святого Джортка и горстка других.
Наконец настала очередь Камбера медленно взойти по истертым ступеням
собора и ступить под его сень. Йорам и Натан подхватили края его ризы, и все
трое последовали за двумя мальчиками, которые, как величайшие драгоценности,
несли в вытянутых ручонках золотистые свечи. Молитвенно сложив руки и
потупив взор, Камбер успокаивал свой мозг и взывал к Богу. Когда они шли по
боковому нефу, зная, что позади остались только Орисс и Энском, слова
хорового вступления разнеслись среди колонн, арок и галерей:
-- Fidelis sermo, si quis episcopatum desiderat...
Верна поговорка, что если человек пожелал стать епископом, он выбрал
себе хорошее дело. Епископ должен быть чист...
Со своего места на правой стороне хоров Синил наблюдал за процессией,
вспоминал прошлое и всей душой мечтал быть хотя бы самой ничтожной частью
этого шествия.
Но его голову венчала корона, рядом стояла супруга и королева, и уделом
мечтавшего о домотканой ризе и монашеской келье были излишества дворцовой
роскоши, мирская суета и земная слава.
Когда появились епископы, Синил нетерпеливо заерзал, вглядываясь до тех
пор, пока в самом конце над остальными не показалась седая голова. На ней
король и задержал свое внимание, изучая морщинистое лицо и силясь угадать,
что же скрывается за этими бледными ледяными глазами. Когда епископы прошли
вдоль хоров, чтобы у алтаря задержаться и на несколько секунд преклонить
колени пред тем, как занять свои места, он прошептал молитву благодарности
за обретение нового друга и советника. Склонив голову и встав на колени,
архиепископ Энском начинал мессу.
Литургию открывал отрывок из евангелия. Потом, когда хор спел Veni
Creator, призывая Святой Дух к тем, кто скоро будет освящен, Роберт Орисс и
Алистер Каллен встали перед троном примаса Гвинедда и выдержали
символический экзамен на пригодность к обетам, которые они вскоре должны
принять:
Обещают ли они верность и постоянство проповеди мира Божьего?
Обещают ли они поддерживать и наставлять на путь спасения люд Божий?
Обещают ли сострадать бедным, скитающимся и пребывающим во всякой
нужде?
Обещают ли искать заблудших овец и принимать обратно в свое стадо?
Обещают ли они любить, как отцов и братьев своих, всех, кого поручает
им Господь, и не щадить при этом жизни своей?
Да, они обещали.
Положив руки на самые священные из соборных реликвий, они дали обеты до
конца жизни посвятить себя делу, которое вручается им. Протянув руки перед
алтарем, как делали это все священники с незапамятных времен перед принятием
высокого духовного сана, они молились об исполнении принесенных обетов, а
архиепископ и все духовенство стояли на коленях и читали традиционную
литанию святых.
Затем двое поднялись только для того, чтобы подойти к трону
архиепископа. Там снова бок о бок опустились на колени, чтобы получить
священный отпечаток прелатства и прикосновение рук сначала архиепископа, а
потом его помощников-епископов.
Двое епископов возложили им на плечи раскрытые евангелия. Оба приняли
помазание и получили символы новых постов: евангелие, которое будут
проповедовать; аметистовое кольцо как знак преданности церкви; митру и
корону земной власти в назидание о том, что епископство отдается им в
управление, но, верша мирские дела, они должны прежде всего служить Богу.
И, наконец, посох-- символ Пастуха, наблюдающего стада и ведущего их
именем Божьим.
После благодарственного молебна новоосвященные епископы прошли по всему
собору, впервые благословляя собравшихся, в то время как под арками плыли
триумфальные звуки Те Deum.
В большом зале замка состоялся пир в честь новых епископов, на который
были приглашены их братья в Боге. Такого роскошного празднества еще не было
за все время правления Синила. Этот пир не походил на ослепительные зрелища
времен Фестилов. Синил намеренно старался избежать любого намека на
сходство. Кроме того, он по-прежнему не мог свыкнуться с законами и
приличиями этого мира, от которого ему все время было немного не по себе. Но
это торжество стало праздником и для короля.
Усадив справа от себя епископа Каллена, а архиепископов Орисса и
Энскома-- слева, по обе стороны от королевы, Синил время от времени
расхаживал по огромному залу, поднимая кубок за здравие двух своих новых
епископов и сияя радостью, особенно после того, как королева ушла и он
остался в мужском обществе.
На следующее утро Камбер отправился в Грекоту. Однодневная поездка
растянулась на три дня, потому что от князя церкви, в первый раз выехавшего
в свои владения, требовались приличные сану роскошь и величие. Для охраны
Синил пожаловал конвой из двенадцати рыцарей, к ним добавлялось десятка два
воинов из свиты архиепископа, которые по прибытии в Грекоту поступали в
распоряжение Камбера. Кроме того, с ними ехали капелланы, секретари и слуги
для основательного обустройства на новом месте. Домашняя прислуга была
выслана вперед еще неделю назад и готовила епископскую резиденцию.
Следующие недели пролетели незаметно. Лето сменила осень, и дни
делались короче. Грекотская епархия, одна из старейших в Одиннадцати
Королевствах, располагалась в самом центре университетского города того же
названия и уже более пяти лет жила без епископа. Ее новый владыка почти
непрестанно был занят исполнением своих пастырских обязанностей.
Восстанавливал церковные суды, совершал конфирмации и возводил в
священство. Предстояло посетить с официальным визитом каждый приход,
аббатство и школу, находившиеся под его рукой, чтобы убедиться: все они
вверены достойнейшим и управляются должным образом; встретив упущения и
злоупотребления, взыскать с виновных и восстановить справедливость. Камберу
также приходилось совершать таинство и отправлять требы, как обычному
священнику: крестить, исповедовать, венчать, соборовать.
Этим, хорошо знакомым Алистеру, но новым и волнующим для Камбера делам,
он и предавался, открывая немало нового в самом себе. Вечерами,
обессиленный, падал на кровать, восполняя истощение физических сил
беспробудным сном и деринийской тренировкой. Время от времени он удивлялся
обычным людям: как они-то могут выдерживать бремя своих забот? Поиски ответа
привели к неожиданному открытию: милосердие Божие и особая Благодать на этих
слабых существах! Оказывается, его голова еще на что-то годилась.
Когда Камбер не был в разъездах, он разбирал епархиальные бумаги,
придумывал собственную систему управления, наставлял своих служащих. Декана
удалось найти без труда. Выбор пал на скромного, опытного священника по
имени Вилловин, который все пять лет безвластия без посторонней помощи
поддерживал порядок в епархии.
Беспорядок в архивах и библиотеке, конечно, не мог быть вменен в вину
отцу Вилловину, но это было просто ужасно. Камбер не терпел небрежения к
слову, доверенному пергаменту, особенно когда дело касалось истории и
религии. Скоро выяснилось, что неразбериха продолжается многие годы.
Полтора века назад произошло разделение Варнаритской школы и соборного
капитула. Вольнолюбивые варнариты перебрались в здание на другом конце
города, перевезли туда свою библиотеку и, по-видимому, прихватили немалую
часть епархиальных рукописей. Подтверждалась эта догадка характером пробелов
в архиве. После разделения с варнаритами соборные бумаги так и не были как
следует разобраны, денежные расписки валялись вперемешку со священными
текстами и мирскими посланиями. Иногда во всем этом беспорядке угадывался
тайный умысел.
Камбер велел Вилловину подобрать монахов и заняться архивом-- епархия
начала потихоньку выбираться из хаоса бумаг. Вилловин оказался придирчив и
неукоснительно требовал с братьев самой тщательной и скорой работы. Никто не
воспротивился неожиданной строгости всегда кроткого священника, вероятно,
понимая важность епископского поручения, и дело успешно продвигалось.
Камбер взял себе за правило проводить время в библиотеке в обществе
старых рукописей. Его знание древнего языка очень пригодилось для
расшифровки мало известных и забытых документов, похороненных на дальних
полках. Ценной находкой, о которой он не рассказал Вилловину и монахам,
оказался тайник со свитками, написанными задолго до отделения варнаритов. Их
даже Камбер понимал с трудом. У него не находилось времени заняться текстами
всерьез, но довольно было некоторых слов и фраз, которые удалось разобрать,
чтобы понять: ни один представитель расы людей не должен видеть этого. Один
из манускриптов, помеченный более поздней датой, чем остальные, был связан с
древними записями, которые они с Эвайн изучали еще в Кэррори. В другой
рукописи он наткнулся на упоминание о Протоколе Орина!
Епископ Грекотский не решился слишком глубоко погружаться в эти
проблемы. Очень скоро пришла зима, а с ней приказ от Синила отправляться в
столицу. Все изыскания приходилось откладывать и исполнять монаршую волю,
правда, Эвайн о своей находке Камбер поторопился известить.
Связь с детьми была его единственным личным делом в последнее время. С
первой недели в Грекоте два раза в месяц приходили послания Йорама из
столицы. Сын писал о новостях в Ордене святого Михаила. К его письмам
присоединялись вести от Синила, который предпочитал такие сношения с
Алистером, полностью доверяя Йораму. Все знали близость этого михайлинца к
бывшему настоятелю Ордена, он лучше всего подходил к роли посыльного.
Разумеется, Синилу не было известно, что Йорам присылал записки Энскома
и через него архиепископ получал ответы Камбера. Эвайн и Рис тоже
участвовали в переписке, Синилу было известно только, что дела в епархии
идут на лад, стало быть, Каллен проявляет себя и на новом месте таким же
ревностным родителем, как и во главе михайлинцев. Это означало, что с
наступлением зимы отец Алистер сможет проявить свои таланты и добродетели в
делах королевства, а по осени Синила ожидало множество иных забот, де и
Каллен должен был как следует освоиться в Грекоте.
В этом городе Камбер учился повелевать и изведал одиночество
властителя. Он почти все время был на людях, порой его даже донимали, но не
было во всей Грекоте никого, с кем можно было хотя бы поговорить по душам.
Ближе всех из валоретской свиты он знал Гьюэра, а тот все еще не мог
обрести душевного равновесия. Осенью за хлопотами по сбору урожая юноша
отдалился от Камбера, чаще бывал в обществе священников и братии. Охотно
общался с приезжими, особенно с лицами духовного звания, и не делал
исключения для дерини.
О растущей привязанности Гьюэра к чужой расе Камбер узнал в конце
октября. В тот день он гулял в саду, разбитом вокруг епископской резиденции,
больше похожей на крепость, и в отдаленном уголке увидел среди деревьев
своего секретаря в обществе члена Ордена святого Гавриила. Собеседник Гьюэра
был худощав и невелик ростом, на спину свешивалась косица длиной до пояса,
толщиной в мужское запястье. Зеленый плащ Целителя, нечастый среди
гавриллитов, не помог Камберу угадать его владельца.
Он, движимый любопытством, направился в сторону необычной пары и вдруг
узнал в стоящем спиной гавриллите давно знакомого ему отца Кверона
Кайневана. Священник этот был одним из самых искусных дерини, слыл Целителем
тела и души и ловким дипломатом. В очень странной компании оказался Гьюэр:
юноша, далеко не глупый и приятный в общении, он, конечно, никак не ровня
Кайневану. А они, судя по всему, беседовали не впервые.
