященство,   ради   нашей
матери-церкзи  и  тех,  кто  шел  перед  нами,  я  прошу  вас   благословить
присутствующего здесь  диакона Камбера Кирилла  МакРори  и возложить  на его
плечи бремя священника-дерини.
     -- Достоин ли он этого?
     Йорам поклонился снова.
     --  Я уверен в  этом, насколько  может быть  уверен простой смертный. И
подтверждаю-- он достоин принять священный сан.
     Быстро  кивнув, Энском  повернулся к  Рису  и  Эвайн,  произнося  слова
обряда, не требующие ответа.
     -- Братья  и  сестры,  знайте,  что милостью нашего  Господа мы избрали
диакона  Камбера Кирилла  МакРори,  чтобы посвятить его в священнослужители.
Если к этому есть препятствия, то пусть тот, кому они известны,  их назовет.
Здесь и сейчас.
     Ответа не было,  и Энском снова обратил взгляд на Камбера, стоявшего на
коленях на келдишском ковре со свечой в руке.
     --  Обязанность священника--  жертвовать собой,  благословлять  других,
нести  миру  Истину,,  проповедовать  слово  Божье  и  обращать  нечестивых.
Основываясь на своих способностях видеть насквозь сердца и души паствы-- это
дополнительное требование к священнику-дерини. Примешь  ли ты сан священника
перед ликом Господа?
     -- Volo. Приму.
     -- И будешь покорным своему епископу?
     -- Буду, и да поможет мне Бог.
     -- Да снизойдет к тебе Господь, чтобы укрепить в тебе дух добра.
     -- Аминь,-- отозвался Камбер.
     Поднявшись,  Энском взял свечу Камбера  и поставил ее на алтарь.  Йорам
снял с руки отца ризу и тоже положил на алтарь.
     Камбер  лег  и  распростерся  на ковре, а  остальные,  стоя на коленях,
читали соответствующие случаю литании, каждая фраза которых волной проникала
в Камбера и увлекала в покой сознания.
     -- Kyrie eleison.
     -- Christe eleison.
     -- Christe audi nos.
     -- Sancta Maria...
     -- Ora pro nobis.
     -- Sancte Michael...
     -- Ora pro nobis.
     Слова литании  убаюкивали, помогали  все глубже уходить в  себя.  Отцам
церкви было  ведомо, как сообщить  доброму христианину состояние  духа между
явью и  небытием,  в  котором  человеку открывается  высокий смысл  таинства
посвящения в духовное звание. Обряд  шел своим чередом, но Камбер вернулся к
нему;  Энском  читал  заключительную  молитву,  взывая  о  милости  небес  к
человеку, ниц лежавшему перед алтарем.
     -- Взгляни с любовью на слугу Твоего  Камбера Кирилла, о, Господи, руки
которого   тянутся   к   Твоему   престолу.   Облеки  его  плечи  в   мантию
священнослужителя,  как  делалось  от века. Придай  ему  сил,  чтобы он  мог
служить Тебе и ночью, и днем, о, Всемогущий, Властитель мира...
     Когда молитва была закончена,  Энском  перешел  к аналою и ожидал, пока
Йорам  поможет   отцу   подняться  и  снова  оказаться   на   коленях  перед
архиепископом,   Священник   Йорам   изготовился  участвовать  в   церемонии
рукоположения.
     Когда  Энском занес  руку над его  головой,  Камбер глубоко  вдохнул  и
медленно выдохнул. Наступила основная  часть обряда: мистическое  возложение
рук. Он  решительно  опустил  защиты,  открывая  все уголки своего сознания,
чтобы чувствовать движение Сил Мироздания в Энскоме и Йораме.
     -- О, Всемогущий, Творец всего  сущего, Твой слуга Энском, орудие Твоей
воли, проводник  Твоего  могущества, соединенный  с  Тобой  нерасторжимо,  я
представляю  Тебе Твоего слугу  Камбера Кирилла,  чтобы он смог стать  Твоим
священником.
     Руки  архиепископа  опустились  на  голову Камбера,  и  он почувствовал
слабое  покалывание  и  поток  высокой  силы,  вливавшийся  в  мозг.  Первым
побуждением было отшатнуться, поднять все защиты и преграды,  воспротивиться
пугающей  силе, чье  могущество он  уже ощущал. Но  он не отступил.  Слишком
многое решалось для Камбера в эти мгновения.
     Другая рука коснулась виска и  принесла ласковый холодок, он узнал  его
сразу,  а  Йорам  уже  был  в  нем,  воссоединив  сознание.  Камбер  остался
раскрытым, во власти того, что определяет порядок вещей  и событий и зовется
меж людей судьбою. А в это время Энском продолжал:
     -- Accipite Spiritum: quorum remiseritis... Прими Святой Дух. Чьи грехи
ты простишь...
     Он говорил что-то еще, но  постепенно Камбер перестал  улавливать смысл
слов,  сосредоточившись  на том, что  он начинал  ощущать  от  прикосновений
Энскома  и Йорама.  Давление  внутри мозга росло; его наполняло Нечто, такое
могущественное и  пугающее, что он не мог противиться влиянию, отдававшемуся
в самых дальних уголках его существа.
     Камбер утратил слух и понял, что зрение исчезло еще раньше, но  не стал
этого  проверять-- спасение  своей  плоти и  бренной  жизни сейчас не  много
значили.
     Постепенно он  перестал  ощущать свое тело.  Остался  сгусток сознания,
купающийся в прохладном, золотистом сиянии и устремленный к яркой сверкающей
точке. Никогда многоопытный дерини не переживал ничего подобного.
     Камбер уже не боялся. Он окунулся в мир ликования и полного единения со
всем, что было  когда-то, есть сейчас и  еще будет.  Он парил,  растянувшись
радужной дугой,  понимая,  как мало  значит  для  человеческого существа его
земная  жизнь.  Вслед  за смертью  тела сущность освобождается от  оболочки,
развивается и растет. Впереди у нее-- вечность.
     Вспышкой серебряных искр перед Камбером рассыпалось  все  его  прошлое,
вся земная история;  мелькнуло  и исчезло. Потом он увидел  свое посвящение.
Где-то внизу на светловолосую голову с густой проседью опускались освящающие
руки. В движении соединялись легкость и неодолимая мощь.
     Внезапно  мелькнула  мысль,  все  это игра  воображения. Его практичный
разум ухватился за  нее,  но  сознание восстало, даже не дав этой мысли  как
следует оформиться.
     Разве  имело какое-нибудь значение-- правда открылась  ему,  или чей-то
вымысел   завладел   его   мозгом?  Мог  ли  смертный   мечтать  о   счастье
соприкосновения  с  Божественным  во  всем  его  величии.  Особой   милостью
провидения избранные могли краем глаза и на одно мгновение узрить Внеземное.
     Теперь он переживал невероятную близость к силам, управляющим движением
Вселенной, он-- существо неправедное и слабое, человек и дерини.
     Было  отчего испугаться.  Рациональное  начало  в  Камбере  озаботилось
возможностью возвращения в реальный мир, но попятное движение уже  началось.
Камбер ощущал, как ослабевает влияние управлявших им сил.
     Рядом  возникло  сознание  Энскома,   теплое  и  доброжелательное.   Он
спрашивал, и в вопросе сквозило любопытство. Камбер понял: именно Энском вел
его в неземных  сферах,  питая высшей силой, но  сам не проникал туда. Йорам
тоже не  изведал открытий отца, был не более чем проводником энергии к нему,
только очень любимым.
     Провожатые по очереди вышли  из контакта,  и Камбер  вновь  обрел тело.
Вздохнув,  открыл  глаза, встретился  взглядом  с  Энскомом  и посмотрел  на
встревоженного сына.
     Им были не нужны его слова о горных высях.  Почему-- он сразу же понял.
Тот,  кто был священником,  получал Откровение.  Теперь приобщился он, и все
трое владели сокровенным знанием.
     Так вот от  чего отлучили  Синила  и  о  чем  он не устает  печалиться.
Энском, Йорам и он сам теперь не такие, как все. А Синил...
     Он снова вздохнул,  и  Энском  улыбнулся. Архиепископ развязал  пояс на
стихаре  Камбера,  освобождая  орарь, потом свободным концом синей  шелковой
ленты обвил шею  и опустил его  на грудь--  орарь превращался  в епитрахиль.
Перекрестив  концы  на  груди  Камбера, Энском  заправил  их  под  шнурок  и
произнес:
     -- Accipe jugum Domini...  Прими ярмо Господне, ибо ярмо Его сладостно,
и ноша легка.
     Поклонившись на  белоснежную ризу, принесенную Йорамом, он надел ее  на
Камбера, облачение ниспадало живописными складками.
     --   Accipe    vestem   sacerdotalem...   Прими    священное   одеяние,
олицетворяющее милосердие, ибо Господь может  избрать  тебя, чтобы ты достиг
высшего совершенства и милосердия.
     Энском приблизился  к  алтарю  и прочел  еще одну молитву,  после  чего
архиепископ вернулся на  прежнее место и снял  перстень и лиловые  перчатки.
Камбер, стоявший  на  коленях  перед  ним,  поднес раскрытые  ладони,  чтобы
принять миропомазание. Палец архиепископа  вывел  кресты  на  ладонях, затем
соединил  большой  палец правой руки Камбера и  указательный палец левой,  а
большой палец на левой руке с указательным пальцем на правой и произнес:
     -- Consecrare  et sanctificare  digneris, Domine...  О, Господи, освяти
эти руки этим маслом и нашим благословением.
     Он перекрестил протянутые руки.
     -- Что бы они ни благословляли, да будет то благословенно;  что  бы они
ни  освящали,  да  будет  то  освящено.  ...In  nomine  Domini  nostri  Jesu
Christe... Amen.
     С этими словами Энском сложил руки Камбера ладонь к ладони  и перевязал
полоской белой  ткани.  Йорам  снова  подвел новоосвященное духовное  лицо к
алтарю  и  помог опуститься на колени.  Энском приблизился. Йорам  смешал  в
потире вино  и  воду, а сверху  поставил дискос с просфорой. Энском сошел со
ступеней и протянул новому священнику эти символы приобщения к сану.
     -- Прими силу жертвовать ради  Господа и от имени Господа служить мессы
для живущих и упокоившихся. Аминь.
     Камбер коснулся потира и дискоса кончиками пальцев связанных рук, потом
склонил голову,  Энском  вернулся к алтарю,  а  Йорам развязал руки и  вытер
священное  масло. Закончив, Йорам поднял отца и направил к аналою, где стоял
архиепископ. Там Камбер опять преклонил колени.  Склонив  голову,  он вложил
руки в ладони Энскома для принесения обета послушания.
     -- Promittis michi et successoribus meis obedientiam et  reverentiam?--
спросил Энском.-- Ты обещаешь быть послушным мне и моим преемникам?
     -- Promitto. Обещаю.
     -- Pax Domini sit semper tecum.
     -- Et cum spiritu tuo.
     -- Ora pro me, Prater,-- прошептал Энском с едва заметной улыбкой.
     Камбер улыбнулся в ответ.
     -- Dominus vobis retribuat. Да вознаградит тебя Господь.
     Энском обвел  взглядом остальных-- Йорама, Эвайн  и Риса,-- наблюдавших
за Камбером, потом снова посмотрел на нового собрата.
     --  Я  хочу предупредить тебя об  опасностях, возможно., подстерегающих
тебя. Вероятно, ты и сам предвидишь их, но все  равно придется поупражняться
в осмотрительности. Ты  обнаружишь, если уже  не догадался, что  совершаемые
священниками  обряды не  менее сильны, чем  мирские действия дерини .(говоря
"мирские", я имею в виду деринийское  значение этого слова, ибо само по себе
это определение неточно).  Возможно, поэтому даже в наших "мирских" делах мы
стараемся  строго  придерживаться принятых правил. Мы  знаем или по  крайней
мере имеем представление о  протяженности, высоте и глубине воздействия сил,
которые призываем в помощь.
     Он снова посмотрел на присутствующих, а потом на Камбера.
     --  Итак, возлюбленный  сын мой,  я  не  стану  предупреждать  тебя как
всякого  рядового священника,  потому  что  ты один  их самых необыкновенных
людей,  каких  мне  доводилось  встречать.  Я  просто желаю  тебе  выполнять
принятые этой ночью обеты и прошу остаться после окончания обряда посвящения
и отслужить первую в твоей жизни мессу. Йорам, подай, пожалуйста, Книгу.
     Когда Йорам принес лежавшее на алтаре евангелие, Энском встал  и знаком
попросил подняться Камбера. Взяв его за правую руку, развернул Камбера лицом
к дочери и зятю.
     --  Слушайте все, присутствующие здесь: Камбер  Кирилл был освящен  для
деяний  Господних и  сана  священника. Во имя Отца и  Сына,  и Святого Духа,
Аминь!
     Йорам  поклонился и  передал евангелие  Энскому, не отрывая взгляда  от
лица отца; Энском положил книгу на руки Камбера.
     --  Господь  принял  клятву и да  не  раскается.  Теперь  ты  священник
навеки,--  объявил  Энском.-- В день великого  гнева  будь  десницей Господа
нашего.
     Камбер поцеловал книгу и передал Энскому.
     -- А теперь вознесем к Господу наши ликования!-- возгласил архиепископ,
широко  улыбаясь и  обнимая  Камбера.--  Йорам, иди же, обними своего  отца,
теперь он и брат твой.
     Он отошел, и его  место занял Йорам.  Йорама  сменила Эвайн, со слезами
радости уткнувшаяся  в  плечо,  и  Рис, которого  Камбер обнял  с  отцовской
любовью.
     -- Счастья и почестей вам, преподобный Камбер.-- Рис  улыбнулся,  и его
солнечно-желтые глаза весело заблестели.-- А  теперь,  если ты  уже закончил
принимать поздравления, мы с нетерпением ждем от тебя подарка-- твоей первой
мессы. Можно помогать тебе служить ее?
     Самые близкие и любимые прислуживали  ему. В тонкостях ритуала помогали
Йорам и Энском,  Эвайн и Рису  было  не до мелочей, их переполняла нечаянная
радость.
     Камберу показалось, они понимают, что это означает для него, а то, чего
не могут постичь, принимают  на  веру.  Он  почувствовал эту веру, когда они
опустились  на колени,  чтобы принять благословение  из его священных рук, и
видел ее  в восторге дочери, когда  ее муж, прощаясь, обнял Камбера,  прежде
чем воспользоваться Порталом для возвращения домой.
     С Йорамом все и так было ясно, тут не требовалось искать подтверждений.
В блеске глаз сына разом читалось все, его переполнявшее.
     Они не говорили об этом, пока Энском тоже  не удалился и не пришла пора
укладывать  облачение  и  алтарные  принадлежности.  Йорам  свернул  свою  и
отцовскую ризы,  бережно  уложил  в  кожаную  дорожную  сумку  и  с  улыбкой
обратился к Камберу:
     -- Что скажешь, отец?
     Камбер, соскабливавший воск, растекшийся  от западной свечи,  взглянул,
широко улыбаясь.
     -- Ты теперь произносишь эти слова иначе, заметил?
     -- Отец?-- Йорам засмеялся и отнес западную свечу к остальным.
     -- А разве ты не изменился?
     --   Я  надеюсь,  ты   не  станешь  требовать  ответа,--  Камбер   тоже
развеселился.--  Йорам,  я  не  чувствовал  себя таким счастливым уже  много
лет.--  Убрав  последнюю  каплю  застывшего  воска,  Камбер  сжал  ее  между
пальцами, воск вспыхнул и сгорел без  следа.  Продолжая задумчиво улыбаться,
он вытер руки о синюю сутану и принялся помогать Йораму прибирать алтарь.
     --  Знаешь,-- продолжал  он,  встряхнув  расшитый  покров,--  наверное,
никогда не сумею объяснить это на словах, даже  тебе, тому, кто знает точно,
о чем я говорю. Ты сам-то что-нибудь понимаешь?
     --  О да.-- Йорам  отложил в  сторону  только что свернутую им ткань  и
взялся  за другой  конец покрова,  что держал Камбер,  глядя отцу в  глаза и
улыбаясь.
     --  Что  ж,  я  рад потому,  что не уверен, что  я  понимаю. Это  нечто
восхитительное, величественное,  грандиозное  и,  откровенно говоря, немного
пугающее... поначалу.
     --  Пугающее? Да, думаю,  так и есть  в каком-то  смысле,--  согласился
Йорам.-- Мы приняли на себя огромную ответственность.-- Он положил сложенный
покров на другие и, облокотившись на стопку, взглянул  на Камбера.--  Однако
это стоит того. Испуг скоро проходит. Но восхищение-- никогда, впрочем, я бы
и не желал этого.
     Камбер кивнул.
     --  Возможно,  страх  необходим  как напоминание  об  ответственности и
средство усмирения гордыни. Так и должно быть.
     -- Верно.
     Йорам в последний раз оглядел часовню, вздохнув, взял покровы и сумку с
облачением и направился к выходу.
     -- Я заберу это и оставлю  тебя одного.  Полагаю, тебе  нужно несколько
минут одиночества, прежде чем ты вернешься к себе. Свечи я уберу утром.
     Камбер кивнул.
     -- А что с дискосом и потиром? Они тоже останутся до утра?
     Йорам взглянул на кожаный футляр возле свечей и опустил глаза.
     --  Они  принадлежали  Алистеру,  отец.  И,  по-моему,  теперь   должны
принадлежать  тебе.  Если  не возражаешь, я не хотел  бы  присутствовать при
твоем новом превращении в него, сегодня ночью это выше моих сил.
     -- Йорам, мне известно, что ты не одобряешь...
     -- Нет,  не то,  уже не то,-- Йорам  покачал головой  и  наконец поднял
глаза.-- Я  понимаю, что ты  сделал  и  почему.  Я  не могу передать, как  я
восхищен тем, что ты совершил нынче.--  Он на  мгновение отвел  взгляд.-- Но
слишком редко ты будешь просто Камбером Кириллом, а не Алистером Кириллом. Я
бы  хотел,  чтобы  в  моих  воспоминаниях  о  сегодняшней  ночи  ты  остался
самим/собой.
     Потрясенный,  Камбер несколько  секунд  смотрел на  сына,  потом крепко
обнял  его. Когда  Йорам  отстранился, на его  губах была  улыбка, на глазах
блестели слезы. А когда он торопливо кивнул и поворачивался к выходу, улыбка
превратилась в усмешку.
     Камбер  смотрел вслед сыну  полным любви взглядом,  потом наклонился за
коробкой,  где  лежали  потир и  дискос  Алистера  Каллена. Взмахом руки  он
погасил  свечи   у  стен  и  все  остальные,  кроме  лампады,  сотворив  шар
серебристого света.
     Поклонившись   лампаде,   отец   Кирилл  выскользнул  из   комнаты.  До
возвращения в покои  Алистера Каллена и  в его мир предстояло выполнить  еще
одно.
     Камбер  вступил  в  хорошо  знакомую  ему комнату. Почти целый  год она
служила убежищем и жилищем Синилу, тогда еще принцу. В те дни на стене висел
огромный  портрет  его прадеда Ифора, напоминая претенденту на престол о его
корнях. Рядом с  дверью осталось с тех пор слегка блестевшее темное зеркало,
около него и остановился Камбер. Когда-то служившее Синилу  зеркалом правды,
теперь оно должно было выполнить эту роль для другого.
     Камбер  остановил  светящийся шар в  воздухе, а сам встал на расстоянии
вытянутой руки от полированного  стекла, изучая глядевшее на него из зеркала
лицо.
     Камбер Кирилл  МакРори.  Теперь  святой  отец  Камбер  Кирилл.  Сколько
времени прошло с тех пор, как он в последний  раз видел  его?  И сколько еще
пройдет до того, как он снова увидит себя?
     Сколько времени  ему пребывать  другим, носить чужой облик  и  жить  не
своей жизнью? Придет ли время жить для себя, а не для других?
     Ему пятьдесят девять  лет. Сколько осталось еще?  И так много еще нужно
успеть.
     Камбер от жалости к себе покачал головой, прижимая  ладони к глазам. Он
пришел  сюда  не  за этим.  Хотел напомнить  себе, кто он, несмотря  на то и
благодаря тому, что произошло сегодня. Это поддержит его, какую бы  маску он
ни нацепил.
     Он благодарил  Бога за очищение, которое пришло  к нему.  Теперь каждый
день,  каждое  мгновение  его жизни будут не  просто  бытованием на  бренной
земле.
     Камбер снова взглянул на отражение в зеркале, запоминая знакомые черты,
которые исчезнут совсем скоро. Он отметил округлость бритого лица, полуседые
волосы,  прилегавшие к голове, как чепец  цвета ртути,  упрямо сжатый  рот с
тонко  очерченными  губами,  глаза  неяркие и  твердые,  похожие  на  туман,
клубившийся и мерцавший внутри серебристого шара.
     Пора было и остановиться,  хотя  спать  вовсе не хотелось.  Когда Гьюэр
придет  утром  одевать его, он должен быть  в постели, А чтобы  вернуться  в
постель, нужно было снова влиться в оболочку Алистера Каллена.
     Спохватившийся  Камбер  зажмурился  и  погрузился  в покой деринийского
транса,  подумав,  что  на  этот  раз,  если  захочет, сможет наблюдать  это
превращение.
     Камбер  медленно   раскрыл  глаза  и  начал  превращение.  Вокруг  лица
появилось  сияние, в ушах  звенело, резкие  скупые черты лица размывались  и
превращались в другие.
     Камбер  устоял  против  желания сомкнуть  веки--  он  испытывал  сейчас
ощущение сладкой дремы или опьянения, реальность казалась  видением.  Стоило
моргнуть, и  ясность  восприятия  происходящего  будет  утрачена.  С  широко
раскрытыми  глазами он наблюдал, как волосы темнели, становясь  серо-медными
волосами Алистера, наблюдал, как брови истончались и удлинялись, а глаза под
ними приобретали оттенок небесной синевы, морщинки вокруг  них стали глубже.
Лицо Камбера слегка вытянулось, черты  заострились, бледность лица сменилась
желтоватым, даже  коричневым  цветом.  Тело казалось теперь  более  тяжелым,
плечи ссутулились, руки покрылись морщинами, а суставы вздулись.
     Превращение состоялось, и Камбер мог наконец моргнуть. Дремота более не
донимала его, но он покачал головой, сомневаясь в том, что видели глаза.
     Камбер  исчез. Здесь  был Алистер.  И  только имя Кирилл  было мостиком
между ними.
     Несколькими  минутами  позже,  освоившись  в новом  теле,  он  стоял  в
михайлинском  Портале,  закрыв  глаза  и  сосредоточившись  на  цели  своего
путешествия  во  дворце архиепископа.  Скоро Алистер  Кирилл  Каллен будет в
постели.

     ГЛАВА 17
     Посему  (возлюбленные),  препоясавши  чресла   ума  вашего,  бодрствуя,
совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа.
     I послание Петра 1:13

     Рано утром Гьюэр постучал в дверь спальни задолго до заутрени и первого
света, очень удивив своего господина.
     Камбер  не  спал.  После  испытаний  минувшей  ночи  он  не  чувствовал
потребности во сне, хотя прекрасно понимал, что для Гьюэра должен  выглядеть
сонным.
     Камбер  улыбнулся,  вспомнив  лихорадочную,  почти  мальчишескую  жажду
деятельности,  овладевшую юношей  на прошлой неделе и  отнюдь не утоленную--
весь  вчерашний день Гьюэр провел в приготовлениях  к сегодняшней церемонии,
пока  он ездил на  прогулку  с королем. Каким-то образом--  Камбер  не знал,
каким именно--  Гьюэру удалось понять, что его новый хозяин  беспомощен или,
по  крайней  мере,  рассеян,  когда дело  доходит  до  деталей  церемонии  и
протокола, и Камбер не  хотел разрушать таких представлений. Уважение Гьюэра
к самому себе, сильно пошатнувшееся после смерти прежнего друга и господина,
значительно  возросло  от  сознания,  что  новому   хозяину  он   совершенно
необходим. Юноша приободрился и стал почти прежним.
     Камбер предпочел не отвечать на  первый стук, а  только еще глубже влез
под одеяло и плотнее зажмурился. Очень скоро стук сменился тихим звяканьем и
шорохом отодвигаемого  засова; мягко  зашуршали приближавшиеся  шаги.  Пятно
теплого желтого  света скользнуло  со стены к его лицу, Камбер понял-- Гьюэр
вошел со свечой. Звук шагов стих совсем рядом, и он услышал вздох огорчения.
     --  Отец   Каллен?   Ваша  милость!--  Голос   звучал  несмело,  но   с
настойчивостью.-- Вы еще не проснулись, милорд?
     Камбер  бессвязно  пробубнил нечто.  Гьюэр снова  вздохнул  и  принялся
зажигать свечи,  разгоняя  предутренний мрак.  Когда он  присел на корточки,
чтобы развести  огонь в  камине,  Камбер лениво повернулся  и  посмотрел  на
юношу,  прислушиваясь к  незамысловатой  мелодии  песенки,  которую  напевал
Гьюэр. Он подбрасывал дрова в разгоравшееся пламя, в черной монашеской рясе,
которую  юноша  теперь носил,  не  снимая,  ему  явно  было  удобно. Камберу
подумалось  вдруг,  что  ловко  сидящая  одежда  не  только  придает  Гьюэру
уверенности. Похоже, он не снимает рясы, за этим должно быть что-то еще.
     --  Гьюэр?--  Камбер приподнялся, опираясь на локоть. Гьюэр обернулся и
улыбнулся во весь рот, продолжая заниматься камином.
     -- Доброе утро, святой отец. Хорошо спали?
     -- Гм. Перед сном я провел  некоторое время с архиепископом.  Это  было
очень поздно. А ты не рановато поднялся?
     --  Сегодня вас посвятят  в  епископы, ваша милость.  Это  очень важное
событие,  нужно  многое  успеть,  мы ведь завтра  уезжаем в Грекоту.  Вы  не
забыли?
     -- Нет, что ты.
     Зевнув, Камбер потянулся и сел,  но только начал выбираться из постели,
как  рядом оказался  широко улыбающийся Гьюэр с теплой мантией. Пока молодой
человек закутывал  его плечи, Камбер сидел, задумчиво выпятив  губы и подняв
подбородок, чтобы Гьюэр завязал  мантию под горлом. Когда Гьюэр опустился на
колени,  чтобы надеть  ему на ноги теплые  туфли,  Камбер бросил  задумчивый
взгляд  на его макушку.  Что-то  изменилось  в  этом мальчике сегодня утром,
определенно изменилось.
     -- Сегодня  ты на удивление весел,-- заметил Камбер. Гьюэр, не поднимая
глаз, продолжал свои занятия.
     -- Впереди незабываемое событие,-- ответил он.-- Нам  предстоит длинный
день,  сэр. Я знаю, что  вы  не станете прерывать своего поста  до окончания
церемонии, но не  сделаете ли малого послабления. Стаканчик подогретого эля?
Это укрепит ваши нервы. Однажды мне это советовали.
     --  Почему ты думаешь, что  мои нервы нуждаются  в укреплении?-- Камбер
покачал головой  и постарался  сдержать  улыбку, когда Гьюэр  встал  и потер
руки.-- Гьюэр, можно спросить тебя?
     -- Что это за вопрос, святой отец?
     -- Почему на тебе монашеская ряса? Можешь рассказать мне об этом?
     --  Эта?--  Гьюэр коснулся  края  капюшона  на плече,  и  на  его губах
промелькнула полуулыбка.--  Вы ведь не сердитесь, святой  отец?  Я  не хотел
сделать ничего плохого. Просто подумал,  что  быстрее сойдусь с  остальными,
если  на  мне  будет   церковное  облачение.  В  соборе   будет  пруд  пруди
священников, монахов и епископов.
     Камбер мысленно вздохнул  с облегчением. Он вовсе не возражал  бы, если
однажды  Гьюэр  решится  принять  священные  обеты,  но сейчас его волновало
"чудо", ему явившееся, возможные  выдумки и никчемные толки вокруг  видения.
Вступление в духовное звание-- прекрасная идея, если  она приходит  сама  по
себе.
     От  таких  мыслей Камбер  кисло улыбнулся  и  подошел  к  камину. Гьюэр
последовал за ним и остановился с выражением ожидания на лице, а Камбер грел
над огнем руки. Юноша открыл рот, стало быть, тема еще не исчерпана.
     -- Знаете,  ваша  милость, я  действительно думал  об отказе от мирской
жизни,-- робко признался Гьюэр. Камбер терпеливо кивнул.
     -- Я догадывался. Это из-за того сна?
     -- Я... так не думаю, сэр.
     -- Нет? Ну что ж, принимая во внимание связи твоей семьи и твое военное
образование,  мне,  возможно,  удастся устроить  тебя  к  михайлинцам,  если
пожелаешь,--  предложил Камбер, видя в военном рыцарском  Ордене  меньшее из
двух  зол.--  Из  тебя выйдет  отличный  паладин  святого  Михаила. Джебедия
примет, я уверен. Как ты знаешь, Орден понес тяжелые потери.
     --  Не думаю, что  хотел  бы стать михайлинцем, ваша  милость, при всем
почтении  к ним. И мне совсем  не хочется  быть рыцарем. Меня не влечет гром
сражений и блеск Доспехов, может, я вырос из этого.
     -- Во сколько?.. В двадцать два?
     -- В двадцать пять, сэр, месяц назад. Я просто... устал от битв.
     -- Чего же тогда ты хочешь?
     Гьюэр пожал плечами.
     -- Я еще не знаю. Я получил не просто образование. У меня очень хороший
почерк. Отец  Альфред, духовник,  думает,  что из меня  получится прекрасный
писарь  или даже  священник, хотя  насчет последнего  я не  очень-то уверен.
Кроме того,  вам понадобится секретарь  с военным образованием, когда  у вас
уже не будет михайлинцев. Может быть, я смогу помочь.
     Камбер усмехнулся, заставляя Алистера говорить со всею резкостью.
     -- Если ты решаешься,  не думай о расположении кого-то или  преданности
кому-то,  будь  верен себе самому  и Господу  Богу.  Неслыханная  глупость--
принимать духовный сан потому, что тогда ты сможешь лучше служить мне!
     -- Сэр, я не...
     -- Обещаешь, что не поступишь так?
     -- Конечно,-- согласился Гьюэр.-- Только по убеждению.
     --  Ловлю тебя  на слове.  А пока  как  насчет  моей  ванны?-- Камбер с
улыбкой указал на открытую дверь.-- И еще, Гьюэр...
     -- Ваша милость?
     -- Если ты сделаешь это по зрелому убеждению, я буду очень рад.
     Гьюэр тщетно попытался скрыть свою радость.
     Часом  позже вымытый,  одетый,  побритый,  с  расчесанной  и  уложенной
волосок  к волоску прической  Алистера Каллена  Камбер  наконец-то устроился
поразмышлять  о деталях предстоящей  церемонии.  Он сидел в выбеленной  нише
восточного  окна,  на  подушках,  уложенных  по  каменному   выступу  стены,
наслаждаясь первыми рассветными лучами.
     Впрочем, радоваться утреннему  солнцу и даже вновь переживать  чудесные
события минувшей  ночи  не было времени.  Рукопись по  обряду  посвящения  в
епископы Энском прислал еще неделю назад, но прочесть ее так и не удалось. В
воспоминаниях Алистера запечатлелись такие церемонии, но Каллен видел все со
стороны. А  посвящение, кроме внешней  стороны,  имело глубокое  мистическое
содержание.  Нужно  было  не   торопясь  подготовить  к  этому   свой  мозг,
одновременно загрузив его множеством церемонных мелочей.
     Раньше ему казалось, что это проще,  чем выходило на  неделе. Постоянно
являлись какие-то  люди, то поздравляли  и вручали подношения,  то  уточняли
списки вещей,  предназначенных для  отправки  в  Грекоту, то  беспокоили  по
совершенным  пустякам, которые  почему-то не  могли  быть разрешены  без его
участия.
     Он   даже  не  поднял  головы,  когда  Гьюэр  в  очередной  раз  вошел,
постучавшись,  и   вышел  из  задумчивости,   только  почувствовав  на  себе
требовательный взгляд.
     -- Государь!
     Свиток  полетел  в  сторону,  Камбер поднялся и  поклонился,  удивляясь
нежданному  гостю.  Вчера  у  него  сложилось  впечатление,  что  до  начала
церемонии король будет занят. А до нее оставалось около часа.
     -- Доброе утро, Алистер,--  король кивнул,  самодовольно улыбаясь.-- Вы
все еще учите свои слова, не правда ли?
     --  Только повторяю, Ваше  Величество. Как вы, должно быть, знаете,  на
этой неделе у меня было мало времени.-- Он  указал на скамью  напротив.-- Не
составите ли мне компанию?
     Синил покачал головой.
     -- Не сейчас, однако я жду вас на обед  после церемонии. Мне захотелось
внести свой скромный вклад в это незабываемое событие. Сорл?
     Услышав свое имя, Сорл ввел в комнату двух слуг, несших что-то длинное,
почти  в  рост  человека,  завернутое  в  черную  ткань. В руках  Сорла  был
объемистый пурпурный  сверток, который он положил в  одно  из кресел рядом с
камином,  приглядывая  за  слугами, укладывавшими  черный  сверток.  Подойдя
ближе, Камбер узнал вешала с церковным облачением, вроде тех, что уже стояли
за кроватью.  Однако оказался не готов  к тому,  что  открыл  Синил, сдернув
черную ткань.
     Шелк кремового  цвета  был так  богато  расшит  драгоценными  камнями и
золотом, что слепил глаза. Епископская риза и епитрахиль, украшенные золотым
шитьем  в виде  снопов пшеницы, усыпанные алмазами  и гранатами. Никогда  не
видел Камбер такого облачения.
     Тело напоминало  о  себе,  требуя  притока воздуха, Камбер подчинился и
медленно  вдохнул  и   провел  дрожащим  пальцем  по  краю  ризы.  Он  хотел
повернуться к  королю, но тут возник Сорл с митрой в руках, расшитой золотом
и драгоценными  камнями, только  что  извлеченной из меньшего свертка. Краем
глаза Камбер видел, что Синил следит за ним с довольной улыбкой.
     Все еще не веря, Камбер покачал головой.
     --  Государь, я... они великолепны.  Царский подарок.  Не  знаю, что  и
сказать.
     -- Подойдет и простое "спасибо",-- ответил Синил самодовольно.--  Я сам
с  трудом верю в это. Не в облачение, потому что  оно сделано по моим личным
указаниям, а в то, что я сумел заставить вас ощутить недостаток слов.
     -- Я... Да, Ваше Величество, вы правы.  Но все это слишком роскошно для
меня. Это должно принадлежать собору или...
     --  Или главе  его кафедры,  которым  вы вскоре  станете.-- прервал его
Синил.-- Не спорьте, Алистер. Я, разумеется, понимаю, что такое облачение не
надевают каждый день. Во-первых, оно слишком тяжело, и в  нем ужасно  жарко,
как я обнаружил. Поэтому Сорл принес и более простое.
     По его сигналу Сорл развернул остальные свертки и отошел в сторону.  На
озаренном пламенем  кресле сияла изумрудно-зеленая и белая парча, украшенная
в  нескольких местах  неприхотливой вышивкой. Камберу осталось только качать
головой.
     -- Это слишком большая честь для меня, Государь,-- наконец произнес он,
испытывая   неловкость  оттого,  что  Синил  готовил   свой  щедрый  подарок
Алистеру... Алистеру, которому  в  конце  концов  король доверчиво  протянул
руку... Алистеру, а не Камберу.
     Однако кто теперь был Камбер?
     Не подозревавший о внутренней борьбе человека, которому только что была
оказана такая честь, Синил знаком приказал слугам удалиться.
     -- Я преподнес вам то,  что  вы заслужили, и,  возможно, поделился тем,
что  могло принадлежать  мне.  Нет,  святой  отец, я  смирился,--  продолжал
король, видя, что вызвал беспокойство.-- Я  уже говорил вам. И вы предложили
разделить  с вами  чувства  священника,  а  мне--  поделиться  переживаниями
короля. Вы помните?
     Камбер кивнул, обращаясь к памяти Алистера.
     -- Именно это я и имел в виду,-- мягко ответил он.
     --  Тогда я  ловлю  вас  на  слове,--  пробормотал Синил.-- Я не  стану
препятствовать вашему отъезду в Грекоту. Вы можете ехать и поднимать на ноги
свою  епархию.  Если  хотите,  я  дам  вам  несколько  месяцев.  Архиепископ
согласится  на это,  а  у меня  будет довольно времени, чтобы разобраться  с
делами здесь--  наказать  пленников,  сформировать  Совет, выполнить наконец
все, что нужно было сделать раньше, все, что должен делать король.
     Но когда все будет  исполнено, я призову вас  назад. Чтобы, вернувшись,
вы сели рядом со  мной и помогали издавать законы по управлению этой землей,
которую вручили  мне  ваши друзья-дерини. Я не хотел  этого, Алистер.  Видит
Бог, не  хотел.  Но  теперь  пути  назад  нет,  и  я начинаю сознавать  свою
ответственность. Признаться, я много думаю над тем, что вы неустанно внушали
мне, и,  если придут тяжелые времена,  хотел бы помнить  о  ваших советах, а
лучше всего--  видеть вас  около  себя.  Вы  избавите  меня  от одиночества,
Алистер?
     Камбер сцепил пальцы и принялся разглядывать их.
     -- Вы действительно хотите этого, Синил?
     --  Мне  так  кажется. Жизнь будет  намного  приятнее для всех, если  я
обрету покой и примусь за дела.
     -- А как насчет королевских развлечений?-- тихо спросил Камбер.
     -- Королевское  удовольствие?-- Синил горько  засмеялся.--  Все радости
сводятся к удовлетворению  сознания, что стараешься изо всех сил, а желанное
в это время где-то  далеко. В  мой  монастырь мне никогда не будет позволено
вернуться, мы оба знаем это.
     -- Вы вернулись бы, если бы могли?-- задумчиво спросил Камбер.-- Я хочу
спросить, если бы сейчас, в это мгновение, вы могли перенестись в свою келью
в монастыре святого Фоиллана, вы вернулись бы?
     Синил опустил глаза.
     --  Нет,--  прошептал  он.-- Потому что  так никогда не будет, теперь я
понимаю это. Прежде я еще сопротивлялся,  но сейчас  нет. Выбор сделан, даже
если временами кажется, будто никакого выбора  не было,  теперь пора платить
по счетам. Может быть, в один прекрасный день Господь простит меня.
     -- Вы по-прежнему считаете, что, приняв корону, вы совершили грех?
     -- А  разве нет?  Взгляните  на  моих  крошек,  Алистер.  Взгляните  на
печальную  молодую  женщину--  мою  жену,  на  меня,  единственной  супругой
которого  должна быть  церковь.  Но я должен идти вперед по своему непрямому
пути  и сделать  для них все самое лучшее, по  крайней мере,  насколько  это
возможно. Может быть, мои сыновья научатся управлять этой страной лучше, чем
я своей слабой рукой.
     Он протянул  Камберу  свои  дрожащие руки,  и  тот обнял  его за плечи.
Спустя мгновение Синил поднял глаза.
     -- Простите,  святой отец.  Я  не хотел  портить такой  прекрасный день
сентиментальной чушью. Возможно,  теперь вы  поймете,  почему так необходимы
здесь.
     -- Я постараюсь быть рядом, как только понадоблюсь вам, сир,-- произнес
Камбер.-- Будьте уверены, по вашему зову я появлюсь скоро, как только смогу.
Самая большая честь на земле-- служить своему господину и королю.
     -- Благодарю.  Я  постараюсь королевской  службой не отвлекать от долга
служения  Господу  нашему,--  сказал Синил, наконец улыбнувшись.-- Но теперь
мне  пора уйти  и  дать  вам  закончить  приготовления.  Вы  наденете  новое
облачение сегодня утром, не правда ли?
     --  Как  пожелаете,  Ваше  Величество.-- Камбер  улыбнулся.--  Остается
надеяться, что я не буду затмевать собой моих братьев-епископов. Архиепископ
Энском  имеет доступ  к сокровищнице  собора,  но бедный  преподобный Роберт
может оказаться в тени.
     -- Вам незачем  беспокоиться о  Роберте Ориссе,--  самодовольно ответил
Синил, задержавшись в дверях.-- Создание двух епархий-- великое  событие для
Гвинедда. Ваш собрат уже получил такой же подарок.
     -- Вот как.
     -- Разумеется, его облачение  не похоже на ваше. Вы с ним очень  разные
люди.
     -- Не берусь спорить с этим.
     -- И, откровенно говоря,-- заключил Синил, прежде чем уйти,-- это  даже
хорошо. Не думаю, чтобы мне удалось справиться с двумя Алистерами.
     -- Да благословит вас Господь!-- Камбер рассмеялся, и дверь закрылась.
     Интересно,  что стало  бы  с  Синилом,  узнай  он, что  существуют  два
Алистера.

     x x x

     Часом  позже, с  ударом  третьего  колокола, Камбер ступал  на  залитый
солнцем соборный двор, где часть участников церемонии должна была  составить
его процессию. Йорам и отец Натан стали по  бокам, готовые  тронуться по его
сигналу. Поправив тяжелое облачение и подавив нервный зевок, он посмотрел на
паперть-- ряды клириков поднимались по  ступеням и исчезали в проеме главных
дверей. Оттуда  многократно отраженное  камнем  и  деревом доносилось  пение
хора. Процессия тронулась, и разговоры вокруг стихли.
     Синил  оказался прав  насчет  облачения. Шаг за шагом Камбер в этом все
более  убеждался, не  без  труда  скрывая  неудобства  передвижения. Риза  и
вправду была весома и  заставляла пыхтеть  от жары, а драгоценной  митре еще
предстояло  показать  владельцу  все  прелести  ношения  ее.  Впереди был  и
настоящий солнцепек-- в  утреннем  небе  не виднелось ни облачка, а  ручейки
пота уже бежали под стихарем и бесценной ризой.
     Стоически  вздыхая,  Камбер  старался  хоть  немного  остудить  тело  и
удивлялся, как переносит жару Роберт Орисс, не владевший приемами дерини.
     Со  всего Гвинедда  и  из соседних  земель  на церемонию съехались отцы
церкви.  Большинство были  малознакомы  Камберу,  не  встречался  с  ними  и
Алистер.  Среди  епископов  выделялся  Найэллан  из Дассы, известный умением
сохранять   нейтралитет   и  собственную   независимость.  Теперь  Найэллану
предстояло   проявить   эти  свои  таланты  во  взаимоотношениях   с   новым
архиепископом Ремутским. Юный Дермот Кашинский был известен благодаря своему
дяде, оставившему ему епархию, и еще слухами о том, что покойный благодетель
Дермота  был вовсе ему не дядя,  а гораздо более близкий родственник.  Самую
южную  епархию   представлял   Уллиэм  Найфордский,  наводивший   порядок  в
епископстве после  сумасбродной затеи  Имра превратить  портовый  Найфорд  в
третью столицу. Имена шести странствующих епископов,  тех, кто не имел своих
епархий,  Камбер  помнил  нетвердо.  Были среди  них:  Джавет,  Кай,  Юстас,
Турлог,.. но точно определить владельцев имен Камбер не взялся бы.
     Все  прелаты  в  полном  облачении  несли в  руках  пастырские посохи--
символы  их власти,  повернутые  крюками внутрь  в знак  подчинения Энскому.
Перед епископами, в  этот  момент вступавшими в  собор,  внутрь вошли другие
участники церемонии в разнообразных нарядах: диаконы с крестами и священники
со  свечами;   кадилыцики,  раскачивавшие   на  золоченых  цепочках  сосуды,
источающие  благовония;  рыцари церкви-- михайлинцы  и другие,  в  лазурных,
пурпурных  и  золотых  мантиях;  причетники в  белых  стихарях с  регалиями,
которые будут пожалованы будущим епископам.
     Следом шествовали  аббаты  Гвинедда: Креван Эллин, глава Ордена святого
Михаила, в синем плаще; отец  Эмрис из  Ордена святого Гавриила, седовласый,
одетый  в белое, он скользил,  словно тень; главы Ordo Verbi Dei  и братства
святого Джортка и горстка других.
     Наконец настала  очередь  Камбера медленно взойти по  истертым ступеням
собора и ступить под его сень. Йорам и Натан подхватили края его ризы, и все
трое последовали за двумя мальчиками, которые, как величайшие драгоценности,
несли  в  вытянутых  ручонках  золотистые  свечи. Молитвенно  сложив руки  и
потупив взор, Камбер успокаивал свой мозг и  взывал к Богу. Когда они шли по
боковому  нефу,  зная,  что позади  остались  только Орисс  и  Энском, слова
хорового вступления разнеслись среди колонн, арок и галерей:
     -- Fidelis sermo, si quis episcopatum desiderat...
     Верна  поговорка,  что если человек пожелал стать епископом,  он выбрал
себе хорошее дело. Епископ должен быть чист...
     Со своего места на правой  стороне  хоров Синил наблюдал за процессией,
вспоминал прошлое и всей душой мечтал быть  хотя бы самой  ничтожной  частью
этого шествия.
     Но его голову венчала корона, рядом стояла супруга и королева, и уделом
мечтавшего  о домотканой ризе и монашеской келье  были  излишества дворцовой
роскоши, мирская суета и земная слава.
     Когда появились епископы, Синил нетерпеливо заерзал, вглядываясь до тех
пор, пока в самом конце над остальными  не  показалась седая голова. На  ней
король и  задержал свое внимание,  изучая морщинистое лицо и силясь угадать,
что же скрывается за этими  бледными ледяными глазами. Когда епископы прошли
вдоль хоров, чтобы  у алтаря  задержаться  и на несколько  секунд преклонить
колени пред тем,  как занять  свои места, он прошептал молитву благодарности
за  обретение нового друга и советника. Склонив  голову и встав  на  колени,
архиепископ Энском начинал мессу.
     Литургию открывал  отрывок  из евангелия.  Потом, когда хор  спел  Veni
Creator, призывая Святой Дух к тем, кто скоро  будет освящен, Роберт Орисс и
Алистер   Каллен   встали  перед   троном  примаса  Гвинедда   и   выдержали
символический  экзамен на  пригодность  к обетам, которые  они вскоре должны
принять:
     Обещают ли они верность и постоянство проповеди мира Божьего?
     Обещают ли они поддерживать и наставлять на путь спасения люд Божий?
     Обещают  ли  сострадать  бедным, скитающимся и  пребывающим  во  всякой
нужде?
     Обещают ли искать заблудших овец и принимать обратно в свое стадо?
     Обещают  ли  они любить, как отцов и братьев своих, всех, кого поручает
им Господь, и не щадить при этом жизни своей?
     Да, они обещали.
     Положив руки на самые священные из соборных реликвий, они дали обеты до
конца жизни посвятить  себя делу, которое вручается им. Протянув руки  перед
алтарем, как делали это все священники с незапамятных времен перед принятием
высокого духовного сана, они  молились об исполнении принесенных  обетов,  а
архиепископ и  все  духовенство  стояли  на  коленях и  читали  традиционную
литанию святых.
     Затем   двое  поднялись  только  для   того,  чтобы  подойти   к  трону
архиепископа.  Там  снова бок о  бок опустились  на  колени,  чтобы получить
священный отпечаток прелатства и  прикосновение  рук сначала архиепископа, а
потом его помощников-епископов.
     Двое  епископов возложили им на плечи раскрытые евангелия.  Оба приняли
помазание  и  получили  символы   новых  постов:  евангелие,  которое  будут
проповедовать;  аметистовое  кольцо  как  знак  преданности  церкви; митру и
корону земной  власти  в  назидание о  том, что  епископство  отдается им  в
управление, но, верша мирские дела, они должны прежде всего служить Богу.
     И, наконец, посох-- символ  Пастуха, наблюдающего стада  и ведущего  их
именем Божьим.
     После благодарственного молебна новоосвященные епископы прошли по всему
собору,  впервые  благословляя собравшихся, в то время как под  арками плыли
триумфальные звуки Те Deum.
     В большом  зале замка состоялся пир в честь новых епископов, на который
были приглашены их братья в Боге. Такого роскошного  празднества еще не было
за все время правления Синила.  Этот пир не походил на ослепительные зрелища
времен  Фестилов.   Синил  намеренно  старался  избежать  любого  намека  на
сходство.  Кроме  того,  он  по-прежнему  не мог  свыкнуться  с  законами  и
приличиями этого мира, от которого ему все время было немного не по себе. Но
это торжество стало праздником и для короля.
     Усадив  справа  от  себя  епископа Каллена,  а архиепископов  Орисса  и
Энскома--  слева,  по  обе  стороны от  королевы,  Синил  время  от  времени
расхаживал по огромному залу,  поднимая  кубок  за здравие  двух своих новых
епископов  и  сияя радостью, особенно после  того,  как  королева ушла  и он
остался в мужском обществе.
     На  следующее  утро  Камбер отправился  в  Грекоту. Однодневная поездка
растянулась на три дня, потому что от князя церкви, в  первый раз выехавшего
в  свои владения,  требовались приличные сану роскошь  и величие. Для охраны
Синил пожаловал конвой из двенадцати рыцарей, к  ним добавлялось десятка два
воинов из  свиты  архиепископа,  которые по  прибытии  в Грекоту поступали в
распоряжение  Камбера. Кроме того, с ними ехали капелланы, секретари и слуги
для  основательного  обустройства  на  новом  месте. Домашняя  прислуга была
выслана вперед еще неделю назад и готовила епископскую резиденцию.
     Следующие  недели  пролетели  незаметно.  Лето  сменила  осень,  и  дни
делались  короче.  Грекотская  епархия,  одна  из  старейших  в  Одиннадцати
Королевствах,  располагалась в самом центре  университетского города того же
названия  и  уже  более пяти лет жила без епископа. Ее  новый  владыка почти
непрестанно был занят исполнением своих пастырских обязанностей.
     Восстанавливал  церковные  суды,  совершал  конфирмации  и  возводил  в
священство.  Предстояло   посетить  с  официальным  визитом  каждый  приход,
аббатство  и школу, находившиеся  под  его рукой, чтобы  убедиться: все  они
вверены  достойнейшим и  управляются должным  образом;  встретив упущения  и
злоупотребления, взыскать с  виновных и восстановить справедливость. Камберу
также  приходилось  совершать  таинство  и отправлять  требы,  как  обычному
священнику: крестить, исповедовать, венчать, соборовать.
     Этим, хорошо знакомым Алистеру, но новым и волнующим для Камбера делам,
он  и  предавался,  открывая   немало  нового   в   самом  себе.   Вечерами,
обессиленный,  падал   на  кровать,  восполняя  истощение   физических   сил
беспробудным  сном и деринийской тренировкой. Время  от времени он удивлялся
обычным людям: как они-то могут выдерживать бремя своих забот? Поиски ответа
привели к неожиданному открытию: милосердие Божие и особая Благодать на этих
слабых существах! Оказывается, его голова еще на что-то годилась.
     Когда  Камбер не  был  в  разъездах, он разбирал  епархиальные  бумаги,
придумывал собственную систему управления,  наставлял своих служащих. Декана
удалось  найти без  труда. Выбор пал на  скромного, опытного  священника  по
имени  Вилловин,  который все  пять  лет  безвластия без посторонней  помощи
поддерживал порядок в епархии.
     Беспорядок  в архивах и  библиотеке, конечно, не мог быть вменен в вину
отцу  Вилловину,  но это было просто ужасно. Камбер не  терпел небрежения  к
слову,  доверенному  пергаменту,  особенно  когда  дело касалось  истории  и
религии. Скоро выяснилось, что неразбериха продолжается многие годы.
     Полтора века назад  произошло разделение Варнаритской школы и соборного
капитула.  Вольнолюбивые  варнариты  перебрались в  здание  на  другом конце
города,  перевезли  туда свою  библиотеку и, по-видимому, прихватили немалую
часть епархиальных рукописей. Подтверждалась эта догадка характером пробелов
в архиве. После разделения с  варнаритами соборные  бумаги так и не были как
следует  разобраны,  денежные расписки  валялись  вперемешку  со  священными
текстами  и  мирскими посланиями. Иногда во  всем этом беспорядке угадывался
тайный умысел.
     Камбер велел  Вилловину  подобрать монахов и заняться архивом-- епархия
начала  потихоньку выбираться из хаоса бумаг.  Вилловин оказался придирчив и
неукоснительно требовал с братьев самой тщательной и скорой работы. Никто не
воспротивился  неожиданной строгости всегда  кроткого священника,  вероятно,
понимая важность епископского поручения, и дело успешно продвигалось.
     Камбер взял себе  за правило проводить время в  библиотеке  в  обществе
старых   рукописей.  Его  знание  древнего  языка  очень   пригодилось   для
расшифровки мало  известных и  забытых документов, похороненных  на  дальних
полках.  Ценной  находкой, о  которой  он  не рассказал Вилловину и монахам,
оказался тайник со свитками, написанными задолго до отделения варнаритов. Их
даже Камбер понимал с трудом. У него не находилось времени заняться текстами
всерьез, но довольно было  некоторых слов и фраз, которые удалось разобрать,
чтобы понять: ни один представитель расы  людей не должен видеть этого. Один
из манускриптов, помеченный более поздней датой, чем остальные, был связан с
древними  записями,  которые они  с  Эвайн  изучали еще в  Кэррори. В другой
рукописи он наткнулся на упоминание о Протоколе Орина!
     Епископ  Грекотский  не  решился  слишком  глубоко  погружаться  в  эти
проблемы. Очень скоро пришла зима, а с  ней приказ от  Синила отправляться в
столицу. Все  изыскания приходилось откладывать и  исполнять  монаршую волю,
правда, Эвайн о своей находке Камбер поторопился известить.
     Связь с детьми была его единственным личным делом в последнее время.  С
первой недели в  Грекоте  два  раза  в  месяц  приходили послания  Йорама из
столицы. Сын писал  о  новостях  в  Ордене  святого Михаила. К  его  письмам
присоединялись  вести  от  Синила,  который  предпочитал  такие  сношения  с
Алистером, полностью доверяя Йораму. Все  знали  близость этого михайлинца к
бывшему настоятелю Ордена, он лучше всего подходил к роли посыльного.
     Разумеется, Синилу не было известно, что Йорам присылал записки Энскома
и  через  него  архиепископ  получал   ответы  Камбера.  Эвайн  и  Рис  тоже
участвовали  в переписке, Синилу  было известно только,  что дела в  епархии
идут  на  лад,  стало быть, Каллен проявляет себя и на новом месте таким  же
ревностным родителем,  как  и  во  главе  михайлинцев. Это означало,  что  с
наступлением зимы отец Алистер сможет  проявить свои таланты и добродетели в
делах королевства,  а  по  осени  Синила ожидало множество иных  забот, де и
Каллен должен был как следует освоиться в Грекоте.
     В   этом   городе  Камбер  учился  повелевать  и   изведал  одиночество
властителя. Он почти все время был на  людях, порой его даже донимали, но не
было во всей Грекоте никого, с кем можно было хотя бы поговорить по душам.
     Ближе  всех  из валоретской свиты он знал Гьюэра, а  тот все еще не мог
обрести  душевного равновесия.  Осенью  за  хлопотами по сбору  урожая юноша
отдалился от  Камбера, чаще бывал в  обществе  священников и  братии. Охотно
общался  с  приезжими,  особенно  с  лицами  духовного звания,  и  не  делал
исключения для дерини.
     О растущей  привязанности Гьюэра  к  чужой  расе  Камбер узнал в  конце
октября. В тот день он гулял в саду, разбитом вокруг епископской резиденции,
больше  похожей  на крепость, и  в отдаленном уголке  увидел среди  деревьев
своего секретаря в обществе члена Ордена святого Гавриила. Собеседник Гьюэра
был  худощав и невелик ростом, на спину свешивалась косица длиной до  пояса,
толщиной  в  мужское  запястье.  Зеленый  плащ  Целителя,   нечастый   среди
гавриллитов, не помог Камберу угадать его владельца.
     Он,  движимый любопытством, направился в сторону необычной пары и вдруг
узнал  в  стоящем  спиной  гавриллите   давно  знакомого  ему  отца  Кверона
Кайневана. Священник этот был одним из самых искусных дерини, слыл Целителем
тела и души и  ловким дипломатом. В очень странной компании  оказался Гьюэр:
юноша,  далеко  не глупый и приятный в общении, он, конечно, никак не  ровня
Кайневану. А они, судя по всему, беседовали не впервые.
     Остановившись под  кроной,  теряющей листья, Камбер  раскрыл требник  и
притворился, что читает, раздумывая о возможных причинах появления Кверона в
Грекоте.  Подойти и спросить напрямик,  о  чем говорят эти двое, что привело
Кверона в епископский сад? С  какой стати. Более того, в присутствии Кверона
было безрассудством искать  ответ в мозгу Гьюэра,  слишком велик риск  того,
что Кверон по прикосновению узнает в нем Камбера.
     Со  вздохом  захлопнув  книгу,  епископ  Грекотский поспешно  удалился.
Возможно, он все преувеличивал,  и это была просто учтивая беседа. Вероятно,
Кверона   заинтересовали   каноны   Варнаритской  школы,   а   Гьюэр,  пылко
устремившись  в духовную  жизнь, хотел  найти в  этом гавриллите наставника.
Скорее всего, он был знаком с Квероном прежде.
     Глупо беспокоиться  о том,  что невинно  так  же, как  и  религиозность
Гьюэра.

     ГЛАВА 18
     Тайну, сокрытую от веков и родов, ныне же открытую святым Его.
     Послание к Колоссянам 1:26

     У Камбера так и не появилось случая выяснить причину приезда посетителя
Гьюэра, так как вскоре пришло распоряжение Синила.
     Как  раз расковалась серая  кобыла-- любимица Камбера. Прислонившись  к
воротам  конюшни,  он,  в  костюме  для   верховой   езды,  послужившем  еще
михайлинскому викарию, смотрел на работу кузнеца.  Звон молотка, загонявшего
гвозди  в  копыта, заглушал остальные звуки, и появление двух  мужчин  возле
конюшен  было замечено  лишь после того,  как кузнец  Эндрю  приостановился.
Камбер  обернулся и увидел Гьюэра, сопровождавшего  знакомого светловолосого
человека в  синей  михайлинской  одежде.  Йорам приблизился и  приложился  к
епископскому перстню.
     -- Йорам,  рад тебя видеть!-- Камбер  улыбался так,  как Алистер  почти
никогда  себе  не  позволял.--  Боюсь,  я  попался  на   уклонении  от  моих
обязанностей. Мне надлежит готовиться к воскресной проповеди, а вместо этого
я загляделся, как  подковывают  Фалаинну,  потом хотел  покататься  с часок.
Пригласил бы тебя в попутчики, но сегодня тебе, наверное, уже не хочется.
     Йорам улыбнулся в ответ с непринужденностью,  которой  они пользовались
все  прошедшие месяцы  для  общения на публике. Он был одет почти  как отец,
только  наряд дополнял  михайлинский плащ; пшеничные  волосы рассыпались  по
сброшенному  капюшону.  Проехав  много  миль,  выглядел  Йорам  как  обычно:
невозмутимый, спокойный, волосы гладко причесаны.
     --  Вы, ваша  милость, как  всегда,  очень  наблюдательны,--  Он учтиво
поклонился.-- И боюсь, воскресную проповедь придется  произнести кому-нибудь
другому. Его Королевское  Величество требует вашего присутствия не  позднее,
чем через неделю.
     -- Через  неделю?--  Камбер взглянул  на Гьюэра, потом снова на Йорама,
доставшего из повешенной через плечо сумки запечатанное письмо.
     -- Да.  Он раньше собирает  Зимний Совет, нужно сделать очень многое. В
день святого Аллтида, через шесть дней, начиная с сегодняшнего.-- С вежливым
поклоном он  передал письмо.-- В  этом письме он  повелевает  вашей  милости
прибыть на  первое  заседание  его Королевского совета,  по крайней  мере до
Крещения  Господня. Послание подписано  архиепископом Энскомом,  позволяющим
вам  временно  переложить исполнение  епископских  обязанностей  на  кого-то
другого.
     Подняв  бровь,  Камбер  отвесил поклон  в  ответ  и сломал  печать,  но
открывать  письмо не  стал,  видя,  что Йорам  достал  еще  одно послание  и
постукивал им о пальцы, привлекая внимание собеседника.
     -- Это тоже от Его Величества,-- произнес Йорам,  лукаво улыбнувшись,--
о создании  в его  королевстве  поста  канцлера.  На  вышеуказанный  пост он
назначает вас, ваша милость,  наделяя обязанностями, о  которых  говорится в
этом письме,  и  еще некоторыми,  о  которых  он  расскажет  лично по  вашем
прибытии в Валорет. Он подал Камберу второе послание и довольно улыбнулся.--
Ваше назначение, милорд канцлер.
     Было от чего разинуть рот;  несколько секунд епископ Грекоты смотрел на
знакомую печать, потом поглядел на  Йорама, вскрыл печать и прочитал письмо.
Как и  говорил  Йорам, это  было назначение  на пост канцлера  Гвинедда, что
означало приобретение  главенствующей  роли в Королевском  совете, о котором
шла  речь в  первом послании. Торопливо  пробежав  его, новоявленный канцлер
убедился в желании короля незамедлительно видеть его в Валорете.
     Камбер вздохнул, складывая письма.
     --  Ну  что  ж,  Эндрю,  сдается  мне, что  сегодня так  и  не  удастся
прокатиться верхом.  Узнай у коннетабля, все  ли лошади хорошо  подкованы  и
готовы в дорогу. Гьюэр, мы можем отправиться завтра?
     --  Завтра?  Сомневаюсь,  сэр.  Скорее  послезавтра.  Мне  предупредить
сенешаля?
     -- Да, пожалуйста. Нам  потребуется небольшой эскорт:  несколько воинов
и, возможно, один писец и,  разумеется, ты. В мое отсутствие мои обязанности
будет исполнять отец Вилловин. Передай ему это, пожалуйста.
     -- Да, ваша милость. Вы будете ужинать сегодня с курией?
     -- Да.  Сообщи им. А сам начинай укладывать  вещи  и приготовь для отца
Йорама  комнату  рядом с твоей.  Остаток дня  мы  проведем в  башне королевы
Синиды, ищи там, если я понадоблюсь, но постарайся не беспокоить нас.
     Несколькими минутами позже  Камбер и Йорам уже  одолевали  последние из
ста двадцати  семи ступеней башенной  лестницы, чтобы добраться до маленькой
комнаты на самом  верху,  с  дощатой  кровлей и  алебастровыми  решетками на
окнах.  Через  комнату  протянулись каменные скамьи,  деля  ее  на половины.
Войдя, Камбер водрузил на скамью графин с вином, который прихватил по дороге
в своих покоях.
     Йорам смотрел на раскинувшийся у ног город, затаив дыхание.
     -- Как ты назвал это место?
     -- Башня королевы Синиды. Тебе знакомо имя?
     Йорам кивнул.
     -- Жена Эйдана  Халдейна, несколько раз низверженного  и в конце концов
утвердившегося на престоле, прадеда нашего нынешнего короля.-- В ожидании он
посмотрел, как отец наливает  вино в две  чаши и одну протягивает ему.--  Ее
похоронили где-то здесь, в Грекоте, так?
     -- Верно.-- Камбер улыбнулся.-- Ты  помнишь значительно больше  других.
Существует легенда, что Эйдан и Синида были очень привязаны друг к другу,  и
что, когда Эйдан  отправился  на свою  последнюю битву, Синида  для  большей
безопасности  перебралась к  епископу Грекотскому и каждый  день  до  заката
стояла на башне и молилась о его благополучном возвращении.
     -- В те дни окна не были зарешечены, и, когда армия Эйдана возвратилась
с  телом своего  убитого  господина, Синида  в  отчаянии  бросилась вниз. Ее
скорбящий сын назвал эту  башню именем матери  и приказал поставить на  окна
решетки.
     -- Это было на самом деле?-- с сомнением спросил Йорам.
     -- Как бы там  ни было,  легенда осталась красивая.-- Камбер улыбнулся.
Он отнес  чашу на  вытянутую  руку, заглянул в  нее, потом  вздохнул.--  Ну,
сынок,  расскажи,  как  идут   дела.  Что  за  причина  скрывается  за  этим
назначением в канцлеры.
     Йорам выразительно взглянул на дверь, потом снова на отца.
     -- Здесь можно говорить?
     -- Нам никто не помешает. Идея создания должности принадлежит Синилу?
     --  По-моему,  ему  и Энскому,--  ответил Йорам.-- Последние  несколько
месяцев Энском пытался  ослабить наше с Рисом давление,  все  больше времени
проводя с  Синилом.  Он  беспокоится, да  и  мы  тоже,  из-за  новых людей в
королевском  окружении. Многие из них  принадлежат к числу разжалованных его
дедом и их потомков, и почти все выказывают явно антидеринийские настроения.
Энском думает, что  неплохо было  бы заполучить несколько высоких постов для
наиболее влиятельных  дерини,  чтобы  попридержать  некоторых лордов из расы
людей, которые еще несомненно дадут о себе  знать. Ты один из  тех дерини, а
еще Энском убедил короля назначить Джебедия  главнокомандующим. Креван Эллин
дал свое согласия на это, но  совершенно очевидно, что  все это  временно. В
конце  концов  возникнут  разногласия  между  королевской армией  и  воинами
Ордена.
     Камбер кивнул.
     --  Верно.  Однако в данный  момент  это  мудрый ход. А  Синил... Как я
понял, с ним все в порядке?
     -- По-моему, вполне. С  тех пор как ты уехал, он стал помягче (не знаю,
правда,  почему),  но остался  таким же вспыльчивым  и  порой  несдержанным.
Некоторые его  новые  друзья  поговаривают о  смене  наследника.  Думаю,  он
понемногу сдается и поэтому недоволен сам собой.
     --  Что  говорит  Рис?--  спросил  Камбер.-- Меган  скоро  опять должна
родить?
     -- А что же делать? Возможно, бароны правы. Рис признает, что маленькие
принцы вряд ли проживут долго и не смогут наследовать. Джаван вполне здоров,
но увечная нога-- его бич. А здоровье маленького Элроя по-прежнему оставляет
желать лучшего. Синилу необходим еще один наследник.
     -- Ты прав. Не  хотел бы я быть на месте Меган. Не только нам с Синилом
приходится приносить жертвы.
     -- Да уж.
     -- Как дела в Кэррори?-- помолчав, спросил Камбер.
     Йорам выплеснул остатки вина и аккуратно поставил чашу.
     --  Не лучше, чем прежде. Тело мы перевезли в начале  прошлого месяца--
забыл рассказать раньше. Оно перезахоронено, как мы и договорились, надеюсь,
теперь надолго. Не нравится мне все это.
     -- Были какие-то инциденты?-- поинтересовался Камбер.
     --  Да  нет,  ничего особенного,-- ответил Йорам.-- Мы  пытались добром
увещевать  паломников,  но безуспешно.  Народ считает, что  семья  не  может
распознать твою очевидную святость. На могиле в часовне мы находим записочки
с просьбами к "святому Камберу". Это начинает раздражать.
     Камбер покорно покачал головой.
     --  Кэррори не  единственное  место.  Я  слышал сплетни  даже  здесь, в
Грекоте. А если  разговоры доходят до меня в моем  нынешнем уединении, то от
действительного размаха молвы можно содрогнуться.
     Йорам пожал плечами, но ничего не сказал.
     --  И  все  же,--  продолжал  Камбер,--  в   народе  бродят  совершенно
противоположные   умонастроения.  Не  знаю,  замечал  ли  ты,   Йорам.   Они
превозносят  действительные   и  мнимые  деяния  убиенного  "благословенного
Камбера,  архитектора  Реставрации  и  Защитника  человечества"  и шепчутся,
припоминая давние зверства  дерини.  Мне это не  нравится, Йорам.  По-моему,
следует хорошенько подумать о возможных последствиях.
     Йорам  сел,  склонившись  вперед, опираясь  локтями  о кожу  штанин  на
коленях,  и задумался, спрятав подбородок  в  горсти. Помолчав  с минуту, он
произнес, не поднимая головы:
     -- У  тебя такой тон, будто ты  считаешь  последствия не  возможными, а
неизбежными. Неужели этой волны не удержать?
     --  Не  знаю.  Не  берусь сказать  ничего  определенного.  То,  что  ты
рассказываешь  о возне  вокруг Синила  и выдвижении  новых персон при дворе,
обещает рост враждебности к нам. При этом короле дерини будет несладко. Пока
ты, я, Энском и немногие  другие, кому он  доверяет, остаемся рядом, он вряд
ли допустит преследования, но  настроение королевского двора изменяется.  Мы
должны быть  готовы  к этому.  В конце концов нам, возможно,  опять придется
скрыться и  уже  не  как тогда, в часовне, не на  год. Предвидя  наступление
таких  времен,  уже  теперь  необходимо  строить  крепости.  Мы  должны быть
уверены, что наше племя вне опасности,  что среди нас больше  не будет Имров
или  Колей Ховеллов,  обращающих  деринийскйе таланты  во зло.  Думаю,  пора
позаботиться  о  создании  организации,  способной  противостоять  нападкам,
разоблачать вздорные обвинения, препятствовать антидеринийской политике.
     -- Организация... Кто ее составит? Камбер вздохнул.
     --  Пусть это  и кажется самонадеянным,  но  прежде всего-- мы.  Еще  я
порекомендовал бы Энскома, отца Эмриса, епископа Найэллана Трея  и некоторых
других. Всего семь или восемь.
     -- Дерини -- вершители судеб дерини,--  пробормотал Йорам.-- Не уверен,
что мне  нравится всевластие. А  без него  организация не сможет действовать
решительно и энергично.
     --  Верно.--  Камбер  пошевелил  пальцами  в башмаках, сладко зевнул  и
потянулся.-- Придется тщательно выбирать  методы наших действий. Кстати, это
напомнило мне  о том,  что, Возможно, имеет отношение к тому,  что мы сейчас
обсуждаем.
     -- Что?
     -- Несколько удивительных записей, которые я  обнаружил. Тебе известно,
что  архивы этой епархии  ведутся  четыре века?  В  них страшный беспорядок,
но...
     -- Что ты нашел?-- нетерпеливо спросил Йорам. Камбер улыбнулся.
     -- Прежде всего некоторые материалы,  которые  могут  иметь отношение к
Протоколу Орина (я говорю  могут,  потому что пока не было времени перевести
их полностью), плюс к этому некоторые записи, вероятно, относящиеся к одному
из  наших  древних  истоков.   Скажи,  как  называются  две  главные  школы,
выпускающие образованных дерини?
     -- Варнаритская и Гавриллитская, разумеется,-- ответил Йорам.
     -- Отлично. Тебе, возможно, известно и  то, что в 753 году Варнаритская
школа,  теперь управляемая мирянином, откололась от соборного капитула из-за
теософских  разногласий.  А  теперь не  скажешь  ли  мне,  откуда происходят
гавриллиты?
     Йорам на минуту задумался.
     -- Мне  казалось, что они образовались как  независимый  Орден.  Но  по
твоему лицу  я вижу,  что ошибся. Раньше я никогда не  задумывался над этим.
Однако мне известно, что аббатство святого Неота-- их единственный храм.
     -- Последнее верно,--  согласился Камбер.-- У  них действительно только
один  храм.  Однако мои  находки  убеждают в том, что гавриллиты  изначально
представляли консервативную ветвь  того  же соборного капитула,  от которого
отделились варнариты.  Они  пошли особым  путем развития еще до  варнаритов,
хотя в то время были весьма малочисленны. Пока еще я не могу доказать этого,
решение мы будем искать вместе. Хочешь посмотреть руины?
     -- Руины?
     Кивнув,  Камбер  встал  и  перешел  в  северо-западный  угол  маленькой
комнаты, там он опустился на колени и очертил  рукой контур одной  из плит у
сына под  ногами.  Заинтригованный,  Йорам увидел, что Камбер  выпрямился  и
знаком приглашает его присоединиться.
     -- Этому я научился в архивах-- как возводить Портал  нового типа, или,
вернее, старого  и совершенно забытого. Местоположение  Портала  меняется по
углам квадрата,  одна и та  же  точка используется каждый четвертый раз. Еще
одна особенность: Портал настроен  таким образом, что только  я  знаю о  его
существовании и могу пользоваться им.
     Когда   Йорам  ступил  в  квадрат,  по  его  лицу  пробежало  выражение
удивления.
     -- Здесь правда есть Портал?
     -- Я же говорил,  что чувствую только  я.  Если даже  тебе  не  удастся
обнаружить Портал, значит, я кое-что умею.  Йораму оставалось  только качать
головой.
     -- Порой ты меня просто пугаешь. Улыбаясь, Камбер встал рядом с сыном и
опустил руки ему на плечи.
     -- Хорошо. Я хочу показать тебе, что было со старой Варнаритской школой
прежде, чем она перебралась в другое здание. Думаю, тебе это покажется очень
интересным. Когда будешь готов, откройся мне7 и мы перенесемся.
     Йорам закрыл глаза и сделал глубокий вдох,  потом медленно выдохнул.  В
то же время  Камбер  установил с сыном  контакт, и  они  нырнули  в  тоннель
Портала.  Спустя всего  миг они  стояли уже  не  в  залитой солнечным светом
комнате в башне.
     --  Мы под землей?--  прошептал Йорам, открывая глаза  и  увидев вокруг
лишь кромешную тьму.
     -- Это часть комплекса.
     В  руке Камбера  вспыхнул  свет,  холодный серебристый  шар  повис  над
ладонью.  Движением  руки  он  поместил  шар над правым плечом  и больше  не
обращал на него  внимания.  Теперь они увидели, что  стоят в  оштукатуренной
передней,  выходившей  в  заваленный  валунами коридор. Изъеденная термитами
древесина отмечала путь исследователей, а  плиты под  ногами были неровные и
растрескавшиеся.
     --  Вряд  ли кто-то бывал здесь в последние пятьдесят-сто лет,-- сказал
Камбер, указывая налево, и подтолкнул Йорама к  полуразрушенному коридору.--
Несколько рабочих групп отца Вилловина  пробились на  верхний  уровень этого
комплекса,  разбирая  разрушенную   каменную  кладку,  и  я   решил  поближе
познакомиться с планами строения. Осторожнее, береги голову.
     Пригнувшись, чтобы пролезть под упавшей балкой, он  снова посмотрел  на
Йорама.  Огненный  шар   отбрасывал  жутковатый  холодный  свет  на  древние
осыпающиеся фрески на  стенах-- сцены  из жизни монахов и ученых, так сильно
подпорченные временем и сыростью, что их содержание было с трудом различимо.
Застоявшийся  воздух отдавал плесенью, и только развевавшиеся  полы их сутан
приводили его в движение.
     -- Итак,-- продолжал Камбер,-- в конце концов мне удалось пробраться на
этот уровень по  целой системе ходов, которые я вскоре закрыл. Это случилось
после  того, как  обнаружилось,  что  коридоры,  ведущие наружу,  уже  давно
разрушены. Возможно,  это  сделали  специально,  когда  школа  покидала  это
здание. И, разумеется, к тому времени я уже возвел собственный  Портал. Если
только я не  допустил непростительной ошибки  при  прочтении  планов, Портал
теперь-- единственный способ пробраться  сюда.  Смотри под  ноги. То, что  я
хочу показать тебе, за следующим поворотом.
     Когда они  повернули  направо  и остановились,  Камбер  движением  руки
послал огненный шар немного вверх и вперед, освещая широкую двойную дверь из
обитого железом дуба, одна  половина которой едва  держалась на проржавевших
петлях. Над дверью замысловатыми резными буквами было написано: "Adorabo  ad
templum sanctum tuum, et confitebor nomini tuo".
     Подойдя немного ближе, Йорам внимательно изучил надпись.
     --  Это  из  псалмов,--  сказал  он.-- Не помню,  откуда именно.  Здесь
говорится:  "Я поклонюсь  Твоему  священному  храму  и  воздам  хвалу Твоему
имени".-- Он  взглянул  на  отца.--  Эта  часовня и есть то,  что  ты  хотел
показать мне?
     -- Не совсем. По-моему,  в данном  случае больше подходит  твой "храм".
Давай войдем внутрь. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что это такое.
     Открыв дверь, Камбер пригнулся и вошел  внутрь,  дожидаясь, пока за ним
последует Йорам. Огненный  шар, достаточно яркий в коридоре, казалось, почти
потух  в огромной темной  комнате. Камбер сложил руки, выдохнул,  зажег  еще
один шар и взмахом  руки с аметистовым кольцом расположил  его на расстоянии
ладони от первого.
     -- Боюсь, здесь все в ужасном состоянии.  Это  место уже  было древним,
когда его покидали. Самая ранняя дата, которую мне удалось здесь обнаружить,
написана вон на  той надгробной плите слева от алтаря. Это или 603 или  503с
Камень подвергся сильному разрушению. Оглядись вокруг и  скажи, что тебе все
это напоминает.
     Йорам рассеянно  кивнул. Он  уже изучал  комнату,  используя  зрение  и
другие чувства, пораженный странностью этого места.
     Помещение оказалось  намного больше, чем он предполагал  раньше. Шире и
выше  даже  центрального купола Валоретского собора, который  считают  самым
большим в Одиннадцати Королевствах. Круглая стена была украшена потускневшей
от  времени  мозаикой; к стене  примыкали  сводчатые арки  с геометрическими
узорами, их сложное переплетение терялось в темной вышине.
     Тяжелая   металлическая  цепь  уходила  туда.  Под  цепью  на   круглом
возвышении, состоявшем из семи ступеней, стояло то, что осталось от алтаря с
бело-черными боками. Его когда-то гладкая менса была истерта почти в порошок
под  тяжестью того, что  упало с цепи.  На  помосте вокруг  алтаря  валялись
осколки камня, стекла и  изогнутых  прутьев металла. Кладка на помосте, тоже
сильно разрушенная, повторяла  бело-черный  узор шахматной  доски,  как и по
бокам алтаря, однако здесь квадратики были намного меньше.
     Спустя несколько минут Камбер прочистил горло и посмотрел на Йорама.
     -- Кажется, я  понимаю,  почему ты  говорил о  связи с Орденом  святого
Гавриила,--  после   минуты  задумчивого  молчания   ответил   Йорам.--  Эта
комната... немного похожа  на капитул в аббатстве святого Неота-- круглая, с
прямоугольным алтарем в центре. Только в аббатстве и здесь такая компоновка.
Но тут есть и нечто странное.-- Он взглянул на отца.-- Ты понимаешь?
     Кивая, Камбер оглядывался.
     -- Да. Впервые  оказавшись здесь, я почувствовал то же самое. А теперь,
обнаружив древние описания этого места... Подойди-ка к алтарю поближе.
     Они  в молчании переступали по  камням, усыпавшим пол, и  только  шорох
подошв нарушал тишину.  По семи  невысоким ступеням  осторожно  поднялись на
выложенный черно-белой плиткой пол  помоста.  Там,  где  они  сейчас стояли,
почти не было обломков.  Йорам с любопытством  осматривался.  Уцелела только
часть алтаря--  треугольный кусок  в половину прежней высоты. На боку  Йорам
увидел надпись, сохранившуюся кое-где среди позолоты.
     -- "Benedictus  es,  Domine  Deus  patram  nostrorum",--  тихим голосом
прочитал Йорам, дополняя по смыслу недостающие буквы и части слов.
     -- Благословен Господь, Бог отцов  наших,-- перевел Камбер.-- По-моему,
это из Даниила. А остальное звучит как "et laudabilis in saecula"-- "на века
достославный". Насколько удалось выяснить, это не просто надпись на алтаре.
     Проворчав в ответ, Йорам  нагнулся и поднял с  пола прозрачный осколок,
оказавшийся куском янтаря  без полостей и трещин внутри. В камне, в одном из
углов,  было какое-то  помутнение. Йораму показалось, что это  не  дефект, а
сделано  с  каким-то  неведомым расчетом. Неясным  было, и  что  за  предмет
некогда был сделан из янтаря.
     --  Как по-твоему, что это было?-- наконец спросил он, положив  осколок
на алтарь.
     --  Должно  быть, особая храмовая лампа,--  ответил  Камбер.--  Я нашел
несколько рисунков,  определенно изображающих это  место. Тогда  перед  нами
скорее всего  обломок восьмигранной лампы из серебряной проволоки и янтаря с
выгравированными на нем крестами.-- Он указал на кучку  обломков.-- Сама она
упала или была сброшена  по какой-то причине, этого я не  могу сказать. Судя
по размерам цепи, не похоже, чтобы лампа рухнула вниз  сама по себе. Но если
ее  сбросили,  почему? Или она упала под напором  энергии? Кстати, не думаю,
чтобы алтарь освобожден от волшебства и высших сил.
     -- Нет?
     -- Посуди  сам,-- отозвался Камбер.-- Впервые положив руки на алтарь, я
подумал, что  чувства обманывают меня. Если в волшебстве я не новичок,  то в
священнодействии  неопытен, я не ожидал...  Ну,  подумай сам. Вспомни  любой
другой алтарь, к которому тебе приходилось прикасаться;
     вспомни  тот, что  стоит в  потайной часовне,  где  Синил отслужил свою
последнюю мессу,  а потом  скажи мне,  о чем  тебе скажет вот этот.  Даже не
нужно дотрагиваться до него. Просто положи руки на черный камень внизу.
     Озадаченно  взглянув  на отца,  Йорам вытер  руки  о  дорожную куртку и
подошел  поближе. Облизнув  губы, он несколько секунд держал руки над черной
поверхностью  камня,  потом  закрыл  глаза  и  мягко  опустил  руки.  Спустя
мгновение он выдохнул через неплотно сжатые губы и слегка приподнял голову.
     --  Я понял,  что ты имеешь  в виду,-- наконец произнес он. Его  взгляд
блуждал,  он пытался  успокоить  волновавшие  его  чувства.-- Здесь  все еще
присутствует энергия, слишком много энергии, больше,  чем можно было ожидать
после стольких лет, и даже больше, чем если бы алтарем еще пользовались. Это
совершенно очевидно!-- Он резко поднял голову.-- Что здесь происходило? Тебе
известно?
     Камбер весело улыбнулся, однако  на  лице  Алистера  Каллена эта улыбка
показалась почти несчастной, и сложил руки.
     -- Я кое-что подозреваю. Посмотри как следует на алтарь, на то, как  он
устроен. Потом обратись к своим  детским воспоминаниям. Именно так я и нашел
связь.
     Нахмурившись, Йорам отошел на несколько шагов назад и оглядел алтарь со
всех  сторон. По  его  лицу было совершенно ясно, что  он  не увидел  ничего
необычного. От основания из черного вулканического  стекла в ладонь толщиной
поднимались примерно до пояса  боковые панели из чередующихся белых и черных
квадратов. Разрушенная теперь крышка из белого мрамора опиралась когда-то на
четыре  колонны  толщиной с человеческую руку,  на две белые и  две  черные,
теперь одна из черных колонн был повалена.
     Камбер  наблюдал  растерянность сына, потом покачал  головой  и  достал
из-под  кожаной  куртки  небольшой  мешочек  из  черного  бархата.  Развязал
пурпурные шнурки, стягивавшие верх, наклонился, чтобы сдуть пыль с одного из
черных  камней,  встряхнул мешочек  и поймал в ладонь  полированные кубики--
четыре белых и черных. В сумеречном свете огненного шара  кубики засияли, не
ослепительно, как бриллианты на пальцах Камбера, а ровно и мягко.
     -- Преграды?-- прошептал Йорам.
     Кивнув,   Камбер  рассортировал  кубики,   белые   образовали  квадрат.
Многозначительно взглянув на сына, он отложил бархатный мешочек.
     -- Ты помнишь заклинание, Йорам,-- мягко произнес он.-- Оно было первым
из того, чему я учил тебя. Твоя мать считала, что следует подождать, пока ты
станешь  постарше, но я знал-- если не  покажу  я,  это  сделает  твой  брат
Баллард, и тогда вы почти наверняка попадете в переделку.
     Камбер с улыбкой передвинул пальцем четыре черных кубика так, чтобы они
были расположены  по  углам  ранее составленного  квадрата, но  не  касались
белых. Потом,  на  секунду  подняв  глаза, чтобы  проверить, внимательно  ли
следит за  ним  Йорам, он осторожно опустил большой и указательный пальцы на
prime и quinte и поменял  их  местами,  проделывая то же  самое  с quarte  и
octave. Он  снова  глянул на  Йорама, надеясь встретить понимание, но  и  не
очень на это рассчитывая.
     -- Такому тебя  не учили, верно? Йорам  в  молчании оглядел сложившуюся
фигуру, сосредоточенно подняв светлую бровь.
     -- Но ты не можешь выставить преграды таким образом.
     -- Вот именно.
     --  Тогда...--  Йорам смотрел  рассеянно.-- Ты хочешь  сказать,  что...
произойдет   что-то   еще,  если   ты  произнесешь   заклинание   при  такой
конфигурации?
     Камбер кивнул.
     -- Преград не получится,-- в напряжении продолжал Йорам.
     Камбер снова кивнул.
     --  Это говорит о  том, что  кубики  можно использовать  не только  для
единственного заклинания,--  наконец проговорил Йорам. В  течение нескольких
секунд он не отрываясь смотрел на кубики, шумно  проглотив слюну, прежде чем
отважился снова взглянуть на отца.
     -- Что... что будет, если ты продолжишь?
     -- Не знаю. Я еще не пробовал эту конфигурацию.-- Он взял белый кубик в
левом  верхнем  углу,  обычно  называемый  prime,  и  зажал  его  большим  и
указательным пальцами.-- Хочу, чтобы ты увидел еще  один вариант, не называя
имен и не рискуя  узнать результаты прямо сейчас. Если  я  поставлю prime на
quinte,  sixte на seconde, septime и quarte на  tierce и octave,  что у меня
получится?
     Йорам устремил тяжелый взгляд  на кубики, пытаясь  представить  то, что
сказал Камбер, потом покачал головой.
     -- Повтори, пожалуйста, prime на quinte...
     -- Prime на quinte,-- Камбер кивнул, ставя белый кубик на черный.
     --  Sixte  на seconde,--  продолжал Йорам, беря  черный и кладя  его на
белый кубик.
     -- Septime и quarte на  tierce и octave,--  закончил Камбер, подкрепляя
слова действиями.-- Итак,-- сказал  он, вопрошающе глядя на Йорама.--  У нас
получился куб. О чем это говорит?
     Потрясенный, Йорам начал было качать головой,  но Камбер положил правую
руку на алтарь.
     -- Посмотри на кубики, Йорам! Посмотри на алтарь! Что ты видишь?
     Йорам посмотрел,  потом отошел на шаг назад и посмотрел на этот раз уже
на сам алтарь. Когда его сын наконец-то уловил связь, Камбер  удовлетворенно
кивнул.
     -- Я вижу... куб,  составленный из сложенных поочередно черных и  белых
кубиков.--  Он  искал  глаза отца.--  Ты  хочешь сказать,  что  части алтаря
образуют защитную систему?
     Камбер  вздохнул и сгреб маленькие кубики,  один за  другим  побросав в
маленький мешочек. До тех пор пока не завязал его и не  спрятал в одежде, он
молчал и не поднимал головы.
     --  Этого  я не знаю.  Не  думаю, что  перед  нами система  преград, но
начинаю  подозревать, что  это  действительно  какая-то система.  В  крайнем
случае,  алтарь  символизирует  кубики,  которые мы  используем.  Откровенно
говоря,  сам  термин  "кубики  преград",  возможно,  неверен.  Я  уже  нашел
изображения примерно десяти различных конфигураций, а их, должно быть, вдвое
больше.  К  сожалению,  пока  не  известно назначение фигур,  включая и эту,
которая, кстати, является, по всей видимости, единственной работающей в трех
измерениях.
     --  Десяток  конфигураций!--  Йорам присвистнул.-- Ты  пробовал хотя бы
одну?
     Камбер покачал головой.
     -- Я опасаюсь. Не известно, что может произойти. В особенности в случае
с  этим.--  Он  положил  руку  на  алтарь.-- Если алтарь символизирует силы,
вызываемые  этой фигурой, то это  может быть могуществом, составляющим самую
суть всех деринийских способностей.  Нам  уже  известно, что  с этим алтарем
были связаны  огромные  силы, раз  их  остатки  можно чувствовать сотни  лет
спустя.  Кто знает, что может произойти,, если  мы начнем экспериментировать
без  необходимой подготовки? У нас достаточно времени, чтобы продвигаться не
спеша.
     Йорам  с опаской огляделся, пытаясь что-то рассмотреть  в темной вышине
над их головами, потом с трепетом обратился к Камберу.
     -- Рад, что на этот раз ты решил быть осторожным,-- пробормотал он.-- Я
уж было начал подумывать, что  дрожь  пробирает  здесь одного меня. Давай-ка
лучше выбираться. Мне что-то не по себе.
     Украдкой  улыбнувшись, Камбер  развернулся и  пошел к  дверям, погружая
башмаки  в вековую пыль. По полуразрушенному коридору они возвращались молча
и в конце  концов оказались в оштукатуренном алькове, куда принес их Портал.
Камбер снова встал за спину сына,  на  этот раз обняв  его за плечи. В то же
время  он почувствовал, что  мозг  Йорама открывается, вступая  в контакт со
слепой доверчивостью, редкой между дерини.
     Испытав прилив нежности и желание защитить сына, Камбер открыл Портал и
вступил в него вместе с Йорамом.  Снова очутившись в залитой солнцем комнате
башни,  оба сощурились. Йорам даже покачнулся.  Их появление поразило ничего
не  подозревавшего  Гьюэра, собиравшегося  покинуть  пустую  мгновение назад
комнату.
     --  Ваша  милость!--  невольно   вскрикнул   он,   впрочем,   сразу  же
успокоившись, как только понял, что произошло, и отвесил поклон.
     С  невозмутимостью,  словно  появление  из  воздуха  было  делом  почти
обыкновенным, Камбер знаком попросил Йорама  наполнить чаши вином и заслонил
его  от   Гьюэра,  чтобы  у  сына  была  возможность  собраться  с  мыслями.
Непринужденность Камбера  была способна обезоружить не только  простодушного
юношу.
     -- А, это  ты, Гьюэр. Извини, что смутили  тебя. Йорам и  я  только что
вспоминали  о  былом и,  боюсь,  забрались  чересчур  далеко.  Возможно, это
кажется несколько легкомысленным, но, по-моему, у нас еще есть время.
     Гьюэр снова поклонился, теперь его лицо выражало понимание.
     -- Вам не о  чем беспокоиться, ваша  милость. Я как раз пришел сказать,
что мы все-таки  сможем отправиться уже утром.  У сенешаля исполнение  ваших
приказаний не вызвало никаких затруднений.
     --  Превосходно.   А  как  насчет  ужина?  Не  знаю,  как  Йорам,  а  я
проголодался.
     -- Ужин скоро будет готов,  ваша  милость.  Горячую ванну можно принять
прямо сейчас.
     -- Спасибо. Мы спускаемся.
     Гьюэр поклонился  в последний раз и исчез  на винтовой лестнице, Камбер
сел рядом с Йорамом и взял свою чашу. Йорам уже  приложился к своей и теперь
доливал ее.
     -- Неловко  получилось,--  произнес  Йорам, убедившись,  что  Гьюэр  не
услышит его.-- Он догадывается о чем-нибудь?
     Камбер покачал головой.
     --  Он  уже привык к  моим  исчезновениям.  В  доме  есть еще несколько
Порталов.  Кстати, когда ты  увидишь  Эвайн  и Риса? Я собирался спросить об
этом раньше.
     --  Сейчас они  в  Кэррори, поэтому я не  надеюсь,  что это  произойдет
раньше следующего месяца. Я обещал Синилу сначала доставить тебя в Валорет.
     --  Хорошо. У меня будет время собрать  кое-что для передачи Эвайн. Мне
требуется помощь в переводе обнаруженных документов.
     Йорам не удержался от улыбки.
     -- Ты уверен, что можно доверить ей это? Вспомни, как она распорядилась
знаниями из Протокола Орина в ночь, когда ты принимал память Алистера.
     -- Ах да,-- от  нахлынувших воспоминаний Камбер заулыбался, вспомнив не
сам  эпизод,  а три его  версии.--  Однажды придется как следует расспросить
дочь об этом. Мне никогда не доводилось слышать о том, чтобы кто-то принимал
чей-то облик,  не  имея образец перед глазами, и уж  конечно,  о том,  чтобы
принимали облик представителя противоположного пола.-- Он покачал головой.--
Но что  касается  твоего  вопроса,  никакой проблемы  я не  вижу.  Мы  будем
работать с разрозненными отрывками и  кусками  по крайней мере  до  тех пор,
пока  не  разберемся, с  чем  имеем дело. Не  уверен,  что  кто-то  смог  бы
использовать  их.  Это  похоже на различие между  божественным откровением и
правилами  богослужения--  в  первом заключается  смысл, а  второе  содержит
распорядок. Чтобы правильно исполнить  обряд, нужны обе книги.  Эвайн  будет
переводить  с  архаичного языка,  на  котором Парджэн Хавиккан сочинял  свои
великие  саги,   такие   непонятные  для  живущих  ныне,  и   еще  разбирать
отвратительный почерк. Вникать в суть-- не слишком ли сложно.
     Йорам кивнул.
     -- Возможно, ты прав. Ей понравится работа.  Но чем можем  помочь мы  с
Рисом? Будем  разве что делать  списки с оригинала, когда работа продвинется
вперед. Кстати, если ты потянешь за ниточки  своих епископских связей,  тебе
без труда удастся  взять меня к  себе насовсем. Если ты попросишь,  Эллин не
откажет.
     --  Ты  хочешь  этого?-- спросил  Камбер, удивленно поднимая  кустистые
брови.
     -- Работать с тобой? Конечно,-- ответил Йорам.-- Служить гонцом  Синила
почетно,  но, кажется, начинаются  весьма  интересные события, я не  намерен
пропускать их. Если ты хочешь,  не найдется ни одной причины, чтобы я не мог
стать мостиком между тобой и михайлинцами.
     Лицо Камбера озарилось не свойственной Алистеру улыбкой.
     -- Сынок, я просил бы тебя об  этом еще несколько  месяцев назад, но не
был уверен, что ты захочешь переехать сюда. Мне  казалось,  тебе  больше  по
нраву работа для Ордена. чем для меня.
     Йорам смотрел в пол и улыбался.
     -- Могло быть и так... когда-то. Но за прошедший год мы, ты и я, прошли
вместе так много. Если скажешь, я буду служить тебе, кем ты пожелаешь, готов
принять тебя под любой маской... отец.
     Сын поднял голову, и Камбер вложил в свой взгляд всю бездну чувств. Как
редко позволял он  своей душе показывать себя. Просто протянул руку, положил
на плечо Йорама и улыбнулся, давая теплу любви соединить  сердца. Слова были
не нужны.

     ГЛАВА 19
     Готовьте щиты и копья, и вступайте в сражение;
     Седлайте  коней и садитесь,  всадники,  и становитесь в  шлемах; точите
копья, облекайтесь в брони.
     Книга Пророка Иеремии 46:3-4

     Возвращение Камбера в Валорет к королю  заняло два дня, хотя могло быть
совершено  за  один,  помешал  сильный  дождь,  неожиданно  пролившийся  над
Гвинеддом  на  самом  пороге зимы.  Ливень превратил дорогу  в  реку  грязи,
затопил костры на  Самхейнских холмах и  принес  первые заморозки.  Все  это
меньше чем за  двадцать четыре часа. Переносить в дороге природный катаклизм
было настоящим испытанием, но Камбер ничего не замечал. Все говорило  о том,
что  ближайшие  несколько  месяцев  принесут  политические  перемены,  и его
пытливый  ум  неустанно сопоставлял,  обдумывал,  взвешивал.  Как-то  теперь
проявит  себя  его высокородный ученик. Все  указывало на то, что  Синил  не
бездействовал, пока они не встречались.
     Епископ Грекотский въехал в Валорет около полудня  в день Всех  Святых.
На ступенях собора  его встречала  куда  более внушительная компания, чем он
ожидал,   принимая  во  внимание  дождь  и  поспешность   приезда  Алистера.
Встречающих  возглавлял  Энском--  ведь  это  был его собор. К  архиепископу
присоединились     настоятель     Эллин,     два    десятка     обрадованных
рыцарей-михайлинцев и архиепископ  Орисс,  сам по приказу  короля  прибывший
накануне.
     Но  самым неожиданным было присутствие насквозь промокшего,  но бодрого
короля Синила, не  скрывавшего нетерпеливого возбуждения и  желания поскорее
оказаться в обществе своего канцлера в сухой и теплой зале замка. Без шляпы,
без умолку говоря, Синил сбежал  по ступеням  собора навстречу своему другу.
Забрызганный дорожной  грязью,  Камбер не успел выбраться из седла,  как  на
него  посыпались  идеи  и проекты, готовые  к реализации. Синила  прямо-таки
распирало, ему не терпелось  немедленно узнать мнение новоявленного канцлера
по поводу  всех  новаций.  Положительно, в  таком  расположении духа  король
прежде не бывал.
     Он не умолкал и за ужином, как видно, конец  лета и  осень Синил провел
не в стенаниях, а с  большой  пользой для себя. Вплоть до открытия заседаний
Совета  Камбер проводил  время  с  королем,  обсуждая  его замыслы,  либо  с
секретарем,   которому   Синил  уже  успел   продиктовать   наброски   своих
многочисленных планов. К исходу четвертого  дня у Камбера  наконец появилось
ощущение, что он разбирается в  нарисованной  Синилом картине.  Все  замыслы
короля казались немыслимо честолюбивыми.
     Утром в день святого Иллтида, после  торжественной мессы Святому  Духу,
король Синил  собрал наконец  заседание  своего  Совета, официально  объявил
епископа Алистера Каллена  канцлером,  лично прочитал указ  о  назначении  и
передал Камберу символы  его  власти. Королева Меган  положила на облеченные
лиловой сутаной плечи епископа широкий воротник из золотых букв "X"; она так
никогда и не узнала, что  в ответ благодарно целовал ее руку никто иной, как
ее бывший опекун.
     Синил лично передал в освященные руки Камбера Большую Печать Гвинедда с
восстановленным  изображением Льва  вместо  львиных лап и  горностая-- герба
Фестилов. После этого Камбер получил свою канцлерскую печать  с изображением
оружия  Грекотской  епархии,  геральдического меча  Каллена и  эмблемы  дома
Халдейнов.
     После окончания этой церемонии Камбер поклонился и принес благодарность
королевской  чете, затем занял место справа от высокого  королевского трона;
теперь это место принадлежало ему.
     Назначением  Камбера события  не  исчерпывались.  Теперь,  когда  Синил
взялся управлять государством, королевские  грамоты и должности  получили  и
люди, и дерини.
     По рекомендации архиепископа Энскома и  некоторых Других, лорд Джебедия
Алкарский был  объявлен  главнокомандующим королевскими  армиями.  В военных
делах  он становился равным Синилу, но маловероятно было,  чтобы король стал
ему  помехой, ибо Синил имел  самое  отдаленное представление  о  стратегии,
несмотря  на  то, что быстро  всему учился.  Благодаря  назначению  Джебедия
получал  право   заседать  в  Совете  короля   и  графский  титул--  случай,
беспрецедентный для рыцаря церкви.
     Вместе с Джебедия в Совет вошли  архиепископ Энском и  Орисс  и четверо
новоявленных пэров, получивших свои титулы на той же  церемонии, когда  юный
Дэвин  МакРори   был  объявлен  графом.  За  исключением  барона  Торквилла,
четверка-- два графа и два барона-- состояла из представителей людской расы.
Камбер догадывался:  это сделано для того, чтобы уравновесить  влияние  трех
дерини.  Синил собирался пополнить нынешний Совет  еще четырьмя членами,  но
теперь,  пока  обязанности   еще   не   были  окончательно  распределены   в
соответствии  с  талантами  и  способностями,  хватало   и  восьми.  Камбера
интересовал  вопрос, намерен ли король удержать установленный таким  образом
баланс дерини и людей. С учетом рассказов Йорама  о лордах-людях, ринувшихся
ко дворцу в  надежде приобрести земли и титулы,  будущее равенство  в Совете
людей и дерини казалось маловероятным.
     Следуя обычаям двора, Синил и его советники удалились в  одну из комнат
на  неофициальный  обед,  на  котором  могли  присутствовать  только  девять
человек.  За  обедом  Синил дал  ясно  понять,  что  только что  объявленные
назначения были  не  пустыми почестями. От королевских советников  требуется
исполнение  обязанностей, в противном случае  последует отставка. Прежде чем
слуги убрали остатки еды, Синил начал раздавать поручения. Отчеты советников
должны быть готовы к повторному заседанию Совета в день святого Эндрю, почти
через  месяц,  а  к началу  рождественских  праздников  процесс  радикальных
перемен в королевстве должен быть запущен.
     Камберу досталось координировать исполнение  планов Синила, а  они  так
или иначе затрагивали все сферы, начиная с дипломатии и военных дел и кончая
реформами права и улучшением социальных отношений.
     Одно  королю не  терпелось  осуществить  как  можно  скорее.  Он  хотел
укрепить союз или по  крайней мере подписать соглашения с соседями Гвинедда.
Устранение  реальной  угрозы нападения  в эти первые после поражения Ариэллы
месяцы не  означало снижения военной  активности. Расположенная к  западу от
королевства  Меара, считавшаяся  вассальным государством уже около  тридцати
лет,  со  времени смерти ее последнего  наследника престола время от времени
представляла угрозу целостности Гвинедда, равно  как и  королевства Говикк и
Хланнедд, доставлявшие немало неприятностей своими внезапными набегами на юг
страны.  Мурин,  бывший   могущественным   союзником   Имра,  после  падения
последнего хранил молчание, не выказывал  враждебности, но гонцов не слал. У
Синила не оставалось никаких сомнений, что все соседи с величайшим вниманием
следят    за    новым    владыкой     Гвинедда,    высматривая    проявления
непоследовательности и слабости.
     Требовал незамедлительного выяснения статус крошечного княжества Хелдор
к северу от Гвинедда, ранее принадлежавшего родственнику Имра Термоду Рорау.
За  несколько недель до созыва Совета до Синила дошли  слухи о возникшем там
конфликте  между  младшей  ветвью  дома  Фестилов  и  его  бывшим  союзником
Сайхиром.
     Тот  в  результате  воцарился в  Хелдоре,  прибавив княжество к  своему
исконному Истмарчу.  Сайхир  был достаточно  рассудителен, чтобы  понять-- у
него  никак не  хватит  сил  удержать  приобретенные земли. В  озерном  крае
Рэндалл сопротивление  продолжалось; к дерини этого района, приютившим двоих
Фестилов,  примкнули  остатки  армии  Рорау.  Весь  Рэндалл  фактически  был
неподвластен  Сайхиру. Они с Синилом снова нуждались друг в друге, Фестилы и
их приспешники должны быть окончательно добиты, покуда вновь не объединились
с  Торентом  и не  стали  серьезной  опасностью для  Гвинедда  и смертельной
угрозой  для Сайхира. К  нему  было решено спешно отправить  констебля лорда
Адаута и барона Торквилла с предложениями переговоров.
     И все же  не  Сайхир и не  его авантюра  в  Хелдоре занимали ум Синила.
Нимур  отмалчивался. О  короле  Торента  и событиях в его стране в последнее
время почти  ничего не  было известно. Сотню своих знатных  воинов, взятых в
плен при Йомейре, Нимур выкупил, не торгуясь. Стало быть, нуждался в людях и
золота на это не жалел. Но никто не угрожал Торенту извне, на границах  было
спокойно, некогда мятежные земли  на юге  и востоке пребывали  в покорности.
Для чего  королю-дерини понадобилось  так  срочно выкупать своих рыцарей? Не
могла ли эта  забота  о вассалах быть приметой военных  приготовлений Нимура
против  Гвинедда?  В конце  концов  где-то  в  Торенте под  покровительством
близких ко двору вельмож  жил-поживал  младенец-Фестил.  Он  подрастет и  по
научению родни, весьма  вероятно, заявит права на трон своего отца. А Нимур?
Что удержит его от искушения использовать  мальчишку для славы и могущества?
Сколько  преимуществ  получит  король  Торента,  водворив  на   трон  своего
ставленника?
     И Синил хотел быть готов к любому  повороту событий. Начинать следовало
с серьезных военных  преобразований. У него  должны быть  войска, на которые
можно положиться, выдвинутые к границам Торента и Истмарча.
     Приступить к  военной реформе  немедля оказалось  невозможно--  солдаты
будущих воинских частей были фермерами и крестьянами. Всю осень они собирали
урожай,  молотили, готовили хозяйства к зиме, а с  первым весенним солнышком
должны  были снова  оказаться в поле. Выучкой  рекрутов по-настоящему  можно
было бы заняться только  с  окончанием сева.  Временное отсутствие солдат не
остановило Синила, он озаботился тем, чему не мешала стужа.
     Оружейники принялись ковать клинки, наконечники копий и  клепать шлемы.
Подмастерья  корпели  над кольчугами и  оснащали  кожаные доспехи  стальными
пластинами и кольцами. Владельцы собственной амуниции были обязаны в течение
зимы привести ее в полный порядок и держать в готовности.
     Мастера оперили  тысячи гладких стрел из каленого  дерева,  которые  от
плохой  погоды   не  искривятся  и  не  потрескаются.   В  помещениях  замка
выдерживались  срезанные загодя прутья из тиса и пекана, чтобы, когда придет
срок, превратиться в тугие луки.
     После  осеннего  забоя  скота вовсю трудились кожевенники и шорники. Из
кож шили куртки, нагрудники, шлемы и другие доспехи,  кожей обтягивали щиты,
из внутренностей свивали тетивы луков и канаты катапульт.
     Джебедия  и двое других  членов  Королевского  совета-- графы  Фэнтан и
Таммарон-- приступили к  долгосрочному плану  создания  хорошо вооруженных и
дисциплинированных конных  отрядов.  Джебедия считал,  что прошедшие  выучку
всадники  составят ударную  силу  королевской  армии. Пока графы  из  Совета
продумывали правила набора и программу  обучения рекрутов,  барон Хилдред  и
несколько  других   дворян  совершали   объезды  лучших  коневодческих  ферм
Гвинедда, отбирая  жеребцов и чистокровных кобылиц для намеченной  программы
по  заведению  в армии  племенных  табунов-- Джебедия  мечтал  усадить  свои
отборные войска  на самых  рослых  из  быстрых коней.  В  сражении  вместе с
торентскими рыцарями было захвачено несколько ркасаннских жеребцов, союзники
Ариэллы высоко ценили этих легконогих обитателей пустынь. Джебедия и Хилдред
считали,  что  кровь  благородных  животных  очень  пригодится  для  будущей
непобедимой конницы Гвинедда.
     В суете государственных дел у  Камбера  почти не оставалось времени. За
несколько недель, он  сумел приспособиться, ежевечерне выкраивая около часа.
на собственные  исследования.  С благословения  Кревана  Эллина,  при полном
одобрении короля Йорам  был  назначен личным секретарем Камбера и поселен  в
комнаты  по соседству с покоями прелата-канцлера  в  архиепископском дворце.
Для Камбера и Йорама все решилось наилучшим образом.
     Рис  и  Эвайн  тоже  объявились  в  столице, но вовсе не  в  результате
отцовских интриг, а благодаря хлопотам королевы и профессиональной репутации
Риса.  Меган   несколько  месяцев  убеждала  Эвайн  стать   ее  фрейлиной  и
предпочитала Риса другим придворным  Целителям,  хотя  среди них были  самые
искушенные и многоопытные.
     Когда Эвайн приняла предложение, королеву  целую неделю было не узнать,
весь  двор  удивлялся  оживлению  обычно незаметной, как  мышка, Меган. Даже
Синил заметил  радостную, перемену и  благодарил  Эвайн. Вскоре они  с Рисом
получили апартаменты в королевской  башне, оба находились теперь  поблизости
от комнат Меган и от  королевской  детской. Эвайн бывала  около королевы или
просиживала  у себя  над переводом древних  рукописей,  привезенных отцом из
Грекоты.
     Йорам опасался  попусту,  Эвайн не пыталась  нарушить  запрет Камбера и
проверять на  опыте  то, что  удавалось прочесть. С тем,  что  заключалось в
манускриптах,  не  стоило  шутить.  Они об этом почти не  говорили, но порой
после очередного  рассказа Эвайн,  который  выслушивали  трое мужчин, Камбер
засиживался до утра за  неубранным столом. Выкладывал из кубиков преград все
новые фигуры между пустыми кубками и остатками еды и раздумывал.
     Так наступило  и  миновало  Рождество, потом  Крещение.  Им открывалось
новое знание, вокруг складывалась новая жизнь. Камбер и его семья все меньше
и меньше вспоминали о своем прошлом.
     Элинор, регулярно извещавшая Эвайн о детях, оставшихся в Кэррори, между
прочим сообщила, что  холода остудили энтузиазм паломников к могиле Камбера.
Остались несколько  наиболее  ретивых  со  своими  молитвами и  приношениями
записок. Все это было так далеко от столицы, от многообразия дел в Валорете.
Ну разве стоила внимания пустая могила в далекой провинции?
     Вопрос, тем  не  менее, оставался и  вновь  напомнил о  себе  в  начале
февраля,  незадолго до отъезда Камбера в Грекоту, где он намеревался пробыть
месяц,  до дня святого  Пирана. За  это время можно было проверить положение
дел в епархии, дать  указания на весну и  начало лета и лично исполнить  то,
что  не  могло быть  препоручено  другим.  В  марте он должен был вернуться.
Король планировал заседание Весеннего Совета раньше обычного, так как Сайхир
Истмарчский  выразил намерение  лично провести переговоры. Для этого  королю
нужен был его канцлер, безразлично, епископ он или нет.
     Но морозным февральским  утром епископ  Грекотский  все еще находился в
своих  апартаментах  в архиепископском дворце. Комнаты  эти  были куда более
просторными,  чем   те,   что  занимал,  когда  жил  здесь  еще  настоятелем
михайлинцев.  Он  сидел  перед большим,  но  довольно  бестолковым  камином,
развалясь на стуле и закрыв глаза. Голова была откинута назад, плечи накрыты
мохнатым полотенцем. Гьюэр закончил намыливать  его лицо и теперь  осторожно
водил бритвой по щекам, обросшим за ночь,-- эту обязанность он  взял на себя
после посвящения Камбера.
     Рядом  с камином  Йорам  читал распорядок дня Камбера, опираясь рукой о
теплую каминную полку.  Он распахнул свой меховой  плащ,  однако  снимать не
стал, зная, что этот  камин  греет только на расстоянии вытянутой  руки. Ему
вовсе не улыбалось застудить спину, не покидая дворца.
     --  Итак,  после  мессы  и  завтрака  с Энскомом у  вас  встреча с  Его
Величеством и лордом  Джебедия, примерно до полудня,--  объяснял Йорам.--  Я
переписал  ваши  вчерашние заметки,  а  Гьюэр сделал  необходимые пометки на
карте, все подготовлено, если не пожелаете внести дополнений.
     Камбер одобрительно хмыкнул, но не шелохнулся, опасаясь бритвы Гьюэра.
     -- Сегодня  же  двор  приглашен бароном  Мердоком  на  оленью  охоту,--
продолжал Йорам.-- По-моему,  вчера барон выследил  в  лесу белого  оленя  и
хочет добыть  его. И как раз, по совершенно случайному  совпадению,  жена  и
сыновья подарили Мердоку пять пар гончих.
     Последнее  заявление Йорам  произнес  так  же  ровно и бесстрастно,  но
что-то  заставило  Камбера  открыть глаза и взглянуть  на  сына.  Как  он  и
подозревал, лицо Йорама выражало нескрываемое презрение.
     Мердок  никогда  не  нравился Йораму.  Откровенно говоря, Камберу тоже.
Мердок  Картанский,  отпрыск  семьи  людей  из  тех,  что  когда-то  правили
Гвинеддом и лишились  владений более века  назад,  когда первый из  династии
Фестилов  захватил  трон.  Предки  Мердока  использовали  все  средства  для
восстановления своего влияния под властью дерини.
     Мердок следовал фамильной традиции, а теперь перед ним открывались куда
более широкие  перспективы. Почти три месяца назад он предстал перед Синилом
с  петицией  о  возврате  семейных владений, что король не замедлил сделать,
хотя пока  не  вернул  ему титул графа, дающий наследственные права  на  эти
земли.  Синил считал  Мердока честным  и  преданным,  сочувствовал невзгодам
барона,  который  однажды  даже едва  не  стал членом  того  же религиозного
Ордена, что и Синил, по крайней мере так говорил сам Мердок.
     --  Барон  Мердок?-- пробурчал  Камбер.-- Он и его  компания,  кажется,
всегда оказываются в гуще событий, не правда ли?
     --  По-моему,  не  секрет,  что  Мердок  добивается  весьма  важного  и
незаслуженного  места при дворе,-- ответил  Йорам.  приподнимая  бровь.--  И
может получить его. Боюсь, наш король слишком легко поверил сказке о прежней
несправедливости и личине набожности.
     С возмущенным  фырканьем  в адрес придворных  льстецов вообще и  барона
Мердока в  частности Камбер дернулся, собираясь возразить, и заставил Гьюэра
поспешно  отдернуть  руку  с бритвой. Он  пожал  плечами,  извинился,  снова
откинулся головой на спинку и вздохнул; молчаливый Гьюэр  снова  приступил к
делу. Камбер размышлял о карьеристе-бароне и о возможности завести с Синилом
разговор о нем,  как вдруг нанял, что нынче утром  Гьюэр необычайно замкнут.
Он  складывал  бритву  и  принялся  вытирать   лицо  хозяина  с   совершенно
несвойственной резкостью.
     Гьюэр начал причесывать его,  Камбер  сел  повыше,  стараясь  незаметно
понаблюдать за  юношей  и проверить,  не привиделась ли ему эта нервозность.
Должно быть, лицо выдало любопытство  Камбера, потому  что Гьюэр вдруг отвел
глаза  и  с  еще большей  неловкостью  возился с  его  густыми  медно-серыми
волосами.  Закончив,  он  освободил плечи  Камбера от  полотенца  и  смахнул
воображаемые волоски  с  сутаны  хозяина. Казалось,  он  намеренно  избегает
взгляда Камбера.
     -- Что-то случилось, Гьюэр? Сегодня ты какой-то расстроенный.
     Гьюэр  поспешно  отвернулся,   чтобы  взять  лиловую  шелковую  шапочку
епископа. Когда он опустил ее на седины, по его лицу уже  ничего нельзя было
прочесть.
     -- Ничего не случилось, ваша милость. А что?
     -- Да так.
     Камбер рассеянно повернулся,  чтобы  просунуть руки  в рукава пурпурной
накидки, которую  подавал Йорам. Глаза Гьюэра  он снова  увидел, принимая из
рук  юноши  нагрудный  крест  на  золотой  цепи.  В  них  был  испуг,  почти
затравленное выражение.  Камбер  старался казаться  как можно  более мягким,
Гьюэр смотрел под ноги.
     -- Ваша милость, вы правы, кое-что случилось...-- начал он робко.
     --  Я так и думал,-- ласково произнес Камбер, садясь и приглашая Гьюэра
занять кресло справа  от себя. Йорам отошел, вернулся к письменному  столу и
начал перебирать  манускрипты,  чувствовалось,  что  и он  следит за юношей.
Камбер не мог понять, почему Йораму тоже не по себе.
     -- Хорошо,-- Камбер старался помочь Гьюэру.--  Ты хочешь рассказать мне
об этом?
     -- Я...  да, ваша  милость,-- Гьюэр с  трудом  глотнул. Во рту  у  него
пересохло,  а взгляд,  обычно  прямой  и открытый, блуждал  в  поисках  чего
угодно, лишь бы не останавливаться на ледяных глазах. Он не находил слов.
     Камбер терпеливо ожидал, сцепив пальцы у груди,-- этого жеста  Алистера
он уже не замечал, Каллен делался частью его самого.
     Гьюэр глубоко вздохнул и поднял голову, решившись наконец-то посмотреть
в глаза благодетеля.
     --  Ваша  милость, я... я  хотел только добра,-- пробормотал он, первые
слова прозвучали, и юноша поддался порыву откровенности.-- Строго говоря, вы
сами не  можете его дать.-- Он замолчал, чтобы восстановить дыхание.-- Но  я
надеюсь,  что вы  поможете. Его  святейшество  архиепископ  очень ценит ваше
мнение.
     --  Его  святейшество  имеет  собственное мнение,--  осторожно произнес
Камбер,  не  догадываясь, куда  клонит Гьюэр,--  хотя  действительно  иногда
спрашивает моего совета. Должен напомнить тебе, если  ты попросил о чем-то и
получил отказ, то я и не смогу, и не должен вмешиваться.
     -- О нет,  ваша милость. Я еще не  просил  его. Я... по правде  говоря,
боюсь подступиться к нему. Поэтому я пришел к вам. Если он посмеется...
     -- Посмеется? Почему  он должен смеяться  над  высказанной  от  чистого
сердца  просьбой? Это касается веры.?  Если  так,  могу  сказать  тебе,  что
преподобный знает о твоем духовном развитии. Я рассказывал.
     Гьюэр опустил глаза.
     -- Ваша милость  не знает всего. Боюсь, моя вера  развивалась не совсем
так,  как  вы полагали, и не совсем  могли бы меня одобрить. Одним словом, я
желал бы принять духовный сан, ваша милость.
     -- И ты думал, что  я не одобрю это?-- Камбер покачал головой.-- Гьюэр,
ты, верно, не понял  смысла моих прежних  слов. Я  просто советовал тебе  не
спешить давать  обеты, навсегда  меняющие  твою жизнь.  Если  ты обрел  свою
дорогу и тверд в выборе, я счастлив.
     -- Правда?
     -- Конечно. Рассказывай. Какой Орден ты выбрал?
     -- Это...  это только  еще  образующийся Орден,  ваша  милость,-- Гьюэр
боязливо  поднял глаза.--  Прошу, не требуйте от меня многого.  Я  дал  обет
сохранить тайну. Обещайте мне не настаивать.
     -- Даю слово,-- согласился Камбер.-- Расскажи, что можешь.
     Гьюэр глубоко вздохнул.
     --  Мы  хотим посвятить  себя новому  святому, ваша милость.  Мы думаем
получить разрешение устроить его главный  храм здесь,  в соборе  Валорета, а
собор  епископов  просить  о  его   скорой  канонизации.   Существуют  явные
свидетельства его чудес.
     -- Новый святой?-- Камбер лишь поднял бровь, но мысленно содрогнулся.--
О каком святом ты  говоришь? Мне неизвестно ни  о каких чудесах,  явленных в
последнее время.
     Гьюэр  склонил голову. Теперь, когда пришло  время раскрыть карты, язык
не повиновался ему.
     -- Ну,  давай же. Не  стесняйся,-- настаивал Камбер, все еще надеясь.--
Кто это?
     -- Это... лорд Камбер, ваша милость.

     ГЛАВА 20
     Рабу  же Господа  не  должно ссориться, но быть  приветливым  ко  всем,
учительным, незлобивым.
     С  кротостью  наставлять  противников, не  даст  ли им  Бог покаяния  к
познанию истины.
     2 послание к Тимофею 2:24-25

     Внутри  все  оборвалось.  Йорам  за спиной  Гьюэра  не  скрывал  своего
потрясения, почти ужаса.
     Боже! Ему это не послышалось? Камбер? Гьюэр  не  мог иметь в виду  его,
Камбера!
     --  Ваша  милость  не может  так изумляться,-- продолжал Гьюэр,  приняв
оторопь  Камбера за удивление.-- Вы, конечно, слышали о поклонении его праху
в  Кэррори.  С  началом  зимы паломничество  уменьшилось, но каждый  день  с
момента его  смерти пилигримы идут к нему на могилу в поисках заступничества
и  благословения. Мы откроем там первый  храм,  если  семья не воспротивится
признанию его святости. Прошу прощения, отец Йорам.
     Он оглянулся на Йорама, бледного  и потрясенного, стоявшего ухватившись
руками за стол, потом снова обратился к Камберу.
     -- Но даже они не в  силах отрицать его чудес, ваша милость,-- заключил
Гьюэр шепотом, но с вызовом.
     Камбер проглотил дерзость,  озабоченный  следующим  вопросом к  Гьюэру,
который не  мог  не задать. Он не  рискнул искать поддержку в  глазах сына--
смятение, завладевшее им, могло вырваться из-под маски Алистера.
     -- Ты сказал... чудес? Гьюэр торжественно кивнул.
     -- Разве вы не помните, как  я  попал к вам в ночь его отпевания, после
того  как вы нашли меня скорбящим возле гроба и привели к брату Йоханнесу? Я
говорил  вам  о  моем  сне...  как он  появился  и попросил  забыть  печаль,
вернуться к жизни.
     Это он прозвучало с такой силой, что мурашки побежали по спине Камбера.
Он взялся  за голову, припоминая, что именно рассказывал Гьюэр в ту ночь. За
делами  последних месяцев  он совершенно  позабыл о том случае и верил,  что
юноша уж точно забыл-- с тех пор они между собой о вещем сне не вспоминали.
     Называется  утешил страдальца... И что теперь делать?  --  Разве вы  не
помните, ваша  милость?  Нерешительный  голос  Гьюэра  прервал оцепенение, и
Камбер  взглянул в это  честное  юное  лицо, взяв  себя в руки. Он  подавлял
искушение немедленно проникнуть в мозг Гьюэра, узнать все  имена  участников
этого кощунственного кошмара, прочесть правду.
     И  вес  же   необходимости  не  было,  потому  что  Гьюэр  не  лгал,  а
Камбер-Алистер Каллен решил без крайней  нужды  таким способом не добираться
до истины.  Да и  юноша, уловив вторжение в мозг,  мог встревожиться и стать
подозрительным, что ни Камберу, ни Алистеру было никак не с руки.
     Если  в  безумной  затее участвовали  дерини  (тут  Камбер  вспомнил  о
странной встрече  Гьюэра с Квероном Кайневаном),  то  напрашивался  вывод  о
контактах между единомышленниками на уровне  сознания.  Если в таком общении
доводилось участвовать и его слуге, особенно с умелыми дерини вроде Кверона,
юноша  наверняка  стал  очень  чувствителен  к  таким  прикосновениям.  Даже
допустив,  что  контакт удастся скрыть  от Гьюэра,  нельзя обмануть  дерини,
которые после обнаружат следы пребывания Камбера в мозгу у юноши.
     Но что он мог сделать? Гьюэр перед ним. Если  не  решиться использовать
свои деринийские способности для  изменения сознания Гьюэра, может ли логика
убедить бедного простака  а том, что его чудо--  всего лишь сон? Такой успех
не  решит проблемы, не положит конец зарождению Ордена "святого Камбера", но
по крайней мере станет первой победой здравого смысла.
     Гьюэр,  разумеется,  умолчал о  подробны  планах  Ордена.  Энскома  это
обеспокоит. Архиепископу известно, что Камбер-- вовсе не почивший святой. Он
постарается не допустить официального признания культа Камбера.
     Решившись, как действовать, Камбер призвал на помощь свой дар убеждения
и  снова  взглянул  на  Гьюэра,  послав  Йораму  просьбу  не  вмешиваться  и
предоставить ему действовать самостоятельно.
     Камбер нервно откашлялся.
     -- Конечно, я помню, сын мой,-- наконец  удалось пробормотать ему.-- Но
ты в  самом деле веришь  в то, что  Камбер приходил  к тебе той ночью? Ты же
называл это сном, ведь так?
     Гьюэр смотрел мимо, глаза его блуждали по пламени в камине.
     -- Я понимаю, что это было как  бы  во сне,-- медленно ответил  он,-- и
все  же  было  во всем  реально,  как происходящее  наяву.  Я  понимаю,  что
проснулся перед его  приходом и что четко различал все вокруг: спящего брата
Йоханесса (я слышал, как он всхрапывает во сне), тепло огня, мерцание света,
запахи и мягкость постели. Его приход был реален, как и все это.
     -- Иногда сны бывают похожими на явь,-- осторожно заметил Камбер.
     -- Но я не верю, чтобы это был сон,--  настаивал Гьюэр,.-- Я думаю, что
каким-то мистическим образом  он  приходил, но не могу  объяснить этого. Мне
кажется,  он  возвращался  из  другого мира.  Мне  кажется,  что  теперь  он
продолжает направлять и вдохновлять нас на  деяния во благо людей.  Разве не
этому  он посвятил жизнь и продолжал бы свои труды, если бы безумная Ариэлла
не сразила его? Разве он не желал, чтобы мы продолжили начатую им работу?
     Камбер поерзывал в кресле в явном затруднении.
     --  Ты  прав,  он  этого  хотел, но он  не  был  святым,  Гьюэр. Он был
смертным, подобно другим. У него были качества сильного человека и слабости.
Он так  же, как мы, боролся с искушениями. Может  быть, эта борьба  была еще
мучительней  оттого, что он-- дерини. И наверняка не всегда успешной, потому
что он-- человек. Нет, Гьюэр, Камбер не был святым.
     -- Нет. Но вы восхищались им.
     -- Да.
     -- Вы так восхищались,  что взяли себе духовное имя, чтобы память о нем
продолжала жить.
     --  Верно,-- признался  Камбер, испытывая запоздалое сожаление  о своей
неосторожности.-- Но от этого человек вряд ли становится святым.
     Гьюэр склонил голову.
     -- Я знаю, не всегда легко распознать  подобное, ваша милость, особенно
когда бываешь так близко, как вы с Камбером.-- С блаженной  улыбкой на устах
он поднял  голову.-- Но вы еще увидите. По  воле Божьей  вы и  многие другие
(даже его Дети) обязательно увидите его величие,  как узрели мы. Поэтому  мы
хотим создать храм в соборе, откуда он  отправился  в свой последний  земной
путь,-- пусть каждый сможет поклониться этому  месту. И его могила в Кэррори
станет  храмом.  Для  кого-то уже стала. Прошу только отца  Йорама забыть  о
своем  неверии  и  предоставить  нам  возможность  беспрепятственно посещать
часовню.
     Он   развернулся,   чтобы  видеть  реакцию  сына  Камбера,  но  молодой
священник,  не владея собой, закрыл лицо руками и отвернулся. Пожав плечами,
Гьюэр встал и улыбнулся своему хозяину. Его глаза изливали сострадание.
     -- Камбер  ему не безразличен,-- ласково  сказал  он,--  ~и со временем
станет не безразличен всем людям. Простите мою настойчивость, ваша  милость.
Теперь я понимаю, что моя  просьба преждевременна. Я не стану беспокоить  ею
архиепископа,  и  вам  не  придется хлопотать за меня. Когда  придет  время,
Господь укажет путь.
     -- Гьюэр...
     -- Да, ваша малость?
     Камбер  поднялся, стараясь решить, как ему получше объяснить. Он не мог
запретить Гьюэру добиваться своего, потому что никакие обеты  повиновения не
связывали юношу. Клятвы, наверное, тоже не удержали бы его.
     Должно  быть, 1Ъюэр  почувствовал  нерешительность своего  господина, и
через несколько мгновений Камбер навсегда утратил возможность склонить юношу
к  здравомыслию.  Он опустился  на  колено,  поцеловал епископское кольцо  я
заговорил, не поднимая головы, уверенно и решительно.
     --  Простите, ваша милость. Вижу,  что  поставил  вас в затруднительное
положение. Мне искрение жаль. О  службе вашей милости меня просил Камбер, но
я теперь понимаю, что могу лучше послужить ему в другом.-- Он поднял голову,
посмотрел Камберу в  глаза.-- Я  должен оставить службу у вас, ваша милость.
Надеюсь, вы поймете мое  решение, каждый должен  действовать так,  как велит
ему сердце. Вы сами учили этому. А моя цель ясна.
     -- Гьюэр, уходить не обязательно,-- спохватился Камбер, терявший вместе
со  слугой источник сведений о  развитии событий  вокруг "святого".--  Я  не
стану  помехой.  Если хочешь, принимай обеты  нового  Ордена...  Как ты  его
назвал?
     -- Я еще  не говорил, ваша милость, он  будет  называться Слуги святого
Камбера.
     -- Слуги святого  Камбера,-- повторил Камбер, стараясь,  чтобы голос не
дрогнул.--  Если...  если  ты  хочешь  сделать  так,  я  не  в  чем  не буду
противиться.  Служат у меня члены разных  Орденов. Я  могу не разделять твои
цели, но уважаю право самостоятельного выбора. Мне было бы неприятно думать,
что моя косность оттолкнула тебя.
     --  Не  вы  оттолкнули меня, не отец Йорам. Пришло  время уходить. Есть
вещи, необъяснимые, как Божий промысел. Мои братья и сестры призывают меня к
служению. Пришло время полностью посвятить себя Камберу.
     --  Да-да. Долг есть долг,-- ответил Камбер.-- Но поразмысли о том, что
ты делаешь и почему. Ведь ты можешь ошибаться.
     -- Я так  не думаю, ваша милость.  Могу я теперь идти? Я уложу вещи и в
полдень отправлюсь.
     -- Да, сын мой. Я буду молиться, чтобы Господь вел тебя верным путем,--
прошептал Камбер.
     Гьюэр  склонил  голову и  подошел  к двери.  Пока он возился  с замком,
Камбер предпринял последнюю попытку.
     -- Гьюэр...
     --  Ваша  милость?--  Гьюэр остановился  на  пороге и  в последний  раз
оглянулся.
     -- Не знаю, кто  с тобой заодно, но, пожалуйста, ради  меня передай им.
Мне кажется,  вы  заблуждаетесь.  Ты  строишь  воздушные  замки.  Стремление
продолжить  дело  Камбера  благородно, и я думаю,  он был бы польщен. Но  не
пытайся создавать из него того, кем он не был.
     -- Прощайте, ваша  милость,-- выдохнул Гьюэр, повернулся и вышел, дверь
за ним затворилась.
     Так неблагополучно начавшееся утро  обещало  тяжелый день.  Как  только
Гьюэр достаточно отдалился, Йорам дал волю своим чувствам.
     О  чем это Камбер  думал, позволив  Гьюэру  уйти?  Юношу нужно вернуть,
обследовать  его мозг, выявить  реальную опасность нового  Ордена, этих Слуг
святого Камбера! Ну и слуги, какое кощунство! Не было никаких чудес!
     Камбер  оставался  спокоен.  В  контакте  сознания  они  перебрали  все
возможности  переубедить  Гьюэра, не перегибая палку,  не создавая опасности
разоблачения, и ничего  нового  не нашли.  Им и в дальнейшем противодействии
канонизации  "святого" придется  быть  осторожными, проявлять  сдержанность,
апеллировать к логике и здравому  смыслу.  Ни в  коем  случае дело не должно
дойти до сомнений окружающих в земном бытие Алистера Каллена. Скандал вокруг
канцлера-епископа,  ближайшего  сподвижника  и  друга  короля,  одним  махом
перечеркнул бы слишком многое.
     Йорам вынужденно признал справедливость такого заключения.  Нельзя было
не  видеть перемен  в Синиле  за последние полгода.  Само отношение короля к
делам  государства  стало  иным,  и во всех серьезных  вопросах помогал  ему
верный Алистер.
     А если тень  Камбера  вновь  потревожит монарха,  если идея канонизации
Камбера достигнет его? Если  эти самые  Слуги узнают о чуде с Синилом? Когда
сам король вынужден  будет поддерживать  выдумки невежественных святош, дело
может   принять   скверный  оборот--   требования   камберианцев   покажутся
основательными, аппетиты вырастут.
     А как быть с Дуалта? Йорам  был готов побиться об заклад, что  его отцу
неизвестно местонахождение этого михайлинца.
     Теперь признавался Камбер. Он в самом деле не  знал, где сейчас Дуалта,
хотя  у  него сложилось впечатление,  что юноша  вместе с  бароном Хилдредом
отбирает  коней  в  провинции  как  большой  знаток  лошадей.  Йорам  крепко
сомневался, что Дуалта да сих пор не проболтался.
     После  памятной ночи они встречались,  Дуалта  и  не  думал  забывать о
преображении  Алистера  на  его  глазах. Несколько раз говорили об  этом,  и
Йорам,  видимо,  проявил излишний  скептицизм.  Молодой  рыцарь  стушевался,
больше о "чудесах" не заговаривал и перестал навещать Йорама.
     С кем он мог  поделиться?  Что если, как  и Гьюэр, встретил начинавшего
становиться  вездесущим Кверона Кайневана и  все рассказал? В таком  случае,
история о том, как "святой Камбер" исцелял епископа, уже  могла стать частью
его деяний. Если так, все, кто присутствовал в ту ночь в комнате, становятся
участниками недостойного спектакля, попросту обречены на это.
     Камбер не хотел верить, но вероятность такого поворота событий отрицать
не  мог.  Правда, Гьюэр  пока не знал об  этом подвиге  своего кумира, иначе
учинил  бы  форменный  допрос  своему  хозяину, он  как-никак  и был  спасен
"чудом".  Раз  Гьюэр этого не сделал; значит  пребывает в неведении вместе с
прочими Слугами. Только их все  равно  не  урезонить. В прежние  года  могли
провозгласить  святым и  за меньшее, чем  мученическая  смерть  от руки злой
колдуньи и чудесное явление после смерти.
     Перспектива  превратиться в  святого  угнетала, а грядущая жизнь во лжи
тревожила  Камбера. Но все же,  если ему суждено  нести свой крест, учить  и
наставлять Синила,  он  не  отступится. Ему это  не  по нраву,  но разве  он
принимал решение, желая потешить себя? Он может усмирить свою гордыню.
     Йорам не донимал, как его  отец-священник и  епископ  может уживаться с
ложью  и  лицемерием,  все  чаще  сопутствующими  Камберу-Алистеру, но  ради
великих целей не противился и не перечил.
     Дискуссий  о проблемах морали  и  долге  духовной  особы могли умножать
сомнения, но не  способны  были  разрешить  драматическую ситуацию.  Кое-как
собравшись  с  мыслями, отец и сын  покинули  комнату Камбера и  поспешили в
часовню архиепископа. Облачившись в  ризы, они влились в степенное течение и
строгий  порядок  литургии,  возвращая  себе душевное равновесие Разговор  с
Энскомом откладывался до окончания службы.
     Завершив  все надлежащим образом, они перешли в комнату архиепископа и,
прерывая друг  друга,  рассказали Энскому  о случившемся, поделившись с  ним
впечатлениями на словах и мысленно.
     Потрясенный  Энском  не показывал виду,  слушал,  не  перебивая,  качал
головой и попивал козье молоко из чашки.
     -- Ax, Камбер,  ты  по-прежнему колючка  в боку.  О, я знаю, что ты  не
повинен в этом. Ты делал то, что должен. И тем не менее проблема возникла.
     Архиепископ  поморщился после очередного глотка,  молоко он пил, унимая
боль в желудке, а от последних новостей недуг еще  больше разыгрался. Камбер
молчал.
     --  Однако,--  продолжал архиепископ,-- ты можешь быть спокоен,  пока я
архиепископ,  в  моем  соборе  не   будет  воздвигнуто   никакого  святилища
Камбера.-- Он  решительно поставил  пустую чашу.-- Что касается канонизации,
думаю,  никто  не  с  силах остановить поклонения, популярного  в народе, но
обещаю постараться, чтобы до собора  епископов не дошло ни одно  официальное
прошение.
     -- Спасибо, Энском,-- тихо сказал Камбер.-- Большего нельзя и просить.
     Энском пожал плечами.
     -- Хотел бы я предложить большее. Честно  говоря,  не  понимаю,  как ты
можешь оставаться спокойным. Если бы кто-то пытался сделать святого из меня,
я превратился бы в комок нервов.
     Разламывая каравай белого хлеба, Камбер устало улыбнулся.
     -- Тебе  отлично известна цена этого внешнего спокойствия,-- сказал он,
отправляя  кусочек в рот.-- Что  еще  мне остается  делать?-- Он прожевал  и
проглотил хлеб.-- Открыть правду-- значит свести на нет все то, чего удалось
добиться за последние месяцы.  Синил  едва  начал чувствовать себя настоящим
королем. Уже  около  века  страна  не  видела  подобных  ему.  Тебе  следует
познакомиться  с планами реформ, которые  он,  Джеб и я разрабатывали вчера.
Они  значительны  и  по большей  части выросли из его  идей, а  не  наших  с
Джебедия.
     Йорам подлил  в кубок  отца душистого  темного эля, Камбер поблагодарил
кивком и основательно приложился к кубку, прежде чем продолжить.
     -- Это еще не  все.  Пока мы  обозначили  только общие контуры,  но уже
видно, что  некоторые его предложения в области права прямо-таки радикальны.
Он усвоил многое из того, что мы заставили его прочесть. Теперь это получило
во  многом  неожиданное  развитие.   Некоторые   затеи  слишком   далеки  от
реальности,  но важно  то,  что  он  учится. Начинает  мыслить независимо  и
стремится  дальше на  основе  того,  что мы  дали  ему. Иногда  я просто  не
поспеваю  за  его  мыслями. Энском, евший сыр  с  яблоком,  вытер  пальцы  о
салфетку из дамаста и принялся чистить ногти кончиком ножа. Его глаза весело
поблескивали.
     -- Не берусь спорить  об этом. По нашим встречам  я знаю о его идеях.--
Он повернулся к Йораму.-- А что ты, Йорам? Рис и Эвайн? Вы трое смиритесь со
святостью своего отца, если такова цена благосостояния страны?
     Йорам  оставил хлеб, превращавшийся в его пальцах во множество катышей,
и отряхнул руки от крошек.
     -- Должно быть нечто, способное остановить неразумных, ваша милость.
     -- Согласен.  К сожалению,  имя твоего  отца  пополнило мартиролог, его
"кончина"-- свершившийся факт. Как мы остановим разговоры вокруг нее?
     -- Как все это неправедно!
     -- Знаю,-- Энском вздохнул.-- Порой мы не можем позволить себе излишней
разборчивости.  Забудем  пока  о  нравственности.  Ты  можешь  справиться  с
паломниками?  Что  если  Гьюэр и его приятели  станут просить у  леди Элинор
разрешения на превращение могилы в свое святилище?
     -- О, Господи, она, верно, не позволит?
     -- Не знаю. Я спрашиваю тебя.  Больше  у  нее не будет поддержки Риса и
Эвайн.  Если обязанностей  фрейлины  не  достаточно, чтобы  удержать  их при
дворе, уж личный лекарь должен быть при королеве  безотлучно. Ты же  знаешь,
Меган снова понесла.
     Камбер опустил  кубок, который подносил ко рту, и с удивлением взглянул
на Энскома.
     -- Так скоро? Синил знает? Энском покачал головой.
     -- Сам Рис узнал об  этом всего  несколько дней назад. Если все пройдет
благополучно,  у  короля  будет еще один  сын. Нет  нужды говорить,  что  до
благополучного  разрешения от бремени в конце лета услуги  Риса  будут нужны
постоянно. Однако Йорам не ответил на мой первый вопрос. Что если  от Элинор
придет известие о намерении Слуг святого Камбера превратить могилу в храм?
     -- Она может согласиться,-- мрачно ответил Йорам.-- Она очень любила...
Камбера.-- Он посмотрел на отца, на Энскома, потом снова на  отца.--  Может,
открыть  ей правду?  Если  ты  по-прежнему  собираешься привлечь  к  этому и
мальчиков, она все равно узнает в конце концов.
     -- В  конце концов да. Но не сейчас.  Рис говорил, что она подумывает о
втором  замужестве,  и,  боюсь,  ее будущий супруг горяч и из подозрительных
ревнивцев.  Если  ей предстоит мириться с моей святостью, то лучше ничего не
знать, чем жить под страхом разоблачения.
     -- Кузен Джеми?-- спросил Йорам. Камбер кивнул.
     -- Энском, мы говорим о  юном  Джеймсе  Драммонде. Возможно, ты помнишь
его  по часовне. Когда  Катан  ухаживал за  Элинор, Джеймс тоже был  в числе
поклонников. Теперь Катана больше нет...-- Он пожал плечами.-- Как бы то  ни
было,  я буду очень  удивлен,  если Элинор не скажет  "да". Мальчикам  нужен
отец,  а Элинор-- муж. Графство Кулди  и владения Драммондов под  стать друг
другу.
     -- Но ты назвал его горячим,-- заметил Энском.-- Ты имеешь в виду, что,
если бы он знал правду о тебе, то мог бы дать ей ход?
     -- Скажем, я бы предпочел не подвергать его такому искушению,-- ответил
Камбер.-- Я не верю, что мужья и жены, если захотят, могут иметь  секреты от
своей  половины.  Пусть  уж  лучше  привыкают  к  творящемуся  в  Кэррори  и
примирятся, подобно нам. Йорам, как ты думаешь, им это по силам?
     -- Возможно,-- с сомнением отозвался Йорам.-- Однако будет нелегко.
     -- Ничто не бывает слишком  легким,--  прошелестел  Энском.--  Особенно
если  дело касается Камбера МакРори.  Как хорошо, Камбер, что я неплохо тебя
изучил.
     Неприятности были  впереди,  но не  в самом  ближайшем будущем. В своих
апартаментах  Камбер  уже  не  застал   Гьюэра.  Несколько  дней  осторожных
расспросов  обогатили знанием того,  что неверный слуга вышел из  Валорета в
одиночестве  и направился на юго-восток. Отец  и сын  не сомневались: он еще
объявится.
     Предупредив о случившемся Эвайн  и Риса, Камбер отбыл в Грекоту с ранее
намеченным  визитом,  решив не беспокоиться,  раз  от  беспокойства ничто не
может измениться к лучшему.
     Он нашел свою  епархию в образцовом порядке и  утвердился в подозрении,
что Вилловин  Треширский может отлично управляться и без него. Зима выдалась
холодная и  снежная, но во владениях  епископа не было недостатка ни  в чем.
Обильный, хотя  и поздний урожай при распорядительности  Вилловина  позволил
больше  чем  наполовину  заполнить   амбары.  Продажа  части  зерна  и  муки
обеспечила доход, достаточный для пополнения соборной сокровищницы. Коровы и
овцы дали немалый приплод.
     Окончательная  отделка  епископской  резиденции  была  закончена  месяц
назад.  Несколько дыр  в  соборной  кровле  заделали  свинцовыми  листами  с
заброшенной  часовни капитула. В  соборе были  заново  отделаны хоры, статуи
отмыты  и позолочены.  Когда  епископ вошел  внутрь, чтобы  отслужить первую
после своего возвращения мессу, неф буквально сверкал.
     Особый  интерес был у Камбера к разборке епархиальных архивов. Вилловин
договорился с варнаритским ректором о взаимном  обмене содержимым библиотек.
Холодной  и темной зимой десяток писцов варнаритского  и соборного капитулов
проводили   в   библиотеке   другой   стороны   все   время   бодрствования.
Восстанавливались   хроники,   переписывались   недостающие   части   важных
документов и хроник, представляющих интерес для каждой из сторон. Прилежание
монахов   способствовало   восполнению   белых  пятен   истории,  окружавших
религиозный раскол.
     Вилловин даже обнаружил сундучок, полный манускриптов на древнем языке,
который разбирал только  епископ. Он приберег их до приезда  Камбера, а  тот
отнес документы к себе в комнаты и в свободные минуты неспешно переводил их.
     Удовлетворенный  состоянием дел в епархии,  Камбер вернулся в Валорет к
намеченному сроку,  обнаружив  двор  в  хлопотах  по  случаю  приезда  графа
Сайхира. Теперь  все говорили  о  завоевании  им  княжества  Хелдор.  Бароны
Торквилл  и  Адаут привезли  согласие  Сайхира  на  весенний  визит. Но дата
приезда  близилась, а от  могущественного  графа вестей не было; донесения о
его   действиях   и   намерениях   делались   все   более   пространными   и
неопределенными.
     Сайхир  вроде  бы  шел  к  Валорету в сопровождении армии.  Нет, он  не
намеревался  воевать. Лично  графа сопровождал  небольшой отряд и только, но
войско   тоже   приближалось,   двигаясь  другой   дорогой.   Армия  Сайхира
превратилась  во внушительную силу-- ее почти удвоили люди из Хелдора. Среди
войск  были  замечены   отряды   наемников-торентцев.   При   дворе   Синила
распространились панические настроения.  Камбер  их  не разделял,  советовал
избегать  поспешных  выводов  и   предостерегал  от   необдуманных  решений,
навеянных воинственным прошлым Гвинедда.
     Солнечным утром 15 марта Камбер сам себе показался излишне легковерным,
хотя Сайхир выполнил обещание.
     Граф появился в срок и в сопровождении  эскорта из  пятидесяти рыцарей,
впрочем, державшихся весьма воинственно. Перед воротами столицы были воины в
полном  вооружении,  даже  кони несли  боевые  доспехи  из  железа  и  кожи.
Предводитель отряда  довольно зловещего впечатления не скрашивал. Молчаливый
и  замкнутый, он  ехал в  шлеме с опущенным забралом,  графскую корону почти
скрывал  пышный  султан  черных  страусовых  перьев.  Две   головы  дракона,
изображенные на его щите, тоже особенно не воодушевляли.
     По левую руку  графа невооруженный герольд вез личный штандарт Сайхира,
боевое  знамя  колыхалось  позади. Это уже успокаивало. Кроме  того,  Сайхир
согласился оставить  сорок  своих рыцарей за стенами  города, если остальные
десять войдут с оружием, составив эскорт, подобающий королю.
     Веря в добрые намерения Сайхира более своих подданных, Синил согласился
на это и призвал двор встречать графа. Ради такого события даже Меган стояла
рядом с  супругом,  хотя  с  началом  беременности она  сделалась  бледна  и
нездорова.
     По праву главнокомандующего Джебедия стоял  на верхней ступени помоста,
справа от  короля. Вся его одежда,  кроме шлема, представляла собой  военное
облачение михайлинца. Рука Джебедия, обтянутая перчаткой, покоилась на эфесе
меча. Коннетабль Адаут, ездивший  на переговоры  с  Сайхиром и до сих пор не
чувствовавший уверенности относительно намерений  графа, стоял между королем
и Джебедия, тоже вооруженный и в доспехах, с мечом Гвинедда в руках.
     В подаренных  Синилом ризе и  митре,  с  канцлерской  цепью на  плечах,
Камбер расположился  справа  от  короля, занимая место церковного и мирского
советника,  так  как  архиепископ  Энском  лежал сейчас в  постели,  мучимый
желудочными болями, участившимися в последнее время.
     Синил  восседал  на троне  в  длинной  мантии из  пурпурного бархата  с
вышитым золотом львом на груди. Рукава и воротник были оторочены белоснежным
мехом того же оттенка,  что и королевский пояс. На голове Синила была корона
Гвинедда--  золотое  переплетение крестов и листьев с  драгоценными камнями.
Желтый металл  резко оттенял  посеребренную  черноту  волос и бороды. Каждый
раз, когда  король поворачивал голову,  рубин Глаз  Цыгана в его правом  ухе
отражал свет и вспыхивал в длинных, до плеч волосах.
     Торжественно  грянули  трубы,  в  противоположном  конце тронного  зала
распахнулись двери, и взгляды присутствующих устремились туда.
     Вошла стража Синила, частично разоружившаяся, но готовая к отпору сбоям
грозным  гостям. За ними попарно  вступали  в  зал  рыцари Сайхира в  полном
боевом вооружении, внося с собой ощущение неясной угрозы.
     Восемь  воинов  предшествовали  своему  господину. Глаза обшаривали все
вокруг, воинственно блестя под  забралами шлемов; они приблизились к помосту
и поклонились. Шеи резко  согнулись и тут же гордо выпрямились-- минимальный
долг вежливости был отдан. Когда приблизился Сайхир  с герольдом,  капитаном
гвардии и  под боевым знаменем, рыцари  расступились и снова  поклонились  с
привычной  четкостью;  глубиной  второго поклона показав,  кого они признают
сюзереном.
     Дойдя до ступеней помоста, Сайхир остановился и  снял шлем одним ловким
движением воина,  способного подчинить своей железной  воле не только гордый
Хелдор. Под  шлемом оказался капюшон  кольчуги, однако, передав  шлем своему
капитану,   граф  не  обнажил  головы  перед  королем.  Лицо   в  овале   из
металлических  колец  было  бесстрастно,  глаза смотрели тле  мигая, а  мозг
оценивал человека, увенчанного короной Гвинедда.
     Герольд Сайхира  поставил  штандарт  своего  хозяина  на нижнюю ступень
помоста и отвесил поклон.
     --  Сайхир, граф Истмарчский  и командор  Хелдорский приветствует  вас,
Государь Синил Донал Ифор Халдейн, король Гвинедда и властелин Меары, Мурина
и Перплмарча,-- провозгласил герольд.
     Сайхир  поклонился  (напряженно  сложился в  поясе),  но было что-то  в
изгибе его губ, что-то скрытое в буйной огненной бороде, казавшееся улыбкой,
превращавшей торжественную строгость в игру. Мол, нельзя же, чтобы при таком
стечении народа  все было запросто. Камберу  вдруг пришла  уверенность,  что
Сайхир  готов предложить  союз, его остается только согласовать. Он взглянул
на Синила,  желая проверить,  отгадал ли король намерения гостя, но ответное
приветствие короля ничего не говорило-- обычный вежливый кивок.
     --  Ваше Королевское  Величество,  мой  господин  просит меня  передать
следующее:  Ваша  королевская  милость,  без  сомнения,  помнит,  как  армии
Гвинедда  и  Истмарча  сражались  бок  о  бок  и  победили  общего  врага  в
прошлогодней  войне.  После  той  великой  битвы  наши  пути  разошлись.  Вы
восстанавливали  разоренные войной  земли  и утверждали  порядок  в  стране,
освобожденной от тиранства Фестилов.
     Пока Ваше  Королевское  Величество  укрепляло  мир,  мне  и  моим людям
приходилось  сражаться  с врагами,  угрожавшими Истмарчу  с  севера.  Теперь
Хелдор надежно охраняется моим сыном  Званом и нашими войсками, но непокорна
еще его столица Рорау. Если со стороны  Торента или  мятежного Рэндалла, чьи
горы скрывают многое, придет помощь противнику, мы будем повержены и утратим
не только наши  Хелдишские  владения,  но  и Истмарч. Тогда Гвинедд  утратит
безопасность своих границ, обретенную такими тяжкими трудами в прошлом году.
     Посему  я, Сайхир  Истмарчский, предлагаю следующий союз между нами. Вы
являетесь правителем  могущественного королевства, а я, хотя и не подвластен
никому, всего лишь князь перед лицом Вашей милости, и я готов стать вассалом
Вашей милости.
     Если  Ваша милость согласна принять  мой меч как знак верности, принять
покоренный Хелдор под руку Гвинедда и защищать  его от посягательств,  то я,
Сайхир, буду предан вам душой и телом и готов служить всем, чем могу. Взамен
я прошу Вашу милость  даровать мне  и  моим наследникам те титулы  и  земли,
которые  Ваша  милость  сочтет  достойной  наградой  за  мои  услуги  короне
Гвинедда. Как представитель Вашей милости в Хелдоре я буду править от вашего
имени, во имя справедливости и блага для всех народов Гвинедда.
     Когда герольд закончил  речь, Сайхир вынул меч из ножен, поцеловал его,
потом опустился на колени и положил  его на верхнюю ступень помоста рукоятью
к трону.  Склонив  голову,  он  оставался на коленях, пока  Синил  спрашивал
совета  у  своего канцлера и Джебедия.  Рыцари Сайхира  последовали  примеру
своего господина, и Синил задумчиво их оглядывал.
     -- Как  всегда хвастает, но как  ты  смотришь  на это  с  военной точки
зрения,-- шепнул он. Джебедия едва заметно кивнул.
     --  Принять  предложение-- значит провести летнюю кампанию  по  крайней
мере  в Рэндалле,  кроме  того, остаются неясные  детали,  но  само по  себе
предложение заманчиво. Совместными усилиями мы сможем удержать завоеванное .
им  и  укрепить восточную границу. Кроме того,  у  нас появится  возможность
испытать новую военную систему в  летней кампании,  а  не  перед лицом более
серьезной угрозы.
     -- Так я и думал,-- пробормотал Синил.-- Алистер? Камбер тоже кивнул.
     -- Предложение  действительно превосходно,  Государь. Несмотря  на  всю
внешнюю мишуру,  в  нем нет  ничего  худого. Если Сайхир дает слово, значит,
чтобы  ни  случилось, он  с  вами.  Думаю, в  ваших  владениях не так  много
вассалов, подобных Сайхиру Истмарчскому.
     Кивнув, Синил выпрямился на троне, дал Джебедия подняться,  потом встал
сам,  обвел взглядом опустившихся на  колени рыцарей Сайхира и задержался на
самом графе. Тот флегматично изучал ступени королевского помоста.
     --  Милорд  Сайхир,--  произнес  Синил,  и его  голос  донесся до самых
дальних уголков залы,-- мы тронуты  этим благородным предложением и намерены
принять его на указанных  условиях. Но  прошу  вас, возьмите меч. От вас  не
требуется  никаких  клятв и  уж тем  более сдачи оружия.  Теперь  мы  должны
оговорить детали вашего предложения.
     Сайхир  уже было взялся  за  меч,  как просил  Синил, но заколебался  и
встал.
     -- Ваше Величество,-- произнес он искательно тоном, который трудно было
ожидать  от такого большого и могучего человека.-- Я не хочу  осложнять наши
отношения так сразу...-- По  рядам  рыцарей Синила  пронесся шепот.--  Прошу
вас, позвольте мне связать себя клятвой.
     Рыцари отреагировали общим вздохов.
     --  Я  согласен,  что  необходимы  дальнейшие  переговоры,--  продолжал
Сайхир,-- но  ваша помощь теперь очень нужна  в Хелдоре. Я бы не хотел из-за
формальностей  потерять  не  только  время.   Слова  Синила  Халдейна  будет
достаточно, чтобы скрепить союз.
     Последние  слова  вызвали  ропот  одобрения, и Синил подозвал  Камбера.
Канцлер  видел,  что король  доволен  и  скорее всего  предвидел  такой итог
переговоров, втайне от всех рассчитал... Возможно, они недооценивают Синила.
     -- Милорд епископ, вы готовы засвидетельствовать клятву Сайхира, раз он
того желает?
     Поклонившись,  Камбер подозвал молодого  помощника диакона,  державшего
украшенное драгоценными камнями евангелие.
     -- Я готов, Государь.
     Кивнув, король снова повернулся к графу.
     --  Сайхир,  граф  Истмарчский,  вы можете  приблизиться к нам.  Милорд
маршал, подайте, пожалуйста, его меч.
     Пока  Сайхир медленно  всходил  по  ступеням, наконец-то сняв  капюшон,
Джебедия подошел сзади и взял его меч. Опустившись на колени, Сайхир простер
руки к монарху, сложив ладони. Синил сжал запястья графа и устремил взгляд в
его карие глаза,  а Джебедия  опустился на  одно колено с  мечом  Сайхира  в
руках.
     -- Я, Сайхир, предаюсь  тебе  душой и телом,--  тихо, но  твердо сказал
стоящий на коленях мужчина.-- Верой и правдой обязуюсь служить тебе до самой
смерти, и да поможет мне Бог.
     С этими словами он наклонился и коснулся лбом соединенных рук.
     Синил,   до   глубины   души   растроганный  этим   жестом,   вздохнул,
успокаиваясь, прежде чем ответить.
     -- Принимаю твою клятву, Сайхир Истмарчский,  и со своей стороны обещаю
защиту тебе и твоим людям от всякого, насколько это будет в моей власти. Даю
слово Синила Донала  Ифора  Халдейна, короля Гвинедда и Хелдора,  властелина
Меары, Мурина и Перплмарча, господина Истмарча. Да поможет мне Бог.
     С  этими  словами  Синил  выпустил  руки  Сайхира и  наклонился,  чтобы
поцеловать  евангелие,  с поклоном протянутое ему Камбером. Затем книга была
поднесена  Сайхиру,  который  благоговейно коснулся ее губами. Камбер  убрал
евангелие, Синил принял у Джебедия  меч и  поднял его  острием вверх, знаком
оставляя графа на коленях.
     --  Сайхир Истмарчский,--  сказал Синил,-- в  знак клятв,  которыми  мы
только что обменялись, я верну тебе  твой меч,  но не раньше, чем он  станет
символом наших уз.
     Он искусно опустил  меч  на  правое плечо Сайхира. Краска  удовольствия
залила лицо графа, и, поняв, что делал Синил, он опустил голову.
     -- Сайхир Истмарчский, я подтверждаю твои нынешние звания и титулы...--
Он переложил меч на левое плечо.-- Утверждаю, что большее еще впереди.
     Он слегка коснулся мечом головы Сайхира, потом положил его на раскрытые
ладони и преподнес графу. Тот принял оружие  с поклоном, поцеловал его  и со
звоном вложил в ножны...
     По  этому  звуку зал  разразился шумными приветствиями,  король  поднял
графа  Сайхира Истмарчского и повел  к своим знатнейшим вассалам-- его новым
товарищам.

     ГЛАВА 21
     Делая добро, да не унываем; ибо в свое время пожнем, если не ослабеем.
     Послание к Галатам 6:9

     Заключение союза с Сайхиром изменило планы Синила на лето. Вместо того,
чтобы  оставаться в Валорете  и  продолжать  реформы,  король во главе войск
отправился в Хелдор,  со все возрастающим интересом наблюдая, как Джебедия и
Сайхир отвоевывают для него новые земли.
     Своего канцлера он оставил в  столице при королеве  Меган,  правившей в
его отсутствие. К возвращению из похода Алистер должен был подготовить новое
судебное уложение,  Синил хотел обнародовать его на первом же зимнем приеме.
Рис  и  Йорам  тоже  остались в  Валорете. Рис-- возле  королевы, Йорам-- на
службе канцлера-епископа.
     Вовремя спохватившись,  Синил  послал  часть  своей  армии во  главе  с
графами  Фэнтаном  и  Таммароном к  границе между  Истмарчем  и Торентом для
патрулирования.  После этого  из Торента  уже не могли неожиданно проникнуть
войска  и  блокировать  основные силы в Хелдоре.  Теперь, даже если Нимур  и
замышлял  недоброе   против  Гвинедда  со   своими   выкупленными  рыцарями,
благоприятный момент для нападения был упущен. Как бы там ни было, летом 906
года  на восточной границе  Гвинедда было спокойно.  Синил  не  мог  понять,
пригодились его методы устрашения или нет.
     На  севере  королевская  армия  была  встречена  разрозненными  силами.
Большая часть Хелдора еще  прошлой осенью приняла Сайхира как освободителя и
теперь  приветствовала почти  легендарного короля Синила--  давно ожидаемого
сильного друга. С Рэндаллом вышло  сложнее, в этой гористой  местности  было
полным полно укромных мест, где скрывались остатки армии Фестилов.  Однако к
концу  августа  своего  убежища   лишились  последние  в  Хелдоре  Фестилы--
племянник и племянницы убитого Термода  в конце концов сдали свою крепость в
Рорау.
     Синил  не позволил казнить этих  совсем еще  детей,  хотя  Сайхир так и
горел желанием, а Джебедия советовал. Но он не мог и отпустить  их, чтобы  в
будущем не было еще одной угрозы трону. Пока  хватало и опасности со стороны
Торента. Синил неохотно передал подростков под опеку  старшего  сына Сайхира
Эвана, которого  объявил владельцем Рэндалла. До конца  своих  дней  Фестилы
получали у  Эвана почетный плен-- участь, безусловно, безрадостная,  но  это
был предел королевского милосердия.
     Объединение земель  было  завершено  к  исходу  летней кампании. Рорик,
средний сын Сайхира,  так отличился в боях, что получил большую часть бывших
владений своего отца в Истмарче. Младший сын графа, тоже Сайхир, был наделен
графством Марли, севернее прежних границ Истмарча, потому что и он обнаружил
немалую храбрость и преданность. Сам Синил был в восторге оттого, что у него
на  службе  три  сына  Сайхира, он  и  мечтать не  мог  о  таких надежных  и
могущественных союзниках, способных водворить порядок в его владениях.
     Наибольшие почести достались самому Сайхиру: впервые в истории Гвинедда
ему жаловался титул  герцога и право последнего владения  землями Клейборн--
новое   герцогство  получило   название   по   имени   главного   города   в
северо-западной части Хелдора. Герцог Сайхир становился наместником короля в
Хелдишских  владениях. Должность  предоставлялась и  всем  потомкам  герцога
Клейборнского,  покуда  род его  не прервется.  Рэндалл,  управляемый теперь
Званом, добавлялся к титулу клейборнских герцогов. При жизни герцога Рэндалл
был   во  власти  его  старшего  сына,  фактически  являясь  самостоятельным
графством.  После  смерти Сайхира  Эван становился  герцогом  Клейборнским и
графом Рэндаллским, объединяя  земли и  титулы окончательно. Словом, к концу
лета у Сайхира появились немалые поводы порадоваться.
     А в Валорете для Камбера недели и месяцы бежали так  же  быстро,  как и
для Синила в Хелдоре,  хотя и не наполненные военной  горячкой. К концу лета
положение  королевы  Меган  сделалось  очевидным,  ее  радостным  оживлением
любовались  все, кто  любил  обычно такую  грустную  королеву. У  Эвайн тоже
проступали признаки приближавшегося материнства. Ребенок должен был родиться
вскоре  после  Рождества. Рис, ходивший за обеими,  не мог припомнить, когда
еще  был  так  доволен--  здоровьем и  настроением Меган  и  развитием сына,
которого носила под сердцем Эвайн.
     Сын Меган станет еще одним принцем Гвинедда, и, видит Бог, он нужен им.
Но мысль о собственном ребенке  каждый раз просто  будоражила. В этом они  с
будущей матерью были полной противоположностью: он горячо радовался, а Эвайн
делалась все  более спокойной и ровной, наполнялась неземным умиротворением.
Черты  лица и линии тела  приобретали мягкость и  плавность, прежде  Рис  не
видел  своей  жены  такой...  Даже  Йорам--  большой  любитель  пикировки  с
сестрой-- оставил свои колкости.
     Камбер  тоже  заметил  перемену  в дочери  и  в  отношении к ней Риса и
Йорама. От  их  неуклюжего внимания он  старался оберегать Эвайн, помогал ей
приспособиться к  своему  положению и старался не утруждать.  Подолгу  бывая
вместе,  они  и  теперь   иногда  занимались  переводами,  раздумывали   над
таинственными  фигурами  преград  и  их   предназначением,  но  чаще  просто
отдыхали-- в контакте сознания освобождали от напряжения мозг.
     Отец  и дочь не забывали и о  сложностях двойной жизни  Камбера и более
всего размышляли  над последствиями  возможного  объявления его  святым. Для
племени  дерини и  даже  для будущего  страны канонизация  скорее всего была
благотворна. В этом мог сомневаться разве что щепетильный Йорам.
     Кощунственность причисления  живого к  лику  святых, да еще священника,
божьего слуги-- вот что страшило и не давало покоя. Что  произойдет с  живым
Камбером в тот момент, когда его объявят святым? Это не дано знать смертным.
Он надеялся, что и не придется узнать.
     Отсутствие  Синила предоставило его канцлеру значительную свободу.  Она
была употреблена  на то, чтобы выяснить как можно  больше  о  камберианцах и
попытаться что-то предпринять.  Новости, донесения из провинции и  дворцовые
слухи понемногу складывались воедино.
     Случайно  встретив  гавриллитского  аббата  отца Эмриса,  явившегося ко
двору с жалобой о посягательствах  на  земли Ордена неподалеку  от аббатства
святого Неота. Камбер узнал, что Кверон Кайневан покинул Орден еще в апреле.
Эмрис  до сих  пор недоумевал, почему. Священник-Целитель  имел  безупречную
репутацию как  в самом Ордене, так  и  в миру.  Эмрис  не мог  объяснить, ни
почему Кверон ушел, ни куда он подевался.
     Из  другого  источника  Рису стало  известно, что  Кверон участвовал  в
покупке частично укрепленного  и  сильно разрушенного  замка  под  названием
Долбан,  стоявшего  у  дороги  из   Валорета  на  северо-восток  к  Кэррори.
Дальнейшее  расследование показало, что отца Кверона  пару раз видели  в том
районе  уже   не   в  белом  облачении  своего   бывшего  Ордена  и  что  за
отремонтированными  стенами Долбанского замка энергично ведутся строительные
работы.
     Последнее  обстоятельство немало удивляло.  Откуда  у  Кверона  взялись
деньги  на покупку  особняка, ведь,  как  и каждый священник,  он  дал  обет
бедности? Однако дворцовые события помешали Камберу завершить расследование.
Несмотря  на  то, что  Синил по-прежнему находился  в  Хелдоре  и должен был
вернуться  не раньше середины сентября, Совет  (вернее,  та его  часть,  что
пребывала  во  дворце) собирался  дважды в неделю, разбирал текущие  дела  и
отправлял подробные отчеты  королю. Королева-правительница с немалым  трудом
заставляла себя высиживать на заседаниях. Энском,  всегда радевший о заботах
церкви,  все  лето  переносил  приступы  болезни и  чаще  отсутствовал,  чем
присутствовал.
     Чем хуже становилось архиепископу, тем больше времени проводил Камбер у
его  постели,  повинуясь не  долгу,  а  глубокой  симпатии и  привязанности.
Многолетняя  болезнь  желудка  одолевала состарившегося  архиепископа.  Даже
такой умелый Целитель, как Рис, был в состоянии  лишь облегчить страдания, а
это умел делать и Камбер. Его Энском и предпочитал видеть около себя.
     По настоянию архиепископа, Риса и Йорама отрядили съездить в Кэррори, а
на самом деле проведать Долбан и выяснить тамошнее положение дел. Разведчики
появились неподалеку от замка в середине августа и провели там почти неделю.
Представились  купцами-путешественниками, наблюдали за сновавшими  туда-сюда
рабочими и расспрашивали некоторых.
     Выяснилось,  что  особняк  куплен  через  посредника  по  имени   Джон,
расплатившегося золотом. Теперь  с работниками расплачивается  бейлиф Томас,
он  же  имел дело и  с жителями деревень, приносившими съестные  припасы. За
золото и серебро бейлифа от крестьян требовалось  помалкивать о том, что они
видели внутри. Пользуясь деринийскими способностями, Рис и Йорам узнали, что
большинство строений похожи на монастырские.  Старая  часовня  Долбана  была
восстановлена  и,  как  утверждали некоторые,  значительно  расширена. Через
долбанские ворота  проследовало огромное  количество прекрасной древесины  и
камня,  а один старый плотник  рассказал о большой статуе  человека в плаще,
под капюшоном, поставленной возле нового алтаря из розового мрамора.
     Если  хозяин  этого места был тут, без  сомнения, им  являлся маленький
сухощавый  человек в  серой  одежде,  время от  времени  прогуливавшийся  по
крепостным стенам в ночные часы. Его облик как нельзя более точно совпадал с
описанием  Кверона вплоть до  толстой рыжевато-каштановой гавриллитской косы
длиной до пояса. Рис и Йорам не видели его собственными глазами, но человек,
по  которому они считывали мысли, не  мог  солгать. Сомнений  не оставалось:
Кверон был в Долбане.
     Для окончательного выяснения ситуации они перед отъездом нанесли ночной
визит в Кэррори. Элинор не  было-- вместе  со своим новым  мужем и сыновьями
она отправилась проведать  родню  супруга; но Умфрид, старый бейлиф Кэррори,
охотно впустил молодых людей.
     -- Да, посетители  продолжают  молиться у  могилы  покойного хозяина,--
рассказывал Умфрид.--  Многие  оставляют цветы. Могила  осталась  прежней, к
хозяйке никто не обращался с предложениями  по постройке  храма. А что, отец
Йорам и лорд Рис тоже считают покойного святым?
     Потайным ходом, соединявшим жилые комнаты и  фамильную часовню,, бейлиф
привел их к цели путешествия.
     В  сопровождении  Умфрида они не  стали убеждаться в неприкосновенности
надгробия,  поверили  старику  на  слово.  На  обратном  пути в  Валорет они
повстречали камберианские  часовенки, очевидно, поставленные поселянами  без
постороннего наущения, а просто в память о добром графе. С собой Рис и Йорам
везли записки из часовни с молитвами и просьбами к святому заступнику.
     Разведка не позволяла  заключить, разрозненные это проявления стихийных
человеческих   чувств   или  проявления  набирающего  силы,  организованного
движения.   Рассматривая  записки  с  могилы,  Камбер  заметил,  что  почерк
некоторых напоминает руку Гьюэра. Впрочем, совершенной уверенности не было--
слишком   много  бумаг  приходилось  ему  просматривать,  а  почерк  бывшего
секретаря ничем особым не выделялся.
     Серьезного  расследования не  состоялось-- в ночь  на  первое  сентября
Энском  Тревасский умер  на  руках Камбера. Участившиеся колики  и  приступы
тошноты, от  которых архиепископ таял на глазах, завершились кровавой рвотой
на пороге кончины.  Умирающий не чувствовал боли--  руки друзей избавили его
от страданий, но и вся деринийская мудрость уже не могла спасти Энскома.
     Камбер как епископ Грекотский отслужил погребальную мессу, показавшуюся
ему едва ли не самым  сложным  из того, что ему приходилось делать. Жаркая и
влажная  погода не  позволила  отсрочить похороны  до  возвращения  короля--
заклинание против тлена не могло действовать так долго. Энском  был погребен
в склепе под собором через два дня после смерти.
     Он был еще жив, а в Гвинедде,  зная об ухудшении здоровья архиепископа,
гадали о преемнике. В конце концов, при нескольких воздержавшихся все голоса
были отданы Джеффрэю Кэрберийскому.
     Некоторое  время   Джеффрэй,  один  из  шести  странствующих  епископов
Гвинедда  и бывший член гавриллитского Ордена,  был кандидатом на  получение
епархии. Епископ-дерини.  умеренный,  он пользовался  доверием многих людей,
был  известен  всему Перплмарчу, где обитал  в последнее время. Казалось, он
обладал  умением  соединять  совершенно несоединимое (талант, очень полезный
стране в будущем).
     Энском, правда,  сначала  не думал назначать Джеффрэя в  Валорет, зная,
что умрет раньше  Камбера,  он  не  хотел оставлять друга  один на  один  со
Слугами  святого  Камбера. На  кафедре столичного собора должен  был поэтому
воцариться  надежный  преемник,   который   будет   посвящен   в   тайну   и
воспрепятствует канонизации.
     Но претенденты не отвечали ни этому требованию, ни прочим достоинствам,
чтобы  занять такой ответственный пост,  а  времени у Энскома оставалось все
меньше.  Единственное  требование  к  преемнику  архиепископ  ни  за  что не
согласился  бы  изменить-- он должен  быть  дерини. Человеку нельзя доверять
пост главы  церкви.  Только такой  могущественный  заступник может  оградить
племя дерини от нападок щ и преследований.
     Поэтому  за  недостатком  других кандидатур Энском  выбрал Джеффрэя. По
крайней мере, тот был дерини, причем опытным, хотя Камберу не стоило слишком
на него  полагаться. За неделю до смерти Энском назвал имя своего избранника
в  письме Синилу в  Хелдор.  Когда пришло  согласие  короля, Энском  уже был
мертв.  Архиепископ  Орисс  Ремутский созвал  Совет  епископов  и представил
избранника Энскома. Когда он сказал, что и король одобрил выбор, епископы не
стали спорить.
     Подобно Энскому, Камбер сомневался в человеке, которого не знал ни  как
Камбер, ни как Алистер, но других предложений не было,  поэтому ему пришлось
сказать "да" вслед  за  остальными. Из-за того,  что  Джеффрэй  не знал и не
должен был  знать правды об Алистере  Каллене (Камбер  и Энском остерегались
прошлых связей Джеффрэя и Кверона  по Ордену), он не станет противником Слуг
святого Камбера, когда они поднимут головы.
     В  течение  недели  после  посвящения  Джеффрэя  ничего  необычного  не
случилось.  Вестей из  Долбана  не  было, и  когда  вернулся  король,  чтобы
выразить скорбь о кончине Энскома и познакомиться с новым примасом Гвинедда,
дворцовая жизнь  потекла  по привычному  руслу.  Следующие несколько  недель
Камбер был занят встречами и совещаниями с  Синилом, он почти забыл о  своих
опасениях.
     Сын Меган родился в конце сентября (его назвали Рисом в честь Целителя,
помогавшего ему явиться на свет), Синил, обрадованный здоровым телом и духом
малыша, объявил неделю  торжеств. Меган поправилась значительно быстрее, чем
после предыдущих  родов, и казалась счастливой уже от  присутствия  короля в
городе. Новорожденный принц рос не по дням, а по часам.
     Через месяц  после смерти Энскома новый архиепископ созвал консисторию,
просив  прибыть всех  епископов  и  глав религиозных  Орденов. Собрание было
назначено  в  том  же  зале капитула,  где  Камбер  впервые  предстал  перед
михайлинцами в качестве Алистера Каллена, только теперь Камбер  был  один из
восьми присутствующих епископов; он сидел в крайнем из трех кресел слева  от
Джеффрэя. В этих стенах  он уже не был канцлером Гвинедда, а одним из князей
церкви.
     Йорам  расположился сзади и чуть левее, на  табуретке. Каждому епископу
полагалось  иметь  при себе  одного  помощника, и  выбор  Алистера  Каллена,
естественно, пал на Йорама-- личного секретаря.  Кроме сына, в этом собрании
не было ни  одного  человека,  известного Камберу  до превращения в Алистера
Каллена.
     Утреннее  заседание  было  вполне  рутинно.   В  течение  первого  часа
архиепископ Джеффрэй принимал изъявления почтения от аббатов и  настоятелей,
которые  не  присутствовали при  провозглашении примаса и не успели выразить
уважения позже. Затем, после короткого обращения к присутствующим, в котором
Джеффрэй обрисовал свои помыслы,  он  объявил начало  дискуссии о  возможных
кандидатах на место епископа, освобожденного им.
     Камбер много  слушал и мало говорил. Утро завершилось без происшествий.
В полдень Совет удалился на легкий обед.
     Ничто не предвещало нарушения заведенного  порядка и степенного течения
заседаний.  После  перерыва Камбер  возвращался в  зал,  важно  выступая  по
выложенному  узорной  плиткой  полу.  Развлекался  разговором   с  сухопарым
епископом  Юстасом, своим соседом по  месту в синоде, беседа была  шуточная.
Поодаль следовал Йорам, у него с секретарем Юстаса был свой разговор.
     Усевшись   в   кресло   и   продолжая   улыбаться   очередной   остроте
собрата-епископа,  Камбер мельком взглянул  в  зал.  Там  негде было  яблоку
упасть,  утром   народу  было  вдвое  меньше.  Сидели  и   стояли   вплотную
представители   всех  влиятельных  монашеских   Орденов  Гвинедда,   лиловые
епископские  одежды терялись  среди  белых,  красных, синих плащей  и сутан.
Креван Эллин с михайлинцами занимал места на дальнем ряду скамей, как раз за
епископом Дермотом О'Бейрном. Ближе к помосту располагались отец Эмрис и два
десятка священников-гавриллитов.
     Камбер оглянулся,  за  его  спиной  тоже сгрудились люди. В этот момент
глашатай архиепископа ударил о пол кованным  железом посохом, требуя тишины.
Архиепископы Джеффрэй и Орисс вошли и заняли места, их встречали стоя.
     Когда все расселись, Камбер увидел, что в зал проскользнул  Джебедия  и
присоединился  к  Кревану  и прочим  михайлинцам;  он  был одет, как простой
рыцарь-монах,-- никакого  знака, свидетельствующего о его мирском положении,
не  было.   Джебедия,  как  показалось  Камберу,   поглядывает  на   него  с
любопытством. Но прежде, чем  удалось поразмыслить  о его взглядах, глашатай
снова  ударил посохом-- внимание. В наступившей  тишине раздался его  зычный
голос.
     -- Ваша милость, преподобные  отцы,  братья нового  религиозного Ордена
просят позволения выступить перед вами и подать прошение.
     Когда  большие двери распахнулись, у Камбера мороз пробежал по коже, он
понял (и все сомнения отпали), кого сейчас увидит.
     Он   мысленно   выругался,  ощутив  напряжение  Йорама,  когда  в   зал
неторопливо  вошел  Кверон  Кайневан, сопровождаемый людьми в  серых  рясах,
которых Камбер раньше не встречал, и Гьюэром Арлисским.
     Теперь  Камберу  было  понятно,  откуда  у  Кверона  взялись деньги  на
строительство в Долбане и что именно там  возводили. Как он мог  забыть, что
Гьюэр богат?
     С  отрешенностью постороннего  он  наблюдал, как  Кверон  остановился в
самом  центре  зала  и  низко поклонился,  набожно  спрятав  руки  в широких
рукавах,  потом приблизился  к  помосту и поцеловал кольцо Джеффрэя.  Бывший
гавриллит выпрямился, уважительно  кивнул отцу Эмрису и  отошел на несколько
шагов.  Спутники Кверона  опустились  на колени  и  склонили  головы. Волосы
некоторых  из них, в том  числе и Гьюэра, были заплетены в небольшие косички
на манер гавриллитов.
     Затаив дыхание, Йорам, испуганный и завороженный, подался вперед, когда
Кверон достал из  рукава свиток и принялся разворачивать. Теперь  остановить
Кверона Кайневана можно было только полной правдой, ничего не утаивая.
     -- Милорд архиепископ, достопочтенные преподобные отцы, я буду говорить
просто,--  сказал Кверон, заглянул в рукопись и опустил руку со свитком.-- Я
и  мои  братья  просим  вашего  благословения на  создание новой религиозной
общины,  посвященной  служению пока  еще  не  признанному  святому.  Мы  уже
построили его первый храм  в Долбане  и построим второй здесь, в соборе, где
лежало его тело. В конце концов и место его захоронения станет храмом, чтобы
все  желающие могли посетить святые  мощи и поклониться. Поэтому  мы  пришли
сюда,  чтобы  просить  канонизировать  покойного  графа   Кулдского  Камбера
МакРори.
     Когда замолкли слова Кверона, на мгновение воцарилась полнейшая тишина,
а  потом зал взорвался  возбужденными  криками.  Йорам  почти  непроизвольно
вскочил, его отчаянное "Нет!"  потонуло в общем шуме, но  гнев  и смятение в
лице были более чем красноречивы.
     Сына   Камбера  знали  многие  в  зале,  и  его  выходка  не   осталась
незамеченной. Однако Кверона она не смутила, ему было предоставлено слово, и
он собирался договорить до конца. Шагнув к помосту, он махал свитком, требуя
внимания. Его  голос  заглушал  не  только протесты  Йорама, но  и  возгласы
духовенства.
     -- Ваша  милость, я могу говорить? Я прошу выслушать меня, не прерывая.
Уверяю вас, мои сведения нельзя опровергнуть.
     Когда Гул  затих и  все  заняли  свои места,  Кверон  окинул слушателей
тяжелым деринийским  взглядом и опустил свиток.  Безмолвный и бледный, Йорам
стоял  перед Квероном,  до  боли  в суставах сжимая  спинку кресла  Камбера.
Камбер оцепенел, когда Кверон смерил взглядом его сына.
     -- Благодарю  вас,  милорды,-- наконец произнес Кверон обычным голосом,
вновь оборачиваясь к Джеффрэю.-- Ваша милость, я могу продолжать?
     Джеффрэй,  единственный  из  епископов, сохранивший  достоинство  сана,
задумчиво откинулся  на спинку  своего трона, машинально потирая  подбородок
рукой в перстнях. Его глаза скользнули от Кверона к Йораму и Камберу.
     --  Епископ  Каллен, попросите, пожалуйста, своего секретаря сесть.  Мы
знаем отца Кверона и выслушаем его прошение.
     Роберт Орисс, сидевший справа от Джеффрэя, наклонился к своему  коллеге
и заговорил, не отводя взгляда от потрясенного Йорама.
     -- Этот молодой человек-- сын лорда Камбера, ваша милость. Вам  об этом
известно?
     --  Мне  сообщили,--  ответил Джеффрэй.-- И несмотря  на это, я  должен
просить  его  не  вмешиваться,   пока  отец  Кверон  не   закончит.  Сядьте,
пожалуйста,   отец  МакРори.  Позже  вам  будет  предоставлена   возможность
высказаться.
     Почувствовав прикосновение  Камбера  к  своему  локтю,  Йорам  медленно
опустился на  краешек  стула  и  напряженно  застыл. Камбер  тщетно  пытался
сломать стены мысленного  сопротивления сына, не решаясь применить силу  или
обратиться к нему не по-деринийски на глазах у всех. Возможно, позже. Как бы
он  ни поступил, надо быть уверенным, что реакция  Йорама  не будет  слишком
буйной. Здесь, под проницательным взглядом Кверона, они не могут рисковать.
     Вздохнув, Камбер приподнялся, слегка кланяясь Джеффрэю.
     --  Примите  мои извинения,  ваша  милость.  Мой секретарь  юн и  легко
возбудим. Я постараюсь проследить, чтобы подобное не повторилось.
     -- Буду признателен вам  за  это,--  ответил Джеффрэй, поворачиваясь.--
Теперь можете продолжать, отец Кверон. Прошу вас.
     Кверон   поклонился,   скручивая   свиток,  которым  он  так   эффектно
воспользовался несколько  минут  назад.  Однако  содержимое бумаги  осталось
неоглашенным.  Может,  свиток  был  попросту  пуст,  и  Кверон потрясал  им,
стараясь произвести впечатление.  Что  еще  продемонстрирует этот  дерини  в
своем стремлении убедить собравшихся?
     Камбер  добросовестно  изображал  легкую заинтересованность и некоторое
сочувствие к своему секретарю, сидевшему рядом с жалким видом, Камбер принял
одну из излюбленных поз Алистера Каллена-- сосредоточенное неподвижное лицо,
руки лежат свободно, все мышцы кажутся  расслабленными. Он видел, как Кверон
изящно развернулся,  оглядывая  слушателей  и  поигрывая  своим  свитком. Он
заговорил свободно и доверительно, овладевая вниманием публики.
     -- Ваша милость, преподобные отцы.  Для  тех,  кто, возможно,  не знает
меня, скажу: я Кверон Кайневан,  Целитель и бывший священник  Ордена святого
Гавриила.  Я  остался  и  Целителем,  и  священником,  но,  как видите,  мое
облачение говорит о том, что я больше не принадлежу гавриллитскому Ордену. И
на это есть причина. Не падение моего прежнего Ордена, которым я всегда буду
дорожить,--  здесь  он  слегка  поклонился  отцу  Эмрису.--  а  призвание  к
исполнению другой службы,  которая для меня  и, я  верю, для Гвинедда  более
важна. Надеюсь, вы поймете причину такой перемены и выразите свою поддержку.
     Он  неторопливо  вздохнул,  а  публика  затаила  дыхание.  --  Как  вам
известно, граф Кулдский был убит в сражении в прошлом году. Точнее, был убит
Камбер МакРори: мягкий и набожный человек, как мы знаем, реставратор  нашего
короля (да будет  долгим  его правление). Защитник человечества,  как теперь
многие  называют  его,  причем  справедливо,  ибо  он  пал, защищая  нас  от
тиранов-Фестилов.
     Он был повержен в  расцвете  своего  служения  этому  королевству,  пал
задолго до того, как его труды могли принести плоды. Но мы,  именующие  себя
его Слугами, верим, что он не был спокоен, покидая нас,  когда его работа не
совершена и эта земля  в опасности. Его  тело умерло, но сам он не ушел! Его
рука простерта над этой землей и ее народом. С немногими  избранными он даже
говорил, направляя и подавая надежду, и даже даруя чудо исцеления.
     Теперь он овладел их вниманием и  знал это. Его  голос снизился до едва
слышного, а сам он  видел, как  собравшиеся шикают  на  соседей,  помешавших
слушать его.  Механически  потирая указательным  пальцем  нос, чтобы  скрыть
растущий испуг, Камбер почувствовал, как похолодело внутри, когда он услышал
слова об исцелении.
     Знал ли Кверон о случившемся с Синилом?
     -- Весной я  говорил с  одним  из  таких  людей,--  продолжал Кверон.--
Сейчас  он присутствует  здесь.-- Камбер позволил себе слегка расслабиться--
Синила в  зале  не было.-- Он рассказал  мне о  чуде:  благословенный Камбер
явился ему как бы во сне, но это не было сном! Те из вас, кто знает меня или
слышал  о  моей репутации,  надеюсь, поверят,  если  я  скажу, что  подробно
расспросил  этого  человека,  полностью  использовав   свои  способности,  и
убедился,   что  Камбер   появился   именно  так,  как   описывает   он.   Я
продемонстрирую это. Однако он не единственный неоспоримый свидетель.
     Вот оно-- еще одно  возможное  упоминание  о Синиле. Кто  еще мог  быть
поистине неоспорим? Расспросы Синила были по-настоящему опасны.
     --  Достоверность говорит сама за  себя, преподобные отцы. Я  верю, что
Камберу  МакРори  была  дарована  милость  Божья,  чтобы  даже  после смерти
продолжать свое служение на этой  земле. Я верю, что в конце концов у  этого
августейшего собрания  не  останется  иного  выбора,  как  объявить  Камбера
МакРори святым.
     Если моя откровенность обидела кого-то, прошу меня простить.
     Он  склонил голову. На  мгновение все  в комнате  замерло, хотя  Камбер
прекрасно знал, что должно произойти следом. На несколько  секунд воцарилась
мертвая  тишина, а  потом  послышалось  бессвязное бормотание  -- епископы и
духовенство зашептались. Так продолжалось несколько минут, пока Джеффрэй  не
поднял руку, требуя тишины, наступившей в тот же момент.
     --  Мы благодарим  вас, отец  Кверон. Отец МакРори,  вы желаете  что-то
сказать, прежде чем отец Кверон предоставит нам своих свидетелей?
     Йорам  медленно поднялся, глядя в глаза  Джеффрею.  В  последние минуты
страстной  речи  Кверона  он позволил отцу прикоснуться  к  своему  мозгу  и
заверил его, что не выдаст себя,  И все  же ему хотелось сообщить  как можно
больше правды, не подвергая  при  этом опасности  человека, ради которого он
столько раз шел на компромисс.
     -- Ваша  милость, я любил отца,-- твердо  произнес он.-- Я любил  его и
по-прежнему  люблю  так  сильно,  что не  в  силах  выразить  словами.--  Он
посмотрел  под ноги, вновь закрыв мозг для Камбера, потом снова  взглянул на
Джеффрэя.--  Но  отец  был человеком,  таким  же,  как  и все:  податливым и
набожным,  как говорил  отец  Кверон;  любящим  отцом  и  мудрым советчиком,
необычайно одаренным даже для представителей нашей расы. Он многим жертвовал
ради завершения того, во что верил, и был готов заплатить за это, потому что
любил свою землю и ее короля... может быть, слишком любил.
     Но он не был святым. Я только надеюсь убедить вас, что он ужаснулся бы,
узнав о том, что происходит под этой крышей!
     Вздохнув, Джеффрэй снова поглядел на Кверона. Для своих лет архиепископ
Джеффрэй  был довольно  привлекательным мужчиной. Его  темная  гавриллитская
косица  была  слегка  тронута  сединой, но от  речи сына Камбера  он  словно
сделался  старше. Всего за несколько минут. Джеффрэй  хмурился  и размышлял,
как  быть. Когда  Кверон  поднял голову,  задумчиво сцепив  руки за  спиной,
архиепископ постукивал по зубам своим аметистовым перстнем.
     -- Отец Кверон,--  произнес он, опять вздохнув.--  Я вынужден напомнить
преподобным  отцам,  что  мы с вами друзья и братья с  тех пор,  когда я еще
принадлежал к Ордену святого Гавриила. Мне хочется верить в то, что мой друг
и  брат только что сообщил августейшему собранию. Однако  хочу заметить, что
я, как  и  прочие, слушаю  это заявление впервые. Я  также  должен  обратить
внимание  на то, что сын человека, которого вы  просите признать святым,  не
разделяет   вашего   энтузиазма.   Вы   готовы   доказать   ваши   заявления
свидетельствами, как требует обычай?
     -- Готов, ваша милость.
     --  Хорошо. Вы сказали,  что  один  из свидетелей присутствует здесь. Я
хотел  бы  услышать  его  рассказ.  На основании  его  мы  решим,  стоит  ли
рассматривать это дело дальше. Вы согласны?
     Кверон поклонился.
     -- Хорошо. Отец МакРори, можете присесть.  Прошу  вас хранить молчание,
пока свидетель Кверона не закончит свою речь.
     Охваченный отчаянием, не в силах говорить,  Йорам  кивнул, опустился на
стул и прислонился головой к креслу отца. Барьеры сознания снова опустились,
пропуская  Камбера.  Когда  отец  проник в  мозг,  успокаивая,  благодаря  и
подбадривая  сына, Кверон  повернулся к  своей  братии, все  еще  стоящей на
коленях. Словно повинуясь зову, встал Гьюэр. Быстрота  его реакции возбудила
в Камбере подозрение, что они  с  Квероном поддерживают  магический контакт.
Теперь они увидят, был ли Кверон таким же умелым, каким его объявляла молва.
С объективной точки зрения, было интересно узнать, как много запомнил Гьюэр.
     --   Ваша   милость.--   Кверон   передал   свой   свиток   одному   из
коленопреклоненных людей и поклонился  архиепископу.-- Представляю вам лорда
Гьюэра  Арлисского, нашего благодетеля  и, если  позволит  ваша  милость,  в
скором  времени одного из Слуг святого  Камбера, так мы  хотим  назвать нашу
общину.
     Джеффрэй задумчиво посмотрел на Гьюэра.
     -- Я наслышан о вашей семье, Гьюэр. Вы еще не приняли духовный сан?
     -- Нет, ваша милость.
     Взяв украшенный драгоценными камнями нагрудный крест, Джеффрэй протянул
его Гьюэру.
     -- Гьюэр Арлисский, клянетесь ли вы этим символом нашей веры и  святыми
мощами, заключенными в нем, что ваш рассказ будет правдой  и только правдой,
понимая, как лжесвидетельство отразится на вашей бессмертной душе?
     Гьюэр приблизился и поцеловал крест.
     -- Клянусь, и да поможет мне Бог.
     Получив  одобрительный кивок Джеффрэя, Гьюэр поднялся и, опустив глаза,
вернулся и встал рядом с  Квероном. Соединив руки на  груди, Кверон еще  раз
кивнул Джеффрэю и быстро оглядел своих слушателей.
     -- Гьюэр, скажи, пожалуйста, преподобным отцам, видел ли ты кого-нибудь
из присутствующих в этой комнате прежде, разумеется, кроме наших братьев.
     --  Да,  отец Кверон.  Я знаю отца  Йорама, лорда  Джебедия и  епископа
Каллена, конечно.
     -- Очень хорошо. Рассказывай подробнее, пожалуйста.
     --  Я был  другом Катана-- брата преподобного Йорама,  павшего  от руки
короля Имра. Я был вместе с отцом Йорамом, лордом Джебедия и бла... и лордом
Камбером в  течение года после Реставрации. Я был слугой лорда Камбера после
смерти Катана и...  до  его  смерти. Затем я  поступил на службу к  епископу
Каллену.
     -- Понятно. Есть ли кто-нибудь еще, кого ты видел раньше?
     -- Видел? Да. Это было неизбежно, пока я служил у епископа  Каллена. Но
я не разговаривал с ними. Я был всего лишь секретарем и иногда камердинером.
     -- Но ты оставил службу у епископа Каллена. Почему?
     Гьюэр внимательно изучил обутые в сандалии ноги,  выглядывавшие  из-под
серой рясы.
     --  Прошлой весной я пришел  к его милости с  просьбой  построить  храм
святого  Камбера в соборе. Он...  ему не понравилась эта идея, а  отец Йорам
категорически  возражал, поэтому  я  решил,  что  буду  более полезным, если
оставлю службу у его милости, чтобы не смущать его и не сеять сомнений среди
его слуг. Я  надеялся,  что  в конце  концов  бла...  благословенный  Камбер
заставит его изменить свое отношение.
     Кверон кашлянул и вмешался.
     -- Ваша милость,  преподобные  отцы, я думаю, что сейчас полезно узнать
причину, по которой Гьюэр поступил на  службу к  епископу  Каллену.  В  этом
рассказе заключено первое чудо, которое мы намерены доказать.
     -- Чудо?--  воскликнул  архиепископ  Орисс.-- Вы  хотите  сказать,  что
этот... этот юноша попал к Каллену благодаря чуду?
     --  Гьюэр,  расскажи  преподобным  отцам,  что  случилось,--   спокойно
произнес Кверон.
     Гьюэр  поднял голову, уставившись  куда-то  в  пространство,  и  Камбер
понял, что воспоминания будут безупречны. Кверон позаботился об этом.
     Он  откинулся  на спинку  кресла,  решившись терпеливо принять все. Это
будет посерьезнее, чем Камберу казалось сначала, потому что Кверон наверняка
отлично вышколил своего свидетеля.  Теперь оставалось  надеяться, что именно
это  и  станет  ловушкой  для  Кверона--  чересчур   ясные   и  убедительные
воспоминания скорее всего покажутся сомнительными. Но обольщаться надеждами,
что Кверон перестарался, не стоило.
     -- Это случилось в ночь похорон лорда Камбера,-- Гьюэр сначала лепетал,
потом  твердость  и  решительность  появились   в   голосе.--  Многие  могут
подтвердить, что смерть Камбера повергла меня в отчаяние. Той ночью я плакал
у  его гроба и никак  не  мог  уйти. Должно быть, я пробыл там уже несколько
часов, когда пришел отец Каллен и увидел меня. Думаю, стражники беспокоились
и просили узнать, что со мной.
     Захваченные рассказом, слушатели перевели дух.
     -- Он отвел меня  в комнату, принадлежащую брату Йоханнесу, который был
в  то  время  его  камердинером.  Он и  Йоханнес  попытались заставить  меня
заснуть.  Я... думаю, они боялись оставить меня одного из страха, что я могу
что-то сделать над собой. Много из происшествий того вечера помню неясно.
     Как бы  там ни было.  я  не  мог  заснуть, пока отец Каллен не дал  мне
подогретого вина. Позже я понял, что в нем, должно быть, было снотворное. Не
знаю, как долго я спал.
     Когда  Гьюэр  замолчал,  чтобы  восстановить  дыхание,  Кверон   слегка
развернулся к рассказчику. В его глазах горел огонек беспокойства. Казалось,
Гьюэр не заметил этого.
     -- Тем  не  менее я чувствовал себя  вполне  уверенно  для того,  чтобы
осмыслить случившееся,-- продолжал Гьюэр.-- Я помню, что  проснулся и понял,
что лежу в одеялах,  что выпитое мной вино, наверное, было сдобрено каким-то
зельем, но  был спокоен. Потом я неясно  ощутил присутствие кого-то еще, как
будто дверь в комнату открылась и закрылась, хотя я этого не слышал.
     Открывая глаза, я ожидал увидеть  брата Йоханнеса  или отца Каллена. Но
брат Йоханнес мирно  спал в кресле  у  камина, и когда я повернул  голову  к
двери, я... в тот же момент понял, что это был не отец Каллен.
     Он  сглотнул  и  на  мгновение  закрыл  глаза,  набираясь  сил,   чтобы
произнести следующие слова.  Но  прежде  Кверон положил  правую руку  на шею
Гьюэра, а левой рукой провел по глазам юноши. Гьюэр выдохнул и  расслабился,
делаясь совершенно спокойным. Когда Кверон убрал руку, голова Гьюэра поникла
на грудь.
     Глубоко  вздохнув, Кверон  взглянул на Джеффрэя. Густые ресницы бросали
тень на его карие глаза, правая рука лежала на плече Гьюэра.
     --  Ваша милость, я прошу прерваться на минуту, чтобы предложить лучший
способ  рассказать  о  случившемся, чем слова. С согласия вашей милости я бы
хотел показать, что случилось с Гьюэром в ту ночь.
     Шепот удивления  прокатился по залу, и Камберу показалось, что он видит
едва  заметную улыбку на губах Джеффрэя. Он  даже подумал, не сговорились ли
Джеффрэй и Кверон заранее, несмотря на то, что говорил архиепископ.
     Нет, это невозможно. Даже Кверон не был способен на такое. Или был?
     --  Прошу  вас,  расскажите  нашим  братьям,  что  вы имеете в  виду,--
спокойно сказал Джеффрэй. Кверон поклонился.
     -- Как известно вашей  милости,  но не всем здесь присутствующим, Орден
святого  Гавриила учит  одной  процедуре,  благодаря  которой опытный дерини
может проникнуть в память другого и создать видимый образ его  воспоминаний.
Мы, Целители, иногда используем это для лечения определенных болезней ума.--
Он обратился к публике.-- Эта процедура не совсем волшебство, хотя, судя  по
всему, доступна  только дерини и не опасна ни для пациента, ни для Целителя,
ни  для зрителей, несмотря на то, что Целителю приходится затрачивать  много
энергии. Если разрешит его милость, вы сможете увидеть происшедшее в ту ночь
с Гьюэром своими глазами.
     Послышался   шепот   страха   и  удивления,  нервный  кашель  и  шорохи
задвигавшихся   людей.  Потом  наступила  тишина,   и   взгляды  собравшихся
обратились к Джеффрэю.
     --  Заприте двери,-- распорядился архиепископ.-- Нам не  помешают. Отец
Кверон, можете начинать.

     ГЛАВА 22
     Потому  что  ты будешь Ему  свидетелем пред всеми людьми о  том, что ты
видел и слышал.
     Деяния святых Апостолов 22:15

     Когда глашатай архиепископа убедился,  что дверь заперта, и поставил на
стражу двоих  рыцарей церкви, Кверон указал  своей братии на места  в первом
ряду.  Теперь  в  центре комнаты  остались  только  они  с  Гьюэром.  Камбер
нерешительно  ерзал  в кресле.  Его лицо выражало волнение и напряжение,  не
большее,  чем  у прочих,  но  сознание бурлило.  переполненное безрадостными
мыслями.
     Разумеется, ему доводилось слышать о  том, что предлагал Кверон,  но он
никогда  не  видел этого.  Камбер  был уверен, что  Рис наверняка  знал  это
таинство,  так  как одно время обучался своему  искусству  в  Ордене святого
Гавриила  и  пользовался славой одного из  самых  опытных  молодых Целителей
Гвинедда.
     Камберу никогда не  приходило в голову попробовать это таинство самому,
так  как  он   не  был  ни  Целителем,  ни  гавриллитом.  Заинтригованный  и
обескураженный, он ожидал увидеть наяву отражение своих действий в  сознании
другого. Кверон, отлучившись ненадолго, появился рядом и расстелил  на  полу
плащ, должно быть, имитируя постель для Гьюэра. Такое соседство стесняло, не
давало сосредоточиться и исключило контакт с Йорамом.
     Кверон  подвел послушного  Гьюэра  к плащу и  уложил лицом  к Камберу и
Юстасу. У Камбера  шевельнулось подозрение, что  выбор места был не случаен,
потому  что  Алистер  Каллен  уже  упоминался как прямой  участник  событий.
Разумеется,  Кверон  не мог  знать  его  истинной  роли, но, очевидно, хотел
проследить реакцию  того,  кто был  связан  с  чудесным  посещением  Гьюэра.
Камберу оставалось только признать за Целителем-священником дар предвидения.
Не следовало недооценивать Кверона Кайневана.
     Сидевший  рядом с ним Йорам почти восстановил  душевное равновесие.  Он
был  полностью во  власти  своей  обычной  любознательности,  готовясь стать
свидетелем  деринийского  искусства,  никогда  прежде  не  виданного.  Йорам
подался  вперед,  недавние  страхи уступили место  интересу.  Он  знал  цену
"чуду",  знал, как обставлял его Камбер,  но  искушение  увидеть все глазами
того, перед кем разыгрывался  спектакль, было слишком  велико, Йорам никогда
не  одобрял склонности отца к авантюрным приемам и,  несмотря  на неприятие,
всегда любовался  совершенством,  с  которым Камбер  ухитрялся  делать  все.
Йораму  сейчас просто не пришло в голову, что если и на этот раз  исполнение
безупречно, то,  увидев это  при помощи Кверона, все признают "чудо" и никто
не усомнится.
     Пока отец и сын наблюдали, как Кверон  опустился на колени возле Гьюэра
и откинулся на пятки лицом к  архиепископам  и боком к  Камберу.  Когда  все
стихло, Кверон  положил  руку Гьюэру  на  лоб,  устанавливая  более  жесткий
контроль,  Дерини  становился  все  более  спокойным  и  сосредоточенным.  В
какой-то момент он  поднял  затуманившийся взор  на  Джеффрэя, тот кивнул, и
Кверон обратился к Гьюэру.
     Мгновение спустя Гьюэр свернулся  калачиком, словно во сне, и застонал,
плотнее заворачиваясь в плащ. Кверон сидел неподвижно и молча. Наконец Гьюэр
несмело открыл глаза и огляделся.
     Камбер знал, что произойдет дальше.  Переведя взгляд  в центр  комнаты,
куда повернулся  Кверон, он  увидел, как  вихрь светящегося  дыма постепенно
приобретает черты неподвижной фигуры в сером плаще с капюшоном.
     Неужели  он действительно  выглядел  так?  Не удивительно, что  сначала
Гьюэр испугался!
     Гьюэр  перевернулся на  другой  бок,  заморгал,  удивленно  глядя,  как
высокая, окруженная сиянием фигура подплывает ближе. На лице юноши мелькнула
тревога.  Гьюэр  начал  быстро вставать, но  застыл, едва приподнявшись,  и,
опираясь на локоть, прошептал: "Камбер!"
     Видение  еще   приблизилось,  потом  остановилось,  и  капюшон  упал  с
серебристо-золотистой  головы, хорошо  знакомой всем  присутствующим в зале.
Когда собравшиеся  увидели и  узнали его  лицо,  послышался глубокий  вздох:
"Ах!"
     Ошеломленный, Камбер смотрел  на самого себя. Лицо выглядело  несколько
моложе  того, каким  казалось последние несколько лет, и Камбер  понял, что,
должно быть, таким видел его Гьюэр.
     -- Не  бойся.--  сказал  его  собственный  голос.  Эти  два  слова были
произнесены  Квероном,  но шевелились губы  видения, а интонация  была точно
Камберовская,--  Я вернулся только на несколько минут, чтобы  облегчить твою
печаль и сообщить, что мне легко в моем новом жилище.
     Камбер кивнул, захваченный воспоминаниями, и потерял нить происходящего
на несколько секунд.
     --    ...Теперь,    когда   вас    нет,    действия    короля    станут
неподконтрольными,--    говорил   Гьюэр,    когда    Камбер    вернулся    к
действительности.-- Я боюсь его. милорд.
     -- Пожалей  его,  Гьюэр,-- мягко  ответил призрак.--  Не бойся  его.  И
помоги  тем, кто  остался, продолжить  начатое  -- Йораму, Рису, моей дочери
Эвайн и моим внукам,  когда они подрастут. А Алистер Каллен, который  привел
тебя сюда. Он больше всех нуждается в твоей помощи.
     -- Отец  Каллен?--  Гьюэр  удивленно  покачал  головой,  в  его  голосе
слышалась печаль.-- Но он такой резкий и самоуверенный. Как я помогу ему?
     --  Он  не такой  независимый, как заставляет думать  других,-- ответил
призрак со знакомой улыбкой.-- Да, он бывает груб и иногда слишком упрям. Но
ему даже больше моих детей будет недоставать нашей дружбы. Ты  поможешь ему,
Гьюэр? Ты будешь служить ему, как служил мне?
     Взгляды  присутствующих  обратились к  Гьюэру  в  ожидании его  ответа.
Камбер не мог не  преклоняться  перед  мастерством дерини  по  имени Кверон,
который   сумел  вызвать   из   затуманенного   снотворным  сознания   такое
ослепительно  яркое  воспоминание  и  теперь  удерживал   публику   в  чарах
волшебства. Когда  Гьюэр  робко посмотрел  на своего  гостя, Камбер  прикрыл
улыбку рукой.
     -- Я правда могу помочь ему?
     -- Правда.
     -- Служить ему так же, как служил вам?
     -- Он  более чем  достоин этого, Гьюэр, и слишком горд, чтобы просить о
твоей помощи.
     Гьюэр сглотнул, и половина слушателей сделала то же за ним.
     -- Хорошо,  милорд. Я  сделаю  так. И я не дам умереть  памяти  о  вас,
клянусь!
     --  Память  обо  мне  не  так  важна,--  ответило  видение  уж  слишком
застенчиво.  Камбер такого за собой не помнил.-- А вот начатая нами работа--
да. Помоги Алистеру, Гьюэр. Помоги королю.  И помни,  я всегда буду с тобой,
даже тогда, когда ты меньше всего ждешь этого.
     Это точно, подумал Камбер. Верю, что ты продолжишь мою работу.
     -- Да,  милорд!-- Гьюэр  выкатил  глаза,  понимая, что  призрак  должен
исчезнуть.-- Нет! Подождите, милорд! Не оставляйте меня сейчас!
     Видение остановилось и с сочувствием посмотрело на него.
     -- Я не могу остаться,  сын мой,  и не могу больше приходить к тебе. Да
будет с тобой мир.
     В отчаянии посмотрев  на призрак,  Гьюэр упал на колени и протянул руки
вверх.
     -- Тогда  благословите меня, милорд. Пожалуйста! Не  отказывайте  мне в
этом!
     Знакомое  лицо  приобрело  выражение   торжественности,  голова  слегка
склонилась,  словно раздумывая  над  просьбой, и  потом рука изящно очертила
знак благословения над головой Гьюэра.
     --  Benedicat  te  omnipotens  Deus,  Pater,  et  Filius,  et  Spiritus
Sanctus,-- прошептало видение, начиная таять  еще  до того,  как Гьюэр успел
выдохнуть: "Аминь".
     Едва коснувшись  вздрагивающей головы, благословляющая  рука исчезла из
глаз.  Несколько секунд Гьюэр оставался неподвижным,  потом открыл  глаза  и
увидел пустоту.
     Когда он вскрикнул и начал было подниматься, Кверон нарушил собственную
неподвижность  и  легко дотронулся до его  плеча. В  то  же мгновение  Гьюэр
замер,  а  потом снова сел:  глаза закрылись, голова бессильно свесилась  на
грудь.
     Взволнованное "Ох!" пронеслось по рядам зрителей. Кверон откинул голову
и  дрожащей  рукой  устало  вытер  лоб.  Камбер  сразу же угадал,  что  этот
безобидный   жест    маскировал   заклинание,   возвращающее   силы.   Потом
Целитель-священник  глубоко  вздохнул  и  медленно встал,  тяжело опираясь о
плечо  Гьюэра.  Его  прикосновение  вернуло  юношу  к  действительности.  Он
захлопал глазами и огляделся, словно стараясь сориентироваться.
     По комнате пронесся вздох облегчения.
     --  Ваша  милость,  кто-то  из  присутствующих  в  этой  комнате  может
подумать, что раз мне удалось  сделать то, чему вы  стали свидетелями, то  и
случившееся с Гьюэром  может быть результатом волшебства,-- произнес Кверон,
поддерживая свидетеля под  локоть, помогая  ему подняться, и  поднял плащ.--
Уверяю вас, это не  так, несмотря на то, что  его сознание  было  затуманено
снотворным. Я не имею цели бросить тень на доброе имя епископа Каллена, сэр.
вы дали ему именно то,  что предложил бы и  я, окажись на вашем месте... Тем
не менее его память сохранила такие детали, о которых он сам узнал не сразу.
     То, что  видел  Гьюэр, не было результатом  магических действий. Камбер
действительно  присутствовал  в  комнате,  и это  я  могу  объяснить  только
вмешательством сверхъестественных сил. Мы не расспрашивали о той ночи  брата
Йоханнеса, который  спал в кресле  рядом  с  Гьюэром,  и  епископа  Каллена,
конечно  же.  Мне бы хотелось представить вашей милости полное расследование
случившегося.  Я готов подвергнуться  считыванию мыслей  прямо здесь, на той
глубине, которую выберет ваша милость, чтобы доказать,  что я  говорю только
правду и ни в чем не исказил увиденное Гьюэром.
     В зале зашептались,  и Джеффрэй оглядел собрание, заметно взволнованный
последними словами Кверона.
     -- Думаю, в этом нет необходимости, Кверон, если только... Не хотели бы
вы,   милорды,  сделать  это?  Может  быть,  вы  предпочитаете,  чтобы  ради
соблюдения  правил я  одобрил  просьбу  Кверона?  Ни у меня,  ни  у  Кверона
возражений нет. Мы сделаем это, если это  облегчит для вас принятие решения.
Я вижу среди вас сомневающихся.
     Молодой епископ О'Бейрн, видевший призрак Камбера в основном со  спины,
нерешительно оглянулся на коллег за поддержкой и встал.
     --  Простите,  ваша милость,  но для нас,  людей,  дела дерини являются
тайной. Думаю, нам всем  будет  спокойнее, если  рассказ Кверона  подтвердит
кто-то, например вы, ваша милость, если пожелаете.
     Когда   О'Бейрн  сел,   несколько  священников  согласно   закивали   и
забормотали, одобрительно перешептываясь. Кверон поклонился, когда  Джеффрэй
снова  взглянул  на него,  Передав плащ Гьюэру, он подошел к архиепископу  и
опустился на колени.
     Когда Кверон  смиренно склонил голову, зал умолк. С  протяжным глубоким
вдохом, готовясь  к  проникновению  в  мозг  своего бывшего  брата, Джеффрэй
поднес пальцы правой руки к виску  Кверона. Закрыв глаза, медленно выдохнул,
и в течение какого-то времени ничто не нарушало тишину комнаты.
     Потом Джеффрэй вздохнул, открыл глаза, заморгал, взял Кверона за руку и
легонько пожал. Он оглядел комнату с совершенным спокойствием.
     --  Отец Кверон  говорит правду,--  негромко, с  легким трепетом сказал
архиепископ.-- Гьюэр действительно видел все то, что видели мы.  Деринийское
волшебство  к  этому  не  имеет  никакого  отношения.  Мне  остается  только
согласиться с Квероном, что это поистине чудо.
     В зале  возник  ропот, но  почти сразу утих--  собравшиеся  поняли, что
Джеффрэй недоговорил.
     --  Кроме  того,  я узнал,-- продолжал Джеффрэй,-- и  о других  фактах,
которые  могут  иметь  отношение  к данному  делу. Я  разрешаю  отцу Кверону
огласить  их.  Однако сейчас мне хотелось бы обратить ваше  внимание на одну
деталь, касающуюся канонизации Камбера.
     Священнослужители  переглянулись, некоторые подались  вперед,  а Камбер
почувствовал, что каменеет. Неужели  Джеффрэй собирался  рассказать о втором
"чуде", свидетелем которому стал Синил?
     -- От  отца Кверона я  узнал,  что он и его братья  провели  дальнейшее
расследование,--  продолжал  архиепископ,--  нанесли   несколько  визитов  в
Кэррори, к месту захоронения Камбера.
     Сидевший рядом с Камбером Йорам сжался  в  комок. Оба они  поняли,  что
произойдет дальше. Речь шла не о Синиле, только эта тема была почти столь же
страшна.
     --   Могила  Камбера  пуста,   милорды,--  сказал   Джеффрэй.--  Кверон
утверждает, что Камбер вознесен на небеса!
     В этот момент  зал взорвался  множеством восклицаний, о таких чудесах с
глубокой древности никто не сообщал. Это, вне всякого сомнения, указывало на
святость Камбера. Только Йорам и  сам Камбер не присоединились к обсуждению.
Ошеломленный, Йорам застыл, его глаза округлились от ужаса. Отец смотрел  на
него с глубоким состраданием.
     Когда  шум  затих, Джеффрэй  полуобернулся  в  сторону  Йорама.  Взгляд
Кверона,  все  еще  стоявшего  слева от архиепископа,  последовал в  том  же
направлении.
     -- Отец  МакРори?--  Голос  архиепископа  оборвал  разговоры,-- Судя по
вашему лицу,  вы  не верите  этому.  Может  быть,  вам  что-то  известно  об
исчезновении тела?
     Йорам поднялся, слишком подавленный,  чтобы попытаться  сделать  что-то
еще, кроме как держаться на ногах.
     -- Я... не могу понять, откуда отцу  Кверону стало известно об  этом,--
запинаясь произнес Йорам.--  Мой отец был похоронен в фамильном склепе рядом
с могилой его жены и моей матери. Если Кверон нарушил неприкосновенность его
последнего земного прибежища...
     -- Его последнее земное прибежище не тронуто,-- вмешался Джеффрэй.-- Вы
не можете предложить другого объяснения существованию пустой могилы.
     Йорам  смотрел под  ноги.  В  его глазах стояли  непрошеные  слезы,  он
слишком хорошо помнил предлог для перезахоронения тела Каллена и как впервые
заговорили об этом.
     -- Я... я перевез тело,-- в отчаянии прошептал Йорам.
     -- Не понимаю вас, святой отец.
     -- Я сказал,  что это  я перевез тело,-- повышая голос, повторил Йорам,
глядя Джеффрэю в глаза.
     --  Убедительное  объяснение,--  Кверон  обращался  только  к Джеффрэю,
однако буркнул достаточно громко,  и его замечание услышали все.-- Наверное,
отец МакРори может пояснить?
     -- Итак, святой отец? Йорам сглотнул и кивнул.
     -- Это... было необходимо, ваша милость. М-мой отец просил об этом.
     --  Он  просил  об  этом?--  воскликнул Джеффрэй,  очевидно  еще  более
заинтригованный.
     -- До смерти,  ваша  милость,--  поспешил  поправиться  Йорам.--  Он...
беспокоился, что  с его смертью  (в свои шестьдесят лет  он понимал, что это
может произойти значительно раньше, чем он  предполагал, в бою или по другой
причине), что  могут... возникнуть трудности.  Он боялся, что  могила такого
известного  и противоречивого  дерини,  как  он,  может  быть  осквернена,--
продолжил  он,  стараясь говорить  как  можно  убедительнее.-- Возможно,  он
опасался  именно того, что происходит сейчас здесь, и  не  хотел, чтобы  его
бренные  останки  служили предметом  поклонения. Я  исполнил его  просьбу,--
закончил он.
     -- И перевезли  его прах в  другую могилу.--  Джеффрэй продолжал.-- Что
означает, святой отец, возможность увидеть его?
     Йорам опустил голову. По тому, что осталось от тела Каллена, уже нельзя
было угадать, кому оно принадлежало, но такие опытные дерини, как Кверон или
Джеффрэй, могли точно установить, кто это был.
     -- Нет, ваша милость, не могу.
     -- Но  почему?-- поинтересовался Джеффрэй.-- Может быть, потому, что вы
никогда не перевозили тело и осведомлены о его судьбе не лучше отца Кверона?
     Прежде  чем  Йорам  успел  открыть  рот,  чтобы  ответить, Кверон  взял
инициативу в свои руки.
     --  Ваша  милость,  боюсь,  добрый  отец  МакРори стал  жертвой  своего
сыновнего почтения. Не знаю,  почему он пытался обмануть наше собрание, хотя
считаю,  что причина  этому--  подлинная  любовь  к  отцу,  чью святость  он
отказывается  признать по  каким-то ведомым одному  ему причинам. Но я  хочу
сказать ему-- либо представьте  прах, либо придумайте  что-то  другое. Как я
понял, он  не может предъявить останки, потому что еще несколько минут назад
не знал об их исчезновении!
     Йорам опустил  голову, не  в силах опровергнуть  Кверона. Разрушить его
логику можно  было, окончательно выдав себя. Он  и так слишком много сказал.
Даже теперь сын Камбера  стоял  на  тонком льду-- он  только  что принародно
пытался солгать своему архиепископу, все это видели.
     --  Святой  отец, прошу  вас,  будьте  рассудительны,--  голос Джеффрэя
звучал почти примирительно.-- Мне  хотелось поверить вам. Я понимаю, что  вы
должны  чувствовать.  Однако  не  могу позволить вашим  личным  переживаниям
смешиваться с долгом этого  собрания. Вы  позволите  считать ваши мысли, как
сделал  это  Кверон,  если я  пообещаю хранить в  тайне все,  за исключением
некоторых деталей? Это будет полезно  в  будущем, ибо,  я уверен,  рано  или
поздно это дело будет вынесено на обсуждение двора.
     Йорам  не удержался от невольного восклицания, уверенный,  что угодил в
ловушку.  Ни  в  коем случае он не должен  позволять  Джеффрэю считывать его
мысли, даже если  это будет стоить жизни! Перезахоронение тела Алистера, его
участие в случае с Синилом... Он боялся думать о том,  что  произойдет, если
Джеффрэй   попытается   заставить   его   подчиниться  и   придется  оказать
сопротивление выученному в Ордене святого Гавриила  дери ни. Но когда он уже
открыл рот для отказа,  готовый  к  любым последствиям,  сознание Камбера  с
такой силой надавило на его мозг, что он от боли схватился за голову.
     На тебе  лежит  запрет  не открывать  места  моего  последнего  земного
убежища, которого  ты,  разумеется, не знаешь, потому  что я  еще не умер,--
зазвучала в  его мозгу  мысль Камбера.-- Если  Джеффрэй попытается заставить
тебя, это погубит твой мозг. Запрет слишком строг. Скажи ему это!
     Слегка  покачиваясь и все еще  ощущая головокружение  от мощи контакта,
Йорам  выпрямился  и  посмотрел  на  архиепископа,  обрадовавшись,  что  его
слабость вызвала тревогу  на лицах  Джеффрэя, Кверона и остальных. Теперь он
чувствовал, как  поддержка отца ослабевает, епископ Каллен смотрел на него с
той же озабоченностью, что и другие. Он понял, что Камбер что-то задумал, но
не  знал, что это было. Ему просто нужно следовать приказам  и  верить в то,
что его ведут правильным путем.
     --  Я... я не могу позволить  вам  этого, ваша милость,--  сказал он, и
даже  его голос звучал  несколько нерешительно.--  Только что ко мне  пришло
довольно болезненное воспоминание,  что отец наложил на меня некие... печати
не раскрывать места его последнего земного  убежища. Откровенно говоря, я не
вполне помню, где оно находится,-- добавил он. Все это было правдой.
     Джеффрэй подозрительно поджал губы.
     -- Подобные пробелы в  памяти можно  исправить, святой отец.-- Сами  по
себе слова были довольно нейтральными, но в голосе послышалась угроза.
     -- Это погубит мой мозг. Прошу вас, не заставляйте меня ваша милость,--
произнес Йорам.
     Камбер поднялся и положил обе руки на плечи сына.
     -- Ваша милость, мой секретарь очень расстроен. Позвольте мне сказать?
     --  Только  если  вы  можете  предложить  что-то существенное,  епископ
Каллен,--  ответил  Джеффрэй  раздраженно.-- Отказ  отца МакРори не очень-то
убедителен. По-моему, все это чистый обман.
     --  Позвольте  мне предложить  выход,  ваша милость,-- спокойно  сказал
Камбер.-- С тех пор как  Йорам вступил в наш  Орден, мы с ним стали довольно
близки. Он  стал мне почти сыном. Кажется,  я знаю его лучше, чем кто-либо в
этом  зале...  и  его  отца  тоже.  Для  моего  секретаря я уже год  являюсь
духовником и исповедую его с тех пор, как он находится при мне.
     Все это было правдой, и Камбер почувствовал себя увереннее оттого,  что
Джеффрэй не спешил возражать.
     -- Ваша  милость, позвольте мне  считать мысли  с  Йорама,--  продолжал
Камбер.-- Если на нем действительно лежит печать против проникновения в мозг
постороннего (а вы действительно посторонний, несмотря на то, что  являетесь
для  него как архиепископ духовным отцом), может быть, мне удастся проделать
это. Принуждение может вызвать необратимые разрушения.  В защите собственных
секретов Камбер обладал незаурядным мастерством.
     Раздумывая над словами епископа, Джеффрэй нетерпеливо нахмурился.
     -- Итак, отец МакРори, вы согласны на это?
     -- Не уверен, что это мудрое решение, ваша милость,-- вмешался  Кверон,
не давая Йораму возможности говорить.-- Мы уже убедились, что епископ Каллен
фигурирует в случае с Гьюэром, хотя я должен признать, что его милость узнал
об этом уже как о свершившемся факте. Тем  не менее, должен сказать, что его
милость может оказаться  не  самым объективным. Мы располагаем  информацией,
что  он,  как  и  Йорам,  принимал  участие  в  другом  чуде,  приписываемом
благословенному Камберу,  хотя  нам  известно, что  его милость в  то  время
пребывал без сознания.
     Вот оно! Опять намек на другого свидетеля. Синил? Или Дуалта? Однако по
какой-то причине Кверон не решился назвать короля. Возможно, он  тоже боялся
рисковать, сомневаясь в реакции Синила.
     Оценивая  вероятность такого, Камбер повернулся к Джеффрэю. Архиепископ
выжидательно смотрел, приподняв бровь.
     -- Это правда, епископ Каллен?
     -- Так мне сообщили, ваша милость. Сам я ничего не помню.
     -- Йорам рассказал вам об этом?
     -- Нет, ваша милость.
     -- Кто же тогда?
     -- Я не могу сказать этого,  ваша милость.  Это был источник, который я
не имею  права открывать, если только 9ТОТ человек не  предстанет перед этим
собранием и не позволит мне  говорить. Однако, вне зависимости  от того, как
разрешится этот вопрос,  моего  личного  интереса в  нем нет,  а  о святости
Камбера я знаю только по слухам.
     -- Однако  вы  отказались выполнить  просьбу Гьюэра о постройке  храма,
когда он пришел к вам зимой,-- вмешался Кверон.
     -- Я предположил, что Гьюэр ошибается в своей трактовке того, что якобы
видел,-- поправил Камбер.-- Он не просил у меня разрешения, а желал, чтобы я
поговорил с архиепископом Энскомом, упокой Господь его душу. Сам Гьюэр решил
тогда не подавать прошение архиепископу.
     -- Но вы не советовали Гьюэру делать этого?-- спросил Джеффрэй.
     -- Да,  ваша  милость.  В  то время  я  не  располагал  никаким  другим
доказательством, кроме несколько сбивчивого рассказа о том, что я счел сном.
Кроме того, ваша милость должен  принять  во  внимание и то, что я  старался
облегчить горе  юного Йорама, которого  я люблю. Он присутствовал в комнате,
когда  Гьюэр  излагал  свою просьбу.  Я  хочу  только,  чтобы  все  было  по
справедливости, ваша милость. Надеюсь,  сказанного  вполне достаточно, чтобы
убедиться:  мое   обследование  Йорама   будет   совершенно  беспристрастно.
Разумеется, вопрос этот пока чисто теоретический. Нам неизвестно, уступит ли
Йорам моему прикосновению.
     -- Итак, отец МакРори, что вы скажете?-- сурово спросил Джеффрэй.-- Эти
"печати" позволят епископу Каллену произвести считывание?
     --   Я...  не  знаю,  ваша   милость,--   прошептал   Йорам,  изображая
неуверенность.--  Думаю,  да.  Я  чувствую...  некоторое  сопротивление,  но
епископу Каллену я  доверю, как  никому  другому. Поверьте, ваша милость,  у
меня нет ни  малейшего желания ослушаться, но еще меньше я  хочу,  чтобы мой
мозг был разрушен, какой бы ни была эта сила.
     Джеффрэй обратился к Ориссу  за  советом, а  Кверон наклонился поближе,
чтобы внести в обсуждение свою лепту. Потом Джеффрэй покачал головой и снова
посмотрел на них.
     --  Хорошо.  Предупреждаю,  сомнения  у  нас  остаются,  но  вы  можете
начинать. Вам нужны приготовления?
     -- Нет, ваша милость.
     Поклонившись, Камбер взял стул, на котором раньше  сидел Йорам, и вынес
на середину комнаты. Попросив Йорама сесть на него лицом к архиепископам, он
встал позади сына и  опустил руки на напряженные  плечи, отправив  мысленное
послание Йораму.
     Постарайся, чтобы это выглядело естественно, сынок. У нас много работы,
и  я  хочу,  чтобы  ты  заставил  их  думать,  будто  стараешься  преодолеть
сопротивление даже мне. Когда закончим, я  усыплю  тебя, так что не придется
отвечать на вопросы. Просто доверься мне.
     Начинай,-- только и ответил Йорам.
     -- Хорошо, Йорам,--  Камбер заговорил, слегка массируя сведенные  мышцы
плеч и осторожно оглядывая комнату.-- Я знаю, что  оказаться перед столькими
людьми  трудновато. Мне  тоже нелегко, непривычно глубоко личное выносить на
публику. Нам  приходилось делать это и  раньше,  только  на  других уровнях.
Итак, я хочу, чтобы ты просто  расслабился и снова нашел знакомую тебе точку
сосредоточения.
     Йорам сделал  глубокий вдох и  выдохнул, приказывая себе  расслабиться.
Сейчас на  фоне  чисто  физического  контакта  укреплялось общение на уровне
сознания, опасности,  что другие дерини смогут  "подслушивать", не было. Это
был их островок безопасности в стане врага.
     Веки  Йорама  задрожали--  верный признак  настойчивости Камбера и  его
усилий. Со стороны это выглядело как  сопротивление Йорама. Слова отца текли
сквозь  его сознание, унося вдаль,  растворяя  физические ощущения в  тишине
того,  что с  молниеносной быстротой превращалось  в  пустоту.  --  Вот так.
Закрой  глаза и  иди за мной,-- говорил  Камбер, глядя в пол  перед Йорамом,
чувствуя податливость сына и внимание зрителей.
     --  Знаю, на это потребуется немного времени, но  ты справишься. Можешь
не  обращать  внимания  ни  на  что, кроме  моего  голоса,  прикосновения  и
знакомого присутствия моего мозга.
     Он  говорил  для  присутствующих, не  знакомых с деринийским контактом.
Подсознательно он  чувствовал,  что  некоторые  из публики вместе с  Йорамом
погружаются в транс.
     Через мгновение  слова забудутся ими, и  в памяти останется только  то,
что они видели.
     -- А теперь откройся мне,-- пробормотал он,  положив руки на шею Йорама
и легко  опираясь  большими  пальцами  в  позвоночник под светлыми волосами.
Почувствовал под пальцами ровное и нечастое биение пульса на висках сына.
     -- Вот так. Говорить больше не нужно. Ни один звук не должен беспокоить
тебя, ни одно ощущение не должно обрывать связи. Соединись со мной, Йорам.
     Когда  и  Камбер  закрыл глаза,  в затихшей комнате  не было  слышно ни
звука,  В каком-то смысле это было не  меньшее  волшебство, чем то,  которое
показал Кверон. Камбер мысленно  слился с Йорамом, и они оба вновь вернулись
ко  всему  сказанному, разрабатывая  план  действий.  Сейчас можно  было  не
опасаться присутствия чужого мозга. Ни Кверон, ни  Джеффрэй, ни любой другой
дерини   в  зале  не   имеют  ни   малейшего  представления  о  том,  что  в
действительности происходило между ними.
     В следующие несколько минут Йорам заметно вздрагивал под прикосновением
Камбера. На его лице отражалась несуществующая внутренняя борьба.  На  самом
деле  они прятали воспоминания о нынешнем Камбере туда, где в случае другого
обследования их нельзя будет обнаружить, блокировали образы  памяти так. что
только сам Камбер сможет снять это блокирование.
     Когда все было  сделано и Йорам стал  знать  о  стоявшем рядом человеке
только  то, что  должен  был  знать, Камбер коснулся точки, контролировавшей
сознание,  и  усилил  давление. Тело Йорама  обмякло. Камбер медленно открыл
глаза, опустил руки и поднял голову, притянув спящего Йорама к себе.
     -- Он  говорил  правду,  ваша  милость,-- пробормотал  Камбер, заставив
очнуться  нескольких  слушателей,  которые  попали  во власть  его  магии.--
Действительно вскоре после похорон он перевез тело, еще раньше получив наказ
отца  сделать  это.-- Если  понять эти  слова дословно,  они были правдой.--
Однако  память о  последнем месте  захоронения  отца стерта.-- Это тоже была
правда, потому что сам Камбер стер ее.
     Прищурив глаза, Джеффрэй оглядел епископа и его секретаря.
     -- Ваше обследование не причинило ему вреда, святой отец?
     -- Необратимого--  нет, ваша милость. Необходимо  было преодолеть очень
сильное  сопротивление, но главное последствие-- слабость. Я погрузил его  в
сон. Если ночью его не потревожат, утром он проснется уже бодрым.
     Джеффрэй кивнул, явно удовлетворенный ответом.
     -- Ваши выводы относительно тела Камбера?
     -- Нет никакого  способа  вернуть его,  ваша  милость. Можно  только  с
точностью  утверждать,  что  предположение   о  его  вознесении  к  небесам,
выдвинутое  Слугами  святого   Камбера,  не  может  быть   ни  доказано,  ни
опровергнуто.
     --  Но видение Гьюэра...-- вмешался  Кверон.--  Обследование Йорама  не
опровергло его.
     -- Верно,-- ответил Камбер.-- Об этом случае Йораму  известно не больше
любого другого.  Разумеется, кое-что он  знал,  так как был свидетелем моего
зимнего разговора с Гьюэром, и только.
     Джеффрэй  внимательно посмотрел на  седовласого  епископа,  по-прежнему
поддерживающего спящего Йорама, потом поерзал на троне и вздохнул.
     -- Хорошо, епископ Каллен. Спасибо за помощь. Можете проследить за тем,
как  устроят вашего секретаря. На сегодня я объявляю заседание закрытым, уже
поздно.  Завтра  мы  продолжим.  Отец Кверон,  надеюсь,  к  тому  времени вы
представите дополнительные свидетельства.
     --  Да,  ваша милость.  По разным причинам  некоторые из наших  главных
свидетелей  не могли присутствовать сегодня, однако  завтра  мы  постараемся
обеспечить их присутствие.
     -- Тогда заседание закрыто.
     Собравшиеся расходились, а Камбер боролся с противным холодком  внутри,
ему было  хорошо известно, кого Кверон имел в  виду.  Конечно, Йорама  будут
снова допрашивать, хотя теперь Камбер не сомневался в том, что ничего нового
он  не  расскажет.  Возможно,  вызовут и его самого, однако  потеря сознания
может послужить ему весомой причиной незнания.
     Риса  и  Дуалта тоже вызовут. С  Дуалта уже ничего не поделаешь, а Риса
можно  было вызвать к себе сегодня  ночью (вроде бы за тем,  чтобы осмотреть
Йорама) и предупредить Целителя. Никто не решится требовать  проникновения в
мозг  Целителя, а если и  захотят, то настаивать не будут. Так что, пока Рис
не сказал ничего, не соответствующего их истории, он в безопасности.
     Но главным свидетелем, если Кверон отважится вызвать его, станет Синил,
и  никто  не  может  знать,  как  он отреагирует. Но  по крайней мере одного
свидетеля  Кверон не  сможет  найти, думал  Камбер,  когда  он  и  несколько
михайлинцев подняли и понесли  спящего Йорама. Даже  такой умный дерини, как
Кверон Кайневан, не в состоянии отыскать монаха-михайлинца по имени Джон.
     Молва о событиях  этого дня  распространилась  еще быстрее,  чем Камбер
опасался.   К  тому   времени,   когда   он   уложил   Йорама   в   постель,
проинструктировал  Риса и переговорил  с дюжиной доброжелательно настроенных
коллег, желавших узнать  его мнение  о  проблеме, уже  закончилась  вечерняя
месса.  Камбер понял, что  сможет остаться в одиночестве, только спрятавшись
ото   всех.  Если  он  хотел  получить   возможность  восстановить  душевное
равновесие, приготовить себя к  завтрашней пытке,  на часок-другой он должен
был скрыться куда-нибудь.
     Однако  действовал он  недостаточно быстро, только собрался  исчезнуть,
как  появился  королевский   паж.  Послание  его  господина   было  написано
высокопарным стилем, но заключало и твердость приказа.
     Итак, старательно укрывшись под черным покровом плаща, надвинув капюшон
так, чтобы  факел в руках пажа  случайно не высветил его лица, Камбер  вышел
вслед  за мальчиком из архиепископского дворца. Они пересекли площадь  перед
собором,  достигли огромных южных  ворот главной башни королевского, замка и
через маленькую  калитку в воротах проникли  внутрь. Вскоре Камбер преодолел
винтовую  лестницу,  паж был  уже  у двери  королевских покоев, но  не успел
постучать-- дверь распахнулась.
     Синил жестом попросил своего  гостя войти и сесть у камина, а сам встал
рядом, глядя на Камбера через плечо.
     Король переоделся ко сну, но ложиться явно не собирался, мысли, далекие
от сна, избороздили лицо.
     -- Итак, они хотят провозгласить его святым,-- произнес он.
     --   Увы,  это   неизбежно,--   ответил   Камбер.   Синил   окинул  его
проницательным взглядом.
     -- Ну, епископ Каллен. В вас  нет энтузиазма? Неужели  вы  не одобряете
того, что делают ваши приятели-священники?
     --  Не  слишком, Государь.  Видите ли,  мне  не приходилось прежде жить
рядом и общаться со святым.  От мысли, что некто из иного мира может  сейчас
быть рядом с нами, оставаясь незримым, мне делается не по себе. По-видимому,
вам подробно доложили обо всех неожиданностях сегодняшнего дня?
     Синил кивнул и отошел к камину, согревая руки о его нагретые камни.
     -- Как только закончилось  заседание, пришел Джебедия и  все рассказал.
Он  говорил,  что завтра  отец  Кверон  намеревается  вызвать дополнительных
свидетелей. Разумеется, Джебедия неизвестно о том, что случилось в ту ночь в
ваших апартаментах. Но как насчет Кверона? Или Джебедия?
     -- Нет,  если только  Дуалта не открылся  ему,  хотя я  не верю в  это.
Джебедия обязательно сказал бы мне. Тем не  менее я почти уверен, что Кверон
все знает. Он старательно избегал называть  вас, но несколько раз намекал на
некоего высокопоставленного свидетеля, чьи слова будут  неоспоримы. Кого еще
он мог иметь в виду?
     -- Значит, Дуалта признался ему,-- заключил Синил.
     -- Возможно. Дуалта  в зале  не было. Откровенно говоря, я не видел его
уже   несколько  месяцев,  но  Кверон  действительно  заметил,  что   завтра
представит новых свидетелей. Остается вывод-- Дуалта появится среди них. Рис
тоже получил приглашение.
     --  Черт  бы  побрал этих  дотошных людишек!--  прошипел  Синил.--  Еще
кто-нибудь знает?
     -- Про вас? Наверняка Джеффрэй.
     -- Джеффрэй?
     -- Конечно. Он считывал мысли Кверона и знает обо всех его аргументах и
доказательствах. Вашего имени он тоже не называл. А почему-- об этом  ведомо
только им  с Квероном.  Тому,  возможно,  еще  нужно  время,  чтобы  получше
подготовиться, и Джеффрэй пошел навстречу.
     -- Не вижу в этом смысла,-- пробормотал Синил.
     -- Ну почему же? Джеффрэю на новом месте нельзя ошибаться. Архиепископу
необходимо  доверие  клира,  к  нему он  стремится  вольно  и невольно.  Все
епископы, особенно  люди,  верят Джеффрэю.  Епископ О'Бейрн  просил Джеффрэя
считать  мысли  и  подтвердить  рассказ  Кверона.  Сомневаюсь,  чтобы  среди
присутствующих там осталось хоть полдюжины человек, которые еще не убедились
в том, что Гьюэр действительно видел Камбера МакРори.
     "И ни один из них не осознает, что именно так и было",-- добавил Камбер
про себя.
     Синил хмыкнул и плюхнулся в кресло рядом с Камбером.
     -- Джеффрэй. С ним хлопот не оберешься, не так ли? Знаете, он приходил.
     -- О?
     --  Да. Просил разрешить перенести завтрашнее заседание сюда, в тронный
зал,  чтобы  разместить  всех желающих,  от  которых, он полагает, не  будет
отбоя, как только новость распространится.
     -- И вас он тоже пригласил прийти,-- догадался Камбер.
     --  Вряд  ли  я  мог  отказать,  верно?  В  конце  концов я король. Ваш
драгоценный Камбер  позаботился  об  этом.  Когда собираются  канонизировать
того, кто возвел  на престол  короля, то король  должен поддержать это. Если
Его Величество не  соизволит почтить их своим  августейшим  одобрением,  это
будет крайне неуважительно, если не сказать неблагодарно.
     Камбер не мог не улыбнуться.
     -- Джеффрэй так сказал?
     -- Нет, не так откровенно, но  смысл был  именно такой. Он вынудит меня
выступить, не так ли?
     -- По-моему,  "вынудит"-- не вполне удачное  слово,  но он, разумеется,
попытается  уговорить  вас. Или это сделает Кверон.  Поступи он  иначе-- это
будет просто глупостью. Как свидетель вы просто неоценимы. Каждому известно,
что Синил Халдейн никогда  не солжет под присягой. А если  король подтвердит
приписываемое Камберу МакРори чудо, кто рискнет опровергнуть это?
     Синил смотрел  под ноги, храня молчание. Он зашевелился через некоторое
время  только  для  того,  чтобы взглянуть на плясавший  в камине перед  ним
огонь.
     -- Это было чудо, Алистер? Что я видел на самом деле? Я спрашивал  себя
уже тысячу раз, но так и  не приблизился к ответу. Я не уверен, что способен
на  объективность там, где дело касается его. Как мне удается испытывать так
много самых  разных  чувств к одному человеку? Должен  признать, я уважал  и
восхищался им, но и ненавидел за то, что он со мной сделал.
     Камбер не решался посмотреть королю в глаза.
     --  Он  давал  и  требовал многого, Государь. Он делал  то,  что считал
нужным, но  цена была велика и для вас, и  для него. Однако, по-моему, он не
стал  бы упрекать вас за нерешительность. Если  бы  был другой способ спасти
Гвинедд, он не причинил бы вам боли.
     -- Но был ли он святым?-- прошептал Синил.-- Они спросят меня, Алистер.
Как я могу говорить о том, чего не знаю?
     -- Значит, если вы должны будете говорить, скажите о том, что видели, и
не делайте выводов. Пусть этим занимаются епископы. Это не ваша забота.
     -- Разве?
     Странная, неловкая пауза возникла между ними. Словно Синил не договорил
чего-то важного, что беспокоило его. Камбер все более утверждался  в мысли о
тайной,  невысказанной  печали  короля.  Пауза затянулась, Синил  поднялся и
принялся торопливо и нервно вышагивать между креслами и  камином  туда-сюда.
Наконец он остановился и повернулся к епископу.
     -- Есть кое-что, в чем я  хочу признаться вам, Алистер. Я уже много раз
собирался рассказать вам об этом, но...  боялся, что вы  не  одобрите. Может
быть, так будет и сейчас.
     Камбер нахмурил густые брови Алистера.
     --  Если вы хотите  отпущения  грехов,  у  вас есть  собственный, очень
чуткий духовник, сир.
     -- Нет, я хочу исповедоваться вам, даже если потом не получу отпущения.
Выслушайте меня, Алистер.
     -- Хорошо, как пожелаете.
     Поднимаясь  и  следуя  за Синилом  со свечой  в руках  через Комнату  к
кровати, Камбер  испытывал странное неудобство.  Непонятно  было,  куда  они
направляются, дверь молельни осталась у  них за спинами. Синил остановился и
опустился  на  колени перед  большим  кованым  сундуком.  Он  передал  свечу
Камберу, проделал какие-то манипуляции с секретным запором и откинул крышку.
Когда  он откинул верхний слой  коричневой  шерстяной ткани, в пламени свечи
сверкнула богатая вышивка церковного облачения.
     Камбер  затаил  дыхание,  когда  Синил  отвернул  и  этот  слой.  Внизу
оказались дискос, потир и другая священная утварь. Сразу же отбросив мысль о
принадлежности  этих богатств королевскому духовнику,  Камбер  дотронулся до
края   сундука.   Свое   подозрение  он   боялся   высказать.   А  если  оно
основательно...
     Словно забыв о его присутствии, Синил вынул аккуратно сложенную ткань и
расправил складки  ризы-- белоснежный  шелк и сияющее золото. Он смотрел  на
вышитый во  всю грудь  крест, словно решал, как  объяснить  все  это,  потом
разложил облачение на руках, чтобы епископ мог получше разглядеть его.
     -- Разве не прекрасно?

     ГЛАВА 23
     Хотел бы я  теперь  быть у вас  и изменить голос  мой, потому  что я  в
недоумении о вас.
     Послание к Галатам 4:20

     --  Не...  уверен, что понимаю вас, Государь,-- произнес  Камбер  после
небольшого  молчания,  опасаясь, что  даже слишком  хорошо  понимает.--  Это
облачение отца Альфреда?
     -- Нет, мое. Отец Альфред никогда не пользовался им.
     -- Но вы пользовались...-- сказал Камбер ровным голосом.
     --  Да... каждый день с того времени, как вы стали епископом, как делал
это раньше.
     Вздохнув,  Камбер облокотился  о край  сундука  и потер  лоб,  стараясь
придумать  ответ. Как  он мог  не  предвидеть этого? Не  удивительно,  что в
последнее время Синил был так уравновешен.
     Разумеется, он знал, каким должен быть его ответ. Алистер Каллен мог бы
привести  статью  церковного   устава,   требующую   для  такой  провинности
низложенного священника самого  сурового наказания.  Одного года  в духовном
звании   Камберу  хватило,   чтобы  знать  о   тяжести  преступления   лица,
совершавшего  священное служение, не  будучи священником.  В  глазах  церкви
король был преступником.
     Но он не мог заставить себя бросить  упрек  Синилу.  Сколько мучений  и
невзгод вошло вместе с Камбером в жизнь этого набожного человека. Какая беда
от того, что он втайне вернулся к своим излюбленным обязанностям?
     Священство принимают до гробовой доски.  Почему Синил не может остаться
священником после нескольких человеческих слов об отрешении от сана?
     Он приносил клятву Богу и продолжает служить Ему, находя в этом счастье
своей жизни, делаясь мудрее в мирских делах. Кто такой Камбер МакРори, чтобы
укорять за это?
     --  Вы возмущены, не  так  ли?-- пролепетал Синил, не  в силах выносить
молчание Камбера.-- Боже, должно быть, я кажусь вам чудовищем!
     Камбер  удивленно  взглянул  на  короля.  Он  никак  не думал,  что его
молчание так подействует на Синила. Разве не довольно было этому несчастному
страданий и душевных мук? Признание короля было  рискованным шагом, совершая
его,  он  мог навсегда лишиться  того, что считал единственным  утешением  в
своей разбитой жизни.
     --  Чудовищем?--  очнулся  Камбер.--   Боже   милостивый,  нет,  Синил!
Поверьте,  у  меня и в мыслях этого  не  было.  Сознаюсь, я был поражен.  Вы
знаете  закон  так же хорошо, как и  я... возможно,  даже лучше,  потому что
наверняка все тщательно обдумали, прежде чем пошли на это.
     Синил кивнул с несчастным видом, не находя сил отвечать.
     --  Скажите, то,  что вы делаете,  приносит вам  успокоение?--  ласково
произнес Камбер.
     -- Это... смысл  моей  жизни!-- выдавил Синил, склонившись над лежавшей
на руках ризой.
     Несколько секунд  Камбер  молчал,  предоставив  королю колебаться между
отчаянием и надеждой. Он видел, как  Синил  гладит складки мягкого  щелка, и
дрожь в его руке, и неумелые попытки скрыть волнение. Что же, он думает, что
сейчас ризу станут отнимать?
     -- Синил?-- наконец позвал Камбер, нагибаясь к застывшему  в напряжении
королю.-- Синил, послушайте, я  понимаю  причины, побудившие  вас. Понимаю и
вовсе не  упрекаю.  Я  даже не хочу запрещать этого. Господу нашему не может
быть неугодна такая любовь к нему.
     Синил медленно  поднял  голову, не  веря своим  ушам,  он  хотел видеть
говорившего и искал его смятенным взором.
     -- Вы говорите так?
     -- Да.
     Казалось, Синил задумался, но, взглянув  на епископское кольцо Камбера,
вздохнул и начал складывать ризу.
     --  Может быть, вы правы  насчет  Него... Я хочу верить в это. Но что с
епископами? Что они сделают со мной, когда узнают?
     -- А  почему они должны  узнать?-- спросил  Камбер, нахмурившись, когда
Синил  положил облачение  обратно  в  сундук,-- Вы исповедовались. Разве  вы
станете исповедоваться и остальным?
     -- Значит, вы не расскажете им?-- с надеждой произнес Синил.
     Вместо ответа Камбер заглянул в сундук и рылся в нем, пока не нашел то,
что заметил раньше: широкую расшитую  епитрахиль фиолетового шелка. Он вынул
ее и повесил на ладонь правой руки.
     -- Вы видите это, Ваше Величество?
     -- Да.
     -- Так вот, существует еще одна, которой вы  не видели. Она была на мне
с тех пор, как я поднялся с того кресла у камина. Как я могу рассказать  еще
кому-то о  том, что узнал на исповеди? Неужели вы думаете, что  я не строг в
своих обетах?
     Они  помолились, а потом  Синил робко попросил своего  брата-священника
помочь ему отслужить мессу.  Поколебавшись, Камбер  согласился  принять роль
диакона, в то время как Синил совершит обряд. Служба началась, и очень скоро
благоговение и чистота наполнили Камбера, обжигающая  вера короля возвращала
к воспоминаниям  о  далекой  ночи и  потаенной  часовне  в сердце гор. Синил
открылся  без остатка, сделался  ясен, как  рукопись под полуденным солнцем,
чтобы читать в его душе, не требовалось никакой премудрости. Камбер уверился
в правильности своего решения--  секрет короля должен  быть сохранен. Помимо
всего, это  укрепит  дружбу  и взаимное  доверие  монарха  и его  ближайшего
советника Алистера Каллена.
     Несмотря на  очевидные  выгоды,  этот случай насторожил  Камбера, Часом
позже выйдя от короля, он нуждался  в уединении  больше, чем до визита. Взяв
факел  у одного из  стражников королевской башни, он снова вышел через южные
ворота, прогоняя  назойливые мысли о Синиле и его заботах. Когда он  наконец
оказался в своем крыле архиепископского дворца, начал спускаться вниз вместо
того, чтобы пойти наверх. Через малозаметную дубовую  дверь Камбер  вышел на
площадку  из  каменных  плит.  Под  ним  была небольшая часовня,  в  которую
спускалась широкая лестница, заканчивающаяся в центре комнаты.
     Это место не было укромным уголком Камбера, особенно зимой, но  часовня
находилась в стороне от главных переходов и чаще всего пустовала, так было и
сейчас--  подходящее   местечко  для  выяснения   отношений  с   собственным
сознанием.  Свет проникал в часовню  сквозь  три  проема над дверью.  Внутри
помещалось скромное надгробие, некогда  выбеленное известью, наверное, чтобы
стало  посветлее.  Но  сырость и время превратили побелку в размытые грязные
пятна на плите.  Стены,  когда-то украшенные  фресками, изображавшими  житие
Богородицы, уже давно осыпались.
     Однако  часовня  не  была  заброшена. Пол был  довольно чист, алтарь  в
полном  порядке--  время  от  времени  часовенка  использовалась  гостившими
священниками, служившими и молившимися тут. Никаких украшений здесь не было.
На алтаре  лежали лишь  обычные покровы,  убранство составляли две  свечи  в
простых подсвечниках, незатейливое деревянное распятие да изящная, но  серая
от времени статуя Богородицы подле непритязательной дарохранительницы.
     Взглянув,  Камбер  начал  спускаться.  Его   факел  отбрасывал  круглую
красноватую тень,  бывшую единственным  ярким пятном, кроме красного огонька
лампады,  горевшей над алтарем. Внизу он поклонился  и  перекрестился, потом
вставил  факел  в  держатель  на  северной стене. Вернувшись  к  алтарю,  он
распростерся на полу,  как в ночь своего  посвящения,  от холода  и  сырости
голого камня Камбера отделяла только ткань его одежд.
     О,  Боже, к чему  он пришел? Не было ли все это заблуждением? Сможет ли
он жить с этим дальше?
     Как  быть  с Синилом?  Сказал  ему,  что  всепонимающий Господь простит
ослушника  во  имя любви.  Ну  а если  не простит? Если словами понимания  и
сочувствия  Синил  ввергнут в  еще  больший  грех,  и  на несчастного  будет
навлечен гнев Божий.
     А разве не заслуживают гнева Творца те, по  вине  которых в лоне церкви
творят кумира, объявляя  его святым? Разве не достойны гнева  своим  обманом
сделавшие возможным такое кощунство?
     Мог ли он позволить всему этому продолжаться? Действительно мотивом его
поступков  служило  благо  державы,  или он пал жертвой собственной гордыни,
растревоженной самонадеянными мыслями, что только его трудами  можно  спасти
королевство и короля?
     И все же прежние доводы казались убедительными, как всегда. Без Синила,
безжалостно оторванного  от  монастырской  жизни  и принужденного  сделаться
королем,  Гвинедд, возможно, до  сих пор находился  бы во  власти  жестокого
презренного Имра Фестила, А без помощи Алистера Каллена, кто бы ни скрывался
за его телесной оболочкой, Синил тратил бы свои силы на противостояние тому,
кто водворил его на престол.
     Теперь Синил начинал поступать по-королевски, особенно после  того, как
нашел  собственную стезю  в  делах, с которыми ему приходилось сталкиваться.
Гвинедд  уже достиг  кое-чего  в управлении  и дипломатии  и территориальных
приобретениях. Если  бы  Камбер не сделал то, что сделал, где  бы сейчас был
Синил? И где был бы Гвинедд?
     Звук открывающейся двери часовни прервал его диалог с самим собой. Либо
его разыскивали, либо кто-то искал уединения,  зная, что в это время часовня
обычно пустует.
     Он  не шелохнулся, когда звук шагов замер на площадке, в надежде, что у
посетителя (кем бы он ни был)  хватит ума уйти, поняв, что  распростертый на
полу человек не ищет ни чьего общества.
     Однако нарушитель спокойствия так и  остался стоять наверху. До Камбера
доносилось его  ровное дыхание.  Мозг ничего  не подсказывал--  пришелец был
дерини  и защитился от  проникновения. Дверь закрылась,  но  до этого в  нее
никто не выходил.
     Вздохнув, Камбер поднял голову и встал на колени, внезапно ощутив  всем
телом  пронзительный  холод...  Когда он  оглянулся  назад,  капюшон  упал с
головы.
     На площадке над ним стоял Джебедия. В свете факела, который  он держал,
его  привлекательное  лицо  превратилось   в  сумрачную  маску.  Белый  пояс
выделялся на черных одеждах.
     -- Так и знал, что застану вас здесь,-- тихо сказал он. Дрожь пробежала
по телу Камбера-- стужа в комнате тут  была  уже ни при чем.  Зачем Джебедия
искал  его,  и почему  его  лицо так серьезно?  Неужели  он догадывался  про
Алистера Каллена? Неужели сегодня на Совете Камбер допустил грубую ошибку?
     Нет,  это  бред  какой-то,  но  такая  опасность есть. Более  вероятно,
конечно, что маршал станет допытываться о причинах их взаимного охлаждения в
последний  год.  Тоже тяжелый разговор, но  как-никак  это  лучше подозрений
насчет Алистера.
     Камбер неловко поднялся на ноги, широко улыбаясь.
     -- А, Джебедия.  А я думал, что  смогу  укрыться  здесь даже от тебя,--
непринужденно  сказал он.-- После  сегодняшнего  дня и  нескольких  часов  у
короля я чувствовал  непреодолимое  желание побыть в одиночестве. Но тебе  я
всегда рад.
     -- Разве?
     Повернувшись,  Джебедия  со  зловещим  стуком  опустил засов  и  быстро
спустился и прикрепил факел к стене.
     -- Я думал, нам удастся поговорить,--  продолжал  он,  преклоняя колени
перед  алтарем,--  Теперь  не  слишком  часто  выпадает  такая  возможность,
разумеется,   если  не  считать   официальных  встреч.   Откровенно  говоря,
совместные  заседания  с  Синилом и Советом я  нахожу не слишком полноценной
заменой тому, что было прежде.
     -- Наши многие обязанности...
     -- Вряд ли являются причиной  отдаления,-- прервал Джебедия. Он положил
руки  на эфес меча и посмотрел в  пол.--  Как ни странно, у  меня  сложилось
твердое убеждение (молюсь, чтобы я ошибался),  что  быть секретарем епископа
важнее, чем быть  просто  давнишним другом  его  милости. Простите, если это
звучит резко, Алистер.
     Бессознательно  повторяя  движение Алистера,  Камбер  заложил  руки  за
спину. Он  был так  смущен горечью в последних  словах, что только удивленно
воззрился на пришедшего. Джебедия ревновал его к Йораму!
     -- Бог мой, Джеб, ты ведь так не думаешь, не правда ли?-- мягко спросил
он,  оправившись от потрясения  первых секунд.--  Весь этот год мы  были так
заняты-- я в Грекоте и здесь, ты здесь и в войсках... Я думал, ты понимаешь.
Йорам  мне  почти  сын.  Ты  ведь  не огорчен моим  участием  к нему, он так
нуждается в поддержке!
     --  Жалеть его? Нет,-- прошептал Джебедия.--  Я  завидую ему. Знаю, что
это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. Я завидую, что он проводит
столько времени с вами, что он-- часть вашей жизни; раньше это был я. Прежде
мы  тоже  были заняты,  Алистер,  но  находили  время  делиться  заботами  и
успехами.-- Он поднял глаза, избегая взгляда Камбера.-- О, я понимаю, теперь
вы епископ  и не  можете  быть полностью открыты. Я понимаю это, но я всегда
думал, что вы понимаете, как много значит  для  меня ваша дружба. Иногда мне
кажется, что это вы умерли, а не Камбер.
     Едва не вскрикнув, Камбер напрягся. Понял ли Джебедия, что сказал?  Это
заявление--  простая оговорка? Скорее всего Джебедия волнует,  что его место
занял  Йорам,  а  не  Камбер, почивший  год  назад, по  крайней мере,  пока.
Джебедия не знал правды или даже не подозревал о ней. Он слишком прямодушен,
чтобы изображать притворную невинность.
     А  вот  их  отношения  могут  натолкнуть  на  опасные  мысли.  Джебедия
проницателен   и  умеет   внимательно   наблюдать,  со   временем  может   и
догадаться...  По  крайней мере, в этой  безнадежной тоске  его никак нельзя
оставить, нужно заручиться поддержкой или хотя бы успокоить Джебедия.
     Иначе этот бравый вояка может попросту  не  выпустить его отсюда. Он не
уйдет  без  удовлетворительных  объяснений.   Если   дело  дойдет  до  чисто
физического  противостояния,  Камберу  вряд  ли  удастся  совладать  с  ним.
Когда-то Алистер и Джебедия соперничали в ловкости и мастерстве;
     но  Камбер  никогда  не  обладал воинским  искусством  Алистера  и,  уж
конечно, не улучшил свою форму в последние несколько месяцев.
     Даже деринийское противостояние не сулило верной  победы,  хотя в  этом
случае  Камбер получал определенные преимущества. Джебедия не  может ожидать
агрессии  в свое сознание.  Алистер всегда  пользовался своими  деринийскими
способностями  с неохотой,  если речь шла не  об  ученых  изысканиях, а  вот
Камбер был мастером в этом деле.
     Но  Джебедия хорошо знакомо прикосновение  Алистера.  Взаимное влечение
этих   двоих  отчасти   объяснялось  схожестью   сознания,   его   строения,
возможностей  и  интуиции,  о  таких  тонкостях  солдатской  души  мало  кто
догадывался.
     Да,  вторжение в  мозг  было, без  сомнения,  лучшим  шагом,  но  тогда
придется удерживать инициативу. Натиск должен быть таким, чтобы защиты пали,
прежде  чем Джебедия поймет, что поединок  начался, и успеет разгадать в нем
не Алистера, а другого. В случае успеха Камбер обратит Джебедия  в надежного
союзника, или придется пленить его разум... А  может,  и того  хуже. Об этом
Камбер старался не думать.
     Каков бы ни был результат, медлить не стоило. На обдумывание атаки ушло
несколько  секунд,  положение становилось довольно щекотливым. Камбер бросил
нерешительный  взгляд  на  Джебедия,  ледяные глаза отразили  боль,  которую
испытал бы Алистер после упреков друга.
     -- Прости... Джеб. Я не понимал тебя.
     -- Мне  тоже так кажется,-- прошептал Джебедия, по-прежнему не поднимая
головы.
     Облизнув губы,  Камбер позволил той части своего существа, которая была
Алистером, выйти на верхний уровень сознания и продолжал:
     -- Ты можешь  простить меня?  Не  стоило так  увлекаться делами. Должно
быть, ты чувствовал себя ужасно.
     Джебедия поднял голову, но все еще не увидел ледяных глаз.
     --  Да,  это было  ужасно.  Вы представить  себе не можете, как  больно
смотреть на  то,  как  после смерти  Камбера вы  боретесь  в  одиночку.  Вам
следовало поделиться своей ношей. Вы совершенно забыли обо мне, Я никогда не
понимал, почему.
     Когда  он  наконец заглянул  в  его  лицо,  Камбер понял--  вот  момент
столкновения, который решит будущее обоих.
     Камбер смотрел Джебедия  в глаза, изображая беспокойство.  Там он вдруг
заметил огонек надежды. Кажется, Джебедия в глубине зрачков своего неверного
друга увидел отблеск его сознания, он облегченно вздохнул.
     -- Могу я надеяться?
     --  Ты же знаешь, что прежнего уже не будет,-- прошептал Камбер, он  не
прерывал  едва  наметившийся контакт,  но не  открывал свой  мозг.--  Я  дал
обещания хранить многих доверенных в моей власти.
     Джебедия кивнул, безоговорочно принимая слова Камбера.
     --  Но если ты позволишь установить  контроль  над  тобой, я, возможно,
смогу поделиться с тобой частью того, что занимало мой ум в месяцы  разлуки.
Позже я уточню границы, и наше общение станет более близким.
     Улыбка  надежды,  почти неуместная на измученном и  все же  симпатичном
лице, тронула губы Джебедия.
     --  Вряд  ли это обещает  возобновление наших отношений,  но  я понимаю
причину. Вы простите меня, если я скажу, что опечален?
     -- Я всегда буду прощать тебя, Джеб,-- тихо ответил Камбер; его тоже не
радовала эта процедура и то, то он намеревался сделать.-- Мы сядем здесь, на
ступенях? День был длинным, и мои кости ноют от холода.
     Плотнее завернувшись в  плащ,  Камбер опустился на ступень и привалился
спиной к той, что была выше, а Джебедия, не говоря ни слова, примостился  на
самой нижней, положив между собой и Камбером меч.
     -- Это будет совсем иначе, чем раньше,--  сказал михайлинец,  вздыхая и
поднимая глаза на Камбера.-- Я нервничаю, точно перед боем.
     -- Знаю,-- ответил Камбер.
     Он взял Джебедия  за плечи  и притянул к своему колену, в  то  же время
укрывая свой  собственный внутренний мир как можно глубже в сознании,  чтобы
показать  только часть,  принадлежавшую  Алистеру.  Подняв  правую руку,  на
которой блеснуло  епископское  кольцо,  он  заколебался, сжимая  и  разжимая
кулак, словно согревал пальцы. Символ пастырской  власти  на руке должен был
напомнить Джебедия о  высоком положении его друга и оправдать  неравенство в
контакте.
     Голова Джебедия начала клониться, Камбер подхватил его за подбородок. В
то  же  мгновение  Джебедия узнал  это прикосновение, вздохнул  и  доверчиво
повалился головой на руку Камбера; его веки задрожали. Оставаясь по-прежнему
Алистером,  Камбер  упрочил контакт  и почувствовал,  как сознание  Джебедия
успокаивается, тени подозрений больше не омрачали кристальную чистоту хорошо
тренированного мозга.
     -- Теперь давай,-- сказал Камбер шепотом, мысленно открываясь сознанием
Алистера Каллена.
     К  его  удивлению,  Джебедия  принял  краткость  контакта  Алистера  за
естественную осторожность--  его старый друг  просто сохраняет  тайны своего
духовного сана.
     Камбер  умилился  этой наивной  доверчивости и в  то  же время  испытал
отвращение к  себе за то, что  обманывает невинность.  Он  помедлил, собирая
силы  для  единственного  неотразимого удара, и рванулся  вперед, захватывая
уровни  сознания  и  перекрывая  каналы   мозга,  пока  Джебедия  не  оказал
сопротивления. Только мгновения нужны были, чтобы он уже не освободился.
     Джебедия  вскрикнул  и  дернулся  под  руками  Камбера,  его   сознание
оказалось  во  власти  другого   мозга.  Он  еще  силился  разорвать  связь,
превратившуюся в путы для него, но  коварная сила предупреждала его попытки,
забиралась все дальше. От каждого ее движения буквально ослепленный Джебедия
вздрагивал  и  корчился,  никогда  этот  воин не мог  представить себя таким
жалким и беззащитным.
     И только тело продолжало сопротивляться-- мускулы воина откликнулись на
угрозу, не дожидаясь команды обессиленного  мозга. Правая  рука инстинктивно
ухватилась за  кинжал,  полупарализованные пальцы сжались  вокруг рукояти из
слоновой кости и медленно потянули оружие из ножен.
     Камбер  заметил  и  одним  движением  блокировал  руку.  Ни на  йоту не
отступая от  намеченной цели,  он навалился на  распластанного михайлинца  и
удвоил силу мысленного натиска. Знание  вливалось в мозг михайлинца во  всей
полноте, начиная со дня смерти Алистера до последней минуты.
     Джебедия  замотал  головой  и  закричал по-звериному,  леденящим  кровь
криком. Вырвавшись, он ухватил Камбера за мантию и тянул к себе, разглядывая
пустыми,  невидящими глазами. Тем  временем  в другой  руке  вновь  появился
кинжал.
     Но  это не смущало Камбера. Он  безжалостно вытолкнул последнюю  порцию
знания: происшедшие с Синилом перемены к  лучшему, круг тех, кто знал правду
о  Камбере-Алистере; последствия провала  всего  спектакля:  антидеринийское
движение, складывающееся  среди вернувшихся  ко двору  дворян-людей, ловушка
для всех участников представления, туманная судьба страны.
     На этом  Камбер ликвидировал все  связи, кроме одной, способной вызвать
потерю сознания и в случае необходимости-- смерть. В то же время он приказал
своему  заимствованному  облику  исчезнуть,  и Джебедия  увидел  перед собой
полные  надежды и страдания глаза Камбера.  Кинжал  был  прижат к его горлу,
готовый  прорезать  кожу,  но  Камбер не  обращал внимания  на  холод стали,
молясь, чтобы здравый  смысл  удержал  Джебедия от отказа принять полученные
знания, а его-- от греха убийства.
     Джебедия, так и не осознав открывшегося ему, понял, что снова свободен,
и они покатились по полу. Рыцарь одержал верх, он сидел на груди противника,
под острием  оружия учащенно бился пульс  на шее,  лежавший под ним более не
мог сопротивляться. Он был обречен.
     В глазах Камбера Джебедия видел мольбу.
     Только  теперь  до  него  дошло,  что  он едва  не совершил. Михайлинец
сдавленно вскрикнул, в глаза вернулось осмысленное  выражение, рука выронила
кинжал. Камберу  показалось, что он  видит поток сознания, мчавшийся в мозгу
Джебедия, когда  тот  застыл, разжав  ладонь,  а  оружие валялось  возле уха
Камбера.
     Затем веки  сомкнулись, из  лихорадочно  сокращающегося горла  вырвался
всхлип, и рыдающий Джебедия упал в объятия Камбера.
     Камбер осторожно выбрался из-под дрожащего тела и сел, утешая человека,
только  что потерявшего  горячо любимого  друга,  бывалый воин  плакал,  как
ребенок, и  Камбер утешал его, как сына. Всхлипы затихли, и Камбер осторожно
погладил дрожавшую голову, возвращая Джебедия к действительности.
     -- Прости, что пришлось сделать это,--  прошептал  он,  убедившись, что
здравый  смысл возобладал  над чувствами Джебедия.-- Наверное, я  должен был
сказать  тебе раньше.  У тебя  было право знать  это.  Мы  небезосновательно
полагали (к тебе это  не имеет отношения), что  чем меньше людей будут знать
обо всем, тем безопаснее.  Я  боялся, что ты сам  можешь догадаться, и тогда
мне не удастся сдержать твой гнев. Теперь  знаю, что мне не следовало делать
того, что я вытворял сегодня перед тобой.
     Громко шмыгнув носом, Джебедия отстранился,  вытер рукавом лицо и снова
сел на нижней ступени, прижав  колени к  груди. Камбер  тоже сел  поудобнее,
стараясь не беспокоить Джебедия.
     -- Я...  и не замечал,-- выдавил Джебедия,  отвечая  на последние слова
Камбера.--  Я  хочу  сказать, что  я понимал, что-то  изменилось, и  я...  я
ревновал  к  Йораму, но мне и в голову не могло  прийти, что  передо мной не
Алистер или что это вы.
     Он  постарался  вернуть  себе самообладание, поднял  голову,  с  трудом
глотнув и глубоко вздыхая.
     -- Что...-- Он набрал воздуха и начал снова.-- Что бы  вы сделали, если
бы не заставили меня принять... это?
     Камбер  поджал  губы и  на  мгновение опустил глаза,  потом взял себя в
руки, снова поднял голову, нажимая на сознание михайлинца.
     --  Боюсь, я  не  так  честен,  каким тебе  хотелось бы  видеть меня,--
прошептал  он,  когда  Джебедия  почувствовал результат  и  едва  не потерял
сознание. Камбер ослабил давление последней  связи  и, поддерживая Джебедия,
взял  его  за плечо.--  Как видишь,  я припас последнее,  самое  эффективное
оружие. Если бы мне действительно пришлось применить его, результат мог быть
различным.
     Джебедия вздрогнул и понимающе кивнул.
     -- Вы  бы убили меня,--  произнес он безразлично.-- И были бы правы. Вы
могли оставить мне жизнь только как союзнику. Ваша цель слишком важна, чтобы
игнорировать  опасность  разоблачения.--  Он  помолчал.-- Боже  мой,  что вы
пережили за эти месяцы! Мои страдания блекнут рядом с вашими...
     -- Тес.-- Камбер поднял руку, прерывая.-- Ты имел  право на собственные
чувства.  Оттого, что твое недоумение основывалось на неведомом тебе обмане,
оно  не  становилось менее  болезненным.  Если бы  я имел  смелость сообщить
правду  раньше. Он никогда бы не оставил тебя в  одиночестве и отчаянии, как
сделал это я.
     -- Нет, но  он бы оправдал ваши  действия,-- прошептал Джебедия.-- И...
если бы он оказался на вашем месте, по-моему, сделал бы то же самое.
     -- Может быть.
     Наступило молчание, потом Джебедия вздрогнул и заговорил снова.
     -- Более года  назад я  сделал  вам одно предложение, Камбер-Алистер,--
прошептал он,  не  решаясь  нарушать торжественность  этого момента  громким
голосом.-- Тогда я еще не  знал вас, хотя мне так и казалось, но я предложил
вам  помочь облегчить вашу ношу.  Вы отказались. Теперь я вижу, что знаю вас
еще меньше, чем тогда. Но, прошу вас, не отказывайтесь снова. Позвольте  мне
помогать вам.
     В течение нескольких секунд Камбер смотрел  в печальные глаза,  красные
от недавних слез,  читая в  них  доверие и преданность, которые принадлежали
Алистеру, а может быть, и  ему тоже. Проверять это пока не стоило.  Соединив
правую руку с ладонью Джебедия, он  соединил с его мозгом сознание Алистера,
а потом и свое. Это было удивительное слияние трех личностей.
     Никогда прежде  он  не распахивал настежь  память  Алистера, теперь  ее
живые образы переплетались с мыслями того, кто знал и любил Алистера Каллена
больше, чем любой из  живущих  на этой земле.  Джебедия  был  потрясен.  Его
воспоминания и  переживания Алистера сливались  с  псевдо-Алистером, образуя
контакт,  который  казался невозможным. Двое сидели так, протянув друг другу
руки,  восхищаясь своим  открытием,  печалясь,  удивляясь и  даже  заливаясь
смехом. В реальный мир они вернулись только  через час. Камбер  вновь принял
облик  того,  кого  только что узнал  много лучше и больше,  чем  мог о  том
мечтать. А  Джебедия, завороженный,  смотрел, как  его  новый друг принимает
обличие старого, который тоже не был потерян для него.

     ГЛАВА 24
     Ибо никогда не  было у нас (пред  вами) ни слов ласкательства,  как  вы
знаете, ни видов корысти: Бог свидетель!
     Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других.
     Первое послание к фессалоникийцам 2:5-6

     История канонизации Камбера продолжалась к его большому неудовольствию.
Когда Совет епископов  собрался  на  следующее  утро в  большой зале дворца,
начали  сбываться  самые  худшие  опасения.  Царило  праздничное  оживление.
Какой-то монах сказал соседу,  что сегодняшнее заседание  может оказаться не
очень  интересным--  вопрос уже  не в том,  был  ли Камбер святым, а  в том,
насколько велика его святость.
     Пока они с Йорамом пробирались  среди собиравшегося духовенства к своим
местам, эта мысль  не давала покоя, хотя он и заставил себя смириться с тем,
что канонизация была  уже делом решенным. Он утешал себя  тем, что, если это
неотвратимо, то  рассказы очевидцев "чудес" никак  не  могут поднять  завесу
самой главной  тайны, хранимой такой огромной ценой. Его последователи, в их
число вошел и Джебедия, получили  самые полные  инструкции, какие можно было
дать за одну ночь. Если не случится чего-то неожиданного, слушатели придут к
логическому заключению, к которому старательно  направляли их Кверон и Слуги
святого Камбера. По сравнению со вчерашним днем Камбер чувствовал себя почти
в безопасности, по крайней  мере оттого, что Совет может узнать от смертных,
вовлеченных  во  все  это. Бессмертные, высшие  силы--  совсем другое  дело.
Камбер так и не решил, сможет ли он остаться с Создателем после того. как он
допускает такое кощунство.
     Усевшись в кресло, он заметил Джебедия, поднявшегося на помост вместе с
глашатаем Джеффрэя;  они были увлечены спором-- вероятно, о том, как следует
расставить стулья секретарей, которые будут записывать  ход заседания. Он не
слышал  содержания  разговора,  но несколько  минут спустя архиепископ Орисс
поднялся со  своего кресла (на его прежнее  место на  помосте поставили трон
короля),  и  спор  сразу  прекратился.  Глашатай  отвесил  поклон,  Джебедия
поклонился  в ответ, и стулья были расставлены окончательно. Пожав плечами и
бросив  взгляд в  сторону Камбера,  Джебедия  вернулся  в толпу, заполнившую
центр зала,  и  исчез  в боковой  двери, откуда  в  скором  времени появился
король.
     Большинство толпившихся  в середине поспешили к креслам, стоявшим вдоль
стен в три ряда,-- занимать места.  На галерее в противоположном конце залы,
битком набитой народом,  Камбер  заметил огненно-рыжую голову Риса и тут  же
усомнился.
     Размышлять  над оптическим обманом не пришлось-- епископ Юстас с теплым
приветствием занял  место  возле Камбера. Шутник Юстас  не  мог не  заметить
краткости ответа.  Пришлось объяснять утомление часами ночных  молитв. Можно
было считать, что в определенном смысле это не совсем  неправда. Да это и не
интересовало коллегу-епископа.  Зато он  узнал о посетившем отца Алистера во
время  бдения   решении:   во  время  голосования  присоединиться  к  мнению
большинства. Юстасу только того и надо было-- он был человеком и деринийским
вниманием к тонким оттенкам чувств никогда не отличался.
     Юстасу  не  терпелось поговорить.  Он сообщил о  том, что  Йораму после
вчерашнего  остается  только сидеть  смирно. Вот сестра  и зять, не видевшие
неопровержимых свидетельств, могут вмешаться.  Кстати, они сейчас на галерее
в свите  королевы. Оспаривать святость Камбера лично он, Юстас, не советовал
бы ни родне, ни прочим. Он готов поручиться, что сегодня будут убеждены даже
законченные маловеры.
     Сам он уже убедился. Того же мнения придерживаются  еще по крайней мере
трое епископов. Эвайн МакРори-Турин,  любящая  дочь покойного графа,  если и
усомнится в  его  святости, то только по  незнанию. У ее мужа тоже не  будет
сомнений, все прекрасно  знали о преданности Целителя Риса Турина  тому, кто
стал ему тестем. Королева же до замужества была подопечной Камбера.
     Звук  фанфар  заставил  разговоры  стихнуть   (к   немалому  облегчению
Камбера), а потом в залу с противоположных дверей  одновременно вошли король
и примас-архиепископ, сопровождаемые пением Те Deum. Все собравшиеся встали,
чтобы поклониться, а король и примас направились  к  помосту в сопровождении
секретарей.  На короле  была темно-зеленая мантия  и корона из переплетенных
листьев  и крестов,  поблескивавшая  на  посеребренной  черноволосой голове,
Джеффрэй был одет в полное церковное облачение: митру, расшитую драгоценными
камнями ризу. Вчера он, как и любой другой епископ, был в пурпурной сутане и
шапочке.
     Все  это не ускользнуло от  зрителей,  когда двое сели на места-- Синил
чуть-чуть раньше архиепископа, Это был дворец Синила, но Совет Джеффрэя. Как
примас Гвинедда архиепископ Джеффрэй имел преимущества в делах церкви.
     После  вступительной  речи Джеффрэя  и  кратких итогов предыдущего  дня
Кверон представил  двоих  Слуг святого Камбера, которые сопровождали его  во
время визита к могиле  Камбера  в Кэррори, и предоставил им самим рассказать
завороженному собранию о своих находках (или отсутствии таковых).
     Двое дружно рассказали довольно захватывающую историю о том, как летом,
темной, безлунной ночью, они тайно пробрались в фамильную часовню МакРори  и
проникли в склеп,  к могиле покровителя. Пришлось убрать обычные деринийские
преграды, выставляемые  с целью защиты  могилы от  грабителей, а  потом  они
заглянули внутрь.
     Подняв крышку гробницы, они, ожидавшие увидеть закованный в свинец гроб
графа Кулдского, ничего подобного не увидели! Могила была пуста?
     Слушатели изумленно вздохнули, словно услышали это впервые,-- настолько
их  захватила  красочная история. Кверон заметил произведениями  эффект,  но
решил  развить  успех,  обратившись  к  расспросам  свидетелей:  "Откуда  им
известно,  что  Камбер вообще  был в этой могиле?", "Может быть,  она всегда
пустовала?".
     Нет,  напомнил  ему один  из свидетелей,  некий  Чарльз, прежде  бывший
пекарем в деревушке рядом с Кэррори. Он собственными глазами видел, как тело
Камбера привезли из Валорета,  видел погребение, нет никакого  сомнения, что
могила не могла быть пустой с самого начала.
     Однако  ни один  их двоих  свидетелей не  мог объяснить,  каким образом
человек (здесь это слово использовалось в  значении "простого смертного", не
обладающего сверхъестественными способностями) мог перенести тело из могилы.
Не брались  они  и судить о  мотивах некоего секретного перезахоронения тела
отцом МакРори, о котором  тот говорил. Напротив, Чарльз видел, как несколько
месяцев назад Йорам и  лорд Рис приходили навестить могилу. А он был  послан
братьями проследить: не знает ли кто-нибудь  еще  о том,  что могила  пуста.
Зачем Йораму и Рису понадобилось являться к могиле, если они знали, что теле
там нет, как заявил Йорам? Чарльзу оставалось сделать вывод, что Йорам и Рис
не знали об этом.
     На этом Кверон прервал расспросы,  не  желая утомлять  высокое собрание
умозаключениями  сельского  пекаря.  Пришел черед  Риса.  Тот, помня  ночные
наставления,  категорически  заявил,  что   ему   неизвестно   ни  о   каком
перезахоронении  тела  Камбера  Йорамом  или  кем-то другим. Приятно было не
лгать-- перевезено было тело  Алистера, а  не  Камбера. Его заявление вполне
совпало  с  заверениями  Йорама в том, что он  выполнил  работу в  одиночку,
следуя просьбе отца, сделанной еще до того, как Рис стал членом их семьи.
     Кверон расспросил и Эвайн, решив,  что Камбер, возможно,  поделился и с
ней  своей волей. Но, разумеется, Камбер  не делал  этого,  и Эвайн могла со
спокойной совестью утверждать, что она  не знала о перезахоронении тела отца
и  не участвовала  в этом. Учитывая то, что леди Эвайн не фигурировала  ни в
одном  из  представленных Квероном свидетельств, и ее деликатное  положение,
Кверон  позволил  ей удалиться.  Камбер  не мог  не улыбнуться,  прикрываясь
рукой, поднятой якобы  за тем, чтобы скрыть зевок,  глядя, как Эвайн сделала
реверанс  с самым  невинным видом и с преувеличенной торжественностью, какую
часто изображают дамы на пороге материнства,  направилась обратно к галерее.
Если бы Кверон знал о ее действительном участии в деле "святого Камбера", он
бы не стал так спешить.
     На все  это ушла половина  утра.  К тому времени, когда Кверон закончил
перекрестный  допрос  об  исчезновении  тела Камбера,  многие  из  тех,  кто
отсутствовал  на  предыдущем заседании, заскучали.  Следующее  свидетельство
заставило  оживиться  всех. Повинуясь  приказу  Кверона,  из дверей у левого
камина появился некий лорд Дуалта  Джарриот, судя  по одежде,  рыцарь Ордена
святого Михаила.
     Спокойно   приблизившись  к  тронам,  Дуалта  с  церемонной  учтивостью
поклонился королю и, опустившись  на колени,  поцеловал кольцо архиепископа.
Он избегал встречаться взглядом  с королем, прекрасно зная, что, придя сюда,
ослушался его приказа, и молился  о  скорейшем  избавлении от этой  пытки  и
королевского гнева.
     В  расспросах  Дуалты   Кверон  не  пользовался  никакими  деринийскими
штучками,  обратившись  к  обычной формуле "вопрос-ответ", когда речь шла  о
личности Дуалты и его роли в том, о чем вскоре узнает Совет. Кверон объявил,
что,  принимая  во  вниманием  число  представленных  свидетелей,  он  не  в
состоянии  повторить  проделанное  им вчера и  показать,  что  именно  видел
Дуалта. Но с согласия Дуалты он уже считал мысли с него и убедился, что юный
рыцарь говорит правду.
     Пусть Дуалта  сам расскажет  свою  историю. Юноша  получил михайлинское
военное   образование,   известное  столь   же   славной   репутацией,   как
гавриллитское обучение  для дерини. Кверон  выразил уверенность, что молодой
человек сохранил точные воспоминания и его правдивый рассказ будет интересен
высокому собранию.
     Камбер тоже не сомневался в этом.
     Собравшиеся  затихли,  когда  Дуалта  начал  повествование  о событиях,
предшествовавших "чуду":  о том, как он вошел в  комнату настоятеля вслед за
своим спутником (он  не станет называть  имени) и нашел Каллена лежащим  без
сознания и явно боровшимся с некой силой, оказывавшей влияние на все и вся в
комнате.
     Камбер  отметил,  что Дуалта  предпочел не упоминать имени Синила.  Это
могло означать только то, что Кверон приберег короля в качестве последнего и
главного козыря, так  как невозможно было закончить  этот рассказ, не открыв
имени таинственного зрителя.
     Рис и Йорам пытались  облегчить положение Каллена, продолжал Дуалта, но
было ясно. что нечто, противостоящее викарию,  обладало куда большей  силой,
чем все они. Лорду Рису  удалось выяснить, что это  были остатки злобных чар
Ариэллы,  угрожающих  Каллену с той ночи в  Йомейре, когда  он убил коварную
принцессу.
     Потом Каллен перестал дышать, его  лицо медленно синело, в то время как
Рис  и  испуганный  Йорам  опустили  его  на  пол  и  принялись  делать  ему
искусственное дыхание, стараясь вернуть настоятеля к жизни.
     Рассказывая свою историю, Дуалта словно  перенесся в то время,  как это
было  с Гьюэром, хотя ни Кверон, ни кто-то  другой не  способствовали этому.
Теперь  он  говорил  так, будто боровшаяся  за свою жизнь  жертва колдовства
лежала перед  ним в зале, который  превращался под  его  мысленным взором  в
спальню отца Алистера.
     -- О, Господи, если бы Камбер  был здесь!-- воскликнул Дуалта, падая на
колени и  с мольбой воздевая руки к небу.-- О, Господи! Камбер бы мог спасти
настоятеля!
     Будто  пораженный  молнией, Дуалта  замер, стоя  на  коленях. Слушатели
застыли вместе с ним.  Постепенно начало меняться выражение лица юноши--  от
отчаяния к испуганному удивлению.
     Затем  тихим,  дрожащим голосом  Дуалта описал увиденное  им.  Как лицо
Каллена  на мгновение окуталось дымкой тумана и начало принимать черты  лица
Камбера МакРори, а прежнее лицо будто слетело.
     --  Видение длилось  недолго,-- сказал Дуалта.-- Казалось, что Рис  был
менее всего смущен случившимся,  он вроде принял это как помощь в исцелении.
Когда  Целитель  закрыл глаза  и склонил голову, должно быть,  погружаясь  в
транс,  видение  растаяло, туман  растворился, и лицо вновь приобрело  черты
Алистера Каллена. Йорам,  наблюдавший с окаменевшим лицом, уткнулся руками в
лицо и плакал до тех пор, пока все не кончилось.
     Лицо Дуалты стало белее  его пояса, а глаза были устремлены в пол перед
ним,  где  зрители  почти увидели  то,  что  по-прежнему  стояло  перед  его
мысленным взором. Руки застыли в воздухе, словно он держал за руку того, кто
стоял  на коленях  возле  него.  Как будто  отвечая  невидимому собеседнику,
слегка повернул голову.
     -- Да будет благословенно имя Господне!-- горячо прошептал он и набожно
сложил  руки.-- Он  послал  благословенного  Камбера,  чтобы  помочь  нам!--
воскликнул он.-- Господь послал Камбера спасти слугу своего Алистера!
     Когда он в умилении  склонился, Кверон тихо  подошел и положил  руку на
его плечо, нагнувшись, сказал  на  ухо несколько слов,  которых  не  слышали
завороженные  зрители.  Спустя  несколько  секунд  Дуалта  поднял  голову  и
посмотрел на Кверона, потом  на  короля,  архиепископа и публику.  На  губах
появилась  тень нервной,  застенчивой улыбки,  когда  он  с  помощью Кверона
вставал.
     -- Прошу  простить меня, преподобные отцы, Государь,-- щ забормотал он,
обращаясь к Синилу  в особенности и  расправляя плащ трясущимися руками.-- Я
хотел...
     Джеффрэй отрицательно покачал головой.
     -- Извинений не  нужно, лорд Дуалта.  Ваш рассказ  на многое  проливает
свет. Отец Кверон, вы хотите, чтобы лорд Дуалта продолжал?
     -- Не стоит, ваша милость,-- Кверон поклонился и повернулся к Синилу.--
Ваше  Величество,  мы  подошли  к  весьма  трудному моменту,  ибо  следующее
свидетельство должно быть  представлено человеком, вне всякого сомнения, вам
известным. Разумеется, я могу попросить лорда Дуалту продолжить, но...
     До этого момента Синил следил за рассказом, сосредоточенно поджав губы,
иногда прикрывая глаза, словно от яркого света, хотя пламя факелов и огонь в
камине  вовсе   не  слепили  публику,   Камбер,  конечно,  знал,  что  Синил
закрывается не от света, и был  уверен, что Кверон тоже понимает.  Джеффрэй,
который  вчера  прочел  замыслы  Кверона,  старался не  смотреть  на короля.
Впрочем,  ему и не нужно было делать этого, остальные епископы  и все в зале
устремили взгляды на владыку Гвинедда.
     Сердцем Камбер рвался к  королю. Кверон действовал безжалостно.  Теперь
Синил не мог избежать расспросов. Кверон  может постараться быть помягче, но
не отступит.
     -- Ваше Величество?--  спросил Кверон, будто не был уверен,  что король
расслышал прежние слова.
     Синил   поигрывал  печаткой  на   большом  пальце,  стараясь   казаться
бесстрастным.
     --  Я  не знал, что  король  обладает властью при дворе архиепископа,--
произнес  он, не  поднимая головы. Архиепископ  Оррис взглянул  на  Кверона,
потом на Джеффрэя, который так ничего и не сказал, и, наконец, на Синила.
     -- Сир? Этот свидетель известен Вашему Величеству?
     Синил  медленно кивнул, не решаясь поднять глаза и  встретить так много
взглядов.  Может быть,  они  втроем договорились? Джеффрэй  и Кверон заранее
приобщили Орриса к своей  грязной работе, чтобы принудить Синила говорить...
Синил не станет лгать, не утаит самой жуткой правды.
     Вздохнув, король повернулся лицом к Оррису.
     -- Он известен мне очень хорошо, архиепископ.
     --  Почему  бы  нам  не выслушать его?--  не отступал  Оррис. Синил  не
ответил, и сидевший рядом с Камбером Юстас, прочистив горло, встал.
     -- Ваше Величество, прошу меня  извинить,  но я не  понимаю, что  здесь
происходит. Я человек простой. Мне не по душе интриги и тайны. Если есть еще
один  свидетель,  так пусть  он выступит. Знакомство  с Вашим Величеством не
освобождает от того, чтобы сообщить правду по такому вопросу.
     -- Вы, несомненно, правы, епископ,-- начал Синил спокойно, предпринимая
последнюю  отчаянную  попытку избежать этого  разговора,--  Не  освобождает.
Но...  будь  оно  проклято!--  Он  взглянул  на Юстаса.--  Вам, должно быть,
известно о моих сложных чувствах к Камберу. Я и есть этот свидетель!
     Послышались  вскрики удивления,  так  как до этой минуты большинство из
присутствовавших  в зале не догадывалось о том, кто  эта безымянная персона.
Точно ветер, пронесся  по комнате шепот смущения, постепенно затихший. Синил
молчал. После нескольких секунд неловкой тишины заговорил Кверон.
     --  Ваше Величество, приношу извинения. Я не собирался  принуждать  вас
поступать против вашей воли.
     Камбер  сам себе кивнул и едва заметно  улыбнулся, прекрасно зная,  что
именно произойдет.
     Кверон повернулся к Джеффрэю.
     --  Прошу и вашу милость извинить меня. Мне не следовало заводить  этот
разговор, С вашего разрешения я прошу лорда Дуалту...
     -- Нет.
     Это слово  Синил произнес едва  слышно, но  Кверон замолк, как будто на
него  прикрикнули.  Под испуганное бормотание  Синил поднялся, знаком  велев
всем оставаться на местах, когда собравшиеся начали подниматься следом. Сняв
корону решительным движением, он бережно положил ее на сиденье своего трона.
В полнейшей  тишине спустился с помоста и повернулся к Джеффрэю. Без короны,
в  своей темно-зеленой,  почти  черной  мантии, он  походил на  монаха, чего
всегда и хотел.
     -- Милорд  архиепископ,  я  готов  представить  свое  свидетельство  по
данному делу. Так как я говорю с вами не со своего трона, вы можете опускать
мой титул, не тратя понапрасну время.
     Джеффрэй  приподнялся  и  поклонился, потом  снова сел  и  взглянул  на
Кверона.
     --   Думаю,   Его  Величеству  не   обязательно   приносить  присягу,--
полувопросительно  произнес  он  и  по примеру  Кверона отрицательно  качнул
головой.-- Можете начинать.
     Низко поклонившись, Кверон повернулся к Синилу. Он  с  нетерпением ждал
этого свидетеля, который подтвердит все сказанное, хоть и возмущаясь этим до
глубины души.  По сути  дела, именно возмущение  и  протест  сделают рассказ
более достоверным, потому что Синил вовсе  не преувеличивал, говоря  о своих
противоречивых   чувствах   к   Камберу.   Синил   действительно   был   тем
неопровержимым свидетелем,  которого обещал Кверон, хотя сейчас  на нем и не
было короны.  Камберу  казалось,  что Кверон прямо-таки  источает торжество.
Господи, если бы он знал, что делает!
     -- Я постараюсь, чтобы это закончилось  как можно быстрее,  святой отец
(надеюсь, вы позволите называть вас  так). Всем здесь известно, что когда-то
вы были священником.
     Синил вздрогнул. Кверон напомнил  публике  о  прошлом, сразу  обозначив
одну  из  причин  нежелания  короля  участвовать  в  возвеличивании  Камбера
МакРори. Потом  бывший  гавриллит  замолчал,  глядя в  землю,  он  обдумывал
следующий ход.
     -- Итак,  святой  отец,  вы  подтверждаете, что  находились  в  комнате
епископа Каллена в ночь отпевания Камбера?
     -- Да,-- прошептал в ответ Синил.
     --  И  стали свидетелем  чего-то  необычайного,  имеющего  отношение  к
епископу Каллену?
     -- Да,-- подтвердил Синил.
     --  Превосходно,-- сказал Кверон,  оглядывая  слушателей и оценивая  их
реакцию.-- А теперь, святой отец, расскажите преподобным, что вы видели а ту
ночь, и как можно  более подробно. В особенности нам бы  хотелось услышать о
том, что касается Камбера.
     Синил закрыл глаза, глотнул, потом посмотрел под  ноги и начал говорить
о том, что видел.
     Свидетельство  было недолгим.  Несколько дополнив повествование  Дуалты
(воспоминания  стража  отличались  от  его собственных),  Синил обратился  к
впечатлениям от так называемого чуда: сначала просто  не верил, потом, когда
понял,  что не сошел с ума,  другие  видели то  же самое,  неверие сменилось
страхом.
     -- Я  не хотел признавать  этого,-- прошептал Синил,--  несмотря на то,
что  Дуалта произнес вслух то, о  чем мы  все тогда  думали. Я говорил себе,
что, должно  быть, ошибся,  что чудес больше  не бывает.  Даже  лорд  Рис не
подтвердил это, а  ведь  Целители,  вероятно,  ближе  всего  к  чудесам.  Он
заверил,  что епископ  Каллен  избавлен  от  опасности,  но отказался  вести
разговор о том, как это случилось. Когда я спросил,  не  помог ли Камбер, он
ответил, что не ему судить об этом.
     -- Тогда я понял, что в комнате  находится еще один человек, которого я
не заметил раньше.-- Слушатели  подались  вперед--  это  было что-то  новое,
ранее неизвестное.
     --  Там  был  юный  монах-михайлинец,  стоявший  на  коленях  в  дверях
молельни. Рис сказал, что его звали Джон, и что епископ Каллен пригласил его
сделать внушение. В суматохе о нем забыли.
     В этом месте повествования Кверон прочистил горло.
     --  Кстати,  святой отец, несмотря на  то, что лорд Дуалта подтверждает
присутствие некоего  брата Джона, ни он, ни  кто-то другой из Ордена святого
Михаила  не  может выяснить,  где  такой  монах находится.  Кроме  того, нет
никаких  письменных подтверждений,  что  он вообще существует. Нам известно,
что вы тоже пытались найти его. Может быть, вы более удачливы?
     Синил покачал головой, некоторые из епископов неодобрительно загудели.
     -- Благодарю  вас,  святой отец. Вернемся  к этому  позднее, Предстояло
продолжать,  и  король  постарался успокоиться.  Завороженные  слушатели  не
шелохнулись.
     --  Этот... брат Джон  просто стоял на  коленях  в молельне. Я спросил,
видел  ли он то, что произошло. Он ответил, что всего  лишь  монах, темен  и
необучен,  но  я  настаивал  на ответе. Помню,  когда он  поднял  голову,  я
заметил, что никогда не видел  таких непонятных, неопределенных  глаз, как у
него. Он были дымно-черные.
     -- Продолжайте, пожалуйста,-- поторопил Кверон.
     --  Да,  сэр.  Он,..  признал,  что  видел  кое-что.  А когда  я  велел
рассказать подробнее, он ответил: "Это был он. Он пролетел над настоятелем".
     -- Как вы поняли слово "он"2-- поинтересовался Кверон.
     -- Я... спросил его,-- прошептал Синил.-- Я спросил его, и он сказал...
он сказал: "Кажется, это был лорд Камбер".-- Синил глубоко вздохнул и закрыл
глаза.--  Я  буду помнить его слова до конца жизни. Он сказал: "Кажется, это
был лорд Камбер. Однако он мертв. Я видел его! Я... слышал, что хорошие люда
возвращаются, чтобы, помочь достойным..."
     Тяжкий вздох волной прошелестел  по залу, когда голос Синила стих. Даже
у Кверона больше не было вопросов. Синил открыл глаза, но казалось, будто он
по-прежнему  ничего  не видит.  Он поднес руки  к лицу,  разглядывая,  снова
опустил и со вздохом посмотрел на Кверона. Им удалось выудить то, чего он не
хотел говорить,  пусть  это и была  правда. Теперь Синилу хотелось  убежать,
уйти от продолжения разговоров о человеке, которого он боялся,  с которым не
мог примириться.
     Кверон выдохнул и кивнул Синилу.
     -- Благодарю, святой отец. Не расскажете ли собранию, что еще случилось
той ночью, если, конечно, случилось?
     --  Совсем немного,--  пробормотал  Синил.--  мне  нужно было  остаться
одному и подумать. Я все  еще не хотел верить в то, что видел и слышал. Я...
велел им не рассказывать никому и вышел.
     -- И пошли?..
     -- В... собор помолиться у его тела.-- Он снова понурил голову.-- Затем
я вернулся к себе.
     --  И  в соборе  не  произошло ничего  необычного?-- настаивал  Кверон,
однако  не  слишком напористо,  потому  что  теперь даже  он  не  знал, чего
ожидать.
     Но Синил покачал головой со взглядом, полным такой решимости,  что даже
самоуверенность Кверона поколебалась.  Целитель-священник  низко поклонился,
будто говоря "Как пожелаете",  и терпеливо дожидался, пока Синил превратится
из свидетеля в монарха. Цель была достигнута.
     --  Ваша милость, архиепископ, думаю, нам  больше  не  о  чем спросить.
Свидетель может быть свободен?
     -- Разумеется,-- ответил Джеффрэй.-- Ваше  Величество,  если пожелаете,
сегодняшнее заседание будет закрыто. Я понимаю, как вам было трудно.
     Вместо  ответа  Синил  перевел  тяжелый  взгляд на  архиепископа, потом
оглядел собрание. Под его взглядом слушатели съежились (все, кроме Камбера),
не  решаясь ни говорить,  ни  шевелиться.  Постояв  так, король  поднялся на
помост, взял корону, сел и  надел державный  венец. Кроме легкой бледности в
лице, не  осталось следов только что пережитого, но печать чего-то зловещего
лежала на его облике владыки на троне.
     Камбера  не смущали сгущавшиеся тучи. Королевская буря  таила в себе  и
смирение. Приступ  гнева предшествовал неизбежному  раскаянию,  признаниям о
жалкой человеческой доле, о слабости смертных--  от  жалкого  раба до князей
церкви и державных властителей.
     Поэтому ничего не произойдет. Просто верховный сюзерен  оказался как бы
унижен перед властью  церкви и сейчас напоминает  Джеффрэю,  кто в этом зале
настоящий  король.  Это сражение  Синил проиграл,  но не  всегда  собирается
проигрывать.  Этой ночью он  одержал  победу,  хотя  и невеликую,  приобретя
союзника в  борьбе за  то, чтобы стать таким,  каким  прежде его  заставляли
сделаться, а теперь он хотел сам.
     --  Благодарю за  заботу, архиепископ, но нет нужды  объявлять  перерыв
ради  нашей персоны,--  сказал  он,  превратившись  в  монарха  до  кончиков
ногтей.--  Мы не  желаем, чтобы  говорили,  будто король Гвинедда каким-либо
образом  препятствовал деятельности  этого высокого собрания, независимо  от
того,  каких  взглядов  он  придерживается.  Как  верный сын  церкви  король
присутствует здесь по приглашению вашей милости и с вашего разрешения. Прошу
вас, продолжайте  и  примите  наши  извинения,  если мы  показались  немного
упрямы.
     На этом Джеффрэю оставалось только пробормотать что-то успокоительное и
заверить  короля,  что  собрание  очень  радо  его  личному  присутствию  и,
разумеется, понимает его  мнимое нежелание  выступать  по  данному  вопросу.
Синил принял его заверения учтиво, и напряжение в зале спало.
     Для  повторных показаний и подтверждения рассказа Синила о таинственном
брате Джоне был вызван Дуалта.  Потом  были снова Рис и Йорам, однако ничего
нового  к ранее сказанному добавить не смогли. Рис впервые видел брата Джона
в комнатах Каллена, а  Йорам заявил, что в тот вечер монах сам пришел к нему
и сказал, что его  вызвал епископ  Каллен. Разумеется, сам епископ Каллен не
подтвердил и не опроверг это утверждение, так как потеря памяти не позволяла
ему установить, вызывал он брата Джона или нет.
     На  этом  закончилось утреннее заседание, но не дискуссия  о неуловимом
брате Джоне. Недостаточность сведений о его существовании, рассказы о ночном
посещении стали причиной появления вокруг этой фигуры ореола таинственности,
а у  кого-то  из слушателей  даже  появились  предположения,  что он  ангел,
посланный  на  землю,  чтобы  известить  о  чуде.  Это   предположение  было
поддержано    епископом   Найфордским,    ставшим    активным    сторонником
Камберианского движения. Раз монах не мог предстать  перед  Советом,  нельзя
было  доказать  и  его  земное существование.  Возможно,  он был и  ангелом.
Разумеется, эта деталь  не ускользнула от составителей все  увеличивавшегося
описания жития Камбера.
     Обсуждение  продолжалось после  перерыва  на  обед.  Были  представлены
несколько  свидетелей,  жизни которых  круто изменились после предполагаемых
вмешательств   благословенного    Камбера:    исцеления   у   его    могилы,
удовлетворенные прошения,  другое  покровительство  Защитника  человечества.
Разумеется, ни одно из этих свидетельств не могло выдержать строгой проверки
по правилам  канонизации, но это  уже  не имело значения. К концу  дня стало
ясно,  что после  некоторых формальностей  Камбер будет официально  объявлен
святым.
     Самому же Камберу оставалось только вздыхать  и ожидать голосования. Он
смиренно обращался  к Богу,  который провел  его через столькое  и  позволил
всему случиться, пусть примет и эту последнюю ложь.
     Решение  оказалось  единогласно  принятым.  Оглашение  результатов было
встречено всеобщей радостью. Четырнадцатого числа, то есть через две недели,
Камбер  Кирилл   МакРори  будет  официально  канонизирован  и  с   того  дня
именоваться  святым  Камбером  Кулдским,  Защитником  человечества  и  всеми
остальными титулами, которые получит в оставшиеся до канонизации дни.
     Во время обсуждения всех  деталей  Камбер  говорил  мало, черпая силы в
общении с Йорамом  и Джебедия,  и,  прежде чем выйти  из залы, бросил долгий
печальный взгляд  на Эвайн  и Риса, сидевших на галерее. В  тот вечер он  не
ужинал  и  после вечерней мессы  уединился  с  сыном  и Джебедия. Нужно было
привыкнуть к своему новому статусу.

     ГЛАВА 25
     Он причислен к детям Божьим и обитает среди святых.
     Книга притчей Соломоновых 5:5

     Погода изменилась, Пришла настоящая осень, и святой Камбер Кулдский был
объявлен святым всего Гвинедда и  признан во всех приходах и соборах страны.
Распутицу сменили холода, приблизилось Рождество, настал новый год.
     Было утро. В  часовне новоявленного святого стоял на коленях  епископ и
думал  над  тем,  кто он  теперь. Этот человек был  известен миру под именем
Алистера Каллена, сам же он знал себя как того самого легендарного Камбера.
     Или,  точнее,  вовсе  не  легендарного  Камбера,  ибо  того никогда  не
существовало, не было чудес, которые ему приписывали. Что  он мог поделать с
этим? Или мог, да не пытался? Люди считали Камбера Кирилла  МакРори мертвым,
пускай он останется таким.
     Камбер  смиренно  оглядел  храм,  который  спешно выстроили приверженцы
нового  культа.  Разум  его  уже  не протестовал,  а  сердце никак не  могло
принять. О  святом  Камбере говорил  весь  Гвинедд. Впервые  за два  месяца,
минувшие  со  дня официальной  канонизации, он  нашел храм пустым,  да  и то
только потому, что за дверьми мела метель  в непроглядной ночной  тьме.  Что
подвигло всех этих?..
     Камбер внимательно оглядел лицо статуи. Кого  из  него сделали?  Фигура
никогда  не   существовавшего  Камбера  была  вырезана  в  полный   рост  из
светло-серого  мрамора такой,  какой  ее  видел  Гьюэр,--  плащ, капюшон  на
плечах,   обнаженная  голова  приподнята,  раскрашенное   лицо  обращено   к
королевской диадеме, которую он держит в руках. Это была точная копия короны
из переплетенных листьев и крестов, которую однажды ночью (кажется, это было
так давно) Камбер опустил на голову Синила.
     "Sanctus Camberus,  Defensor  Hominum,  Regis  Creator"--  начертано на
алтаре. Святой  Камбер,  Защитник  человечества,  Творец королей.  С  каждой
стороны  от  алтаря  в  небольших  углублениях  в  песке  стояли   бронзовые
подсвечники. Десятки горящих свечей  наполняли  часовню  золотистым сиянием.
Изнутри  стены были заново облицованы белым камнем,  старые деревянные ширмы
были  заменены резными гипсовыми, на полу  был  выложен  плиткой  бело-серый
крест, который, поговаривали,  должен стать символом Слуг  святого  Камбера.
Ходили слухи, что камберовский храм в аббатстве Слуг в Долбане был обставлен
с большей роскошью, однако сам Камбер не набрался мужества съездить туда.
     О своем беспокойстве он все же готов был забыть. Гораздо более занимало
ум  значение  происходящего  для  окружающего  мира.  Пытаясь препятствовать
распространению  культа  святого  Камбера, он не вполне представлял реальные
последствия  канонизации. Кому  могло прийти  в голову, что  святой  Камбер,
Защитник человечества,  станет  еще и покровителем  деринийского волшебства,
примером благонамеренного использования могущества, чего, собственно говоря,
и добивались люди от своих более одаренных  собратьев. Разумеется,  никто не
выступал против Целителей.
     Однако  все   это   не  объясняло  участившиеся  чудеса,  приписываемые
вмешательству  Камбера.  Вмешательства  святого  были  более  чем  очевидны:
исцеления,  снятие порчи,  чудные  спасения и  исполнение  всяческих просьб.
Только Камбер не  имел к этому ни  малейшего отношения.  Неужели  сама  вера
творила чудеса,  несмотря на  то, что тот, к кому  обращались за  помощью, в
действительности не существовал?
     Или  вера многих людей  вызвала  "святого Камбера" к  жизни?  Вероятно,
культ  поклонения  Камберу  лежит за  пределами понимания  дерини,  где-то в
царстве Божьем? Разве не может всемогущий Господь действовать через Камбера,
если  такова  Его воля?  Разве  одно имя  хуже  другого? Должен существовать
какой-то  план,  объясняющий случившееся,  иначе  Камбер  просто не  смог бы
пережить все это.
     Но что если он  ошибается? Возможно, Бог  только играл  с ним,  вознося
лишь затем, чтобы низвергнуть...
     Камбер вздрогнул, закрыл лицо руками и в который раз спросил себя, а не
зашел ли  он слишком  далеко. Услышав шорох, он понял, что не  один, хотя до
этого  не  слышал  шагов, Он  только  собрался  взглянуть на  того, кто  его
потревожил (за прочно опущенными защитами  не  удавалось  различить сознание
другого), как послышался тихий голос.
     -- Святой Камбер?
     Камбер   отреагировал  мгновенно,  даже  не  успев  понять,  что  слова
принадлежали  Синилу  и в  них  не  было  упрека. Оглянувшись, Камбер увидел
короля. Тот  стоял,  скрестив руки на  груди; на плечах,  темном плаще  и на
волосах  поблескивал снег. Камбер  хотел  было  подняться, но  Синил покачал
головой, попросив остаться на месте, сам опустился на колени рядом. Согревая
руки, король дышал на них, оглядывая часовню с ироничной улыбкой.
     -- Вы  удивляете меня, Алистер. Кажется, я застал вас врасплох. Вы ведь
не слышали, как я вошел, не так ли?
     -- Вы научились пользоваться защитами,-- улыбнувшись, ответил Камбер.--
Прошу простить. Я слишком увлекся.
     -- Мне тоже так показалось.
     Синил взглянул на  возвышавшуюся перед  ним статую, задумчиво приподнял
бровь и снова обернулся к Камберу. Выражение его лица стало серьезнее за эти
несколько  секунд, серые глаза  потемнели. Камбер решительно  не мог понять,
что привело короля сюда в поздний час и в такую метель. Ему казалось, что он
отыскал ответ.
     -- Скажите, вас  он  тоже все  еще смущает?--  шепотом  поинтересовался
Синил.
     Задумавшись, Камбер  отвел  взгляд,  еще  больше утвердившись  в  своих
подозрениях и с болью осознавая, что в этом не может довериться королю.
     -- Разве это  имеет значение?-- вопросом на вопрос  ответил он.-- Культ
поклонения  ему уже  существует.  Никто  не  сможет  отрицать  положительных
результатов,   которые  удалось   достичь  его  последователям  в  Гвинедде.
Возможно, это и есть истинный критерий оценки святости.
     Синил задумался на несколько секунд, потом медленно кивнул.
     --  Вероятно,  вы правы,  И все  же есть кое-что еще. Временами я...  я
почти чувствую  его присутствие, будто он хочет от меня  чего-то еще, только
вот не знаю чего.-- В смущении он опустил глаза.-- Глупо, не правда ли?
     -- Вовсе нет,-- ответил Камбер, слегка  повеселевший оттого, что Синил,
сам того не осознавая,  говорил правду.-- Но  что подсказывает ваше  сердце?
Никогда не прислушивайтесь к голосу рассудка.
     Синил едва слышно вздохнул и пожал плечами.
     -- Не знаю. Я даже пытался спрашивать его. В ту ночь, когда  он... спас
вас,  я...  пришел  сюда,  в  собор, и попытался  молиться у  его  гроба.  Я
прогневал небеса. Я требовал, чтобы он  ответил, что делает и чего  хочет от
меня. Но он молчал, молчит до сих пор.
     -- А  если  бы он ответил,  как, по-вашему, как бы вы узнали об этом?--
мягко спросил Камбер. В ожидании он  затаил дыхание, ибо ответ Синила  может
дать ключи к королевской душе.
     Откинувшись  назад,  Синил  сел на пятки и  вопросительно  взглянул  на
статую святого. Его молчание длилось так долго, что  Камберу показалось, что
король  решил  не  отвечать.  Однако Синил покачал  головой  и  посмотрел на
Камбера.
     --  Не  уверен, что смогу  ответить.  В  простоте  моих  верований в те
времена,  когда  я  был  скромным  священником-монахом,  проводившим  дни  в
молитве, я бы ожидал... даже не знаю... какого-нибудь видения  или сна, как,
например,  случилось с Гьюэром. Я  пытался помочь этому произойти  (поверьте
мне,  Алистер, действительно пытался), но ничего не случилось.  Кроме  того,
учитывая происшедшее  за  последние два  года,  не  думаю,  чтобы этого было
достаточно, и не знаю, чего было бы достаточно.
     --  Что  ж,  может  быть, это слишком  упрощено,--  произнес  Камбер.--
Полагаю, чем более искушенными наблюдателями мы становимся, тем большего  мы
требуем. Нам нужны  все более веские доказательства, тогда как единственное,
что  необходимо-- это вернуть детское  умение удивляться, способность видеть
чудо в каждом мгновении жизни, верить в  то, что подсказывают  наши чувства,
видеть Бога в делах Его.
     -- Ив  Его святых?-- ехидно осведомился Синил, снова  поднимая глаза на
статую.
     --  Возможно.  Возможно,  большинству из  нас этого  вполне достаточно.
Просто с годами мы растем  и  меняемся,  и Он меняет способ  общения с нами.
Вероятно, вы могли бы прекрасно обойтись и без какого-то святого Камбера, Но
у вас есть работа,  с которой вы научились превосходно справляться, помогает
вам святой или нет. Ваше сознание  подскажет вам, выполняете ли вы Его волю.
Возможно, это и есть еще один способ общения с Богом.
     --  Значит,  мое  сознание--   это  Бог?--   Синил  ухмыльнулся.--  Это
богохульство, епископ, богохульство!
     -- Вам прекрасно известно, что я не  это имел в виду,-- ответил Камбер,
поднимаясь на ноги.-- Но пойдемте отсюда.  Сейчас  слишком поздно и холодно,
чтобы  продолжать  философствовать.  Если  хотите,  поговорим  завтра  после
завтрака, но я уже устал от разговоров о нашем друге Камбере.
     Когда он  указал на статую,  Синил тоже  поднялся, и они вместе пошли к
выходу, у дверей Синил остановился, чтобы оглянуться на прощание.
     -- Знаете,--  сказал король, когда они вышли  и направились к лошадям и
королевской страже,-- кажется, сегодня ночью я наконец-то понял кое-что.
     -- Да?
     --  Да. Думаю, я понял, что могу примириться  с  его существованием. Но
знайте,  я  помню  и не простил  ему  того,  что  он  со  мной  сделал. Если
когда-нибудь  такое случится, то  будьте  уверены,  не скоро.  Я  лишь  могу
принять его таким, каким он стал. Тот святой в часовне не похож на человека,
которого я боялся и уважал.
     Камбер улыбнулся.
     -- Вы многое поняли, Государь,-- мягко произнес  он.-- Итак, мне прийти
к вам завтра  утром  на  мессу? Потом мы побеседуем  за завтраком или  когда
пожелаете.
     Синил кивнул довольно  небрежно,  но Камбер  прекрасно знал, что сейчас
перед мысленным взором короля возник полный церковного облачения сундук, что
он не забудет  Каллена за согласие хранить его секрет. Падающие  снежинки  с
шипением таяли в пламени факела, который держал  стражник.  Синил вскочил на
коня, и его глаза блеснули в темноте.
     -- Прекрасно,-- сказал он,  подняв  на прощанье руку.--  Да благословит
вас Бог, епископ Каллен.
     -- Да  благословит вас  Бог, Государь,-- ответил Камбер Кулдский, когда
король в свете факелов двинулся прочь.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: